После падения

      Больше я не видела босса Калколло. Спустя час, который я провела в шикарной компании Колонелло, пришёл Роберт и сказал, что я могу быть свободна, потому что из-за появления синьора Викензо мои услуги не понадобятся. Я могла вернуться в Вонголу, но также могла остаться в этом стрёмном имении, чтобы погулять по городу.       Естественно, я предпочла второй вариант. Погулять в Палермо хотелось очень.       Зайти в казино…       Шучу.       Роберт отвёл меня в выделенную под мою тушку комнату. Я быстренько приняла душ, переоделась в лёгкое платье, завалилась на кровать, чтобы полежать десять минут и-и-и… Проснулась глубокой ночью. — Ничего себе… Десять минут в тысячных степенях просто… — пробормотала я, пощипывая свои щёки.       Абсолютно выспавшаяся и голодная я не знала, чем заняться. Плюс этой комнаты был в том, что она предназначалась для взрослого человека и поэтому в ней предусматривались часы. Лишь из-за этого обстоятельства я могла узнать, что сейчас два часа ночи. — Что мне делать, Зая? — повернулась я к чёрному зайцу, который сидел на милом кресле у красивого зеркала.       Плюшевое создание пожало плечами. Я подцепила пальцами свою подвеску, которую подарил папа. — Наверное, наш родитель спит…       В итоге я решила потренироваться в создании иллюзий. Они плохо получались у меня. Коньком моего пламени тумана был взгляд боли, но я также стремилась (точнее пыталась) создавать банальные иллюзии. Я хотела развиваться. Создавать свои фантазии за пределами черепной головы как остальные иллюзионисты.       Чего постойте? Черепной головы? Это я такое подумала?       Забудьте.                               ***       Спустя полтора часа мне надоело практиковаться в иллюзионном ремесле. Я не знала как высвободить пламя из тела без кольца, поэтому оказалась в тупике. Было чертовски трудно. Получались лишь какие-то блеклые маленькие жабы, которых Зая в приступе паники растаптывал. Оказалось, что моя игрушка боится этих скользких морских и земных обитателей.       Досадно вздохнув, я забралась на кровать, прислонилась к стене и просто начала залипать в стену напротив. Внезапно мне лениво пришло в голову попытаться создать реальную иллюзию и поджечь несчастную стеночку. Чтобы загорелись обои, картины, а дальше мебель… М-м-м, кайф.       Долго пялилась я, не моргая. Долго, да безрезультатно. Стена не поддавалась (мне даже показалось, что она ехидно спросила меня «и кто теперь тут несчастный?»)       Мой глюк придал мне сил. — Интересно, кто мой сосед? Как он отреагирует на пожар? — пробормотала я вслух и моргнула.       Тут же случилось чудо. Стена внезапно начала бледнеть на глазах, пока совсем не исчезла, и я увидела комнату похожую на мою как зеркальный близнец. Сперва я даже подумала, что это и есть моя комната, но в глаза тут же бросились два главных отличия: свет и жилец. Это была не я и в моей комнате свет не горел. В той комнате с включенным светом над столом, стоявшем в углу, склонился высокий широкоплечий мужчина в одних штанах. Он изучал какие-то бумаги и вытирал белым полотенцем шею. — Угу, мой сосед — папа, — констатировала я.       Попыталась позвать его, но он не отреагировал. Тут же последовала вторая констатация. — Угу, значит, я не заставила исчезнуть стену, а это мои глаза вышли на новый уровень и я теперь «мисс Рентген».       Это чертовски круто! Я теперь… Я теперь… Столько фигни могу понаделывать, за которую мне прилетит как от чертей в аду!       Я соскочила с кровати. Зая повернул свою плюшевую голову, посмотрев на меня угольными глазками. Я пожала плечами и философски изрекла: — Мы не можем подпалить стенку, за которой находится папа. Это по-свински. Не по-родственному.       Бросив последний взгляд на стену, я вдруг заметила на кремовых обоях чёрное пятно размером с теннисный мячик. Его не было раньше. Слишком долго я пялилась на эту стену, чтобы не заметить.       Подойдя к ней, я почуяла едва заметный запах горелого.       Круто. Если бы я не отвлеклась на папу, то обязательно бы завершила начатое!       Подхватив зайца, я вышла в коридор, подошла к папиным дверям и тихо постучала. Пока ждала вспомнила о том, как в Вонголе обколошматила дверь стульчиком и это заметил Занзас. А как папа матерился…       Сейчас же он отворил дверь без матов. — Милая? Что-то случилось? — Ты спишь? Я выспалась и не хочу быть одна в большой тёмной комнате. — Тогда посиди со мной, я не сплю, — подхватил меня на руки папа и занёс в комнату.       В ней уже царил полумрак. Лампочка в нарядной люстре отдыхала. Лишь настольная лампа на столе в углу тускло освещала половину пространства. — У тебя из-за меня много работы? — Не из-за тебя, — спокойно возразил папа, приземляя меня на свою кровать. — Я уже говорил, что нахожусь здесь по своей работе. И она как раз должна противоречить тому, что сказал тебе сделать Калколло. — Как это? — не поняла я.       Папа щёлкнул пальцами и подошёл к шкафу. Комната будто покачнулась и поплыла кругами. Через пару секунд всё прекратилось. — Это звуковой барьер? — с любопытством спросила я, подбежав к раскрытому окну и начав его трогать.       Ничего необычного. Совершенно не чувствуется, но я точно ощущаю что-то. Какую-то прохладу. Влагу. — Да, повсюду хватает чужих ушей, — ответил папа, доставая из чемодана черную рубашку. — А меня научишь? — обратила я на папу сиющие глаза.       И слегка удивилась, когда он бросил на меня взгляд. До сегодня я никогда не сталкивалась с ним в темноте, поэтому не знала, что его глаза мягко светятся.       Здорово, конечно, но как мама спит с такими фарами? Интересно, она в первое время совместной жизни вставала в туалет и натыкалась на папин взор с сильным испугом? Я бы с таким сюрпризом дел наделала ещё до туалета. О, а у меня глаза тоже по наследству светятся или нет? — Думаешь, у тебя получится создать барьер? — спросил папа, оторвавшись от одевания. — Мне кажется, ты по другой части, драгоценная. — Ты же тоже. Но и такое у тебя получается. И я хочу, — надулась я.       Папа улыбнулся. Я решила похвастаться, гордо задрав нос как Пиноккио. — И знаешь, я только что чуть стену не подожгла!       Папа выгнул бровь. — Нельзя вредить чужому имуществу, милая. Иногда за это ругают даже сильнее, чем за то, когда бьёшь кого-то в ухо.       Хм, намёк понят, пап. — Я больше не буду, — заявила я, подойдя к столу. — Что не будешь? — уточнил папа, наблюдая за тем, как я пытаюсь заглянуть на деревянную поверхность (ничего не выходило, потому что я была слишком низкая). — Вредить чужому имуществу, — ответила я и нацелилась на широкое мягкое кресло из темной кожи.       Папа хмыкнул и принялся застёгивать пуговки рубашки. Я пыталась залезть на кресло, но и это у меня не получалось из-за его резвых колёсиков. Каждый раз как я на него наскакивала, оно отъезжало от меня. — Маленькая японка! — злобно пропыхтела я, повиснув на сидушке кресла и не в состоянии забраться дальше. — Что? — слегка удивился папа. — Вино говорит так дома, — пояснила я, дрыгая ногами в воздухе. — Когда я до чего-то не дотягиваюсь.       Папа тихо рассмеялся, подошёл ко мне и я оказалась у него на руках. — Милая, ты ещё вырастешь. Нет ничего плохого в том, что ты маленькая.       Я легонько кивнула, немного депрессуя. В мои прошлые семь я была выше.       Да и… Если уж упоминать о своей прошлой внешности… Какой я была раньше?       Папа уселся в то самое кресло, умостив меня на свои коленях, и углубился в работу.       А я внезапно вспомнила один из моментов прошлой жизни. — Вы выглядите прекрасно, Алиса, — сухо сказала высокая полная женщина в черном прямом платье и идеально-белом переднике. — А вы прекрасно слова роняете, Тамара. Проходили специальные курсы? — парировала я, косо ухмыльнувшись.       Женщина ничего мне не ответила. Напомнила об обеде и покинула комнату. Я осталась стоять напротив зеркала, смотря сквозь него на белую дверь с золотыми узорами. Горничная Тамара никогда не реагировала на мои «лишние» изречения. В этом бриллиантовом улье вообще никто не любил, когда я говорила. Никто кроме самого Градова. Он слушал всё, о чём я болтала. Потому что у него была привычка успешного человека — ничего не пропускать мимо ушей. Удивительно, что я сразу его раскусила. — Гены… — ещё кривее ухмыльнулась я и уставилась на своё отражение. — Тамара, как у тебя язык повернулся так сказать? Ты на самом деле тот ещё тролль.       Во время любой болезни, после болезни — никто не может быть красивым. Потому что кто красивый? Здоровый, живой человек. А я какая? Ещё живая, но уже не здоровая. Лейкемия сожрала моё здоровье до последней капли и теперь принялась за жизнь. Так что где красавица, Тамара? Красавица — это ты. И каждый другой жилец бриллиантового улья. Ну, все не без болезней, однако только я умираю, поэтому все сейчас красивые.       В зеркале я видела себя — высокий, тощий скелет, обтянутый бледной кожей, которая скрывает отравленную кровь. Видела я себя своими большими серыми глазами, колола словами Тамару своими тонкими бескровными губами, вдыхала воздух богачей тонкими крыльями прямого носа, часто шевелила в эмоциях не менее тонкими чем губы ниточками бровей, и иногда, находясь в одиночестве, я обязательно играла длинными вьющимися темно-каштановыми волосами. Хотя в последнее время я любила делать так перед женой Градова, так как это её злило. Невероятно злило красавицу то, что её сын не был похож на папу, а я была его копией.       Разгладив красное пышное платье, я круто развернулась спиной к зеркалу и чуть не заорала от внезапности, увидев, что Александр стоит в дверном проёме и смотрит на меня, прислонившись к косяку.       Вот темнота! Не заметила как двери открылись, пока рассматривала себя. Видимо, Тамара отомстила мне тем, что не закрыла двери до конца, а лишь слегка прикрыла их. — Чего хотел? — нагло спросила я, усевшись на кровать. — Сказать, что Лилия после обеда отвезёт тебя в клинику, — не изменившись в лице, ответил Градов.       Ад. Если его жена меня повезёт — значит, её мелкий засранец Эдик тоже будет с нами. Она редко расстается со своим чадом. — Ты не думаешь, что наблюдать за своим состоянием даже в зеркале — жутко? — спросил Александр, когда не услышал от меня ничего. — Знаешь, что куда более жутко? — невозмутимо спросила я в ответ. — Не испытывать никаких сожалений, когда твой ребёнок умирает у тебя на глазах. Вот это действительно жутко. Признак социопатии. — Ну, во-первых, ты не знаешь, что я чувствую, — невозмутимо пожал плечами Александр. — А во-вторых…       Хм… Что в этой жизни, что в той — я больше похожа на мужчину-родителя, чем на женщину. Хоть я и не видела в прошлой жизни свою мать. — Калколло хотел, чтобы ты помучила предателя, ушедшего в другую семью, — вдруг заговорил папа, заметив, что я кидаю на его бумажки любопытные взгляды. — Однако правда в том, что этот предатель — мой безымянный.       Я, успевшая к концу его слов схватить какую-то фотку со стола, в шоке обернулась. — Шта?.. — Один из проверяльщиков Вонголы, — благодушно погладил меня по волосам папа и задумчиво добавил: — Отросли… — Он проверял эту семью? Разве тот жирный босс — не хороший друг Девятого? — в шоке заморгала я глазами. — Можно и так сказать, — подтвердил папа. — Калколло когда-то отдал одну из своих дочерей за сына хранителя Дождя, хоть она и была помолвлена на другом мужчине. Он пошел на уступки, когда узнал, что сын Дождя влюбился в неё. Девятый оценил этот жест, и у них сложились неплохие дружеские отношения. Но мне на подобное всё равно. Я проверяю всех, ни на что не опираясь. Вот и в Калколло я послал своего человека четыре года назад. Ничего такого он не нашел, но уходить было рискованно. Поэтому Эш, назовём его так, пробыл в Калколло ещё три года и решил перейти в другую семью, которая на его взгляд планировала что-то против альянса. Однако босс Калколло воспринял его уход слишком болезненно, надумал лишнего, и вот к чему всё привело. Вчера Эш смог послать мне экстренное сообщения, и я прибыл в кратчайшие сроки, чтобы спасти его. — Как ты это сделаешь? — спросила я, мысленно сочувствуя папиному подчинённому.       Дядя просто выполнял свою работу.       Мои глаза опустились на фотку. С неё смотрел смуглолицый парень лет двадцати девяти с густой копной рыжих волос и темными глазами. Такого запросто можно было принять за какого-нибудь садовника, верную шестерку, мечтающую о внимании своего босса. Но не за шпиона.       «Безымянные — это кубло змей», — вспомнилась мне фраза сказанная Нерайо.       В этот раз змее сильно досталось, однако она не была разоблачена. — Ты раскроешь его личность? — Нет, это запрещено из-за возможного скандала, — ответил папа. — Я докажу, что он шпион, доставлю его в Вонголу, убью его на глазах у нескольких человек и… У Эша появится новое имя.       Мне было интересно узнать, каким образом папа провернет такую махинацию, однако я не стала выведывать секрет фирмы. Вместо этого я спросила нечто более интересное. — Сколько Нерайо лет? — Хм-м? — папа даже не оторвался от документов. — Он выглядит на двадцать, но и не выглядит. Не могу понять. Это странно. — Разве? Тебе тоже не дают семь, — ответил папа, но обратил на меня заинтересованный взгляд. — Не-е-ет… Это другое… Что-то скользкое… Нерайо не молодой, не старый, не… Вообще никакой.       М-да, объясняю я, конечно, «очень красочно».       Папа смотрел на меня молча несколько секунд, а затем спросил: — Нерайо, сколько тебе лет вне роли?       Я удивлённо раскрыла глаза. — Двадцать семь? — послышалось у подоконника.       Я обернулась к раскрытому окну, которое лишь пару минут назад было пустым. Нерайо сидел на широком подоконнике в позе лотоса, прислонившись спиной к стене, и курил, выдыхая дым на улицу. Я этому удивилась, так как при мне он никогда не брал в губы сигарет. И лицо его словно стало каким-то другим. Движения лишились настороженности.       Мой смотритель будто на время сбросил свою чешую. — Я уже и сам не помню, потому что живу вне своего возраста, — добавил он, сделав последнюю затяжку. — Безымянные пребывают в постоянном калейдоскопе цифр, милая, поэтому со временем начинают сомневаться в своей личной информации, — объяснил папа. — Да и не важно это, потому что свои настоящие данные использовать слишком глупо, — подхватил Нерайо. — Но ты только что сказал мне их малую часть… — попробовала возразить я, всё ещё смотря на Нерайо как на инопланетянина (эт ваше кто? Мой старший братец? Невозмутимый компаньон? Не-е…)       Нерайо глянул на меня чуть насмешливо. — А я тебе нигде не лгал, кроме возраста, в котором сам не был уверен. — То есть? — С рождения меня зовут Нерайо, фамилии не было и я до сих пор без неё, мне нравится пицца «Четыре сыра» и все то, что я говорил тебе в день нашего знакомства.       С минуту я сидела молча, и выражение лица у меня было как у подвисшего компа. И молодые мужчины явно веселились с этого. — Не было смысла придумывать для тебя какие-то легенды, Мива, потому что ты — дочь моего главы, а не какая-то угроза, — сказал Нерайо. — А другие в Вонголе? — А что другие? — спросил довольный папа. — Нерайо уже четвертый раз появляется в Вонголе и его воспринимают как нового человека. — Ничего себе вы волшебники, — удивилась я и спрыгнула на пол.       Им с такими фокусами нужно в Хогвартс на Слизерин. Преподавать новому поколению.       Забравшись на подоконник, я совсем без такта начала лапать лицо Нерайо. Особенно активно я трогала за ушами: у тех, кто полностью меняет своё лицо пластической операцией остаются рубчики. Шрамы для непосвященных. Их не видно, но можно определить на ощупь. Кажется, на веках тоже должны остаться следы…       Что? Кто-то из вас спросил, откуда я такое знаю? Жена Градова полностью поменяла своё лицо после свадьбы. Чертов обладатель алмазной ложки сам мне об этом рассказал и показал фотки. — Мы не прибегаем к медицине каждый раз. Редко, когда делаем это, — отвлёк меня голос Нерайо.       И он, и папа загадочно улыбались улыбками ночного неба. Стало даже не по себе. Я убрала руки от лица Нерайо и подняла их как преступник. Или как пленник. — Ну и ладно. Можете больше ничего не объяснять.       Потому что я уже чувствовала себя женой Синей Бороды: все двери Вонголы открыты мне благодаря манге. Все, кроме одной. Той самой маленькой, не упомянутой, в которую до смерти хочется попасть. Тебе необходимо пространство за этой дверью, потому что никто толком не говорит, что там. Можно сколько терпения хватит биться об эту дверцу головой, но тебе продолжат отвечать одним туманом.       Одно из мучений — издеваться над человеческим любопытством.       Нерайо кивнул, прикрыв глаза. — Ты вовремя отступила, Мива, — странно сказал папа.       Я обиженно посмотрела на него, уселась возле Нерайо и буркнула: — Вино всегда отвечает чётко.       Папа злорадно засмеялся, достал сигарету и чуть язвительно ответил: — Твой обожаемый дядя — поезд по состоянию души. Его всегда несёт прямо, а если нужно куда-то повернуть — он сделает это плавно, с подготовкой. — Ока-сан всегда прямо заявляет мне, что не будет о чем-то говорить, — не сдавалась я. — Ну а я кто-то средний, — хохотнул папа.       Я возмущённо засопела. Нерайо утешительно похлопал меня по плечу.