Пыль звёздного ветра

У Рейндоттир — он помнит отчётливо — золотые длинные волосы. Ослепительное солнце тёмного ушедшего королевства, высшая ступень алхимического искусства. У него — её волосы. Великая грешница сотворила Альбедо по подобию своему. В своём искусстве создавать она была ближе всех к небесным богам, которых презирала. Он часто рисует её, но память с каждым годом подводит всё больше, с тех пор, как он видел её последний раз, прошло множество зим и вёсен. Когда-то со своей лёгкой руки она подарила ему силу оживлять рисунки, но единственной, кто никогда не становился живым на его картинах, была она сама. Столько не живут люди, но он не человек — человеческое создание — живёт, живёт и ещё помнит о ней. Но постепенно Альбедо заметил за собой кое-что: он стал забывать, как она выглядела. Чёткие живые очертания с течением времени стали превращаться в смутные блеклые тени, написанные на водной глади узоры, смываемые первым неосторожным движением. Но только волосы — золотые — он их никогда не забудет — словно солнечное заливающее далёкие берега море — не выходят из головы. Конечно, он сохранил все свои картины с ней. На них — первых, самых неумелых — Рейндоттир улыбалась, показывая мир, который ему только предстояло познать. На её распростёртых руках — страна без бога, механические создания, равных которым не будет ещё очень долго, её золотые ослепительные волосы посреди холодных закоулков достигшей своего пика цивилизации. На более поздних его работах она стояла задумчивая, отдалённая — что-то тяжёлое несла в себе, тогда он ещё не знал, что за этим взглядом — вызов небесным богам, падение Каэнри’ах, которой суждено будет исчезнуть с лица земли. В последних его картинах и в нынешних Рейндоттир снова улыбается ему — такой он хочет помнить её, такую он хочет встретить её снова. Иногда он пишет её, смотрясь в зеркало. Видит её глаза, её кожу, её лицо — всё отливает золотом. И глаза, они аквамариновой радужкой своей отражают солнце сегодняшнего дня. Рейндоттир, это он тоже уже никогда не забудет, до умопомрачения любила в жизни только три вещи: искусство творить, золото и себя. Последнего в Альбедо было больше — последнее она даровала в наследие им, своим брошенным детям. И в Нигредо, и в Дурине, и в гончих, и во многих других её созданиях — большей частью стала она сама. Но всё же из всех детей ближе к ней, ближе к совершенству всегда был Альбедо. Он похож на неё больше всего — Рейндоттир единственного его научила творить. Чёрная, несущая разрушение кровь её льётся по всему миру — в Альбедо её больше всех. «Покажи мне истину мира», написала она ему на прощание, прежде чем уйти навсегда. Рейндоттир его научила только малой части того, что знала сама. Остальное, говорила она, ты познаешь сам. Он подозревал, что рано или поздно она оставит его — он не знал, что это случится так скоро. Альбедо, думая о ней, часто смотрит в высокое тёмное мондштадтское небо. Она ведь тоже сейчас, должно быть, живёт где-то под ним, занимается всё так же давно забытой кхемией и творит, наверное, что-то новое. Неся изумрудную свою скрижаль у груди, она может быть, стала, наконец, ближе к завершающей стадии. Каким будешь ты, Рубедо, последний — совершенный — ребенок Рейндоттир Золото? Будешь ли ты тем, от кого она никогда не уйдет? Станешь ли ты её творением, которым она будет довольна? В насмешливом небе парят лживые звёзды — рассказывала часто она и смотрела вверх с решимостью его сокрушить, звёзды, пускающие в лживое межзвёздное пространство частицы себя. Звёздный ветер — так она говорила. Одни светила, отдавая свою часть, уменьшаются, новые звёзды создаются из конденсата других — так происходит эволюция. И всё в мире проходит свой цикл: рождается, живёт, позже умирает, чтобы создалось что-то новое. Из разрушения приходит создание. Из смерти — жизнь. Любой конец — новое начало, змея бесконечно пожирает свой хвост. Боги выше других богов смеются в этом фальшивом небе над людьми и архонтами. Наблюдают свысока, как создания бездны собираются вновь, странники из других миров творят историю, и кто-то снова хочет бросить вызов небу и нарушить его порядок — кто знает, что будет дальше. Под задумчивыми звёздами Мондштадта в Ордо Фавониус всё ещё тихо, ни о чём не ведая, глухо горят огни. Странный свободный край устремляющихся в высоту ветров, оставленный своим собственным архонтом. Безбожный давно, как и его забытая родина — но безбожный иначе. Последними словами Рейндоттир было именно это место, и здесь Альбедо нашёл себе дом. Какая ирония судьбы, что именно тут, далеко-далеко от холодной безжизненной теперь Каэнри’ах, он встретил последнее солнце погибшей династии. Кто же ты, принц павшей империи? Кто ты, последняя надежда исчезнувших земель? Что ты скрываешь и о чём думаешь? И какую правду выберешь, когда придёт время? «Я сразу узнал тебя». Крестообразные зрачки выдают тебя с потрохами, капитан кавалерии с павлиньими перьями внутри, последний наследник несуществующего, канувшего в тёмную бездну королевства. Как вспышка молнии — исчезающие в огне всполохи перьев уходящего чёрного солнца. Разбушевавшееся золотое море, вышедшее из берегов. Небесные боги, карающие тех, кто пошёл против их воли. И алая кровь, как свежая киноварь, льётся отовсюду, из всех углов, и пахнет, пахнет смертью. В темноте — он тоже помнит отчётливо — они шепчут тихим голосом о последней своей надежде. Так начинался новый цикл. «Ты ведь тоже, как и я, нашёл здесь место себе». Твоё имя с далёких тёмных берегов — твоё имя в рыцарских званиях Мондштадта. Два слога древнего языка, на котором сейчас почти никто не говорит. «Помнишь ли ты его? Говоришь ли на нём?» Они оба пришли оттуда, рождены были или сотворены, и они оба оказались именно здесь. Золотом вышиты их судьбы на крае мира. Эта нить неразрывно связывает их, пришедших из глубокой тёмной Каэнри’ах. Золотая нить уже никогда не порвётся. За лёгкой улыбкой — шторм, за смехом — боль и тяжесть, равные которым трудно найти. Солнцем в море — сердце внутри давит вниз, словно каменное. Нет, он ведь не человек — только человеческое, пусть и почти совершенное создание. «Я знаю о тебе, Кэйя Альберих. Что у тебя внутри? И как ты живёшь с этим?» И что ждёт дальше? Ведут отсчёт небесные песочные часы, времени остаётся меньше, мир наполняется энергией, что-то неизбежное ждёт в будущем, что-то, что изменит историю навсегда. Цикл подходит к завершению. Только — и всё же — этот мир под лживым небом продолжает жить, в нём рождаются и умирают люди, идут свои войны и заключаются перемирия. Они живут, маленькие, беззаботные, ничего не зная. Глухая пустая тишина прерывается детским неуклюжим топотом. Кли, оставленный своей матерью ребёнок, зовёт его домой. Он идёт к ней, слабо улыбаясь, оставляя за собой проблески золота своих волос в темноте ночи.