Прикосновение

Стид его касается. Постоянно. Эд настолько привык к страху, ужасу и благоговейному трепету, который вызывает у людей, что и забыл, каково это — быть человеком. Уже много лет он — Кракен, Черная Борода и Гроза морей. Легенда. Душа самого моря, воплощенная в смертоносного монстра с красными глазами и пылающей бородой. Так что люди, на самом деле, не стремятся прикоснуться к нему. Некоторые смельчаки пытаются побороть его в схватке, другие просто хотят трахнуться с Тем Самым Черной Бородой (таких, к сожалению, намного меньше). Но только не Стид. Он даже не замечает, как подходит ближе. Дружески хлопает по плечу. Трогает за обнаженное предплечье. Смеется и случайно касается бедра. Поначалу это выбивает из колеи, чего Эд, конечно, никогда не признает. Не хватало еще, чтобы люди узнали, что он скучал по обычному человеческому контакту. Вот еще. Но очень быстро он привыкает к этим проявлениям дружеских чувств. Приручается к ним. К нему. У Стида руки мягкие, но совсем не слабые, как ему сперва показалось. Под гладкостью тканей, шелковистой пеленой скрывается горячая плоть и пылающее сердце. Храбрость не от отчаяния, а от любви. Не сбитая в мясо жажда жизни и признания, убитые нерожденные надежды. Напротив, в Стиде - смелость искреннего сердца и распахнутой, чистой души. Другие люди часто не замечают того, что видит Черная Борода. Вот и со Стидом — то же самое. — Дружище, — бормочет он, подходя ближе. Боннет оборачивается, светится. — Что будем с ними делать? Двое пленных испанцев — ебаные испанцы — испуганно глядят на него. Одно появление Черной Бороды вселяет в их душонки животный ужас. — Не уверен, как лучше поступить, — негромко отвечает Стид, поворачиваясь к пленникам. Рука его, по привычке, оказывается у Эда на плече. — Команда предлагает… — Вздернуть их и дело с концом! — кричит, кажется, Французик. Ребята согласно вторят его реплике, предлагая свои, еще более кровавые, способы расплаты. Стид слушает их с вниманием напополам с отвращением, ну, а Эдварду в целом похуй. Ему и тепла ладони сквозь куртку хватает, можно вспоротые брюха испанцев не добавлять. — Как-то это негуманно, — вздыхает Стид. — Смею даже сказать — жестоко. Конечно жестоко, Стид, мы же ебаные пираты. Кровь, пот и соль — вот из чего мы сделаны, тут нет места твоей доброте. Но Эду плевать, он готов защищать это нежное сердце даже ценой своей репутации (и жизни, но это он пока принять не готов). — Может лучше… — начинает Боннет, делая шаг чуть в сторону, ближе к Эду. Его дурацкая — великолепная — рука съезжает ниже, на поясницу, пальцами задевая обнаженную полоску между курткой и брюками. Он говорит что-то еще, кажется, но Эд не слушает. На несколько секунд он вообще теряет способность воспринимать какие-либо звуки. Только легкое, едва ощутимое касание кожи. Сука. Он слишком стар для этого дерьма. Ему давно уже не пятнадцать, чтобы так трепетать при случайном прикосновении. Пусть даже это Стид, мать его, Боннет. Золотистый ретривер в обличье человека. — А ты как считаешь, Эд? — озабоченно спрашивает, поворачивая голову в сторону мужчины. — Мгм. Стид так близко, что он может рассмотреть зеленый ободок вокруг его зрачка. Веснушки на светлой коже. Морщины вокруг глаз. Ебаная красотища. — Эд? Из легкого, невесомого, прикосновение становится вполне конкретно ощутимым. Ладонь медленно сдвигается чуть вверх, указательный палец забирается под куртку. Давит так, что Эдвард невольно прогибает поясницу, поддаваясь под руку. — Я думаю… — глухо произносит Эд, рассеянно глядя на пленников. Пальцы Стида сгибаются и короткие ногти царапают кожу. — Кхм… — Да, дорогой? — так тихо, что остальным не слышно, спрашивает Стид. Выражение его лица остается неизменным, но в глазах зажигается блядский огонек. Или показалось? — Как ты скажешь. Поступим, как ты скажешь, — все-таки выдавливает Тич. — Отлично! — восклицает Стид и хлопает в ладони, выпуская Эда из мучительного плена. — Тогда… В этот раз концовку Эд не слышит, потому что уходит в сторону каюты капитана, не оборачиваясь. Ему есть о чем подумать. Весь оставшийся день Стид ведет себя как ни в чем не бывало, и, в конце концов, Эд списывает все на очередное проявление дружеских чувств. Подумаешь — бывает. Ну привстал немножко — чисто от братских чувств. Ничего особенного. А то, что Эд быстро передернул с чистым и светлым образом своего товарища под веками, так это — мелочь. И не такое случается. — Может, чаю? — невинно спрашивает Стид. Лучи заходящего солнца окрашивают его волосы в красные, розовые и фиолетовые оттенки. Эд назвал бы это поэтичным, если бы знал такое слово. Эд много как мог бы его назвать, но скудный словарный запас ограничивается простым «красиво». В каюте царит приятный полумрак. Морской запах соли перебивается дымом от камина и какими-то странными травами, которые Стид любит сжигать «для уюта». Сбросив с плеч куртку, Эд привычно падает на кушетку, закидывая ноги на столик. Колено сегодня беспокоит сильнее обычного, значит, впереди их ждет шторм. И большущий, судя по боли, расщепляющей его нервные окончания на кусочки. С тихим шипением Эд расстегивает фиксатор, ослабляя ремни. — Совсем плохо? — встревоженно спрашивает Стид. Аккуратно ставит поднос с чаем на стол и садится рядом, озабоченно следя за его движениями. — Бывало и хуже, — хмыкает он. Хмуриться Стиду не идет. Будто солнце заслонила туча. Пасмурный день посреди жаркого лета. Передышка, которую Эд не просил. — Позволишь? — протянув руки к ноге, спрашивает мужчина. Его редко можно увидеть серьезным, и сейчас именно такой момент. Стоило бы возразить, наверное, но Эд только кивает, настороженным взглядом следя за его движениями. Стида такое внимание к своей персоне совсем не смущает, он садится совсем близко, подгибая под себя ногу, так что коленом упирается Эдварду в бедро. До конца снимает фиксатор, осторожно опуская его на пол. Бережно, будто берет фарфоровую чашку, трогает сначала икру, а потом и бедро выше колена. Сквозь толстую кожу штанов плохо чувствуется тепло его ладоней. Эд предпочел бы сидеть вовсе без штанов, но и без того кровь быстрее начинает бежать по венам. — Не больно? — почему-то шепчет Стид, хотя они здесь одни. Поддерживая одной рукой под коленкой, а второй медленно сгибает ногу. — Так лучше, — не задумываясь отвечает мужчина, глядя на белые руки на черной коже. Своеобразный массаж или что это еще там, продолжается. Пользы от него никакой, Стид явно не смыслит во врачевании, но Эду, честно, плевать. Ему нравится и объяснять, даже себе, почему, он не намерен. Постепенно прикосновения становятся сильнее. Сначала Стид разминает ему икры над сапогом, что довольно приятно. Аккуратно проходится вокруг колена, поднимаясь все выше. Из полуприкрытых век Эд наблюдает как его одна рука мнет бедро над коленом, а вторая поднимается опасно близко к паху. Но движения уверенные, ни секунды сомнения. На лице легкая хмурость, полная сосредоточенность на деле. Будто и правда просто делает оздоровительный массаж. — Дружище, — зовет Эд. Наклоняется вперед и кладет руку на его ладонь. — Тебе неприятно? — озабоченно спрашивает Стид, вскинув голову. Его скулы горят, как от жара печи, а глаза блестящие, совсем темные в полумраке. — В этом-то и проблема, — обхватив его ладонь, Эдвард подносит ее к своим губам. — Мне слишком приятно. Его пальцы пахнут солью, как и положено моряку. Но также в них запах лаванды, трав и масел, названия которых Эду неизвестны. От него пахнет чаем и смехом. Пузырьками дурацкого шампанского, которым их потчевали на пижонском корабле аристократов, внутри собирается счастье. Глупое чувство. — Не думаю, что это проблема, дорогой, — ласково говорит Стид. Тогда Эдвард закрывает глаза и целует внутреннюю сторону его ладони. Прижимается все сильнее и сильнее, будто желая исчезнуть в этих руках. Будь это возможно, он согласился бы, не задумываясь. — Ты не понимаешь… — сначала тихо, но с каждым словом все громче заговаривает Эд, прижавшись лбом к его руке. — Я совсем не тот… Не тот человек, которого ты видишь. Я — монстр. Убийца. Я… — Эдвард, — впервые всегда мягкий голос Стида звучит так строго. — Посмотри на меня. И Черная Борода отодвигается от его руки, отпускает ладонь, чтобы посмотреть в глаза Стиду Боннету, пирату-джентельмену. — Ты не монстр, — уверенно говорит он, придвигаясь так близко, что они касаются лбами. — Ты — Эдвард Тич и я люблю тебя. Это звучит так правильно. Так спокойно. Совсем не похоже на первое признание в любви, скорее на констатацию факта. Будто Стид сказал, что вода мокрая, небо голубое, а огонь горячий. — Поэтому, можно… — его голос впервые сбивается за вечер. — Можно я тебя поцелую? Еще никогда и никто не спрашивал, можно ли его поцеловать. Эд смеется, чувствуя, как в уголках глаз скапливается влага. Это не слезы, нет, конечно. Он просто потеет глазами. И вместо ответа он сам целует его. Стид улыбается, он чувствует губами, и это — одно из самых охуительных ощущений на свете. — Чай совсем остыл, — первое, что говорит Стид, когда они отлипают друг от друга. Эдвард Тич смеется, запрокинув голову. Стид Боннет улыбается, думая, что это, пока что, его самый любимый звук на свете. Наверняка у Эда найдется еще парочка, которые войдут в топ. — Ты такой ебанутый, — радость порохом взрывается в горле. — Я тоже тебя люблю.