Наказание

Альберт наклонился к ошарашенному солдату и тихо шёпотом проговорил, практически касаясь его уха губами: — Я подготовлю тебе хорошее наказание когда вернусь в часть, попробуй только не вернуться до полуночи. Щека горела настолько сильно, будто её прижгли раскалённой кочергой. Обер-лейтенант ещё никогда настолько сильно не пугал Фридриха, даже собственный отец сейчас с ним не сравнится. Смотря на Нойманна, молодой солдат мог голову на отсечение отдать, что по возвращении в город его ждёт пятьдесят ударов плетью, как минимум. «Как это так, какой-то жалкий ландштурм посмел ослушаться приказа обер-лейтенанта, да ещё и рот свой на него открыть». Ледяной взор Альберта ещё долго сопровождал Фридриха, пока мужчина не сел в свой автомобиль и не исчез вдали. Может, он и не смотрел на него вовсе, но молодой солдат все равно ощущал тяжесть его взгляда. Проще было здесь и сейчас пустить себе пулю в лоб, чтобы не ждать возвращения: его либо убьют, либо изобьют до полусмерти и только затем убьют. Могут ещё вздёрнуть на дереве, на показ всем тем, кто посмеет перечить германской армии. Теодора подбежала сразу, как конвой солдат вместе с пленными мужчинами исчез из виду. На её лице была смесь горьких чувств: злость, страх, обида и отчаяние. Она подошла к солдату и крепко обняла его, обвивая руки вокруг шеи. Не выпуская его из крепких объятий, она заговорила: — Я так рада, что вы в порядке. — Ну, если н-не считать щеки и раненой г-гордости, — было видно, что сейчас ему не хотелось бы об этом говорить. — Н-не думаю, что меня когда-нибудь т-так унижали. Даже м-мой отец, наверное, а его трудно п-п-переплюнуть. — Тео, — голос доктора Робертса заставил её отпустить Фридриха из объятий. — Пойдёмте, проведаем Эву и малышку, у меня с собой как раз все инструменты. — Я лучше п-пойду п-поищу, как нам добраться обратно до г-города. Не очень люблю смотреть на к-кровь. Он медленно коснулся тонкими пальцами горящей щеки, а его лицо украсила грустная улыбка. Даже думать не хотелось, что же Нойманн сделает с ним по возвращении. Пока Фридрих искал машину для своих друзей, которая бы отвезла их в Химворде, Теодора с доктором осмотрели и оказали помощь раненной девушке. У юного солдата было для них две новости. Первая, он смог раздобыть для них транспорт. Вторая, он с ними не поедет. Два с половиной часа пролетели незаметно, за беседами, поздним завтраком и любованием неба. — Может, сейчас не лучшее время возвращаться туда, где есть Нойманн? Её голос звучал приглушённо, стараясь не выдавать волнения, но мелкая дрожь в пальцах не унималась. Теодора крепко держала солдата за руки, надеясь на то, что он передумает. — Мне н-надо уладить п-п-пару кое-каких дел, а после обязательно в-вернусь, т-тем более в машине в-в-всего два места, — чем ближе было их расставание, тем сильнее было заикание. Она обняла его перед тем как сесть в машину, доктор Джон крепко пожал его ладонь, немного наклонился и тихо добавил: — Будьте осторожны, старайтесь не попадаться господину Нойманну на глаза. Фридрих ответил грустной полуулыбкой, понимая, что его друзья за него искренне беспокоятся. Это неудивительно: обер-лейтенант зарекомендовал себя как холодный, неприступный солдат, полагающийся на холодный расчёт. Машины увозили друзей в разных направлениях по пыльным дорогам, всё дальше друг от друга. Плотно сжав губы, Фридрих оглянулся в заднее окно автомобиля, красные огоньки фар удалялись, унося с собой остатки спокойствия. Через сорок с лишним минут машина прибыла в захваченный город. Мрачная обстановка нагнетала ещё сильнее: вооружение люди в серой форме, чёрное небо, накрапывающий дождь, это все настолько давило на разум, что солдат и не заметил, как ноги сами принесли его к зданию, которое облюбовал для себя Альберт. Солдат с ужасом поняв, где он находится, вытащил из кармана штанов часы на цепочке: без десяти полночь. Пройдя ночных караульных, Фридрих направился на второй этаж старого, деревянного здания. При каждом шаге половицы предательски скрипели и явно выдавали присутствие кого-то постороннего. Но обер-лейтенант Альберт Нойманн знал, чьи неуверенные шаги он слышал за дверью, знал и терпеливо ждал, как паук, ждущий жертв в свои невидимые ловушки. И ловушка сработала — раздались несколько коротких стуков в дверь. — Войдите, — громкий, словно лавина, голос раздался по ту сторону. Фридрих вздрогнул, услышав его. Ладони вспотели, а все мысли пропали из головы. Стало страшно. Кисть потянулась к деревянной ручке дверей, в висках барабанило сердце, в глазах темнело. Наконец, он решился и вошёл в тускло освещённый кабинет. Обер-лейтенант стоял рядом со столом, склонившись над картой и какими-то бумагами, нервно постукивая пальцами по столу. В пепельнице лежала зажжённая сигара, от которой исходил густой дым, что делало атмосферу еще больше зловещей. Не поднимая глаз, он проронил: — Ты пунктуален, молодец, — Альберт поднял глаза, разглядывая солдата с ног до головы. — Не хотелось бы тебя ещё и за опоздание наказывать. Фридрих смог найти в себе силы выдержать этот холодный серый взгляд. Мороз по коже заставил его немного поежиться, что вызвало у Нойманна улыбку. Он вышел из-за стола и приблизился к солдату, Фридрих сделал неосознанный шаг назад и вжался в дверь. — Страх — это хорошо, — обер-лейтенант остановился в паре сантиметрах от Фридриха и устроил свою ладонь на его щеке, на которой сам же днём оставил горящую отметину. — Страх заставляет людей чувствовать себя живыми. Он оглаживал его щеку, медленно спускаясь к шее. Чувствуя под пальцами бешеную пульсацию вен, он улыбался все сильнее. Затем, резко схватил солдата воротник рубашки и приблизился к его ошарашенному лицу. — А меня, — он сделал большой вдох возле шеи солдата, — меня опьяняет чужой страх. Он вздохнул ещё пару раз и отпустил трясущегося в его руках парня. Оглядел его красное лицо и, развернувшись на пятках, пошел к большому шкафу. Достал из него небольшой свёрток и небрежно швырнул его Фридриху. — Там есть душевая комната, — он указал пальцем на дверь в другом конце комнаты, — помойся и надень то, что в этом мешке, и больше ничего. Он сделал сильный акцент на конце фразы. Солдат прижимал неизвестный свёрток к себе дрожащими руками, не имея сил сдвинуться с места. Ноги будто приросли к деревянному полу, словно корни старого дуба. — Живо, — сквозь зубы прошипел обер-лейтенант. Кровь в жилах стынет от его голоса. Но неповиновение сейчас было совсем не к месту, не хватало его ещё больше разозлить. Фридрих скрылся за дверью. Стал быстро избавляться от военной формы, пальцы не слушались, маленькие пуговицы не хотели вылезать из петелек, нервы сдавали, а слезы сами наворачивались на глаза. «Почему всё так? Почему я? Неужели мне было мало издевательств? Отец дома. Одноклассники в школе. Сослуживцы в армии. Теперь он? За что?» Фридрих стянул злосчастный китель через голову, сбросил штаны вместе с длинными сапогами и избавился от нижнего белья. Немного проржавевшие краны не сразу поддались солдату, но все же пустили по старым трубам воду, сначала холодную, как взгляд Нойманна, и только потом чуть тёплую. Как бы ни старалась вода смыть все переживания юного солдата, это было невозможно. Она могла смыть только пот, грязь и крупные слёзы, которые непроизвольно срывались с его ресниц. — Даю тебе пять минут на всё, — неожиданный голос за дверью вырвал его из горьких дум. Оглядевшись вокруг, Фридрих заметил маленький брусочек мыльца и потрёпанную мочалку. Другого выхода не было, действовать надо было быстро. По быстрому натерев себя мочалкой, он подставил тело под струи прохладной воды, смывая пену. Отключив воду, солдат схватил первое попавшееся полотенце и стал быстро стирать с себя мокрые капли воды. По его подсчётам у него осталось чуть больше минуты. Настало время узнать, что же лежит в свёртке от Нойманна. Развернув первый слой бумажной упаковки Фридрих увидел белую ткань, щедро украшенную кружевами. Времени оставалось всё меньше, нельзя было тратить его на вопросы, которые всё равно останутся без ответа. Пять минут прошли, Альберт поднялся из-за стола и спокойными шагами направился к душевой комнате. Шуршание бумаги затихло, были слышны только тихие всхлипывания по ту сторону. — Выходи! — Не просьба, приказ. Дверь медленно со скрипом отворилась. На пороге стоял Фридрих в дамском ночном пеньюаре, который едва доходил до колен. Ткань была настолько прозрачной, что можно было увидеть следы синяков на хрупком теле. Руки, укрытые изящной тканью, прикрывали самую нежную часть тела солдата. — Разве в такой позе приветствуют старшего по званию? — Альберт Нойманн сверкнул глазами и хищно улыбнулся. — Руки по швам. — Н-не м-м-могу, — еле слышно ответил парень, — я-я не м-могу этого с-сделать. Длинные ресницы задрожали, а по пунцовым щекам вновь покатились слезы. Его тело трясло мелкой дрожью. Фридрих вновь не слушается Нойманна, вновь перечит ему, как сегодня утром. Сейчас они один на один, страшно подумать о том, что может случиться. Лицо обер-лейтенанта было совершено спокойным. Понять, какие эмоции он сейчас испытывает, просто невозможно. Чем он успешно воспользовался и постепенно приближаясь заговорил: — Эта смена имиджа тебе к лицу. Споришь как барышня, выглядишь как барышня, характером на барышню похож, теперь и это, — он невесомо коснулся ночного платья самыми кончиками пальцев. — Может, и мужчин обслуживаешь как барышня? Его брови издевательски приподнялись в вопросе. Он склонился к лицу Фридриха и, словно змей, прошептал ему в ухо, обжигая горячим дыханием: — Я пошлю тебя в казармы, пускай рота с тобой позабавится, как с дамой из борделя. Альберт быстро развернулся и хотел направиться в сторону входной двери, как ощутил на своем предплечье чужую кисть, которая сжимала его изо всех сил. — Нет, — вышло больше похоже на крик, — п-п-прошу, т-только не это, ч-что угодно, т-т-только н-не это. Слезы катились одна за другой, падая то на рукав Нойманна, то на пол, разбиваясь с большой высоты. Альберт стряхнул его руку, прошел к кожаному креслу и вальяжно уселся в него. — У тебя есть что-то, что ты можешь предложить мне? Чем-то заинтересовать меня, солдат? Глаза Фридриха метались по комнате, всячески избегая встретиться взглядом с этим диким животным. Здравых мыслей в голове совсем не было. Что можно предложить такому человеку как Альберт Нойманн? Утерев слёзы запястьем, Фридрих, так и не убирая руки, прикрывающей его пах, аккуратно подошёл к Нойманну и тихо залепетал: — С-с-себя, — не веря своим собственным словам, говорил парень, — я п-п-предлагаю с-себя. П-пусть это б-будете вы, а н-н-не они. Подойдя максимально близко к нему, Фридрих осторожно приблизился к лицу обер-лейтенанта и неловко поцеловал в уголок сомкнутых и шершавых губ. Ответа не последовало, он продолжил чуть настойчивее: закрыл глаза, аккуратно уложил одну руку Альберту на плечо для собственной устойчивости, слегка приоткрывал губы, позволил себе облизать тонкую линию губ, чтобы не было так сухо и немного засосал нижнюю губу себе в рот. Как правильно целоваться, Фридрих мог себе только представить, что-то от кого-то подслушал, что-то когда-то прочитал в непристойной статье, видел в чёрно-белом фильме и то урывками. Все эти неуклюжие и неопытные оральные ласки от юного парня на удивление для самого Нойманна, разжигали в нем маленький, но невероятно горячий огонёк. Где-то в глубине его чёрной души. Там, где покоится его ледяное сердце. Глаза предательски прикрылись, руки сами потянулись к Фридриху, обнимая хрупкую талию и заставляя сесть себе на колени. Постепенно теряя контроль над ситуацией, обер-лейтенант начал отвечать на поцелуи, но жёстче, грубее, требовательнее. Нойманн схватил золотые пряди на затылке и вжимал его в себя сильнее, по-хозяйски запуская длинный язык в маленький ротик Фридриха, на что получил приглушённый стон прямо в свой рот. Дыхание сбилось, кислорода не хватало уже обоим, особенно Фридриху. Его грудь так часто вздымалась, что было ощущение, что там сидит маленькая птичка, желающая выбраться на волю. Оторвавшись от губ парня, Нойманн оглядел его: разгоряченный, с пунцовыми щеками, с растрёпанными волосами, сидит на его коленях и неосознанно облизывает припухшие от поцелуев губы. Его рука все ещё закрывала от взора обер-лейтенанта всю его природу. — Руки, — не приказ, просьба. Повторять дважды не пришлось, Фридрих послушно уложил вторую руку на плече обер-лейтенанта, обнажая ровно стоящий член, укрытый нежной тканью. Нойманн не смог удержать свои руки на его талии, сразу запустил их под кружева, полностью беря в широкую ладонь небольшого размера орган. Реакция была незамедлительной, молодой солдат пальцами вцепился в плечи Альберта и попытался свести ноги вместе, насколько это позволяла его поза. Сделав несколько медленных движений кистью, Нойманн вновь запустил пальцы другой руки в волосы Фридриха и прижал его раскрытые в беззвучном стоне губы к своим. Целовал жарко, нагло исследуя каждый сантиметр чужого рта. Покусывал нижнюю губу до крови, тут же извиняясь, зализывая следы от укусов. Движения рукой становились всё резче, заставляя солдата неосознанно поддаваться вперёд, желая получить больше интимных прикосновений к себе. Нуждаясь в глотке свежего воздуха, Фридрих оторвался от губ Альберта, оставляя между ними тонкую ниточку слюны. Такой желанный воздух обжигал лёгкие. Юноша прикрыл глаза, на которые наворачивались слёзы и закинул голову назад, тут же ощущая на своей шее прикосновение губ. Сразу после пары поцелуев последовал сильный укус, пустивший по его телу крупную дрожь. Из горла вырвался первый громкий стон, сопровождающийся бегущими по щекам слезами, непроизвольно сорвавшимся из глаз. Нойманн продолжал грубые движения, всё ещё держа зубами тонкую кожу на шее, оставляя ровные отметины зубов и темно-фиолетовый засос. На пару секунд Фридрих сильно прижался к мужчине и задрожал всем телом. Обер-лейтенант почувствовал на своей руке тёплую, вязкую жидкость. Солдат что-то неразборчиво шептал на ухо Нойманну, опаляя кожу горячим дыханием. Собрав остатки сил, он смог отодвинуться и тихо заговорил: — П-п-прошу п-п-п-п, — слова не хотели выходить, как бы он ни старался. Альберт достал кисть из-под платья, поднес чуть ближе и стал рассматривать жемчужную жидкость, медленно растекающейся по ладони. — Быстро ты однако, — улыбка снова красовалась на его лице, — с женщинами ты также быстр? Фридрих быстро замотал головой в разные стороны: — Я н-не был н-н-ни с кем. Лицо обер-лейтенанта в корне изменилось. Неприсущая ему растерянность сейчас взяла верх, брови устремились к потолку, губы раскрылись в немом вопросе. Ледяной комок в груди сжался с новой силой. Он резко подхватил солдата под маленькую попку и встал. Держа его одной рукой он сделал большой шаг к столу и смахнул другой всё, что лежало на нём, бумаги, карта, книги и разные письменные принадлежности полетели с грохотом на пол. Их место занял ошарашенный Фридрих, непонимающими глазами смотря на обер-лейтенанта. Его усадили на холодную поверхность, широко разводя колени в сторону. Нойманн сам никогда не практиковал мужеложество, но сейчас ему было абсолютно всё равно, что перед ним не роскошная блондинка с длинными ногами и пышным бюстом, а простой и невзрачный молодой солдат, с пшеничными волосами и голубыми глазами. Эти голубые глаза были необычными. Будто в них играла радуга, они сверкали синими лучами. Обер-лейтенант одним движением сорвал с себя рубашку, обнажая накачанное тело, испещрённое кучей шрамами. Самый крупный из них проходил через левую грудь мужчины, проходя прямиком над сердцем. Нойманн опустился на колени и оказался лицом напротив снова возбуждённого члена парня. — Ч-что в-в-вы… Что в-вы делаете? — Фридрих поднёс ладонь к лицу, прикрывая горящие щеки. В ответ Альберт Нойманн провёл языком по внутренней стороне бедра. Фридрих вцепился в короткие белые волосы, услаждая слух обер-лейтенанта тихими стонами. Дорожкой из поцелуев мужчина поднимался выше к вновь стоящему члену. Нойманн помедлив пару секунд приподнял край платья и провел языком по всей длине. Вкус был горьким — мыло вперемешку с остатками спермы, что ранее так красиво переливалась на руке Альберта. Глаза прикрылись сами собой, мужчина вновь повторил свои действия уже более настойчиво, вновь вырывая из груди солдата довольные всхлипывания. Альберт вошёл во вкус, активно помогал себе руками, массируя поджатые яички; работал длинным языком, вылизывая каждую венку и щекоча уздечку. Фридрих сжимал пальцы в коротких волосах, уже не стесняясь стонать во весь голос. Нойманн выпустил разгорячённый орган из жаркого плена, вынуждая парня приоткрыть затуманенные глаза. — Л-л-лейтенант, — их взгляды встретились. Один — опьяненный, полный желания, второй — животный и требовательный. — Ляг на спину, подними ноги, — Фридрих послушно лёг острыми лопатками на холодную поверхность, совершенно не представляя, что будет происходить дальше. Альберт оставил несколько поцелуев на идеальных ягодицах и длинным языком провел по сокращающемуся колечку мышцы. Фридрих закричал что-то невнятное и попытался отползти, но сильные мужские руки крепко держали его за бёдра, не позволяя этого сделать. Нойманн повторял движение снова и снова, доставляя массу удовольствия своему партнёру. Последний метался на столе, будто уж на сковороде, царапая поверхность стола короткими ногтями. Сделав пару круговых движений, Альберт Нойманн коснулся самым кончиком плотно сжатого входа, чувствуя как же сильно напряжён солдат. Колечко мышц подрагивало, стоило ему добавить чуть больше напора. Но терпение было большим, и Альберт продолжал постепенно вводить язык дальше, преодолевая сопротивление мышц. Спустя пару минут таких ласк, язык спокойно двигался внутри расслабленного тела. Стоны Фридриха разносились по всему кабинету, ударяя в пах обер-лейтенанта. Собственное возбуждение уже сильно терлось об внутреннюю отделку брюк, доставляя неудобства. — Л-л-лейтенант, я-я с-с-сейчас снова к-к-к, — Нойманн с пошлым звуком оторвался от горячей дырочки. Альберт встал и помог солдату вновь принять вертикальное положение. Нойманн потянул к себе Фридриха и впился в его столь желанные сейчас губы. Обер-лейтенант ласкал рот парня, попутно избавляясь от собственных штанов, обнажая пышущий жаром член, с которого стекали пару капель предэякулята. Нойманн растёр влагу по члену и обхватил его вместе с членом парня, который уже задыхался от невероятного количества возбуждения. Сейчас разница в размерах была очень сильно заметна. Светлый и аккуратный орган парня, который спокойно помещался в ладонь обер-лейтенанта, и большой и тёмный член, который вряд ли можно было обхватить одной рукой. Движения были рваными, словно Альберт изо всех сил сдерживал себя, чтобы не сорваться и не завладеть его дырочкой прямо так, жёстко и грязно. Фридрих снова задрожал, упал на стол и снова обильно излился, пачкая член Нойманна и заливая пеньюар. Сейчас, мужчине это было только на руку, он взял немного жидкости и поднёс ко входу сразу два пальца, тихонько массируя его. — Расслабься, иначе, могу сделать больно, — голос хриплый, незнакомый. Солдат расслабился настолько, насколько мог, и почувствовал, как в него вошли сразу два пальца на первую фалангу. Глаза широко открылись, и в них снова скопились слезы. Стоны без остановки рвались из его груди, намереваясь вот-вот сорвать голос. Вновь знакомое движение рукой, глубже, болезненнее. Вскоре пальцы были целиком в нём, делая медленные поступательные движения. Всё ещё принося боль, Альберт стал разводить пальцы в стороны, словно ножницы. — Л-л-лейтенант, п-прошу в-в-вас, — голос дрожал. — А-Альберт, умоляю тебя. От зова собственного имени Нойманну будто крышу сорвало, он вынул пальцы, подтянул солдата ближе к краю стола и приставил к немного раскрытому колечку мышц горячую головку и немного надавил. — О чём ты меня просишь, солдат? Повтори! Фридрих спрятал лицо в изгибе локтя и прошептал: — Ч-чтоб тебя, А-Альберт, в-в-войди в м-м-меня! Повторять дважды не пришлось, Нойманн легонько качнул бёдрами вперёд, входя глубже в податливое тело. Приходилось постоянно останавливаться, дать привыкнуть к размеру, чтобы не порвать горячие стенки ануса, так жарко обволакивающие чужую плоть. Сладкие стоны Фридриха сводили с ума, заставляли терять ту человечность, которой придерживался Нойманн. Войдя наконец полностью, Альберт закрыл глаза и гортанно зарычал, словно большой кот. Под собой он чувствовал дрожащего Фридриха, который крупно дрожа, тоже привыкал к размеру обер-лейтенанта. В какой-то момент Нойманн почувствовал на своей щеке прикосновение тонких пальцев и услышал еле уловимый шёпот: — М-можешь двигаться, — искренняя улыбка украшала лицо солдата, что было последней каплей. Первые движения были аккуратными, несильными. Постепенно темп стал набирать обороты, движения стали резче, грубее. Комната утопала в развратных шлепках кожи о кожу, в стонах двух солдат германской армии. Не выходя из парня, Альберт перевернул его на живот. Меняя скорость и угол проникновения, Нойманн выуживал из своего подчиненного всё новые и новые стоны вперемешку с мольбами. Сам того не осознавая, Фридрих молил его быть быстрее, входить глубже, быть с ним грубее. — Ш-шлёпни м-м-меня, — мольбы срывались с его губ одна за другой. Обер-лейтенант не посмел проигнорировать хотя бы одну. Он звонко шлёпнул его по попке, оставляя небольшой след от ладони. — Н-нет, как сегодня у-утром, — Нойманн вспомнил пощёчину, ведь из-за неё он всё это затеял. Не останавливая движений бёдрами, он снова занёс руку для шлепка, которая тут же хлёстко опустилась на другую половинку. Вскрик Фридриха чуть его не оглушил. — Больно? — Х-хорошо, о-очень хорошо! Оба были близки к разрядке, последний каплей для парня стал маленький комочек нервов, который прямо сейчас настойчиво терроризировал член Альберта, проходясь по нему вновь и вновь. Внутри и снаружи всё горело адским пламенем, и терпеть его уже не было сил. Фридрих вцепился в край стола, громко простонал последний раз и кончил, больше чем в первые два раза. Сокращающиеся стенки создали невероятное давление, принося незабываемые ощущения, которые Альберт не чувствовал ни с одной женщиной. Толкнувшись до упора ещё несколько раз, он застыл на месте и обильно кончил в горячее нутро парня. Ещё пара движений туда-обратно и член вышел из горячего плена шелкового нутра, роняя несколько капель белесой жидкости на пол. Дыхание сбилось, по вискам стекали капельки пота, чертовски хотелось умыться. Нойманн бережно взял на руки все ещё млеющего от оргазма парня, тот поднял затуманенные глаза и сонно спросил: — К-куда мы? — Мыться и спать, куда же ещё? — с этими словами он чмокнул его в макушку и понес в душевую комнату. Рассмотрев политику сегодняшнего наказания солдата ландштурма Фридриха Блумхагена, обер-лейтенант Альберт Нойманн принял решение, что отныне будет только так. Наедине, жарко и страстно.