вседозволенность

максим улыбается расслабленно, смущенно, нетерпеливо шипя и посмеиваясь, пока негрей часто и влажно шею его вылизывает, к гладкой стене офиса надежно прижимая. и как до такого дошло? максим не знает, не помнит, не хочет даже останавливать свой поплывший в наслаждении мыслительный процесс на этой незначительной мелочи. лишь бы не упустить ни секунды из этого жаркого и пылкого мгновения. а вот степа знает. степа все помнит, — это ведь он предложил, это он неосторожно и колко бросил: "боишься щекотки?" а максим, как дурак, ответил, еще не представляя, куда их это заведет. "поэтому я и хочу, чтобы тебя обматывали скотчем, моё тело слишком чувствительно, я буду ржать весь ролик" — оговорился максим, не подразумевая под этой фразой ничего особенного. ничего потаенного, ничего пошлого и грязного. но степу это зацепило, утащив в бездну ребяческого веселья, заставляя уже через секунду издеваться над другом, пальцы сильные перебирая на его ребрах, плотно скрытых под слоем футболки и халата. однако максим все равно чувствовал. все чувствовал, извиваясь и заливаясь громким истеричным смехом, граничущим с плачем. максим буквально стёк по стулу на пол, невольно отбиваясь от негрея то ногами, то руками. он совсем не хотел врезать ему по щеке ладонью, а по животу острой коленкой, — это рефлекс. рефлекс, который отрезвил степу, успокоил, хоть максим и продолжал заражать его своим смехом. звонким таким, тягучим, проникающим в каждую клетку мозга, подчиняя своей власти. степа бы подчинился. он сделал бы для него, что угодно. прыгнул бы со скалы без страховки, нырнул на дно океана без акваланга, трахнул бы тигра, после того, как засунул голову ему в пасть. люди со стороны задаются вопросами, шепчутся, строят теории, почему все слушаются монахова, почему так верят ему. для степы ответ очевиден — он зомбирован. как в чертовой секте, а максим — сам дьявол, соблазняющий на грехопадение. и даже потом, когда негрей посмотрел в серо-зеленые глаза напротив, когда приступ истерики у друга поутих, оставляя на лице лишь легкую смешинку, он ощутил это ярче обычного. ощутил свою потребность в мотивации от капитана. "а что у тебя особенно чувствительное?" - вдруг выдал степа, не сразу понимая, для чего. не сразу понимая, ответят ли ему, или оставят все как есть. максим же не дурак, не слепой. видит себя в зеркало, как и люди вокруг — видят его. он знает себя, знает, как к нему относятся. только всегда это отношение проходило по той части шаткой грани, где он со своей командой дружная семья. всегда. только не сегодня. и степа ему за это искренне бдагодарен, потому что было проще зайти дальше, чем выпутываться из липких объятий стыда и сожаления. “шея..." - томно прошептал монахов, как на зло, отчетливо сглатывая. и степа не может не проследить это движение взглядом. не может не поднять максима с пола, еще придерживаясь хрупкого молчания, только бы не спугнуть... момент, друга, себя? все сразу. степа прижал его к стене по-свойски, разрушая границы максима, если они у него, конечно, были. да и тот не стал их отстаивать, проваливаясь в сладкую негу ощущений. мало кто знает о его чувствительности. мало кто применял её в своих интересах, или интересах её обладателя, но монахов тайно мечтал о прикосновениях к себе. когда это его собственные тонкие руки, испещреные венами, это не доставляет удовольствия. не такого. поэтому он позволил. позволяет до сих пор, ударяясь затылком о стену, когда голову назад откидывает, открывая степе свободу для творчества. открывая одно из своих примерзких и вместе с этим притягательных качеств — он любит чувствовать власть над людьми. не физически, скорее морально. и сейчас, когда шершавые губы и мокрый язык исследуют его кожу, он пропитывается властью, захлебывается ей, отпуская себя. лыбится довольно, глаза свои бездонные закрывая, утопая в коктейле из ощущений и звуков. тяжелое и частое дыхание прямо над покрасневшим ухом, влажное причмокивание... свой собственный неприкрытый, обнаженный стон, который сползает с раскрытых сухих губ, утаскивая негрея в эту пылкую суматоху окончательно. скручивая его внутренности плотным канатом возбуждения. — тебе приятно? - лишние слова из уст степы слегка раздражают максима, но он хочет верить, что это лишь какой-то очередной фетиш на грязные разговорчики. так и было, хотя, может, на мгновение степа действительно не поверил удовольствию монахова. думал, будет смеяться, как от щекотки, отталкивать. а сейчас только чувствует на своём затылке влажную ладонь, не дающую отстраниться хоть на сантиметр. заставляя вылизывать крепкие сухожилия и острый кадык. засасывать нежно-молочную кожу, прикусывать зубами, не оставляя меток (максиму еще перед камерой лицом светить), оттягивать ворот футболки вместе с халатом, перекатываясь поцелуями ниже. и, не встречая сопротивления, степу ошпаривает кипятком изнутри, выворачивает как-то по-особенному, по-странному, так, что он жмется бедрами к паху максима. так, что он слегка задумывается над собственной решимостью. над собственной смелостью, но ладонями все же ведет по худым бокам, сползая ниже, к тазовым косточкам, которые сейчас едва прощупывались. степа благодарит богов, ангелов, демонов, которым он ежедневно прислуживает, за то, что монахов не торопится. не требует чего-то лишнего, не извращает желания негрея, самостоятельно направляя эту затянувшуюся страсть в нужное русло. сам потирается твердым, набухшим членом о бедро степы. прямо так, прямо через одежду, не прекращая закусывать вырывающиеся хриплые стоны, и по-лисьи ухмыляться. это защитный механизм у него такой — улыбка. улыбка и смех. степе он нравится. максим тянется второй рукой к своему лицу, пальцами тонкими глаза прикрывая, зарывается ими в отросшие светлые волосы, взьерошивая недавно уложенную для кадра прическу, и с дрожью зажимается. содрагается, плечами резко поведя. это степу пугает, он даже отстраняется, выныривая из мягкого, пушистого омута, чувствуя, как все тело пульсирует желанием кончить. максим смотрит на него мутным, замыленным взглядом, губы жадно облизывая. он недоволен, он снова раздражен. — чего остановился? - спрашивает без доли издевок, или напряжения в голосе. просто спрашивает, но на свой вопрос ответа не слышит, упиваясь тем, как быстро и как отчетливо лицо степы заливается кровью, прямо от шеи до самого лба. — я в туалет. - цокает максим, слегка жалея о такой вседозволенности со стороны команды, и легко оттолкнувшись от стены, бесшумно удаляется, незаметно член через ткань брюк поправляя.