Тепло

      Терра — самая жуткая мерзлячка, каких только стоит поискать. Ветер чихнет, а Харви уже вся продрогла. Она и целебные отвары пила, и тепло одевалась, но холодно было всегда.       Почти всегда.       Фея могла замерзнуть, например, даже сидя на солнце. Но каждую ночь выбиралась из теплой постели, влезала в удобные, заранее расшнурованные кроссовки, что стояли под кроватью, прячась от зоркой Музы, и сбегала, пытаясь не попасться чувствительной соседке. Прямо так, в дурацкой шелковой ночнушке в не менее дурацкий горошек, состоявшей из простой кофточки на пуговицах и удобных штанов.       Она сбегала к нему.       Сердце. Сердце сбегало, не Терра.       Харви знала, что все это вообще-то неправильно. Она должна была тихо и мирно учиться, совершенствуясь в своих способностях, помогая отцу в оранжерее и расследуя жуткие тайны с подругами. Но все шло наперекосяк. Почему странные бабочки в животе появлялись в самый неподходящий момент?       На лекциях о Сожженных, на тренировках. На тренировках, где он падал на ринг, сталкиваясь с ней взглядом.       Он ей не пара. Его лучший друг — едва ли не самый знаменитый парень Алфеи. Знаете, тот самый типичный золотой мальчик из популярных сериалов, которые втайне от преподов посматривала Харви. И у самого знаменитого парня должна быть не менее знаменитая подружка. Никаких вопросов к Блум, конечно. Рыженькая Питерс — солнышко.       А он словно не от мира сего. Грубый, холодный, как лед, нахальный и едкий, как кислые жвачки, которыми всегда делился. Он курит и балуется травкой. Он пьет и предстает в глазах первокурсниц, как самый последний отвязный бабник.       Только Ривен всегда смотрел на Терру. Провожал ее взглядом. Несмело. Без слов спрашивал разрешение на что-то. Несмело. Любовался новым нарядом. Опять несмело, тайно. А Харви одевалась для него. И искренне боялась, что не дотянет до всех этих девушек с точеными фигурками и дребезжащим смехом.       Не знала, что он любит только ее смех и только ее бока, которые вообще были далеки от идеала.       У Ривена красивая улыбка. Харви всегда встречала ее, выйдя во двор, к дальней скамейке, откуда было проще всего убежать, если поймают, ведь нельзя нарушать комендантский час. Ривен улыбался так тепло только Терре, она знала. Его губы всегда чуть подрагивали, а пальцы нервно поправляли капюшон болотной толстовки.       Харви каждую ночь боялась, что он не придет, что забудет, что бросит. Но он приходил.       И говорил, что скучал.       Зеленые глаза мерцали, подобно звездам, застывшим в шоколадной ночной глади, отбрасывавшей тени на шею и скулы Ривена. Он всегда опирался на каменную колонну, а в руках сжимал огромный термос и куртку, которую вообще-то никогда не надевал, а стелил для Харви.       Чтобы она не замерзла.       Но рядом с Ривеном Терре всегда было тепло.       Чай пряный, горяче-обжигающий. От парня несло сигаретами и текилой. Его губы слегка горькие. Харви не пьет, но их вкус ей нравится больше любого другого. Он пьянил. Его руки немного шершавые из-за мозолей, но такие родные. Харви знала их каждый изгиб и лично обрабатывала ссадины. Ривен целовал ее порезы от садовых ножниц и казался таким нежным, словно с утра он не начнет материться, как сапожник, и драться, как бульдог. Как тот самый бульдог со страниц комиксов, что они когда-то читали в оранжерее.       С рассветом вообще все менялось. Терра любила смотреть на то, как небо окрашивалось в яркие краски, а солнце постепенно вставало, призывая начать новый день.       Теперь она хотела, чтобы рассветы вообще исчезли. Чтобы остались только она, Ривен и целый океан звезд над головой, которым можно было любоваться, нежась в чужих объятиях. В теплых объятиях.       Разговоры тянучие, словно мед, который Ривен хранил в самом дальнем ящике шкафа и добавлял в термос, мелодично помешивая. Две с половиной ложки, потому что он запомнил ту историю Харви про Флору, когда она случайно положила в чай одну. С первого раза запомнил.       И разговоры горькие, как смола, которой пахло в лесу, где они часто гуляли. Ривен курил, Терра шла рядом, морщась от не особо приятного запаха. Он выдыхал дым ей в лицо, смеясь и сжимая ее руку чуть сильнее, чтобы она случайно не упала и не споткнулась о какой-нибудь камень. У Ривена красивый смех и слегка охрипший голос, который пускал сотни и сотни миллиардов мурашек по спине.       А им все еще нельзя быть вместе. Слишком разные. Слишком неподходящие, по мнению остальных. Она — посмешище, а он — трус, потому что не мог защитить ее ото всех. Кто-то скажет, что Ривен — никудышный парень. А Терра скажет, что он все понимает.       Потому что Харви позволяла ему сохранять статус в глазах других, ущемляя собственную свободу. Но ведь отношения созданы для двоих, поэтому Ривен лишался посиделок с друзьями, ведь Терре было важно, чтобы он помог ей в оранжерее. Все просто: берешь — отдай взамен.       Отдавал с лихвой, хотя у него никто ничего не требовал. Но он все равно начал учить названия растений на латыни, чтобы говорить с ней на одном языке, пусть обычному специалисту понять, каково живется феям, не удастся никогда на свете.       Требовала Харви только у ноющей души. Помоги выпутаться из этой истории. О потерях речи уже не шло, ведь это слишком эгоистично. Пусть с потерями, но помоги.       Спаси меня от него, пожалуйста, ведь так бесконечно продолжаться не может.       Они не могли прятаться по углам до потери пульса, ведь кто-то что-то однажды заметит. Скай уже знал. Знал и молчал, Терра была уверена. А вот Муза точно бы не одобрила этот союз. Сразу бы виду, конечно, не подала, ведь она слишком гордая, но потом проела бы мозги. Но Харви и без нее все прекрасно понимала.       Скажи, что мы все-таки можем быть вместе. Ведь мне так это нужно.       Ведь Харви всегда слышала Ривена. Не слушала, а сразу слышала. С полувзгляда, с полувздоха, с интонации, с одного ничтожного «Тер». Она слышала его кожей и душой. И вечно искала двойное дно, боясь, что ей не ответят.       Просто не знала, что Ривен бы сказал всему миру, что Терра Харви его. Сказал бы, если бы мог. Он бы заткнул каждого за пояс, он бы превзошел даже Ская, если бы потребовалось, чтобы защищать Терру, потому что дороже нее, кажется, у него в жизни ничего не было. Ривен бы сорвал глотку крича о том, что все эти придурки, которые смеют изо дня в день оскорблять Харви, могут завидовать молча, поцеловав его в задницу.       И что, что она немного не подходит под модельные стандарты? Зато Терра готовит самый вкусный брауни, который только можно найти в Ином мире. Зато Харви очень мягкая и теплая, хоть она и говорила, что ей холодно. Главное, что ее холод топил лед в сердце Ривена.       И что, что она любит учиться и читать? Зато Харви вспомнит автора по цитате, взятой с любой страницы приключенческого романа, а затем мило улыбнется, убрав пшеничную прядь волос за ухо. Зато она умела заставить Ривена сделать домашку по первой помощи. А дело даже не в каком-то там декольте или яркой помаде.       И что, что Терра болтлива? Зато молчать с ней уютнее, чем с кем-либо еще. Зато с ней можно просто лежать и, держась за руки, слушать какую-нибудь сопливую музыку для девочек, не боясь осуждения. Ведь только Ривен знал, что потом она включит тяжелый рок или, например, пошлый хип-хоп.       У него самая крутая девчонка на свете, а он все равно не может сделать все, чтобы она была счастлива.       И поэтому сердце Терры просто глухо билось в грудной клетке, игнорируя любые просьбы, ведь губы Ривена заглушали любые позывы здравого смысла. Выбивали землю из-под ног, заставляли зарываться пальцами в шелковые ореховые волосы. Шорох деревьев и одно дыхание на двоих.       В такие моменты они становились единым целым, чем-то, что неподвластно времени или любым силам. А если и ссорились, то Харви всегда могла пульнуть в Ривена пыльцой ирисов, на которые у него была аллергия. И ничего. Он покурит, побубнит, а потом сам полезет обниматься, целуя где-то за ушком или в шею, туда, где она брызгала духами с запахом спелой груши. Ривен полюбил грушу, хотя раньше уничтожал все яблоки в Алфее.       А еще у них глаза одного цвета. Цвета того чая, что он заваривал по ночам. Быть может, это знак? Терре хотелось верить, что она маленькая принцесса, которую спасет прекрасный принц, предназначенный судьбой. Что Ривен спасет ее от переживаний, которые сжирали мысли, и волн общественного негодования, заставлявших пропитывать его темные футболки солеными слезами. Что ей не придется больше защищать себя самостоятельно. Хотя Ривен обожал эту стойкость, которую проявляла Харви.       Но ведь он тоже…       Тоже…       Однажды Ривен сказал: — Ты знаешь, что ты нужна мне. А я знаю, что я нужен тебе. И что будем с этим делать, Терра?       Они тогда сидели и листали старые семейные альбомы Харви. Ривен подпирал подбородок кулаком, любуясь ею из-под полуопущенных ресниц.       А Терра не знала, что ответить. Кто бы ей самой подсказал, как выйти из этого лабиринта.       Ведь Ривен тоже…       Вечно второй, вечно борющийся за место под солнцем, вечно совершающий ошибки. Ведь Ривен когда-то тоже пытался плыть против течения, ведь когда-то он тоже терпел дурацкие подколы и насмешки. Но потом он смог собраться и возвести себя на серебряный пьедестал. И никто больше не посмел раскрыть рот в его сторону. Скай вытащил его из этого болота, и они вместе достигли вершины пищевой цепочки. В то время как Терра осталась в самом низу.       Ведь кто-нибудь когда-нибудь узнает. И чем выше ты летаешь, тем больнее падать. Харви боялась, что Ривен разобьется, но отказаться от него не могла. Не желала.       Он не позволял отказаться.       И она понимала, как для него важно оставаться всеми любимым. Ривен без этого не сможет, не протянет и дня, а она привыкла. Ее же любила семья, а вот у него все с этим было сложно.       Поэтому все, что оставалось Ривену — прилагать максимум усилий, поддерживая в самое тяжелое время суток, то есть холодными ночами. И шептать горькое «прости» куда-то в макушку, попутно отряхивая волосы от земли, что осталась после оранжереи. Понимать, что с ней он может быть слабым.       Что сама Терра слабая только тогда, когда надеется, что рассвет не настанет и что ей больше никогда не будет холодно. Что чай будет все таким же вкусным, а поцелуи Ривена долгими и сладкими, как патока.