Жизнь и Страдания Серого Стража в Эпоху Дракона во время Пятого Мора

      Сон интересный, что душу леденит: когда грядет день солнца черного, лесная дикарка, пожертвовав кровь и плоть свою, переродится в царицу мира бренного. Каскад из молний, перекрывая щебетом своим стоны сотен жертв, стоит до синевы небес. Из красной скорлупы явилось чудо в черных перьях, высокая и статная богиня. Она едва обхватывает свою большую грудь и мнет ее жестоко, ногтями кожу раздирая. Кожистые крылья заменяют ей теперь дорожный плащ. А между тем, пупка пониже, разгорается пожар неистовый. Богиня запускает длань свою в пылающую бездну… Оргазм, еще один, спазмы чередом.       — Имя тебе Суран… — слышит богиня грубый мужской голос.       Пандемониум оторвался от поедания меченой плоти, как лед навальный окружил госпожу, каждый демон-слуга почтительно склонил голову перед своей новой повелительницей. Весь клипот радостно кипит:       — Суран, владычица всех нас! Суран, Суран, Суран!       — Суран! Суран! Суран! — повторяет она, не прекращая двигать пальцами, пока не получает новую волну оргазма. Секунды передышки… еще разок, ага!       ???       — Да, меня так иногда зовут: Алим Сурана, ставлю компрессы и даю легкие отвары. — Эльф поцеловал ведьме пальцы. — Добрый день, любимая. Ты опять бредила. Опять про яйцо и резню.       — Ох, всего лишь… греза, — хасиндка судорожно ощупывает свою мелкую грудь и досадливо морщится. — В Лотеринге уже лет с двенадцати ходят дуры простоватые, словно дойные коровы. А вот у меня все… аккуратно.       — Был я в Лотеринге пару раз. И в Неварре, Орлее — нигде таких как ты, красоток златоглазых не встречал. — Алим смело поглаживал ее между ног. — Давай я протяну тебе руку помощи. Как никак, при живом муже рукоблудничать кощунственно.       — Мой друг, ты пламя сердца моего… Даже твой шепот милый обжигает. Согрей мой хладный труп горячими руками.       — Будем жить, любимая, — Алим покрыл ее шею поцелуями, усиливая нажим ладонью на разбухший кровью передок. — Будем. Жить.       Уже к середине снежного зимохода Морриган почувствовала себя настолько лучше, что сомнений не оставалось — Скверна отступила — хасиндка идет на поправку. Все это время она лежала в кабинете Алима, за ширмой и принимала многочисленных посетителей, эльфов со всего района западного Андерфелса. Только ее родной сын Киран Сурана, так умело помогавший зелье мастерить, за все это время ни разу ее не навестил, к немалому удивлению Морриган. Лишь на второй день рождения сына виновник торжества появился на пороге лазарета. За широкой спиной Алима скромно держался Киран, и Морриган немедленно раскинула руки, ожидая объятий от сына.       Морриган не могла признаться себе, что визит ее мужчин имел огромное значение для хасиндки. Всю последнюю неделю у нее из головы не выходили подозрительные изыскания Алима и Яваны по делу царского бехелита. Как мог Алим начать изучать яйцо без участия ее самой? Значит, не случайно, что он больше не приходит к ней после того, как узнал цену активации красного яйца.       Обнимая сына, Морриган скользнула взглядом по Алиму. То был все тот же эльф привычный. За три с половиной года он почти не изменился. Ее счастье, с усмешкой и толикой зависти, требует и себе объятий. Морриган почувствовала, как помимо ее воли на глаза навертываются слезы. О, как бы Матушка смеялась — муж слезливой заразой хасиндку наградил!       Она обняла сразу двоих мужчин, потом взяла сына на руки, да так с ним вместе и уснула.       Алим оставил спящую жену с сыном, вернулся к привычной бумажной волоките. Денег у Ордена нет, реставрация Пика Солдата снова отложена на неопределенный срок. Башня Бдения также отремонтирована лишь на четверть. Часть полей на юге Амарантайна, что были засеяны пшеницей, затопило. Первый караван с провизией выйдет из Андерфелса только весной. А до этого момента подопечным Стража-протектора придется затянуть пояса на и без того исхудавшей талии. Жалко ферелденцев. Как бы до голодных бунтов не дошло.       «Моя милая госпожа Соловушка, долгих лет жизни желаю, пишу тебе из морозного места…»       Алим принялся строчить письмо Лелиане, чтобы та надавила на верхушку Церкви. Пусть пухленькие клирики делятся провиантом. Снова. Взамен он обязался построить или обновить святилища Создателя по всему эрлингу. Алим был уверен, что даже долийцы, особенно те, кто помоложе, будут с радостью возносить молитвы к Андрасте. Лишь бы дети собственные были сыты и здоровы. А одного, как известно, без другого сложно представить.       Но труднее всего было вообразить его дальнейшие отношения с Морриган. Мысли у Алима скакали от одной крайности к противоположной: «Морриган — бешеная сука, которую стоит оградить от общения с собой и сыном!» и «Хасиндка все сделала правильно. Даже если нет прямых доказательств вины Зеврана, все равно лучше перебдеть, чем недобдеть. Как никак, антиванец с младых ногтей растился Вороном: смиренным рабом, послушно исполняющим любой приказ».       Алим вышел подышать свежим воздухом, размялся с клинком на деревянном манекене, даже выпустил пару десятков стрел в сложную мишень, а затем поднялся наверх, обратно к сухим строчкам текста, за которыми скрываются настоящие судьбы.       Дверь в его кабинет была приоткрыта, и до слуха Алима долетели обрывки разговора Морриган и Яваны.       — Пятьдесят лет тому назад, Морри, я уже задавала себе этот вопрос, — говорила, опустив подбородок, старшая ведьма, — Надеюсь, что уж ты моих ошибок не повторишь.       — Все зависит от вопроса, Явана. О чем речь ведешь? — Голос хасиндки уже звучал довольно бодро.       — Я хотела тебя спросить, — сказала Явана, с улыбкой глядя на дверной проем. — Привязка артефакта уже произошла, Морри… Как далеко ты готова зайти ради достижения своих целей? — И она, повернув голову, выжидательно взглянула на сестру.       — По правде говоря, ты время неудачное подобрала, — возразила Морриган. — Видишь ли, я на кровати, словно цепью приколочена. О каких заходах можно говорить?       Тут Алим вошел в комнату.       — Друг мой, объясни сестрице старшей, положение мое. — потребовала больная.       — Да ведь ты когда-нибудь встанешь, — сказала Явана. — Дела вершить продолжишь.       Алим раздумывал не больше секунды. Скорее всего, Морриган не станет вредить ему или сыну, даже если Флемет припрет ее к стенке. Но здоровье ее, на текущий момент, оставляет желать лучшего. Возможно, момент для кое-кого весьма поучительный, не стоило менять зачарованное ожерелье на ювелирную цацку.       — Последствия Рывка из Тени на истощенном организме: проблема с кровообращением в конечностях, большой риск закупорки сосудов, мышечная дистрофия, — он слегка пожал плечами, — но с точки зрения магии Духа никаких непоправимых симптомов нет. К концу месяца будет здорова как бык.       — Прелестно! — возликовала возрастная чародейка. — Я искренне рада. Значит, до первых чисел Стража! С меня черный медведь кусками! Его кровь тебя подымет мигом! — она обратилась в сокола и улетела.       Алим присел на край постели и пощупал пульс Морриган. Убедившись, что никаких отклонений от нормы нет, Сурана поднялся.       — Отдыхай, родная!       Но Морриган удержала его:       — Постой, друг мой! Мне надо с тобой поговорить. Я знаю, ты на меня осерчал, но зря. То, о чем ты думал, не было, ага.       — И о чем же я думаю? — изобразил заинтересованность Алим.       — О меркантильной суке, что употребляется доверием Стража наивного во зло злодейское, себе на пользу, — на одном дыхании выдала Морриган, не спуская с лица Алима своих желтых глаз. — И сейчас ты думу точишь, что я тебя и Кирана… — Она не закончила фразу. — Я, Алим любимый, твоя подруга. И чтобы не мерещилось тебе, я никогда не предам тех уз, что нас связали. Верь мне!       Удрученный Алим опустил в раздумьях голову, наткнувшись на краешек альбома с зарисовками. В полном молчании он пролистал его до конца. Сурана с некоторым любопытством отметил, что его хасиндка давно не рисует принцесс в изящных туалетах. Одних чудовищ, сотни разномастных монстров, которые подозрительно похожие на огромные восставшие члены. И посреди этого стоячего собрания возвышалась открытая ладонь и черное солнце.       Алиму вспомнился разговор с Яваной о глазастом яйце. И Явана дала ему совет — поговорить по душам с женой, тогда все образуется. Алим сам вещал подобное Кирану, чтобы сын наладил отношения с духом. Почему же ему самому так трудно следовать этой простой рекомендации? Обида застилает трезвый взгляд.       «Вот и выросла девочка. Принцесски остались на полке в хижине среди болот. Но не совсем выросла: на десяток набросков мужа и сына, приходится сотня членомонстров».       — Послушай, друг мой, — продолжала Морриган, — обо мне ты можешь думать как угодно. Но лучше хорошо. Прошу, не сомневайся в жене своей. Обидно, мне, ага! В сердце моем лишь место для тебя и сына. Все, что я творила и желала, подчинено любви к моим мужчинам. И я не только искренняя в чувствах своих не меньше тебя, но так же надежна, как ты, и так же готова в любой миг прийти на выручку. А ведь то важнее всего. Какое значение имеет такой пустяк — бехелит из мира иного? Выброси его, коль посчитал тот артефакт опасным. Мы с тобой идеальная пара: подходим друг дружке и в магии, и в быту, и в постели.       Алим выслушал Морриган, не поднимая головы. Как бы ему хотелось верить ее словам! Они звучали так мило, от сердца к сердцу, так искренне! И Морриган разрешила избавиться от яйца. Разве это не лучшее доказательство ее добросердечных намерений?       — Мне бы очень хотелось тебе верить, Мо, — ответил Алим, взял Кирана на руки и ушел. Медленно он спустился по лестнице на этаж покоев.       Страж, второй месяц в году, неумолимо приближался, а от Яваны по-прежнему не было никаких известий. Правда, Явана и прежде, случалось, пропадала на несколько дней, а потом неожиданно, без какого-либо предупреждения появлялась рядом с сыном Алима или с его женой. Этой особенностью Явана напоминала эльфу Морриган, который все последнее время пребывал в подавленном настроении, побороть которое при всем желании не мог.       Он давно решил, что останется с сыном, при жене или без нее. Алим тщательно готовился к решающему разговору с ведьмой — надел самую лучшую из своих новых мантий, заправился сильным зельем, повесил кинжал на пояс. Труднее всего было скрыть свое угнетенное состояние от сына, носившегося в большом волнении по своей комнате.       Закончив сборы, Алим бросил последний оценивающий взгляд в ручное зеркало. Конечно, никак не скажешь, что он изменился до неузнаваемости, но впервые Алиму показалось, что лицо утратило прежнюю добрую улыбку. В зеркальце отражался оскал усталого и разочарованного эльфа. Стараясь не поддаваться этим невеселым мыслям, Алим порывисто встал, накинул на плечи плащ и вышел из покоев.       Его уже ожидали снаряженные Стражи-маги, они же с согласия Алима подняли фиалы и салютовали ими эльфу и друг дружке. Каждый выпил по одной порции мощного зелья, построились в колонну по двое и быстрым шагом пошли к лазарету, подгоняемые нетерпеливым командиром Илитасом. Немудрено, что они достигли места излечения в кратчайший срок.       Но еще раньше до их слуха донеслась веселая музыка. При первых ее звуках по спине Алима пробежала легкая дрожь. Неужели Лелиана приехала? Эх, еще и Петра любила музицировать на флейте.       Первая шеренга взяла в оцепление здание и принялась концентрировать заклинания, по всей видимости, кто на что горазд. «Интересно, будет ли в них нужда?» — подумал Алим.       Вторая группа, следуя примеру собратьев, тут же навели чары, а командир Илитас — орлесианец, эльф и маг крови, на силовую поддержку которого более всего рассчитывал Алим, помчался по направлению к черному ходу: как раз в этот момент первая группа закончила совместный барьер — будто на виверну охотимся, хех.       Алиму оставалось лишь в гордом одиночестве зайти в главную дверь. Мимоходом он поздоровался с Нирамом, который, протирая флаконы на стойке, не забывал при этом раскачиваться в такт музыке. Сурана издали небрежно кивнул эльфу и показал подбородком на выход. Нирам накинул парусиновый плащ поверх серой мантии, укутал шею алым шарфом и вышел. В ответ на их телодвижения Морриган окинула эльфов озабоченным взглядом.       В нескольких шагах от хасиндки на табурете сидела невнятная рогатая фигура с флейтой. Лишь подойдя ближе, Алим понял, что Явана опять нацепила свою громоздкую корону из оленьих, а может чьих-либо других, ветвистых рогов. Повернув голову в сторону полулежащей Морриган, Алим увидел, как хасиндка возбужденно и жадно приложилась к кувшину. Пройдя еще несколько метров, эльф смог учуять запах свежей крови. Вот, чем так усердно упивалась его дражайшая супруга.       — Кровопийца! — выкрикнул он. — Привет, любимая!       Морриган вздрогнула и поперхнулась, пролив на себя почти половину кувшина. Алим подошел и похлопал хасиндку по спине. Морриган в ответку брызнула ему в лицо кровью. Да так удачно, что попала прямиков в правый глаз.       — Пролила? — Явана перестала дуть и отложила флейту. — А ведь я только-только предупреждала, чтобы ты в кружку налила.       — Да! Пролила! — ответила ее сестра. — И кто же виноват? То глупая квочка Морриган!       — Знаешь, что я тебе скажу, Морри? Счастье твое, что по крайней мере ты на пол не пролила. — Голос Явана звучал несколько устало. Она совершила несколько простых пассов и вся кровь с тела ее сестры мигом оказалась в кувшине. — Иногда к ней прилипает всякий мусор. Давай процедим через полотенце.       — Нет нужды, сестрица. — Морриган протянула кувшин Алиму и требовательно встряхнула сосудом. — Пей, друг мой. До дна, любимый мой.