When is a monster not a monster? Oh, when you love it. — Caitlyn Siehl, «Start Here»
Крики торжества всё ещё разносятся по палубе, их, возможно, слышат пираты в милях от корабля «Мести». Ром без стыда передается по кругу, Френчи хотел повеселиться со всей командой и сыграть какую-нибудь придуманную в голове мелодию, но, увы, настроить лютню с треснувшим грифом так и не удалось. Они обязательно купят ему новую, когда в следующий раз пришвартуются в Республике Пиратов, Стид попросил Люциуса записать это в список дел, а Крошка Джон обязательно подготовит корабль к смене курса, но сейчас всем хочется выпить, и капитан это не осуждает. Но пока все веселятся и теряют головы, Стид берёт Эда за руку и ведёт в свою каюту. — Наконец-то, чёрт возьми, — слышит он, как кто-то слишком громко выругался, вероятнее всего, это был Люциус. Губы Стида потрескались, из-за чего горят, будто пламя на факеле, но своё дело также сделал и небольшой глоток рома. Только один глоток… Просто, чтобы успокоить нервы. Ведь они живы и относительно целы, и англичан нигде нет на горизонте, а Эд улыбается ему, даже с подбитым глазом, он улыбается, будто ангел, от которого нельзя отвести взгляда и на секунду. И Стид решил, что их разговор состоится независимо от того, готов к нему кто-то из них или нет. — Я хочу забрать минутку твоего времени, Эд. Если я... Но его целуют до того, как дверь каюты полностью успеет закрыться. Это просто происходит, так же естественно, как гравитация. Но чувства застают тебя врасплох, будто огромная волна, разбивающаяся о скалы. И, на самом деле, кого волнуют разговоры и пьянка, это намного… намного лучше. Эд прижимает его спиной к двери каюты и целует с почти звериным голодом. И Стид постанывает в ответ, не ожидая буквально всего, что происходит в это мгновение (если он вообще чего-то ожидал). Если бы он мог предсказать хоть что-то... Он так давно хотел знать, каков Эд на вкус, соленые ли, как море, его губы или это всё лишь во снах. Он хотел, чтобы Эд был так близко, как только мог, а потом ещё ближе — так, чтобы Стид растворился в своих чувствах. Как в ту ночь, когда он начал рисовать в голове корабль, на котором могла бы жить его семья, как в тот день, когда он прошёл через гавань и, оставив всё, уплыл в бесконечное, такое же хаотичное, как его нынешняя жизнь, море. В своих самых безумных мечтах, он мог бы увидеть Чёрную Бороду, но он никак не мог даже представить перед собой Эда. Он не ожидал, что Эд будет так тепло тянуться к нему, готовым выбраться из любой передряги только для того, чтобы вновь оказаться рядом. И он тем более не ожидал, что руки Эда будут так настойчиво и жадно гулять сначала на шее Стида, а потом и на его талии, как будто бывший аристократ был драгоценностью, чем-то достойным его прикосновения. Он никогда раньше не целовал кого-то с бородой (ведь это такое нечестное дело), и его никогда и никто не целовал так — с такой страстью, почти с отчаянием, как будто Эд изголодался по нему и думал об этом уже много лет. Эта единственная мысль заставляет Стида таять от чужих прикосновений и слишком неприлично постанывать, из-за чего Эд немедленно отстраняется. — Господи, — он тяжело дышит, смотря на Стида затуманенным от возбуждения взглядом. — О Боже… Стид всё ещё прижат к двери своей каюты. Он слышит музыку и хор голосов, с другой стороны, барабаны и искаженно звучащую лютню, и его сердце наполняется мелодией. Всё это было почти отнято у него, у них обоих. Эта жизнь, эти люди, почти зарытые в землю и оставленные гнить, как потерянное сокровище в толще воды. Причина, из-за которой они все выжили, лишь грёбанное везение — если Испанка Джеки и Иззи не объединились бы и не рассказали англичанам, где корабль «Мести», если бы Джим не появился вовремя, как дерзкий демон-убийца из Ада, если бы птица Баттонса не сделала... что-то (Баттонс весь вечер делал туманные пророческие заявления по этому поводу, и, честно говоря, на борту была чайка с очень самодовольным выражением лица во время их спасения и побега, так что, возможно, в этом что-то есть праведное…) — Ты дрожишь, — Стида возвращает в момент тихий голос Эдварда. — Что? — капитан поднимает руку и вправду видит, как в его тело проникла дрожь. — Неужели я… Знакомая нотка упрёка проскальзывает в голосе Эда, когда он обрывает Стида на полуслове и начинает устанавливать некоторую дистанцию между ними: — Это было, э-э... да, наверное, мне не следовало… Хватка грубой и мозолистой от стольких лет скитаний руки на мгновение пропала с шелкового сюртука Стида, взгляд карих глаз опустился, и на это уже совсем нельзя рационально реагировать. Потому Стид хватает Эда и вновь сокращает между ними расстояние. Он хотел опять почувствовать это тепло и аккуратные касания. — Пожалуйста, — почти ноет Стид в чужие губы. — Пожалуйста. Я... — он сглатывает, боясь произнести дальше и слова. Он может быть храбрым, и он был храбрым в некоторые моменты до этого, но это не значит, что храбрость является полноценной частью его характера. — Я давно хотел это сделать. Лесть всегда сглаживает острые углы Эда, и на этот раз именно она вызывает у Стида настороженность. — Действительно? — Эд приподнял свою бровь. — И как же долго? — Ну… некоторое время, — Стиду слишком стыдно признавать, что он уже несколько месяцев держит эти чувства за зубами, зная, что такой человек, как Эдвард, со всей его загорелой от беспощадного морского солнца кожей, идеальными волнистыми, будто море, волосами и серебряной сединой повсюду, конечно, не стал бы дважды смотреть на такого человека, как Стид. Они вероятнее всего были лишь друзьями, а иногда и меньше, особенно, когда Эд и Иззи задумали его убить, ведь это обычное пиратское дело, за это нельзя винить. Но всё то время это был только Чёрная Борода, образ, который так жаждал жестокий мир и его команда, а потом перед ним открылся Эд. Он чуть уже было не ушёл, потеряв своё настоящее «Я», все они чуть не погибли, а неуверенность и нерешительность Стида казались худшими из возможных преступлений, когда второй шанс так редко даётся кому-либо, не говоря уже о человеке, которому он доверился. — Это правда? — с такой блаженной грешной ухмылкой Эд наваливается на Стида так, что на губах можно было почувствовать его неровное дыхание. После чего он медленно принялся расцеловывать фарфоровую шею, поднимаясь выше, чтобы прикусить мочку уха и услышать слишком милый вскрик. И от этого Стид тает, а по всей коже бегут мурашки. На секунду он благодарен, что сзади него до сих пор находится стена и что он всё ещё стоял на ногах. — Твой… друг, — произносит это Стид с такой неохотой, хотя на вкус слова такие же горькие, как ликёр из банки с отрезанными носами Джеки. — Он спрашивал… — О чём он тебя спрашивал? — Эдварда резко поглотило отвратительно чувство злости и ревности, он сжимает обе руки в кулаки, боясь своими ногтями кого-либо покалечить, карие глаза полны ярости, пока он молча ищет источник обиды. — Я убью этого ублюдка, если он ещё не подох… — Тогда, на острове, он спросил, не трахаемся ли мы друг с другом, — торопливо говорит Стид, покрываясь краской от шеи до кончиков ушей. Затем у него даже пролетела мысль, чтобы упасть в обморок. Не потому, что он не готов брать ответственность за свои слова или что-то в этом роде. Ради всего святого, Стид ходил в школу-интернат, в нём воспитывали манеры и другие ценности, даже не важно отличается ли его команда особой скромностью или нет. Просто он никогда не произносил таких слов вслух. Джентльмен не говорит о таких вещах, по крайней мере, публично. Хотя может возникнуть случай, когда необходимо расширить свою зону комфорта. Иногда это жизненно важно. Итак: «трахаться». … Чёрт возьми! Да что может быть общего у этих людей. «У нас с Блэки были свои интрижки», — сказал этот ужасный человек, прежде чем помочиться на ботинки Стида. Вскоре после чего капитан покинул остров, не обронив за собой ни слова. Интрижки. Что-то, что ничего не значит, просто забавное замечание, которое без проблем можно небрежно отбросить. Но это ведь неправильно… Будто всё, что связано с Эдвардом Тичем, является развлечением для этого человека и всего остального мира. Но для Стида всё было не так… Каждая секунда с ним, делает его беззащитным. «Подставляй левую сторону, там нет ничего важного». — Я, блять, прикончу его, — голос Эда такой хриплый, в нём сразу слышится настоящий пиратский капитан. — Бесполезный придурок, никогда не знает, когда нужно заткнуться. Как он посмел сказать что-то подобное кому-то вроде тебя. — «Кому-то вроде меня…» Стиду так хочется рассмеяться, но ему больше кажется, что он на грани того, чтобы расплакаться. — Я рад, что он это сказал, — перебивает Стид, беря руки Эда в свои. Он аккуратно рассматривает их — ряды серебряных колец, глубокие морщины на каждой ладони, черная корка под ногтями. Обычно такая неряшливость вызывает у Стида по меньшей мере культурный шок и очевидное недовольство, но сейчас это не имеет ни малейшего значения. Эд — настоящий пират, ему позволено иметь такие руки, на них сразу видны года практики и невероятного труда. Хотя… Стид задаётся вопросом, не хотел бы Эд немного побаловать себя в этой области. Если бы он позволил Стиду позаботиться о нём — помассировать руки, подстричь ногти и до конца обработать мозоли… Если бы Эд позволил Стиду поцеловать его руки… — Стид? — спрашивает Эд, когда тот слишком глубоко уходит в свои мысли. — Ничего! Что? Нет. Эдвард смотрит на него немного косо, что невыносимо, поэтому Стид снова целует его. Это мгновенно заставляет Эда растаять и забыть о возмездии, он почти что падает в обморок, бормоча что-то в поцелуй, вновь прижимая Стида к двери. — Я рад... рад, что он спросил, — повторяет Стид, когда наконец-то вспоминает, как складывать слова в связное предложение. Он хочет большего, кто бы что не подумал. Но Эд на мгновение отстраняется, его губы всё ещё нежно ощущаются на губах Стида. — Да? — неуверенно, больше с вопросом, произносит он. Стид соприкасается с Эдом лбами и пытается дышать сквозь этот огромный гребень чувств. Он может это сказать. Он столкнулся лицом к лицу с английским флотом. Он убил человека… или вроде того. В любом случае, он был соучастником убийства, так что это имеет значение. — Я слишком долго хотел этого, — Стид сглатывает, чувствуя, что дрожит, несмотря на то, как Эд держит его в своих руках. — Когда он спросил. Я хотел... чтобы ты тоже захотел этого. Со мной. Затем из горла Эда вырывается шокирующий звук (возможно, его можно охарактеризовать как писк? Не то чтобы Стид когда-нибудь мог это кому-нибудь разболтать), и внезапно он становится лишь тяжестью в руках Стида, висящей, как якорь. Сознание почти покинуло его. Но Стид цепляется за его талию, едва удерживая их обоих от падения. Эду понадобилось всего несколько секунд, чтобы снова прийти в себя, но… — У тебя что, колени... подкосились? — Нет, это из-за этих, э-э, ботинок. Вот что это было. Иногда они... Не могли бы мы присесть? Эд, вероятно, прав. Каким бы милым ни было их уютное местечко у двери, пришло время двигаться дальше. Стид кивает и следует за Эдом к кушетке у окна, где они провели много прекрасных часов вместе, попивая бренди и разговаривая о книгах и шёлке — самых важных пиратских вещах. Он ожидает, что, как только они сядут, Эд сразу накинется на него (Стид прочитал слишком много книг определенного жанра), но вместо этого печально известный пират сидит довольно чопорно в стороне от него: руки сложены между коленями, а глаза смотрят в пол. Стид чувствует тревогу, как персиковую косточку в горле, твёрдую и тяжёлую. Он тихо садится на другую сторону кушетки, и его сердце гулко стучит в груди. — Я завидовал Джеку, — импульсивно говорит Стид, прежде чем начинает сожалеть об этом. Краем глаза он видит, что Эдвард держится очень тихо. — Нет. Ты не мог… — Но это правда, — он может это сказать. Он должен это сказать. — Я вернулся тогда на корабль и подумал, точнее представил себе вас вдвоём, вы друг друга знаете очень давно, в какой-то степени подходите, в этом нет ничего прискорбного, а я… не мог остановиться. Я думал, что могу сойти с ума, представляя вас. — Прости, я даже не думал, что ты можешь мечтать об этом. Я не думал, что ты захочешь... Стид вздрагивает, надеясь, что Эд не собирается взаправду этого говорить. — Я… — но он это делает. Конечно, эти мысли поражали мысли Эда. — Я имею в виду… Посмотри на меня! Кто я такой, верно? Прикоснуться к тебе, когда ты мог бы... — Эдвард, — нельзя ему так о себе думать ни в каюте Стида, ни на его корабле. Капитан поворачивается к Эду, обхватывая его лицо руками. И эти волосы, эти бакенбарды, эта загрубевшая на солнце кожа почти сразу сводит его с ума. — Посмотри на себя. Эд закрывает глаза от прикосновения Стида, и ему дают столько времени, сколько Чёрной Бороде нужно. А Стид ждёт, пока глаза Эда не откроются, пока радужки, похожие на тёплый прозрачный чай, снова не начнут отражаться в его собственных глазах. — Никто из живых не захотел бы тебя, так как я. Эд выглядит застенчиво довольным, пока Стид не наклоняется для решающего поцелуя. — А ещё ты находишься на моём корабле, так что верь мне, как своему капитану. Это вызывает у него сокрушительную ухмылку. Но Стид планирует немедленно стереть и её с лица Эда ещё одним поцелуем. — Я чертовски рад, — говорит Эд, затем прижимая Стида к кушетке для наслаждения, которого он по праву заслуживает.***
Снять одежду оказывается более сложным делом, чем кто-либо из них ожидал. — Ты носишь слишком много пряжек, — ворчит каждый раз Стид. Конечно, он всегда думал, что ремешки идеально подходят к кожаному костюму Эда, но каждый раз, когда он снимает один ремень, под ним оказывается другой. — Говорит человек с двумя сотнями грёбаных пуговиц, — Эдвард навалился на него сверху, не отрывая губ он нежной кожи Стида, пока руки пытались снять этот чёртов жилет. — Да, и ты хорошо сделаешь, если не повредишь ни одну. Знаешь, насколько их сложно будет найти… — он в тот же момент замолкает, когда Эд наконец освобождает его шею от ткани воротника и тут же начинает её расцеловывать. — О Боже мой, — бормочет про себя Стид. Адреналин от первого поцелуя постепенно проходит, и вместо него Стид чувствует, насколько изголодалось его тело по любому виду прикосновений вообще. Его не трогали месяцами, возможно, к нему никогда так не прикасались. Сердце бешено стучит, а брюки становятся слишком тесными, тонкая грань его самоконтроля быстро исчезает. Он уже теряет надежду разобраться со всеми пряжками, но Эд жалеет его, приподнимаясь на коленях ровно настолько, чтобы снять свою кожаную куртку, прежде чем снова навалиться на Стида сверху. Вес Эда на нём слишком опьяняет, и в сочетании с созерцанием всех татуировок на его руках этого достаточно, чтобы полностью свести Стида с ума. Он утыкается в изгиб плеча Эда и вдыхает идеальный запах моря. — Ты чудесно пахнешь, — говорит ему Стид, но тут же чувствует, как Эд неожиданно напрягается в его объятиях. — Это, наверное, не совсем так? Может быть, мне следует... если ты предпочитаешь, чтобы я пошёл... немного помылся или... Я бы не хотел, чтобы ты... — Не смей, — протестует Стид, наклоняя лицо Эда к себе, чтобы они могли смотреть друг на друга. — Чёрт возьми, мой грёбаный глаз... — Извини! Мне так жаль, — Стид отдергивает руки, подальше от похожего на чернила синяка, расползающегося по скуле Эда. — Всё в порядке, — хотя застывшая на лице гримаса говорит об обратном. — Я просто хотел сказать... Мне... э-э... нравится, как ты пахнешь. Как пират, очень мужественный и... и привлекательный. — Привлекательно, да? — Это отлично тебя описывает, — Стид надеется, что это звучит так же лестно, как и в его голове. — Хотя в будущем мне было бы любопытно, сможет ли моя ванна вместить нас двоих. Я ожидаю, что там есть место, но может быть тесновато. Эд пристально смотрит на него. Карие глаза стали ещё темнее, чем раньше. —… Но я не хочу беспокоить парней прямо сейчас. В другой раз. — Да, — кивает Эд с легка приоткрытым ртом. — Конечно, да. — А сейчас, возможно, нам следует п-пойти, — Стид заикался, но точно был уверен в своих словах. — В постель. В мою постель. Если бы ты... Эд бросается вперед ещё до того, как Стид успевает закончить мысль. Одна рука у него в волосах, а другая — на ноге, прижимая их бёдра друг к другу. Он твёрдый, Стид чувствует его даже через свои штаны. Он очень твёрдый, и Стид тоже, и это не пугает, не шокирует. С Эдом легко быть таким, и Стиду хочется кричать о том, как долго он жил, не зная, что ему может быть хорошо в чьих-то объятиях, и как близко он чуть не подошёл к тому, чтобы вообще никогда этого не узнать. Легко вот так целоваться, глядя на Эда снизу вверх и чувствуя, как их тела тают от прикосновений. Легко, когда тебя так крепко обнимают, легко слышать отчаянные звуки от человека сверху, самого страшного пирата в мире. Хотя этот титул ничего не значит. Это Эд. Это всё, что имеет значение. Всё. — Мы можем просто сделать это, — говорит ему Эд, направляя бёдра Стида именно так, чтобы он в полной мере почувствовал, как тот нуждается в нём. — В ином случае, нам не нужно делать ничего такого, чего бы ты не... — Я хочу… тебя, — говорит Стид, прижимаясь влажными губами к шее Эда. — Пожалуйста. Эд целует его снова и снова, а потом отвечает: — Так точно, капитан.***
Они сбрасывают одежду на ходу — Стид снимает жилет и начинает расстёгивать пуговицы на белой рубашке, в то время как Эд развязывает свои высокие ботинки, сбрасывая их, чтобы показать две стройные босые ноги, одна из которых полностью забинтована, а у другой не хватает мизинца. На их пути довольно часто приходится сталкиваться с дверями, полками и стенами. Когда они, наконец, добираются до спальни, рубашка Стида почти расстёгнута, поэтому он сбрасывает её и позволяет той упасть на пол. Эд всё ещё работает над своим третьим или четвертым поясом, но Стид привлекает его внимание. — Боже правый. Эд уставился на него, из-за чего тот немного краснеет и ни с того ни с сего начинает беспокоится о своих формах. Он совсем не похож на Эда. Эта мягкая и веснушчатая кожа рядом не стоит с его загорелой, слегка грубой, но награждённой сплошными мускулами. — Твои грёбаные сиськи. Так, секунду. Эд имеет в виду его грудь? Соски? Стид заставляет себя не поднимать руки, но всё равно застенчиво прикрывает упомянутые «сиськи». — Ты так их называешь? — Стид смотрит на себя, не видя ничего, что заслуживало бы подобной реакции. — Это вышло грубо? — Эд аккуратно подходит к нему, и Стид кивает, потому что он испугался. Но его более чем устраивает всё, что заставляет Эда так на него смотреть. — Я… я могу? Стид снова кивает, и затем мужчина зарывается лицом в редкие волосы на груди капитана, что заставляет Эда слегка усмехнутся. Это очень мило, довольно мило, но Стид не понимает этой реакции. Затем Эд поворачивает голову и берёт в рот один из сосков Стида. Стид издает ужасно неприятный звук, похожий на звук, умирающего животного. Но, по итогу, его руки каким-то образом оказались в волнистых волосах Эда, удерживая его голову на месте, и он не помнит, как они туда попали. Он чувствует, как Эд снова хихикает, прежде чем осторожно прикусить сосок, что теперь заставляет Стида не вскрикнуть, а протяжно простонать. — Теперь другой, пожалуйста, — приказывает Стид, пытаясь сохранить хоть какое-то подобие достоинства, и на этот раз Эд не собирался спорить. — О, Эд… Господи. — Тебе нравится это, не так ли? — спрашивает Эд, отрываясь от соска, но заменяя свой язык большим пальцем. — Я правильно понял, что они у тебя чувствительные. — Стид не может ответить, в его силах только выгнуть спину навстречу и неловко улыбнуться. — Я хотел к тебе прикоснуться с самого первого дня. — Нет, — Стид шокирован, но не настолько, чтобы позволить Эду перестать прикасаться к нему. Но его всё равно смущает последняя фраза. Ведь Стид хорошо может представить, как он выглядел в тот день — бледный и мокрый от пота из-за лихорадки, едва способный стоять прямо без посторонней помощи. Жалкое зрелище, совершенно жалкое. — Но это правда. Я не мог понять, но я сразу увидел в тебе что-то, — Эд возвращается к незаконченному делу, пока Стид пытается просто удержать своё сознание в теле. Он понятия не имел, что ему это понравится, понятия не имел, что мужчины вообще так поступают друг с другом. Как он прожил столько лет, не зная этого о своём собственном теле? — Никто не был уверен, что ты продержишься всю ночь, и я уже тогда так сильно о тебе волновался. Стид с новой силой прижимает к себе Эда, пока тот не отрывается от его соска, время от времени намекая на зубы, что неожиданно выводит капитана из себя. Эд тоже стонет, как будто реакция Стида подпитывает его собственную, и он обнимает его за талию. Стид не может перестать издавать звуки, которых он никогда раньше от себя не слышал. Всё кажется таким непосредственным, как молния, ударяющая в воду, пока Эд не шипит сквозь зубы: — Чёрт возьми, — и опускает руки к пуговицам чужих брюк. Возбуждённое восклицание вырвалось с сухих губ, пока бледные пальцы путались в волосах Эда. — На тебе слишком много одежды, — Эд расстегивает брюки Стида. Грубая ладонь обхватывает его член. — Вот мы и пришли. И, Господи, какой ты милый. Эд резко отдёргивает руку, чтобы плюнуть на ладонь, и это действие неожиданно приводит Стида в замешательство. Затем рука Эда возвращается, липкая от его собственной слюны, нежно обхватывает член Стида. Это невыносимо хорошо, но это слишком много для него, ведь к нему никогда не прикасалась никакая другая рука, кроме его собственной. Он унизит себя за считанные секунды, если Эд продолжит... — Остановись, Эд, пожалуйста. Эдвард немедленно останавливается. Он поднимает обе руки вверх, чтобы доказать, что никто не обманывает. Потом они томно смотрят друг на друга, с трудом вздыхая и желая вновь сплестись в поцелуе. — Прости, я должен был спросить, — говорит Эд. — Господи, прости... я так разогнался, как грёбаный маньяк... — Всё в порядке. Это просто было... слишком хорошо, — Стид не может описать, какой трепет в груди сейчас испытывает. Ему нужно было всего лишь осознать весь момент, все чувства, чтобы хотеть только того, чтобы взять руку Эда и вернуть её туда, где она была несколько мгновений назад, сдаться этому, перестать думать… Но нет. Сегодня речь идёт не о том, чтобы Стид вёл себя как какое-то дикое животное, обезумевшее от похоти. Они собираются сделать это правильно. Если так, конечно, возможно. И более того — он хочет знать. Возможно, он должен быть более встревожен, чем есть на самом деле, более неуютен из-за изменения того, что он думал о себе и своих желаниях. Или, может быть, эта часть его всегда была с ним, скрываясь в тени, которую он отбрасывал. Хотя его чувства скорее похожи на звёзды, которые всегда были над ним; они ничего не значили, пока Стид не научился их читать, превращая звёздное небо в карту. Они не были неожиданностью. Он просто провёл так много лет, игнорируя их, не понимая, что они означают… Его брюки уже расстёгнуты и низко висят на бёдрах, поэтому он позволяет им упасть на землю. Он полностью обнажённый, и Эд не может оторвать от него взгляда. А Стид лишь делает глубокий вдох и позволяет на себя так смотреть. — Я хочу тебя… — бормочет Эд, бессознательно облизывая губы. — Я бы предпочел, чтобы это было... иначе? Если ты не против? В другой раз мы могли бы... поменяться местами для разнообразия, если ты хочешь, я очень хочу, но... — Ты серьёзно? — Эд не переставал смотреть на него, продолжая моргать. А Стид голый, возбуждённый и совершенно нелепый, но да, он тоже серьёзен. Он кивает, и пальцы Эда летают над пряжками кожаных ремней, после чего вся одежда падает на пол. Затем он стягивает через голову фиолетовую футболку и затем… Стид и раньше видел обнажённых мужчин. Хотя в последнее время он повидал слишком много. Поэтому он ожидал, что это будет то же самое. Но это не так. Эд без одежды точно такой же пугающий и завораживающий, как в своих чёртовых слоях кожи. Всё тело покрыто шрамами, их так много, что невозможно сосредоточиться на каком-то одном. «Мы делаем это не потому, что нам это нравится. Мы делаем это, потому что у нас нет другого выбора», — и от этого воспоминания у Стида аж немного болят зубы. Но Стид смог отвлечься на его мускулистые руки, узкую грудь и еще большее количество татуировок, спиралью спускающихся по рёбрам и левой стороне бедра. И ещё одно отличие от Стида заключается в том, что Эд намного волосатее — жёсткие чёрные с проседью волосы ниспадают ему на грудь и живот, спускаются по ногам. — «И его пенис», — думает Стид. Пенис, вероятно, не самое эротичное слово. Капитан пытается вспомнить другие термины из книг, которые он принёс на борт, тех, что он держит на самых высоких полках. Член? Он тоже не может сказать, что в этом слове много интима и эротики. Как бы вы это ни называли, это красивый член, изгибающийся вверх, покрасневший и пурпурный на головке. И это часть такого поразительного тела, что Стид чувствует себя немного неуверенно на ногах. Он садится на край кровати и просто смотрит. В теле Эда нет ничего пугающего. Это лишь Эдвард. И, чёрт возьми, Стид его обожает. — Могу я прикоснуться к тебе? — спрашивает он, и Эд даже не задумывается, прежде чем кивает. Он приближается к Стиду очень медленно, более неуверенный, чем когда-либо его кто-то видел. Даже когда они были связаны и лежали на палубе, полностью во власти англичан, Эд всё ещё имел наглость подмигивать. Но теперь он смертельно серьёзен, и когда он стоит перед Стидом, на расстоянии вытянутой руки, все могут услышать, как бьётся его сердце. Стид медленно протягивает руку и касается его лишь кончиками пальцев, но Эд дрожит, что очень нравится Стиду, поэтому он проводит руками по его бёдрам, а затем медленно поднимается к плечам. Шрам за шрамом, историю которых Стид не знает и не хочет знать. Он берёт руки Эда и целует сначала искалеченные костяшки, а затем каждый палец. — Ты прекрасен. — Отвали, — несмотря на эти слова, Эд звучит немного смущённо. Что возвращает Стида к почти насущному вопросу. …Понадобится ли им... масло? Или что-то в этом роде? У него нет никаких практических знаний о том, чего он так остро желает, хотя он многому научился у команды и некоторых книг. Стид точно помнил, что у него есть лавандовый лосьон и прекрасное масло розового дерева. Но он опять отвлёкся. Эд смотрит на него сверху вниз, и его взгляд медленно изучает его лицо, как будто Стид внезапно стал незнакомцем. — Я плохой человек, — тихо говорит Эд. Это было неожиданно. — Эд… — Но я совершал отвратительные поступки, и ты знаешь, что я плохой, — Эд качает головой. — Я не хочу причинять тебе боль. Кажется, что Эд прочитал его мысли. Но Стид едва ли знает, что делал Эд до их встречи, точнее Чёрная борода, да и то, возможно, только байки из книжек живут в его голове, но он всё равно им не верил. Хотя он и не может сказать, что Эд является невинным человеком — на его спине длинный список душ, сложенные, как кирпичи. — Но ведь мы все не без греха. Я тоже сделал много ошибок, — быстро говорит Стид. — И мы не можем их отменить, не так ли? Прошлое есть прошлое, как бы мы ни желали иного. Но мы можем попытаться добиться большего. Чтобы жить как лучшая вариация себя самих. Это неплохая речь для голого мужчины, особенно если прямо перед ним потрясающе привлекательный пират с разбитым моральным компасом. — И ты не причинишь мне вреда, — по крайней мере, это Стид точно знает. — Я доверяю тебе. — Ты не должен... — Но я знаю. К тому же я уже однажды видел, как ты испытываешь настоящее неподдельное сожаление. Да... э-э... было это в будуаре, но ведь был только ты и твои чувства, которые меня не пугают. Секунда молчания, снова эта приподнятая бровь и странно оценивающий взгляд карих глазах. — Повтори «будуар». Стид ухмыляется. — Почему? Тебе нравится, как это звучит? Эд прочищает горло и отводит взгляд, пытаясь скрыть раскрасневшиеся уши. — Может быть. — Тогда иди в спальню. Давай посмотрим, что ещё тебе может понравиться.***
После всего остального секс — это легко. Кто бы мог подумать? Конечно, не Стид. Как только они оказываются в постели, напряжение, уязвимость и нервозность исчезают. Это просто Стид и Эдвард, и их тела, которые сводят каждого с ума. Эд — это человек, который наблюдал за ним, пока он спал в лихорадке, человек, который перевязывал его раны и называл себя монстром, рыдая в ванне в будуаре. Он пытается не потерять сознание от наслаждения, пока Эдвард расцеловывает каждый сантиметр его бледный кожи, а член такой огромный и совершенный внутри него. Стид никогда не знал, что это может быть так... приятно. Не знал, что это возможно, что он способен чувствовать себя так хорошо и до сих пор быть в трезвом виде. — Тебе это нравится? — спрашивает Эд, вдавливая слова между лопатками Стида, когда медленное движение его бёдер напоминает ему море. — Всё хорошо? Каждый раз, когда Эд двигается, он прикасается к чему-то, что лишает Стида дара речи, и удовольствие не перестает нарастать, приближаясь всё ближе и ближе к пропасти, с которой Стид не переживёт падения. — Д-да, — бормочет он почти про себя. — Боже, да. — Вот так? Я хочу, чтобы тебе понравилось, я хочу, чтобы ты... — Да, — стонет Стид, зажмуривая глаза, как будто это облегчит задачу. Обе его руки вцепились в одеяла, лишь бы не потерять сознание прямо сейчас. — Я не знал... Он всегда был только с Мэри, и, да, они выполняли свои супружеские обязанности, но он всегда чувствовал себя так плохо из-за этого, так виновато из-за того, что отнимал у неё время. Ей никогда не нравилось смотреть на него, целовать его губы. Эдвард, однако, никогда не отрывал от него взгляда, он целует всё, до чего может сам дотянуться. — Ты такой прекрасный, ты абсолютно идеальный… идеальный ублюдок... — Это так хорошо, — шептал Стид между стонами, потому что каждый комплимент заставляет Эда корчиться от злости. Будто всю его жизнь его недостаточно хвалили, и Стид собирается исправить всё с этого самого момента. — Господи... Я так тебя люблю. — Стид, я, блядь, клянусь... — толчки Эда немного ускорились, из-за чего каркас кровати вечно ударялся о стену. — Прикоснись к себе. Прикоснись с своему члену для меня, пожалуйста, делай... делай всё, что тебе нужно... Руки Эда держат в своей хватке две чужие ладони, костяшки которых побелели в тон простыни. Через мгновение Стид подносит к своим губам одну из рук Эда и нежно целует, затем прижимает их переплетённые пальцы к своей груди, к невероятно колотящемуся сердцу. Это заставляет Эда ахнуть. — Почувствуй его биение, — шепчет Стид, в ответ на что Эд лишь рычит, будто голодный зверь. Внезапно он притягивает Стида обратно к себе и усаживает на колени, так что они стоят почти вертикально, а бёдра Стида широко раздвинуты. Это меняет ракурс, и каким бы ни был блеющий, умоляющий крик, который внезапно наполняет комнату, Стид никогда не признается, что он исходит от него. Их переплетённые руки на груди прижимают его ещё сильнее к Эду, и Стиду нравится чувствовать чужое сердцебиение. Другой рукой Эд хватает Стида за волосы, поворачивает раскрасневшееся лица так, чтобы переплести их языки в глубоком, обжигающем поцелуе. Стид уже потерпел кораблекрушение, он целуется так, словно тонет и, возможно, никогда больше не получит шанса вздохнуть. Затем Эд отстраняется, рука всё ещё сжата в блестящих, словно золото на Солнце, волосах, и смотрит на Стида затуманенными глазами, тяжело восстанавливая дыхание, когда он толкает его на кровать, входя в него всё больше. — Я вижу тебя, — слетает с губ Стида. — Теперь я вижу тебя, Эд. Лицо Эда слегка морщилось от чего эта эмоция больше походит на боль. — Ты хотел этого? — спрашивает он, и Стид слышит за этим настоящий вопрос и беспомощно кивает. — Мне это нравится, — хоть где-то в далеке он чувствует ещё слабую боль, но наслаждение полностью всё затмевает. — Ты такой красивый. — Я тоже вижу тебя, — говорит Эд срывающимся голосом. — Я вижу... блять. Он ещё раз целует его, из-за чего Стид глотает свои собственные стоны. Его тело желает быть ещё ближе к Эду, когда пульс уже стучит в ушах, а наслаждение доходит до своего пика. Вся грациозность исчезла, когда Эд инстинктивно ещё раз глубоко входит в него и гортанно стонет, держась так крепко за Стида, что у него точно останутся синяки на бедре. Стид задыхается от ощущения наполненности, после чего Эд опрокидывает их обоих на матрац, утыкаясь носом в изгиб его шеи. Они лежат там, переводя дыхание. А Стид немного дрожит, толчки всё ещё проходят через него. Его отвлекает только глухое шмыганье. — Эд, ты... — Здесь просто пыльно, — говорит Эд, откидываясь назад и вытирая глаза. — Это всё из-за книг. Эдвард медленно выходит из него, и то ощущение, которое заставляет Стида стонать и слегка вздрагивать, пропадает. Он переворачивается на спину, пока Эд целует его грудь и живот, бёдра и мягкий член, прежде чем со вздохом проскользнуть между ног. — Что... — Стид почти запаниковал. — Вымою тебя хотя бы так, — хрипло говорит Эд, а затем слизывает белые капли с места, которое Стид никогда не считал эротической частью своего тела до очень, очень недавнего времени. Эд при этом радостно стонет, а Стид позволяет своим ногам раздвинуться, слишком измученный, чтобы смущаться. Он поблагодарит Эда должным образом, как только всё это уложится в его голове, потому что Стид, конечно же, джентльмен.***
— Знаешь, у меня всё ещё есть вакансия второго капитана. Голова Эда покоится на белой груди, а пальцы Стида лениво играют с его волосами. За пределами этой каюты «Месть» по-прежнему представляет собой буйство шума — аплодисменты и смех вместе с измученными угрозами Джима, рассказами Черного Пита и низким голосом Крошки Джона, подпевающего музыке, которой там нет. — Правда что-ли? — Если тебе интересно, — пальцы Стида цепляются за узел, и он осторожно распутывает волосы, чувствуя, как дрожь пробегает по телу Эда. Он скоро принесёт им немного хорошего бренди. Может быть, что-нибудь поесть… Англичане, слава богу, не успели их ограбить. Но не сейчас. Не сейчас. — Полагаю, мне нужно время, чтобы обдумать твоё предложение. Рука Стида тут же перестаёт двигаться. — Тебе… нужно подумать? — Ну… Какие преимущества это даёт? Или что-то в этом роде. — Тогда какого рода ты преимущества желаешь? Хотя в нынешней ситуации я не могу предложить больше, чем свой корабль и команду. — Тогда мне придётся вернуться к тебе. Я должен рассмотреть все свои варианты. — Ну что ж! — Стид фыркает. — Я просто надеюсь, что эта вакансия всё ещё будет свободна к тому моменту, когда ты примешь своё решение. Эд приоткрывает один глаз. — Ты думаешь, она может куда-то деться? — Претендентов может быть несколько. Это желанная должность. — Хм, — Эд прижимается лицом к груди Стида, — ты знаешь, это действительно так. Он тяжело выдыхает, и, возможно, это игра воображения Стида, но он снова слышит шмыганье. — Опять эта пыль, — быстро говорит Эд, прижимаясь к чужим губам, чтобы сменить обстановку. — У меня болят глаза. Стид гладит себя по волосам и думает о том, где они остановятся в следующий раз, с кем встретятся, как долго они смогут продолжать бежать. Он должен открыть одно из окон, впустить немного морского воздуха, чтобы Эд больше не плакал. Он должен собрать их одежду, одеться и выйти, чтобы поздравить команду с первоклассным пиратством. И он это сделает. Но не сейчас. Не сейчас.