Добивая список добрых дел

      Ничего из того, что случилось после той самой первой пятницы, не планировалось ни заранее, ни на ходу. Как и бывает всегда в таких случаях, все вышло случайно и оттого наилучшим образом.       Он вырулил из-за угла раньше, чем прозвенел звонок. Гораздо раньше — будь А Цю хоть чуточку более строгим в отношении соблюдения школьниками правил, то сказал бы, что этот пацан смотался с уроков непозволительно рано.       Но А Цю в отношении школьных правил строгим не был никогда. Был бы — наверное, не заимел бы собственный байк, черные перчатки и пару шрамов от пулевых на в общем-то целом и здоровом теле. У школы, правда, тоже не торчал бы, подумал А Цю, чуть скривившись, но это тоже часть работы — охранять сыночку босса. Не того босса, с которым периодически можно надраться вискарем до зеленых чертей, а того, который босс-босс. Кто бы мог представить, что то нескладное, вертлявое и никогда не затыкающееся, что А Цю ежедневно приходится отвозить в школу и забирать из нее вот уже третью неделю подряд, и есть потомство того самого босса, который босс-босс. А не того, который вытащил А Цю с самого днища жизни. Благодаря которому теперь есть и байк, и черные перчатки, и крутой навес, за которым можно спрятать настоящее имя. Пара шрамов от пулевых еще, правда, но такие вещи идут в комплекте с делами, за которые следует браться только в перчатках, по умолчанию. Но это А Цю понимал еще тогда, когда соглашался на первые такие дела. Не согласился бы — где бы сейчас был?       Ну точно не у школы. И точно не в вип-клубах, где вокруг тебя вьются — бери-не хочу, и не в собственной квартире-студии с видом на город, раскинувшийся у твоих ног, и не в шезлонге под теплым солнышком у бассейна вместе с тем боссом, который зарабатывал шрамы в тех же переделках, что и ты сам, и у которого потомство — это младший брат в виде точной его копии. Даже с замашками похожими.       Больше даже, чем похожими. Попросту теми же. Иронично.       Жизнь вообще штука со всех сторон ироничная, подумал А Цю, глядя на пацана и автоматически подтягивая перчатки. Пацан шустро чесал как раз с той стороны школьного забора, где перемахнуть через заграждение было проще всего. А Цю отлично это знал, потому что целую вечность назад самолично показал это место юному Хэ Чэну. Хотел впечатлить эффектным прыжком. Впечатлил, в принципе. До гипса. Хэ Чэн смеялся тогда до колик, когда А Цю, надутый и злой, выпрыгал из травматологии на одной ноге, но по лестнице спуститься помог. Боссом Хэ Чэн тогда еще не был, а вот человеком, который зачем-то решил не дать отбросу школьного общества захлебнуться собственным дерьмом, уже стал. Или был таким с самого начала.       Да, держать зла на Хэ Чэна А Цю было совершенно не за что. Желать ему отомстить — тем более. Просто есть вещи, в которых в общем-то никто толком и не виноват.       Пацан воровато обернулся, будто за ним кто-то мог пробраться прямо посреди урока. Кто-то. А Цю хмыкнул своим мыслям. Да уж известно, кто. Но, видимо, не в этот раз: ссутуленная фигура, сунувшая руки в карманы, удалилась уже на приличное расстояние от школьного забора, а ничего долговязого, нахального и по-семейному обаятельного за этой самой фигурой не увязалось.       Заметит, подумал А Цю, лениво расправляя плечи, не может не заметить. Не во мне даже дело.       Так оно, в общем, и вышло: сначала глаза пацана уцепились за байк, скользнули по гладкому боку жадно и голодно, и только потом поднялись вверх, чтобы тут же напороться на прямой взгляд А Цю. Пацан дернулся, будто споткнувшись, облизнулся и прибавил шагу. А Цю невозмутимо наблюдал за тем, как меняется траектория его пути, как он приближается, все так же глядя в глаза, а потом вдруг начинает тормозить всего в нескольких шагах. Как будто сомневаясь.       А Цю не раздумывал и не строил планов. Он никого не винил и никогда не желал мести. Некоторые вещи просто случаются, и случаются будто сами собой. И по большому-то счету ничего такого и не значат.       А Цю посмотрел на замедляющийся шаг, на капюшон, натянутый на голову, и на всю остальную потасканную ветровку, натянутую костяшками сжатых в карманах кулаков, и на всего этого пацана, тоже натянутого, как струна, и подумал: обратная семейная преемственность. Какая ирония. Пацан тормозил все больше, сжимаясь, уменьшаясь в размерах, и А Цю вдруг захотелось сказать ему: да все с тобой нормально будет. Вырастешь в обычного человека, если не будешь так уж сильно проебываться. А проебаться окончательно тебе не дадут. Я-то уж это как никто другой знаю.       Но ничего из этого А Цю, конечно, не сказал. Он вообще не сделал ничего такого, что пацан мог бы истолковать неправильно.       Просто кивнул. Только и всего.       Но много ли нужно пацану в выпускном классе средней школы?       А Цю вот в его возрасте было нужно немногое, но он и того не получил. Сейчас нужно побольше, конечно. Этого он не получил тоже.       Пацан отмер, выдохнул, опять прибавил шагу и пролетел оставшееся расстояние так резко, будто его кто-то подтолкнул. Остановился в метре от А Цю, словно клюнул носом невидимую стену, и неловко сказал:       — Здрасьте.       Голос хриплый, но тряский. А Цю отлично помнил это время. Вот ты басишь, как сумоист, а потом что-то в горле щелкает, и рта лучше не открывать. Будешь пищать, как девчонка. Именно в то время А Цю и начал курить, чтобы сломать голос побыстрее и окончательно.       Но пацан не курит. Об этом А Цю уже был наслышан. Ну, наслышан — это, наверное, громко сказано, но услышать об этой детали от того, кто уделяет деталям первоочередное значение, было… как еще одно пулевое. Не худшее, что случалось в жизни, но ощутимое.       — Привет.       Пацан посмотрел в глаза еще немного, а потом опустил взгляд и принялся молча и ни капли не стесняясь рассматривать байк. Сжатый в тонкую полоску рот восхищенно приоткрылся. А Цю даже ближе подходить не нужно было, чтобы увидеть, какой мягкий у него над верхней губой пушок.       Чем же ты такой особенный, пиздючонок, подумал А Цю. Вот этим своим восхищением, смешанным в равных пропорциях со стыдом и страхом? Так у всех пацанов такое на лице, когда они смотрят на взрослых и серьезных дядь, с байками, тачками, каменными рожами, с пятизначными счетами в банках. И шрамами. Их не всегда видно под одеждой, но зато по глазам легко понять, что там, под этой одеждой, если тебе позволят под нее забраться, ты их точно найдешь. По лицу такое отлично читается. Так же отлично, как то, что показалось на лице пацана. Искреннее, чистое и чуточку злое.       У меня такое же было, подумал А Цю. Как сейчас помню. Даже тачки, байки и счета не понадобились.       Но в моем случае почему-то не сработало.       — Прогуливаешь?       Пацан оторвал взгляд от байка, опять облизнулся и нахмурился. Как еще один капюшон натянул. Лицо тут же стало на пару лет старше. И злее.       — М?       — Прогуливаешь? — небрежно переспросил А Цю, подбавив в голос того, от чего обычно шарахаются ребятки покрепче школьников.       Пацан зыркнул исподлобья и повел плечами, но шарахаться не стал. Вот это, подумал А Цю, из-за этого, что ли?.. Что не из трусливых, хоть и из пуганых?       — Нет, — ответил пацан зло и даже с вызовом.       Можно подумать, хмыкнул А Цю про себя. Я тебе не мамочка, график посещений и шкалу успеваемости спрашивать с тебя не стану. Но оторвать тебя от байка надо хоть чем-то. А то уже неприлично становится.       Пацан все еще таращился молча. А Цю медленно поднял одну бровь.       — На подработку, — все же разродился он. Переступил с ноги на ногу. Мазнул еще раз взглядом по байку.       — Почему не через ворота?       — Потому что на воротах уё… — он запнулся, весь напрягся, сглотнул и сказал тоном, который, наверное, считал почтительным: — Строгий охранник.       — Это вот тот, который на позапрошлой неделе был? — Дождался, пока пацан кивнет, и сказал невозмутимо: — Уебок и есть. Ни убавить, ни прибавить.       Пиздючонок уставился на него, опять напрягся — и недоверчиво усмехнулся одним углом рта.       Улыбка, даже такая скупая, делала из него совсем другого человека. Про это А Цю ничего не слышал. Может быть, потому это и стало полной неожиданностью. Выбить из колеи, конечно, не выбило, но под ребра ткнуло.       Вот. А мне улыбается. А я даже не старался.       — Не выпускает раньше?       Пацан согласно угукнул.       — Даже на работу?       — Так он не знает, что у меня работа.       — А почему не рассказываешь?       Пацан помялся, будто прикидывая, а стоит ли рассказывать самому А Цю, а потом вскинул подбородок и дерзко сказал:       — А нехуй ему в мои дела лезть.       На этот раз А Цю вздернул обе брови сразу. Не специально. Просто не успел проконтролировать.       Смелый.       Поэтому?..       Так, сказал себе А Цю. Вот это все лишнее.       — И где работаешь?       Пацан перекатился с пятки на носок, качнулся на полшага ближе к байку, показательно-нечаянно подступил еще на полшага. А Цю сдержал понимающую ухмылку. Да-а-а, подумал он, меня в твоем возрасте такое тоже слепило так, что в глазах резало.       — В жральне. Четыре квартала на юг отсюда.       Н-да, подумал А Цю, по-уличному грязновато, конечно. Но что-то в этом есть.       Не зря же о кулинарных способностях пиздючонка он уже тоже слышал. Как минимум дважды. Первый — в баре на Праздник середины осени. Второй — видел своими глазами, а наутро после увиденного еще и услышал, когда за антикварный вазон выслушивал.       Оба раза тоже были ощутимыми такими тычками. А Цю начал подозревать неладное уже тогда.       — Это которая круглосуточная?       — Не, — покачал пацан обтянутой капюшоном головой, уже совсем не глядя в лицо А Цю, а разглядывая хромированные диски. — В круглосуточной хозяин — тот еще мудак. И туда только на полную ставку. Я в той, что до десяти. Почти напротив.       До десяти, подумал А Цю. Вряд ли пацан живет где-то в центре. Оттуда на общественном транспорте до любой почти окраины не меньше часа. А то и полтора. А с утра опять в школу. Когда же он уроки учит?       — А уроки когда учить?       Пацан оторвался от байка и посмотрел так выразительно, что на этот раз А Цю не выдержал и все-таки ухмыльнулся. Покивал, сказал: ну да. Ясно.       Спрашивать было больше не о чем, да и незачем. Разве что поинтересоваться, не опаздывает ли он на свою работу, из-за которой лез через забор. Но тогда вот эти глаза, намертво прилипшие к байку, отклеятся, зыркнут еще раз и свалят.       А я так и не успел понять, что же в нем такое есть.       Пацана, видимо, тоже что-то держало. Что-то, обычно зажатое между ног у А Цю. Он коротко ухмыльнулся этой мысли, подумал: а что. Это было бы так иронично.       — А вы за Цзянем И?       А то ты не знаешь, хотел было сказать А Цю. Будто не ты вместо него на прошлой неделе взобрался на байк и вцепился в меня так, что младший брат босса отдирал тебя изо всех своих юных сил. И с тех пор ходишь зыркаешь, если я на байке, глаз оторвать не можешь. Машины, видимо, не настолько круто.       Конечно, не настолько, сказал себе А Цю. Ему шестнадцать, если я правильно помню. Он сейчас думает, что байк — это вершина крутости. Байк, татуировка и вот так хмурить брови.       И вот это все ты разглядел. Вот это.       — Да. Надеюсь, ты ему не показывал, как можно выбраться из школы в обход ворот. Не хватает мне только, чтоб он себе ноги там переломал.       Пиздючонок фыркнул, дернул рыжей головой и сказал:       — Да там даже такой лошара, как он, нормально перелезет. Кем вообще надо быть, чтобы там ноги переломать?       А Цю, удерживая на лице каменное выражение, медленно и молча наклонился, взялся за штанину и поддернул ее так, чтобы стало видно шрам. Поднял глаза на пацана, убедился, что тот увидел, опустил штанину обратно, распрямился и сказал без тени эмоций:       — Там бордюр скользит.       Пацан пометался взглядом между уже скрытым под одеждой голеностопом и лицом и сказал, нахмурившись, как от яркого солнца:       — Я ему ничего не показывал.       А Цю посмотрел на него молча, дождался, пока пацан начнет нервно сглатывать, и только тогда кивнул. Пиздючонок кивнул ему в ответ. Потом дернулся, достал из кармана телефон, посмотрел на экран и сказал одними губами: бля.       — Ну я… — он шмыгнул носом, почесал бровь костяшкой согнутого пальца и обернулся. — Время. И так уже проебался.       А Цю еще раз кивнул. Пацан постоял еще секунду, бросил на байк последний прощальный взгляд и молча развернулся на пятках. А Цю посмотрел в ссутуленную спину, со вздохом встряхнул рукой и посмотрел на загоревшиеся часы. Дитятко босса-босса будет стачивать зубы о гранит науки еще сорок минут. Чтобы смотаться туда и обратно, понадобится всего пятнадцать.       Пацан обернулся на свист так, будто ждал, что ему вслед что-то прилетит.       — Подкинуть?       Улыбка все-таки меняла его лицо до неузнаваемости. Особенно такая — недоверчивая и плохо сдерживаемая. Он подскочил к байку в пару широких шагов и тут же, уже не скрываясь и будто бы ничего не боясь, с благоговением тронул рукой нагретое солнцем сиденье. А Цю смотрел на то, как пиздючонок принимает второй шлем, касаясь его бережно, словно святыни, и думал: что-то в этом ебучем мире функционирует безнадежно неправильно.       В этот раз он забирался на сиденье не в пример медленнее, чем в прошлый. Как будто пытался запомнить. Устроился за спиной, едва дыша. А Цю, поправляя шлем, скосил глаза на расставленные позади него ноги. Подумал: недолго ты так проедешь. До первого поворота. За тебя я, конечно, не отвечаю головой, как за боссовское дитятко, но если ты с моего байка свалишься, ко мне будет ряд вопросов как минимум у двоих людей. Неизвестно даже, кто из них мне больше мозги высушит.       А Цю тяжело вздохнул, завел руку за спину, нащупал ею пацана и придвинул к себе вплотную. Сказал, поворачивая голову в его сторону:       — Нормально держись. Мне тебя с дороги соскребать некогда будет.       Пацан поколебался еще полсекунды, а потом крепко обхватил А Цю руками поперек торса. В спину тут же бешено заколотилось чужое сердце. А Цю легонько качнул головой, подумал: это даже смешно.       «‎Смешно» и «‎весело», оказывается, вещи совершенно разные.       За те несколько минут, которые понадобились, чтобы добраться до нужного квартала, пацан разве что не взвизгивал от восторга. Держался по-прежнему крепко, не расцепляя и не сдвигая рук, но на поворотах вздрагивал всем телом, выдыхал, как от испуга, а потом прижимался коленями ближе, и сердце у него будто пыталось проломить грудину и вырваться наружу, и А Цю понимал: нет уж, это не страх. Это — страсть. И это ощущение ему самому тоже хорошо знакомо.       Мы с пиздючонком даже похожи, подумал А Цю, паркуясь у «‎жральни». Не буквально, конечно, а наполнением. Почему тогда не я?..       Заведение и правда не тянуло ни на что большее, чем жральня. Интересно, сколько ему тут платят? За — А Цю вспомнил время и подсчитал — полные шесть часов работы. Это если он до закрытия.       Некоторые вещи в этом неправильно функционирующем мире случаются сами собой. Без какой-то особой причины и смысла.       А Цю не думал ни о чем, когда стащил с головы шлем, забрал у пацана протянутый второй, тот самый, который обычно таскает дитятко, и поэтому весь, наверное, в тонких длинных волосах, и спросил без выражения:       — Ты до закрытия?       Пацан оторвался от привычного уже созерцания байка, уставился в глаза, не мигая и не шевелясь, и сказал внезапно охрипшим голосом:       — Ага. А что?       А Цю молча рассматривал его. Капюшон он не стал натягивать заново после того, как снял шлем. Если бы волосы были чуть длиннее, они бы, наверное, примялись. Лицо, когда он забывает хмуриться, становится почти что уязвимым. Вырастет — станет даже симпатичным. Не красивым, конечно — А Цю помнит, как выглядит подросток, который потом вырастает в красивого мужчину. Это и близко не тот случай. Но симпатичным будет. Он же, наверное, ребенок-ребенком, даром что выглядит почти взрослым. Школьник, блядь, школьник. Как можно было так вляпаться серьезному мужику.       А Цю кивнул головой в сторону входа в жральню и сказал, прежде чем надеть шлем:       — Не опаздывай.       Пиздючонок стоял у входа с выражением полного недоумения на лице до тех пор, пока жральня не скрылась за поворотом. А Цю вздохнул под шлемом. Теплое дыхание расползлось по подбородку и щекам. Я сам не понимаю, пацан, подумал он. Ни его, ни себя. С тобой-то хотя бы все проще некуда.       А Цю ничего себе не запрещал и не разрешал, но к половине десятого все дела странным образом рассосались. Дитятко было доставлено в особняк, пес накормлен и выгулян, полтора часа в спортзале пролетели будто бы за пару минут, а браться за что-то серьезное ближе к ночи не хотелось.       А чего хотелось, было неясно. То ли позаигрывать с судьбой, то ли что-то доказать самому себе. В конце концов он пожал плечами, потрепал между ушами пса, сгреб с крючка ключи от байка и спустился вниз.       А потом оказался здесь, почти за четверть часа езды от дома, опять со вторым шлемом и без малейшего представления о том, зачем вернулся сюда еще раз.       Пацан вышел из жральни через пятнадцать минут после закрытия и сразу завертел башкой, как будто что-то выискивая. Наткнулся взглядом на байк, припаркованный на другой стороне дороги, и замер. Стоял посреди тротуара в нелепой для этого времени и места школьной форме и пялился. Старался прикусить улыбку.       Правильно ты не улыбаешься, пиздючонок, подумал А Цю. Постучал раскрытой ладонью по сиденью за собой, понаблюдал за тем, как пацан пляшет на светофоре, ожидая, когда можно будет перебежать дорогу. Больно наивное лицо становится у тебя от улыбки. Не детское, а скорее беззащитное.       Может, никто и не вляпывался. Может, это все то же стремление спасать проблемных детей.       Ну да, сказал себе А Цю. А вот это перечисление умений и предпочтений пацана — это сугубо для досье. Чтобы знать, с кем водится братишка. Как же.       Спросить, что ли, как-нибудь, курит ли тот их четвертый, с которым таскается дитятко? Или как у этого четвертого с готовкой дела обстоят. Вдруг старший братец и об этом такие детали знает.       И другие способы игнорировать очевидное, подумал А Цю, привычно уже сглатывая назад за грудину горечь, которая всегда поднималась в нем от этих мыслей.       На этот раз пацан подскочил ближе, даже не притормаживая в паре метров, как днем.       — Здрасьте. Еще раз. Э… вы чего тут?       А Цю подавил желание закатить глаза. Сколько этому ребенку еще учиться всякому такому. Не задавать ненужные вопросы, чтобы не получать стандартные ответы. Читать между строк.       — Был неподалеку.       Пиздючонок настороженно нахохлился, сунул руки в карманы и переступил с ноги на ногу. А Цю смотрел на то, как он не решается спросить.       — Что-то с этим придурком? Ну, с Цзянем И, — разродился он наконец, даже не глядя на байк и нахмуриваясь с каждой секундой все больше. — Он че, реально ноги переломал? Вот неудачник ебучий! Я ему нихера не показывал, зуб даю!       — Все с ним нормально, — ответил А Цю, разглядывая вспыхнувшие жаром щеки. Краснеет тоже по-детски. Легко и быстро.       Пацан запнулся, моргнул и шмыгнул носом.       — Так а… че тогда?       Что ты такой доебистый, подумал А Цю. Залез бы молча мне за спину и сказал, куда везти. И молчал бы до самой своей окраины.       И я бы опять так ничего и не понял. И приехал бы сюда к десяти еще и завтра.       — Добиваю список добрых дел на сегодня. А то пока счет в другую сторону перевешивает.       Пацан поднял плечи. Нихрена не понял, что я сказал, подумал А Цю. Да я и сам не очень-то понимаю.       — Давай, забирайся и поехали. Или ты тут ночевать остаешься?       В голову внезапно пришла мысль — а что, если и правда? Если он после работы не торопится домой, чтоб упасть в постель и попытаться хотя бы немного отдохнуть до момента, когда нужно будет собираться в школу, а идет… да куда угодно. К братишке босса, например. И в постель падает не у себя дома, а там, в студии их уважаемого дяди. Замечательный, кстати, мужик. Получше главы семейства.       А тут я с байком. И со вторым шлемом.       — Ждешь кого-то другого?       А Цю обернулся и быстро просканировал местность. Людей вокруг было немало, но ни еще одной школьной формы, ни по-семейному жестких и холодных глаз он нигде не обнаружил.       Когда он обернулся, пацан все еще смотрел на него. Не на байк.       — Н-не, — он потряс головой, опустил взгляд, быстро, будто неосознанно, мазнул им по байку и вернулся опять к глазам А Цю. — Вы типа… за мной?       А Цю потрогал зубы языком, подумал: пожалею же, блядь, потом о том, что делаю. Сказал:       — Типа за тобой.       Пиздючонок помялся, побегал глазами по всему А Цю целиком, вдохнул и спросил:       — Я что-то сделал? Мне пизда?       А Цю хмыкнул, ответил мысленно: ага. И мне заодно.       — Да вроде нет.       — Это придурок этот попросил? Цзянь И? Или… — он запнулся, мотнул головой и зло сверкнул глазами: — Хэ Тянь?       В груди неприятно отдалось. Если бы ты только знал, пацан, подумал А Цю. Молча покачал головой.       — А что тогда? Куда ехать?       — Домой, наверное, — пожал плечами А Цю. Невозмутимо отцепил от сиденья второй шлем, брезгливо снял с него длинный волос. — Или куда ты обычно после работы едешь.       — В смысле ко мне домой?       Нет, подумал А Цю, ко мне домой. Вот это и правда было бы смешно.       И может быть, даже немного весело.       — Да. В смысле к тебе домой. Туда, где ты живешь.       — А. — Он сглотнул, покусал губу и спросил: — А нахуя?       Вот только дети всякие меня еще не допрашивали, сказал себе А Цю. Протянул пацану второй шлем.       — Это уже не мое дело. Я тебя просто подкину. Если надо.       Пацан все еще смотрел в лицо. Не на шлем, не на байк и не по сторонам. А Цю качнул шлемом.       — Надо?       Через секунду шлем перекочевал из рук в руки. Пиздючонок повертел его, рассматривая так, будто видел впервые, и сказал, не поднимая глаз:       — Надо. Только я заплатить не смогу.       На этот раз А Цю не удержался и закатил глаза, подумал: неужели я похож на человека, который нуждается в компенсации расходов на бензин.       Он дождался, пока пацан поднимет взгляд, и ровно сказал:       — Я не таксист.       На лице у него ясно читалось «‎А кто?», но вслух он ничего спрашивать не стал. Прижал шлем локтем к боку, протянул вторую руку.       — Давайте навигатор. Покажу, куда ехать. Э… я только забыл, как вас там.       — Можешь звать меня Цю Гэ.       — Понял. А я Мо Гуаньшань.       Да уж я знаю, подумал А Цю. Протянул ему телефон с открытым навигатором и смотрел, как он натыкивает адрес. Лицо подсвечивалось снизу голубоватыми бликами от экрана. В складке между бровями пряталась тень.       — Вот сюда. Там заезд со стороны баскетбольной площадки… короче, я на месте покажу.       И он показал. Прижался на этот раз сразу как надо, опять колотил А Цю по позвоночнику своим ошалевшим сердцем, стискивал ногами на поворотах до самого этого заезда, и только потом впервые за всю дорогу расцепил руки и махнул одной в сторону закоулка у дома. А Цю сбросил скорость, заглушил мотор и подкатил к дому на холостом ходу.       Пацан спрыгнул с байка, стащил с головы шлем и взъерошил волосы. Выдохнул, скользнул взглядом по рулю и уставился на А Цю. Протянул шлем. Шмыгнул носом. Сказал: ну… спасибо. Типа.       А Цю кивнул, забрал шлем, пристегнул его назад к еще теплому сиденью. Пацан все это время стоял у байка молча. Спросил, когда А Цю устроился и приготовился катить домой: ну, я пошел? А Цю кивнул еще раз. Пиздючонок почесал затылок, развернулся на пятках и исчез за поворотом.       Так я ничего в нем и не рассмотрел, подумал А Цю, проезжая мимо баскетбольной площадки. Пацан как пацан. Еще и дерганный какой-то.       Я был лучше. Я и сейчас лучше. Но что уж. Есть вещи, в которых это не имеет никакого значения.       Вечер субботы А Цю провел в баре. Смотрел, как в стакане мягко колышется лед, задевая боками стеклянные стенки, и думал: можно не делать все хуже. Оставить как есть. Мало ли что приходит в голову взрослым дядям, вынужденным присматривать за детьми боссов. Может, это было чем-то вроде проверки качества друзей. Пацан завалил ее по всем параметрам.       Нечего больше там высматривать. Просто такое случается. Я лучше, сказал себе А Цю и опрокинул содержимое стакана залпом. И все равно вот так.       А пацан-то смотрит в ответ. А мне это надо?       — Да или нет? — спросил А Цю у бармена, с шумом двигая по стойке стакан с позвякивающим льдом. — Обновить.       — Важное? — спросил бармен, плеская в стакан новую порцию алкоголя.       А Цю покачал рукой в воздухе. Пацан-то нет, ясное дело, а вот… Опустил руку, кивнул: важное.       — Тогда да, — пожал плечами бармен. — Важное лучше делать. Несмотря ни на что.       Хорошо, что я тут сегодня один, подумал А Цю. Наслушался бы босс этих советов и сделал бы. Вот было бы смешно.       Наступил бы на горло братишке, оттолкнул бы его в сторону и лишил единственного, что делает его похожим на нормального подростка? Потому что это важное. А Цю знает босса столько же, сколько этот пацан живет на свете, А Цю видел всякое, А Цю уже умеет различать. Это — важное.       Что ты понимаешь в важном, подумал А Цю, допивая залпом и этот стакан и бросая на стойку купюру. Делать ему надо, несмотря ни на что. Коктейли свои лучше делай молча. Советчик, блядь.       В понедельник А Цю припарковался на том же месте, что и в пятницу. Просто из любопытства. К школе он подкатил аккурат к концу урока, быстро и тихо выхватил дитятко из толпы, усадил позади себя и велел держаться покрепче, а не вертеть башкой и не махать конечностями своим дружкам. Десятки школьных форм сливались в общий фон. Если под капюшоном какой-то из них и прятались рыжие волосы, А Цю не обратил внимания.       В половину десятого сказал себе: пусть само собой решится. Будет сегодня на смене — пусть. Если нет — прокачусь перед сном, вымету из головы лишние мысли. Тоже не помешает.       Через пятнадцать минут после закрытия жральни на пешеходном переходе замаячила потасканная школьная куртка. А Цю начал отстегивать шлем от сиденья, не дожидаясь, пока пацан перейдет улицу.       — Здрасьте, Цю Гэ.       — Привет, — сказал А Цю, протягивая шлем. — Домой?       — Это типа благотворительность? — спросил пацан ершисто. Сунул руки в карманы и опять весь будто сжался, как тогда у школьного забора.       А Цю опустил руку, в которой держал шлем. Покачал челюстью, пожал плечами и стал устраивать шлем на сиденье, чтобы пристегнуть его обратно.       Пацан шагнул вперед, схватился рукой за шлем, дернул на себя.       — Это просто так? Или че? Я нихуя не понимаю. Мне вас бояться надо или, я хуй знает, благодарить?       А Цю посмотрел на то, как он приплясывает одной ногой, подумал: все еще доебистый, и сказал:       — Ты или едешь, или отпускаешь шлем.       Пиздючонок шумно вздохнул, сплюнул в сторону и со злостью рванул шлем на себя.       — Домой.       Держался крепко и всю дорогу молчал. Сердце отбивало спину А Цю уже привычно гулко. У баскетбольной площадки соскочил с байка, как только тот остановился, сдернул с рыжей башки шлем, сунул его в руки А Цю и быстро упиздовал, не сказав ни слова.       Да и хер с тобой, подумал А Цю, подкатывая к парковке у своего дома. Просто хер с тобой. Все равно это была дебильная затея. От начала и до конца.       В среду А Цю приехал к школе за час до конца урока.       Пацан выскочил из-за забора в том же месте, наткнулся взглядом на байк, остановился, а потом решительно зашагал в другую сторону. Да пожалуйста, сказал себе А Цю. Я что, уговаривать еще должен?       Пиздючонок замедлился, постоял немного спиной, а потом развернулся и направился к байку.       — Здрасьте.       — Привет.       Он постоял еще немного молча, быстро скользнул взглядом по байку и вернулся к лицу.       — И вы че, правда просто так меня катаете?       — Просто так — это как?       — Типа никто вас не просил.       — Меня никто не просил.       Пацан посмотрел на шлем будто ненароком, подышал шумно, как после бега, и сказал:       — Я понял. Ладно.       И привычно уже развернулся. Острые лопатки ходили под школьной курткой напряженно и резко.       То есть просить мы не умеем, подумал А Цю. Вздохнул. Свистнул.       Пацан обернулся.       А Цю хлопнул рукой по сиденью.       — Надо?       — Я могу и пешком.       А Цю хмыкнул и пожал плечами.       — Ну моги. Раз можешь.       Пацан постоял на месте, сказал негромко: да блядь, и вернулся к байку.       — А вы типа не заняты?       — А ты не видишь?       — Ну подкиньте. Если можете. Байк у вас охуенный. А я тогда, может, еще пожрать успею. Если как в прошлый раз получится. Быстро.       А Цю ничего не ответил. Протянул отстегнутый шлем.       Пацан забрался на сиденье живенько и снова сразу правильно. В позвоночник тут же застучало. А Цю вздохнул и завел байк. Просит, как типичный подросток — если нет, то не очень-то и хотелось. Но просит.       Пусть бы и пожрал, подумал А Цю. Мне не жалко.       У жральни сполз с сиденья, стащил шлем и пристегнул его к сиденью сам. Встал перед А Цю. Почесал башку. Сказал: пасиб. Ну, пока?       Ну пока, подумал А Цю. Коротко посигналил на прощание.       Вечером не приехал. Сказал себе: хватит лезть. Пока еще можно не скатывать все в полный и необъяснимый пиздец.       — Напомни, у кого ты заказывал серьги для матери? — спросил Хэ Чэн после собрания наутро в пятницу.       — Хань Цишань, — ответил А Цю, прикуривая. — Тебе зачем?       — Для брата.       А Цю удивленно поднял брови. Сказал, выпуская дым:       — Не знал, что он носит серьги.       Хэ Чэн медленно моргнул, достал из кармана телефон и ровно ответил, глядя в экран:       — Он не носит.       А Цю расправил плечи. Затянулся, опустил глаза, стряхнул пепел. Сказал между прочим:       — Я могу поискать мастера, который возьмет дешевле. Хань Цишань хорош, но цена соответствует.       Хэ Чэн убрал телефон, поправил манжету рубашки и сказал с прохладцей:       — Нет. Пусть носит нормальное.       А Цю кивнул и затянулся еще раз. Вот и поговорили. И никакие советчики не понадобились.       В пятницу к школе А Цю подкатил за пятнадцать минут до окончания урока у дитятка. На том месте, где он обычно парковался, все было истоптано, как будто кто-то очень раздраженный много раз прошелся туда и обратно по пустому месту. И в конце концов все равно ушел.       Ебите себе мозги самостоятельно, подумал А Цю, паркуясь прямо на отпечатках подошв. Я в это вообще влезать не должен был. Вы и без меня отлично справляетесь.       В понедельник А Цю приехал за пять минут до конца урока.       Вместе с дитятком из ворот, все так же ссутулившись и с одной рукой в кармане, вывалился пиздючонок. А рядом с ним, конечно, младший братишка Хэ Чэна.       — Привет, Цю Гэ! — пискнуло боссовское отродье, пытаясь вывернуться из руки, крепко сжимающей его повыше локтя. — А я как раз искал вас!       — Пизди побольше, — хмуро бросил пацан. Подтолкнул дитятко в сторону байка, тут же брезгливо отряхнул руку и сунул ее в карман. — Не задрачивай Цю Гэ. Человек на работе. Некогда ему с пиздюками возиться.       В ухе у него блестел черный гвоздик. В глаза пацан старательно не смотрел.       На Хэ Тяня, который пялился на него с нескрываемой жадностью, тоже. Сцепил зубы, когда братишка босса закинул руку ему на плечо и протянул:       — Раз уж у тебя сегодня выходной, малыш Мо, может, ты немного поработаешь руками в моей кухне? Или в какой-нибудь другой комнате, если захочешь. Или не руками.       А Цю закатил глаза. Нащупал за спиной тощее тело боссовского отпрыска, придвинул поближе, сказал будто между прочим:       — Кто бы тебя научил держаться нормально. Или тебе детское кресло купить?       Недоразумение за спиной что-то пробурчало и попыталось сжать руки посильнее. А Цю скосил глаза и увидел, как рыжая башка дернулась в сторону байка. Глаза проследили за движением руки, придвинувшей дитятко ближе, а потом наконец стрельнули в лицо А Цю.       — Или я могу сводить тебя в океанариум. Там романтично.       — Или ты можешь от меня наконец отъебаться, — ощетинился пацан, отталкивая Хэ Тяня от себя. Уши у него горели, как обожженные.       А Цю надел на голову шлем, еще раз велел сосиске позади себя держаться хотя бы немного покрепче и завел байк. Бросил взгляд в зеркало заднего вида, успел заметить, как рыжая башка повернулась к нему затылком. Подумал: ну отдыхай. Те.       Пусть хотя бы один из братьев скажет тебе обо всем напрямую. Раз старший бережет младшего больше себя самого.       Мне-то, додумал он, выруливая на проспект, беречь вообще некого. Вот и развлекаюсь, как могу.       Во вторник А Цю приехал к школе за полчаса до конца уроков. Следов на земле не обнаружилось.       Напротив жральни он припарковался ровно в десять. Дождался пятнадцати минут. Пацана не было. Не каждый же день он и правда работает, подумал А Цю. Выждал для верности еще пять минут и уже собрался заводиться, как пиздючонок появился. Сначала замер, усталым жестом потер глаза, а потом двинулся навстречу. Подождал на светофоре, неторопливо подошел. Постоял у байка молча. Порассматривал колеса, ковырнул носком кеда асфальт. Потом наконец поднял глаза.       — Херовый день?       — Почему?       — Ну, надо добить добрых дел.       — Типа того, — усмехнулся А Цю. — Домой?       Пиздючонок почесал нос, вздохнул и сказал: домой. Сережки на нем уже не было.       Сердце у него на этот раз стучало чуть медленнее, будто тоже порядком подзаебалось.       В закутке у дома он слез с байка, прицепил свой шлем назад к сиденью и встал перед А Цю. Показал рукой, чтобы тот приподнял визор.       А Цю приподнял. Пацан пожевал губу и спросил:       — А график херовых дней можно как-то и мне тоже? Хочу знать, когда вас ждать.       Лучше бы тебе меня вообще не ждать, подумал А Цю. Сказал в шлем — и потому неразборчиво:       — Я бы и сам хотел это знать. Но я бываю занят.       Пацан помолчал. Кивнул. Губу продолжал жевать.       — Я понял. Ладно. Спасибо.       А Цю вздохнул, снял шлем, прижал его к боку одной рукой и полез второй за телефоном.       — Как тебя найти в вичате? Что на аватарке?       Пацан помялся, сунул руки в карманы штанов и сказал:       — Пошел на хуй.       А Цю поднял брови.       Пацан сделал шаг вперед и торопливо добавил:       — Ну, это на аватарке.       А Цю хмыкнул и покачал головой. Сказал:       — Я посигналю. Вали уже. Еле на ногах стоишь.       Пиздючонок усмехнулся.       — Ага. Ну, я покатил.       Нет, подумал А Цю, глядя вслед пацану, это я покатил. Катил, блядь, катил — и скатил все-таки все это дерьмо в необъяснимый и необъятный пиздец. Даже смешно, как легко все это получилось.       Смешно, сука, но все еще не весело.       В четверг пацан впервые вышел из жральни со жвачкой.       В пятницу соскочил с байка у дома, попросил А Цю снять шлем, стащил свой, выплюнул жвачку прямо на асфальт и торопливо, будто боясь передумать, шагнул навстречу.       Пушок над верхней губой у него и правда оказался мягким.       А Цю дождался, пока пацан скроется за поворотом, потер глаза и накрыл рот рукой. Подумал: вот так это делается. Вот так. Даже особо напрягаться не пришлось.       А ты, блядь, и дальше заказывай ему сережки. Благодетель.       Через сорок минут он вымыл руки, потрепал пса по ушам и достал из кармана телефон. Там уже висело одно сообщение.       «‎Спокойной ночи Цю Гэ. Херового дня тебе завтра. Чтоб прям ваще пиздец»       … А я, подумал А Цю, блокируя телефон боковой кнопкой, пока что буду добивать список добрых дел.       Потому что, быть может, это и не очень весело… но по меньшей мере смешно.