Счастье

Их дом стоял в отдалении, словно отбившаяся от стада овечка. Высокие, грузные каменные дома мрачно нависали друг над другом, каждый стремясь стать чуть выше, чуть ярче, чуть совершенней и современней. При том их скромный деревянный домик пускай и был высок (это были три собственноручно возведенных этажа) для построенного самостоятельно и к тому же из дерева, однако своей спокойной, не рвущейся в небеса индивидуальностью будто бы привлекал гораздо сильнее, нежели городские каменные или железобетонные колоссы. Несмотря на внешний образ спокойствия, их дом жил своей, в некотором смысле сумасшедшей, яркой и скоростной, как поезд, жизнью. Он не знал, куда и когда его попросят приехать. Она не знала, когда он сорвется и куда поедет. Когда он возвращался домой, тоже оставалась для них загадкой. Его могли не тревожить месяцами, позволяя спокойно заниматься исследованиями, а могли попросить сию секунду броситься на другой конец страны или вообще за границу. Он мог вернуться из любой своей внезапной поездки спустя два часа, взбешенный сорвавшейся командировкой или раздерганный из-за несоизмеримо раздутой чепухи, которая занимала в общем и целом для него не больше десяти минут. А мог приехать только спустя полгода, грязный, всклокоченный, уставший, с новыми шрамами, еще не зажившими ранами и горящими глазами, и, полный этузиазма, рассказывал бы ей что-то, для нее совершенно непонятное и бессмысленное, пока она бы обрабатывала раны или зашивала уже дышащую на ладан куртку. Это было... идиллией. Их маленьким безумным раем на земле. Многие говорили, что ее жизнь была бы намного спокойней, если бы она не связалась с "этим типом". Простите уж, но под "этим типом" они подразумевают одного из умнейших людей современности, да, невероятно увлеченного, но безумно талантливого, гениального ученого, чьи открытия не раз спасали многих людей от болезней или позволяли создать какой-либо новый, совершенно незнакомый доселе инструмент, позволяющий значительно облегчить жизнь каждому живущему на земле человеку? Ха. Вот глупость. Он был очаровательным безумцем, но никак не "этим типом". У него было крайне невыразительное само по себе, однако невероятно живое, когда его что-то захватывало, лицо, черты которого были весьма гротескными, даже детскими, что вкупе с ростом легко могло дать неверное представление о его возрасте. У него были всклокоченные седые волосы, которые, впрочем, были достаточно послушны и даже ложились в некое подобие прически, когда ей удавалось его причесать. У него были слишком маленькие для взрослого мужчины, хотя окончательно взрослым его в принципе назвать было сложно, костлявые и тонкие руки с длинными, как у музыкантов, пальцами, что, впрочем, было логично, ведь он показал себя и на композиторском поприще, а когда к ним приходили гости (что, впрочем, случалось чаще всего тогда, когда их навещала семья), их всегда просили выступить дуэтом: его как пианиста, ее как певицу. У него, наконец, были просто ненормальные глаза. Поистине огромных размеров, они были настолько яркими и выраженными, что порой он и вовсе походил на куклу (скажем так, не то, что вы бы хотели встретить в темном переулке), они были чрезмерно подвижными и, пожалуй, являлись самой выразительной частью на его лице. Именно благодаря глазами она понимала, что он чувствует. Наконец, их до ненатуральности яркий аквамариновый цвет некоторых порой просто выбивал из колеи, а оттого бывало, что ее, страшно смущаясь и шепотом, спрашивали, сам ли он создал эти глазные протезы и где потерял настоящие глаза. Впрочем, это было весьма ожидаемо, учитывая тот факт, что его основным фронтом работ, помимо космоса, оружия и редких болезней, были именно бионические протезы и человекоподобные роботы. Было несколько забавно, что абсолютно все незнакомцы считали его совершенно натуральные глаза вставными, но при этом никто не обращал внимания на искусственную ногу. Впрочем, несмотря на некоторое неудобство и оставшуюся после травмы хромоту, он явно держался молодцом, всячески делая вид, что бионическая нога ничем не отличается от настоящей. В конце концов, не жаловаться же на собственное изобретение. Он был совершенно удивительным, странным, неподходящим ни под какие стандарты существом, с котоорым в то же время она была чрезмерно счастлива и чувствовала себя на своем месте. Так что она вновь и вновь повторяла скептически настроенным подругам гордое "Я -- жена изобретателя". Разумеется, жизнь ни в коем разе не является райским садом, а потому даже в их безмятежном счастье бывали маленькие, средние или даже гигантские тучи горя. Их повседневные проблемы заключались в его чрезмерной рассеянности и буквально неспособности позаботиться о себе самостоятельно. Это, знаете ли, несколько страшно, когда приходиться совершеннолетнему, пускай и весьма юному, человеку в здравом уме указывать, где лежит та или иная вещь, которую он положил туда всего пару минут назад, или буквально заставлять его поужинать, потому что он слишком увлечен новым экспериментом. Она безумно боялась, когда он вот так куда-то надолго уезжал, особенно если место это было дикое и неизученное. К счастью, у него была секретарь, очень милая молодая девушка в круглых очках, которая торжественно поклялась ей, что "не даст этому полоумному потерять связь с реальностью". Кроме того, в совсем уж дальние дали его не отправляли из самых разных соображений: болен и вообще нога, не совсем его профиль, вообще человек женатый, а потом так бывало, что в последний момент каким-то чудом находили на его место другого, более, мол, профессионального профессионала, хотя, вероятнее всего, это уже ему самому так объявляли, дабы не разочаровывать. И за это она готова была ноги целовать его начальству, но все равно, куда бы он не уезжал, она каждый раз боялась, что он не вернется. Глупо, да? Впрочем, сегодняшнее утро, кажется, должно было стать тем самым счастливым днем, когда он просто остается дома. Возможно, они даже сходят куда-нибудь. Может, даже сходят посмотреть на звезды, как уже было на ее день рождения. Она мягко улыбнулась этим мыслям, тщательно нарезая овощи для будущего салата. Судя по неразборчивому бормотанию, доносящемуся из его кабинета, он еще только вставал, что было неудивительно, ведь вчера он просидел за какими-то странными чертежами до половины второго ночи. Когда сзади послышались быстрые шаги, она, даже не оборачиваясь, даже с закрытыми глазами, могла сказать, что он делает и где он. Он, определенно, быстро сбежал по лестнице, в очередной раз проверяя свою работу, резко остановился перед зеркалом, чтобы сквозь него увидеть висящие в соседней комнате часы (сложная система зеркал позволяла видеть их, если встать под определенным углом. Она этого никогда не понимала, да и не стремилась, ей было проще элементарно подойти к часам) и быстро направился на кухню, чтобы поздороваться с ней. Когда сзади ей положили руку на плечо и нежно поцеловали в шею, чуть откинув собранные в низкий хвост волосы, она только улыбнулась: он всегда так делал. Это было своеобразной утренней традицией. -- Что так рано? -- усмехнулась она, вспоминая, что уже было около десяти часов утра. Он быстро обошел ее и встал, облокотившись спиной о кухонную столешницу. -- Представляешь, -- в его голосе вновь звучала та крайняя степень увлеченности, когда останавливать его было совершенно бесполезно, -- Нам только что пришли данные о новом убийстве, ну, этого, помнишь его, Кровавого Католика... -- она нахмурилась. Если честно, прозвище очередного серийника, которого он старательно разыскивал, вылетело у не из головы почти сразу же после предыдущего разговора на эту тему. Кроме того, ее тревожило другое. Раз он с таким энтузиазмом рассказывает об этом, значит, это с почти стопроцентной вероятностью имеет к нему отношение. Значит, сейчас он снова сорвется с места и на всех парах помчится на место преступления. Нет, он не был ни частным, ни полицейским детективом, ему за это вроде бы даже не платили. По крайней мере, он сам об этом никогда не просил. Несмотря на то, что он был гражданским, его всегда без вопросов первым допускали обследовать место преступления. В конце концов, он очень помогал полиции и безумно любил это свое хобби по двум причинам: он любил загадки и восстанавливать справедливость. Все бы ничего, ведь злодеев наказывали, а он сам был необычайно счастлив от этой части своей работы, но её до чертиков пугала возможность того, что в один прекрасный день они просто оба не проснутся, или она обнаружит его у себя в кабинете с перерезанной глоткой, или ей позвонят из города и сообщат, что пуля дура... она много раз просила его прекратить заниматься этим, и попросит еще сотню раз, но кто ее будет слушать..? -- Ты опять туда уезжаешь? -- она прижала руки к груди, переплетя между собой пальцы. Разумеется, она знала ответ, просто вдруг в этот раз у нее появится хотя бы минимальный шанс отговорить его... она его уж точно не упустит. -- Да, извини, но надо спешить, -- он безмятежно улыбнулся и потерпал ее по волосам, -- Береги себя, договорились? -- Ты тоже, -- она отвернулась, чувствуя, что пальцы работают почти автоматически, быстро складывая завтрак в коробку, а после отыскивают ткань, в которую его можно было бы завернуть. Она надеялась, что сегодня они позавтракют вместе. Видимо, опять не судьба. К горлу подступил комок из страха, горечи и какой-то детской обиды. -- Обещай, что будешь осторожен. -- Ладно, ладно, обещаю, -- она буквально по голосу слышит, как он улыбается. -- Ну, пока зайчонок, -- он целует ее в макушку, чуть привстав на цыпочки и уже собирается убегать. Как обычно. -- Подожди! -- она догоняет его уже у двери и сует в руки наконец собранный завтрак, -- Чтобы все съел, ясно? -- ...снова. Разумеется, он забудет о нем сразу, же как только увидит труп, а вспомнит, уже только подъезжая к дому. И почти ничего не успеет съесть за это время, но, разумеется, попытается, чтобы она не обиделась. А она и не обижается. В конце концов, дома он с удовольствием ест ее стряпню и привозит домой почти полный узелок не из-за того, что ему не нравится, как она готовит, а по забывчивости. -- Ладненько, спасибо, -- он быстро и почти не глядя убирает узелок в и без того набитую сумку и в последний раз прижимает ее к себе. Снова. Он мажет рукой на прощание, дверь закрывается, он, конечно, вновь забывает ее запереть, поэтому это делает она. В доме гулко тикают часы с кукушкой. Снова. Она выглядывает в окно и провожает взглядом убегающую фигурку, чуть хромающую на одну ногу. Она будет ждать.