***
Неизбежное разложение больше ничто не сдерживало, и запах разнёсся по залу. Это стало первой мыслью Адель посреди воцарившегося смятения. Те, кто мог говорить, шёпотом и в полный голос обсуждали смерть писаря, для кого-то внезапную, для кого-то — очевидную с самого начала. Кто не мог — тупо глазели на недвижное тело и ждали, что оно всё-таки поднимется. Адель ждала, что старейшины сделают хоть что-то, но они тоже отошли и смотрели, собираясь с мыслями и молча… Может, ситуация и требовала стояния и молчания, но тело менялось стремительно и не в лучшую сторону: запах становился невыносимым, и некоторые начали выбегать из зала. Не дожидаясь, пока кто-то что-то предпримет, Берингар в несколько чётких шагов приблизился к трупу, намереваясь его унести. Старейшины попятились, когда он молча нагнулся и принялся сооружать что-то вроде савана из собственной верхней одежды. Это подало пример другим — некоторые маги посторонились, расчищая путь, отец Берингара и пан Росицкий сдёрнули штору с высокого окна. Адель обернулась на своих: Милош и Лаура выглядели не очень хорошо и явно не осмеливались приближаться, и лицо Армана не казалось особенно жизнеутверждающим. Он смотрел на мёртвого писаря и силился понять, как давно тот был мёртв. Адель не видела себя со стороны, но, когда она широким шагом вышла из строя и пошла помогать, к ней обратилось немало уважительных взглядов. Запах был ужасным, и глядеть на писаря вблизи ей совсем не хотелось, но Берингар всё ещё возился с ним один. Он никого ни о чём не просил и никому не приказывал, именно поэтому Адель подошла сама. Когда они вместе закончили оборачивать тело, вокруг образовалась запоздалая толпа смелых, бескорыстных и желающих помочь. Первичный шок прошёл, и эти люди были искренни в своём порыве, только они всё равно опоздали. Берингар поднял глаза на одного из старейшин. — Мы похороним господина Арманьяка со всеми почестями, — тут же сказал старейшина. — Его смерть стала неожиданностью для нас. С другой стороны, ноша этого достойнейшего из колдунов была столь велика, что… — Что они всерьёз выдадут это за неожиданность, — буркнула Адель. — Признаться, я надеялась, он протянет ещё немного. Хотя бы посмотрит на результат… — Ты уверена, что он умер именно сейчас? — тихо спросил Берингар, провожая взглядом самодельный саван. Они по-прежнему стояли рядом в центре зала, окружённые разрозненным гомоном со всех сторон. — Арман не смог бы превратиться в мёртвого человека. Они думали об одном и том же. Кинув взгляд через плечо, Адель повторила увереннее: — Арман не смог бы превратиться в мёртвого человека. Это невозможно! — В каком-то смысле господин писарь был не совсем мёртв, — медленно сказал Берингар. — Я не утверждаю, что ты неправа, но, возможно, Арману удалось скопировать внешнюю оболочку. Будь он менее искусным оборотнем, он мог даже не заметить неполадки, но он заметил. — И хорошо, что вовремя вышел из образа. — При мысли о том, что брат мог умереть от обращения, Адель вздрогнула. Нужно было пойти обратно и как-то утешить его, хотя Адель с трудом представляла, как это сделать: подобно самому Арману, она ещё не привыкла к новым отношениям между ними и опасалась делать первый шаг. Поэтому братец ничего не знал — она попросту не знала, как ему сказать. — Господа старейшины, — тем временем Бер продолжал добиваться от старых колдунов хоть чего-нибудь, — и все остальные. Каковы наши дальнейшие действия? — Церемония продолжается по плану, — вякнул Хольцер, прежде чем кто-либо обдумал ответ. — Поднимите же книгу, господа старейшины! Адель бы не догадалась отойти, если бы Берингар не отвёл её за локоть. Уже со своих прежних мест они видели, как почтенные колдуны поднимают книгу с пола, не касаясь её, и водружают на преждевременно заготовленный постамент. О писаре все ненадолго забыли, хотя он незримо присутствовал на каждой странице, в каждой строке и в каждой кляксе. Фолиант всё ещё был обрамлён цепями и ремнями — в отличие от господина писаря, с него не снимали чар. Полномочная печать, чернильница, перо и прочие атрибуты покоились рядом на подушечке. Одна пожилая колдунья, которой Адель прежде не видела из-за глубокого капюшона, провела ладонью вниз над обложкой книги и бросила короткую властную фразу. — Aperta! В тот же миг книга распахнулась, сбросив все оковы; цепи брякнули об пол, страницы начали листаться сами, резко и быстро, словно на них дул сильный ветер строго с одной стороны. Свечение, исходящее от книги, было скорее ощущаемым, чем зримым: распознать треугольное пятно света и силы над ожившими страницами мог только волшебник. У Адель волосы встали дыбом, и она привстала на цыпочки, как будто готовясь взлететь. Она чувствовала это и прежде, но не в таком объёме — теперь, когда книга была завершена, вся накопленная в ней магическая мощь висела в воздухе, как грозовой шар, как готовая вот-вот разорваться молния. — Claude, — велела та же ведьма, и всё вернулось на круги своя. — Многоуважаемые ведьмы и колдуны, — вступил самый разговорчивый старейшина. По ходу его речи к книге подходили другие маги; Адель надеялась увидеть какую-нибудь потрясающую воображение охрану, но то были послы, знакомые по шабашу ведьмы, ничем не отличающиеся от них самих — от тех, кто помогал эту книгу создавать. — Мы завершили работу над величайшим артефактом, который вобрал в себя столько магии, сколько удалось собрать. В первую очередь это книга историй, книга знаний и книга памяти о нас для тех времён, когда нас не станет, — в зале раздались недоверчивые шепотки. Не все верили в пророчества, но никто не выражал этого открыто. — Помимо прочего, книга превратилась в мощный артефакт, и эта мощь опасна. Если она попадёт в руки простого человека, ничего не произойдёт, если она попадёт в руки осознанного мага — ничего не произойдёт тоже, однако мы знаем, что не все наши братья и сёстры добросовестно относятся к своему и чужому дару, — грозно сказал старейшина. — Мы сообщаем вам: в ближайшее время книга останется под нашим, круга старейшин, строгим надзором, и её изучат великие мастера. После этого будет решено, где и как будет храниться книга чародеяний… до конца магии. Напоминание о скором конце магии вызвало всеобщую подавленность. Адель думала о другом: как, в самом деле, они хотят охранять книгу, не зная, кто предатель? Она вплотную придвинулась к Берингару и прижалась щекой к его плечу. Пока они ничего не узнали наверняка, но Адель стояла на своём — это не мог быть Юрген. — Мы выражаем бесконечную благодарность молодым колдунам, которые самоотверженно взялись за эту сложную работу и закончили её, — все взгляды сошлись на их компании, и Адель на всякий случай отодвинулась. На них смотрели с уважением и восхищением, со страхом и тревогой, с неприязнью и завистью. На них смотрели все. — Берингар Клозе, Милослав Росицкий, Лаура Хольцер, Арман Гёльди, Адель Гёльди. Ваши имена будут записаны на первой странице книги. История магии никогда вас не забудет. Кто-то сбоку от неё всхлипнул: то ли Лаура, то ли Милош, то ли оба. Арман и Берингар промолчали, они вообще выглядели так, словно принимают эти почести исключительно из вежливости. Адель обвела взглядом толпу, прежде презиравшую и боявшуюся её, и не удержалась от победной ухмылки. Она не стремилась к этому, но всё же… как она их обставила! На миллион шагов вперёд! Теперь в великой книге будет значиться имя ведьмы, которую прежде не хотели даже видеть. Теперь в великой книге будет фамилия прабабушки. Они больше не смогут отрицать Гёльди! Упиваясь своим выигрышем, Адель не заметила, как волосы на голове заискрили и сами собой поднялись в кольцо. Кое-кто зааплодировал, но другие испугались. Стоило некоторых усилий успокоиться, впрочем, она справилась быстро — никто не успел даже шикнуть. — Также мы впишем имена молодых бойцов, отдавших жизни за наше дело. Сёстры Вильхельм и Густав Хартманн, в отличие от остальных, не смогли вернуться домой, но их жертва позволила… Адель не сразу поняла, что произошло. О весёлом военном и его боевых ведьмах она практически не вспоминала. Получается, они никуда не добрались… Адель себя не обманывала — у неё эти известия не вызвали особой печали, только запоздалую тревогу за то, что на месте погибшей троицы мог оказаться и кто-то из них. — …на заслуженный отдых, — продолжал старейшина, снова глядя на них. Его взгляд задержался на Адель и нехорошо сузился. Тут она поняла, что, возможно, стоило вести себя сдержаннее. — Впоследствии мы обязательно щедро наградим вас по вашим заслугам. Следующий круг оваций Адель не порадовал: она стала замечать, как именно на неё смотрят не простые колдуны и ведьмы из толпы, а обособленная группа, обладающая определённой властью. Пожалуй, из всех, кого она там видела, один пан Росицкий был рад её видеть… Столкнувшись с неприязненным взглядом Хольцера, Адель не столько испугалась, сколько ощутила себя безнадёжно затравленным зверем. Потому что во взгляде этом, помимо неприязни, отчётливо читалось чувство собственного превосходства. Но ведь её признали ведьмы на шабаше, что может один Хольцер? А если он вовсе не один? Адель постаралась припомнить условия, на которых пришла сюда, но на ум шли только её резкие высказывания против всего на свете — и нежелание идти, до последнего преследовавшее её. Она не думала, что пойдёт, не думала, что доберётся до конца, и вот она здесь. Куда дальше? Что ей теперь делать? — Мы что-нибудь придумаем, — сказал Берингар. Он даже не посмотрел на неё, и Адель издала недоверчивое мычание. — Ты бьёшься током. Думала, что я не замечу? — Извини. — Это не страшно. — Хольцер уже что-то задумал, — выпалила Адель. — Я вижу это по его лицу, для такого не надо быть Арманом… Он готовит какую-то мерзость. Я не боюсь, что он что-то со мной сделает, Бер… Я боюсь, что убью его. — Мы попробуем этого избежать, — его голос был ласков, как в те минуты, когда их никто не слышал, но взгляд оставался жёстким и метался по залу. — Осталось ещё одно дело, но, пока есть время… Что бы ты хотела делать дальше? За последние несколько минут Адель уже пыталась думать об этом. У неё не было никаких конкретных идей — не возвращаться же на Круа-Русс, да и Арман вряд ли туда вернётся. Вот о чём им надо было поговорить с братом — о новой жизни, только никто не догадался раньше. Теперь Адель была уверена только в одном, это она и сказала: — Да что угодно, только возле тебя… В коротких свиданиях, которые они урывали для себя в пути, было немало подобных признаний с обеих сторон: обычно эти признания не звучали до конца, прерываемые поцелуями или, гораздо чаще, чьими-то шагами за дверью. Адель не сомневалась, что и сейчас избежит допроса, но Берингар цепко перехватил её взгляд: — Скажи мне, точно ли ты в этом уверена. — Ты снова сомневаешься во мне? — она по привычке изобразила обиженно-игривый тон, потом поняла, что время неподходящее. — Нет, я в тебе не сомневаюсь, — в глазах Берингара Адель видела отражение собственного огня. — Это последнее, что бы я мог сделать, и я тебе верю… Сейчас это важно по другим причинам. Ты действительно готова остаться со мной? Адель ответила не сразу — не могла отвести взгляд. Как это и случается, всё то, что прежде казалось ей непривлекательным, засияло новыми красками. Теперь Адель видела, не стремясь обмануть себя, мягкое свечение светлых волос Берингара и не могла оторвать взгляда от тонких, но сильных пальцев, прикосновение которых когда-то злило её. Она начинала понимать, что он нашёл в ней, вечно растрёпанной, бледной, с тёмными кругами под глазами и синяками на ногах. Никто ничего не искал. Некоторые вещи нельзя увидеть, и оттого они более прекрасны, чем те, что у нас перед глазами. — Адель? — На всю жизнь, — выдохнула она. Смертельно хотелось потянуться вперёд и поцеловать его, прямо при всех, разве после таких слов не положено хотя бы обняться? — Спасибо, — Бер вежливо, но решительно отвёл её ладонь. Адель не обижалась — она была счастлива видеть, что ему не хочется этого делать. — Теперь только дождись и не вмешивайся, если я не скажу. Это всех касается, — он обернулся к остальным, повысив голос. — Пожалуйста, не говорите ничего, пока вас не спросят. Адель не сразу поняла, о чём он, а когда поняла — сердце сжалось. Почему сейчас?! С другой стороны, потом могло быть поздно… Вся эйфория любви и обещаний куда-то провалилась, рухнула под невыносимой зудящей тяжестью дурного предчувствия. Не успел никто и слова сказать, Берингар уже привлёк внимание старейшин. Ему позволили занять кафедру, чтобы говорить. Куда деваться остальным, никто не сказал, но Арман кивком головы увлёк всех за собой, так что они выстроились нестройным рядом за спиной Берингара. Отсюда вид был совсем иной — стоять среди толпы не то же самое, что возвышаться над ней. Адель могла бы возгордиться, но ей мешал страх и всё то же мрачное предчувствие. Что бы сейчас ни произошло, ничем хорошим это не кончится… Берингару придётся обвинить своего отца. Вне зависимости от итогов, сцена выйдет тяжёлой. Предисловия не было. — Многие из вас уже знают, что во время работы нас и покойного господина писаря преследовали неизвестные с дурными намерениями, — Берингар говорил ровно, но каждое его слово тяжело опускалось на молчаливый зал, как пушечное ядро. — С какого-то момента это перестало казаться нам совпадением. Последними, с кем мы столкнулись, стали наёмные бойцы колдовского типа — они убили сестёр Вильхельм и молодого господина Хартманна, и они пришли за нами. — Они сбежали? — крикнули из толпы. — Они мертвы. Перед смертью, — Берингар не сделал паузы на зрительские вздохи, — перед смертью одна из ведьм, которую нам удалось поймать, указала на человека, якобы управлявшего ими. — «Якобы»? — скривился Хольцер. — Будьте точнее, молодой человек. Да или нет? — Я имел в виду, что ведьма, чьего имени мы так и не знаем, претерпевала предсмертную агонию и могла ошибиться. — Тем не менее, вы не сочли её слова бредом и решили донести до нас, — намекнули старейшины, хмуря брови. Они уже подозревали друг друга. — И это верно, так не тяните же! В этот раз Берингар немного помолчал, и, хотя внешне ничего не изменилось, Адель подумала с невыразимой тоской, насколько ему сейчас должно быть тяжело. Остальные тоже подавленно молчали, зная, что услышат. — Согласно её словам, это Юрген Клозе. Повисла тишина, затем её, будто ножом, разрезали тихие возгласы и громкие вздохи. Адель впилась глазами в Юргена, надеясь, подобно Хольцеру, услышать «да» или «нет», но это было невозможно. Юрген ничего не сказал и не пошевелился, только перенёс вес на здоровую ногу, он часто так делал. Понять что-то по его лицу было невозможно. Зато лица окружающих оказались более чем красноречивы, и они напугали Адель. Сначала многие, почти все, кто был в зале и окружал Юргена, возмущённо загудели, замотали головами, посмотрели на него с сочувствием, а на Берингара — с негодованием, мол, как ему не стыдно, вот молодёжь пошла. А затем на толпу словно снизошло какое-то озарение, и люди, один за другим и одна за другой, стали опускать головы, отворачиваться, недоверчиво шептаться; их выражения менялись стремительно и по цепочке, словно кто-то пустил круговую порчу. Они все проходили тот же круг сомнений, который в своё время прошёл Арман: сильный маг, доступ к чарам писаря, причастен к книге, скрытен, военный. — Вы отдаёте себе отчёт в том, что говорите? — с некоторым волнением спросила пожилая ведьма. Адель помнила её — эта женщина была в составе комиссии, тогда, когда всё начиналось. — Да, — ответил Берингар. Он всё ещё оставался невозмутим, несмотря на реакцию толпы. — Вы должны понимать, что это не прямое обвинение. Мой долг — донести его до присутствующих… Я не имею права утаивать эти сведения, что бы они ни значили. — Это так, — отозвался Юрген, и вокруг него образовалось пустое пространство. Маги прыснули в стороны, но продолжали наблюдать. — Всё верно. Я надеюсь, никто не скажет, что мой сын не выполнил свой долг… и что поступил неправильно по отношению ко мне. Смысла этих слов никто не понял. Адель подобралась: ждать становилось невыносимо. Скажет он что-нибудь или нет?! Медленно обведя взглядом всех, кто попался ему на глаза, Юрген заговорил: — Мне понятны ваши опасения, дамы и господа. Это объяснимо. Поскольку нам до сих пор не удалось найти врага, это обвинение — первое, и никто из нас не вправе его игнорировать. Что ж… — он рассеянно одёрнул мундир. — Разумеется, я говорю за себя «нет», но мне лучше других известно, что у нас нет доказательств. У меня нет доказательств собственной невиновности, и, пока вы их не обнаружите, вы будете действовать согласно протоколу, что бы я ни говорил… Это правильно, господа. Действуйте. — Вы признаёте себя… — ведьма поперхнулась. — Вы признаёте себя виновным, герр Клозе? — Я признаю себя обвиняемым, — твёрдо сказал Юрген, — и с нетерпением жду полноценного разбирательства. До тех пор моя судьба в ваших руках. Адель с трепетом наблюдала за сценой ареста: у него забрали оружие, часы и хлыст… Суть происходящего не сразу дошла до неё. Юрген чётко дал понять, что это был не он, но без доказательств, без других подозреваемых он оставался единственным. Ему нечего противопоставить этому обвинению, а маги, напуганные несколькими убийствами, не могут принять на веру его простое «нет». И он это знает, и не хочет затягивать сцену… Адель судорожно вздохнула и, пользуясь широтой кафедры и рассеянностью всеобщего внимания, подошла к Берингару. Всё, что она могла, это взять его за руку. Берингар не отрывал глаз от того же ареста и казался, как прежде, совершенно каменным, но Адель почувствовала, как крепко сжали её пальцы в ответ. До синяка. — И это всё? — пробормотал Милош, стоящий рядом. — Они так это оставят? Не будут искать других подозреваемых, пока не отцепятся от него? Не может быть. — С них станется, — хмуро заметил Арман. Если бы он опустил глаза, он бы заметил это тайное рукопожатие, но он так же, как и все, был поглощён происходящим в зале. — Бер, мы можем что-нибудь сделать? — Нет, всё уже сделано, — спокойно ответил тот. Правда, на этот раз его спокойствием никто не обманулся. — Отец дал понять, что это не он, и это хорошо… Многие готовы его обвинить, и это тоже на руку. Возможно, во время ареста отца тот, кто противостоит нам на самом деле, расслабится и совершит ошибку. — Мы будем искать? — загорелся Милош. Берингар не ответил — в этот момент Юргена приготовились уводить, и он быстро соскочил со ступенек, направляясь туда. Адель, не думая, побежала следом. Её кто-то окликнул, но она даже не обернулась. Конвой собрался серьёзный, но почему-то их пропустили. Адель почувствовала себя лишней, только когда они замерли втроём в кольце призванных боевых магов: у Юргена были скованы руки, но он улыбнулся и, ничуть не удивлённый, посмотрел на Адель, потом — на сына. — Всё правильно, — сказал он, потому что Берингар молчал. — Ты сделал то, что должен был. Будем надеяться, мой арест развяжет руки, кому следует… За меня не беспокойся, я справлюсь. Вряд ли они посмеют обращаться со мной плохо, не имея доказательств на руках. — Это ведь не вы, — не выдержала Адель. Она словно воочию видела тот вечер в доме Клозе и бледного, как мел, перепуганного Юргена. Настоящий Юрген лукаво подмигнул ей: — Не я, да кто ж поверит? Обвинение серьёзное, добровольцем никто не вызвался… — Он помолчал, ожидая ответных реплик. Берингар всё также не проронил ни слова. — Это было правильно, — повторил Юрген. — И иначе было нельзя. Посмотрим, как развернутся события. — Нет, папа… Это было неправильно. Голос Берингара был очень тихим и каким-то чужим, и Адель почувствовала ком в горле. Юрген тоже — наигранная бодрость и уверенность на его лице раскололись, явив щемящую тревогу и любовь к сыну. — Я горжусь тобой, — быстро сказал Юрген, и его увели. Толпа смешивалась, перемещалась стремительно, растворялась сама в себе и делилась на мелкие группки. Книгу унесли. На её месте образовалось пустое пространство, и на нём тут же возник новый отросток гудящей толпы… Всё это происходило где-то за пределами понимания Адель — она глядела в спину Юргена, пока за ним не сомкнулись двери, и потом на Берингара, который смотрел туда же и собирался с мыслями. Адель ждала, по возможности терпеливо, и разрывалась между желанием что-нибудь сделать и что-нибудь взорвать. Занятая подобной дилеммой, Адель не замечала, что происходит вокруг неё: воспользовавшись замешательством, Хольцер и его сторонники, те, кто невзлюбил Адель уже давно, сбились в кучу и начали шептаться. И закончили. Берингар увидел первым, куда они направляются теперь. — Всё будет хорошо, — то ли спросила, то ли сказала Адель, продолжая думать о Юргене. — И мы теперь просто обязаны надрать задницу тому, кто… — Обязательно, — перебил её Берингар. Адель удивлённо вскинула брови. — Ты права, это наладится. — Ты правда совсем не переживаешь? Я больше в это не поверю… — Ты знаешь, что я чувствую, но сейчас на это нет времени, — он взял её за плечи и мягко развернул в направлении восточного окна. Там стояли старшие ведьмы, знакомые Адель по шабашу. Пани Эльжбеты среди них не оказалось, но всё равно увидеть эти лица было приятно. — Иди к ним, хорошо? Подожди меня там и ни в коем случае не отходи. То, что ты говорила мне недавно, в силе? — Что ты хочешь сделать? — не понимала Адель. — Не дать им забрать двоих сразу… Так в силе? — Конечно! Я… Она не успела добавить никакое «я люблю тебя», как и понять, что происходит. Если бы ситуация не была критичной, Берингар не заставил бы её уйти и не отвернулся бы так быстро от ушедшего отца. Неужели что-то ещё должно случиться сегодня? Встревоженная не столько общей обстановкой, сколько поведением Берингара, Адель послушно направилась к знакомым ведьмам. Те приветливо улыбнулись и помахали руками. За спиной Адель сгущались тучи.***
Остальные не успели пробиться с кафедры, поэтому переживали арест Юргена не так остро. Арману было некуда податься без сестры, и он держался рядом с Милошем, испытывая сильнейшее желание оказаться сейчас не здесь, в этом многовековом колдовском гадюшнике, а в уютном разноцветном доме Росицких, сидеть на диванах, покрытых кошачьей шерстью, и пить что-нибудь крепкое, забывая о событиях последних месяцев хотя бы на время. Присутствие рядом друзей немного скрашивало гнетущее ощущение, преследовавшее Армана с самой смерти писаря. Перед его взором возникло лицо Лауры: она подошла прощаться. — Возможно, мы ещё долго не увидимся, — почему-то извиняющимся тоном сказала она и протянула записку с адресом. — Помнишь, мы хотели обмениваться письмами? Мой дом… — Ох, — спохватился Арман. — Я почти забыл… Как-то не подумал, что мы все в самом деле расстаёмся. Я обязательно напишу тебе… Лаура поколебалась, бросила взгляд через плечо на каких-то своих родственниц, потом прерывисто вздохнула и повисла у Армана на шее. Объятие получилось обычным, дружеским, но Арман даже так ощутил неодобрительные и оценивающие взгляды многочисленных тётушек. Понятно, почему её так дёргало от борделя… — Не скучай, — ласково сказал он. Поддерживать других, когда самому не очень весело, казалось Арману удивительно удачной затеей — так он в самом деле чувствовал себя лучше, до поры до времени. — Угу, — кивнула Лаура и неловко застыла напротив Милоша. Арман напрягся, уже успев забыть о том, что между ними когда-то было, но Милош ловко справился сам: — Лаура, с моей стороны будет верхом неприличия звать тебя на мою свадьбу. Но, если честно, я бы хотел когда-нибудь побывать на твоей. Вышло чудовищно трогательно — Лаура тихонько взвыла от чувств, и Арман прекрасно её понимал. Милош похлопал плачущую ведьму по спине, с вызовом глядя на армию тётушек из-за её плеча, и заметил вполголоса: — Если эти толстые лисицы что-нибудь скажут — вали всё на меня, я готов. — Ми-илош, — прохныкала Лаура. — Ты такой хороший… Идиллию разрушил Берингар, возникший рядом с ними в самый нежный момент единения — обнимались все втроём. Он не стал тактично дожидаться конца или отходить в сторону, и Арман невольно подумал, что сегодня выдержка их лидера прошла через огонь, воду и медные трубы и там и осталась. В трубах. Можно было присоединиться или подождать, а не рубить с плеча! — Арман, мне нужно поговорить с тобой. — Прямо сейчас? Мы с Лаурой ещё долго не увидимся… — Да, прямо сейчас. — Берингар не говорил тем самым приказным тоном, но Лаура по привычке побаивалась его, поэтому отошла. Кто-то ещё, крутившийся рядом, покинул их, а Милош остался. — Милош, это личный разговор. — Я понимаю, — хмыкнул Милош. — Но, если Арман упадёт в обморок, ты ведь не потащишь его в одиночку. — В чём дело? — нехорошее предчувствие достигло пика, и голос Армана стал резким. — Что-то с Адель? — С Адель всё хорошо. Пока, — Берингар встретил его взгляд и, как показалось Арману, на долю секунды утратил свою решимость. Арман не поверил в это, но в его собственной голове уже творился полный бардак. Он истолковал эти слова совершенно неправильно и испугался, что Бер сейчас выступит в роли этого дурацкого конклава магов, на который он изначально работал. Неужели их время подошло к концу, и теперь Адель придётся снова за что-то платить? Неужели не сработало? Арман понимал, что его мысли — бред, и что он несправедлив к Берингару, с которым они вместе через столько прошли, однако прямо сейчас он видел перед собой не друга, а того человека, который пришёл к ним на порог ранним туманным утром и изменил их жизни раз и навсегда. От имени сообщества магов, разумеется… Арман слишком устал, чтобы быть вежливым, и вся невысказанная резкость отразилась на его лице. Берингар не мог этого не заметить. — Прости, — сказал Арман и сделал попытку улыбнуться. — Я неправильно всё понимаю, слишком много всего произошло… Так что случилось или должно случиться? — Тебе не за что извиняться. — Теперь Берингар тянул время, хотя только что спешил, но это продлилось совсем недолго. — Тебе всё равно не понравится то, что ты услышишь… Арман, в других обстоятельствах это был бы другой разговор, но времени совсем мало. Я не рассчитал, моя ошибка. Старшие маги всё ещё настроены против Адель, и прямо сейчас они планируют что-то против неё; подробностей я не знаю, но, уверен, они воспользуются ситуацией, и из замка она не выйдет. — Я этого не допущу, — сказал Арман. Он искал причины для этого разговора и не находил — он по инерции занял оборонительную позицию, словно Берингар представлял волю старейшин. Готовность любой ценой защитить сестру проявлялась в каждом жесте Армана, и он не понимал, почему Берингар так смотрит на него… словно его самого сейчас атаковали. — А что ты сделаешь? — вполголоса спросил он. Арман едва не попятился, в последний момент поняв, что это не угроза. — Арман, теперь вся проблема — в её происхождении, фамилии и семье. Она уже доказала, что не является чистым злом, но им этого недостаточно, они всегда ищут виноватого — поверь мне, я знаю… — Как можно исправить… — Арман не договорил фразы. Он догадался, и на мгновение силы покинули его. — Да. Арман, я пришёл просить руки твоей сестры. Так я смогу защитить её. А ты не сможешь, повисло в воздухе между ними. И это было правдой. Если всё так и охоту на Адель можно прекратить подобным образом, Арман был согласен, но он думал слишком много, чтобы согласиться сразу — думал много, но не о том. В предложении Берингара он увидел сперва только бескорыстное благородство, которым тот всегда обладал, но никогда не выставлял напоказ; Арман был слишком смущён, чтобы испытывать благодарность. Взять в жёны Адель Гёльди и сделать её частью своей семьи, чтобы спасти от дальнейших нападок старейшин, живущих по средневековым законам и правилам — это было сильно, и всё же только безумец мог на такое пойти. Безумец или… влюблённый. Арман молчал, Берингар ждал, стоя перед ним совершенно открыто, и казалось, что он — мишень, ожидающая стрел. Когда Арман наконец-то понял, он не мог скрыть от себя своего недоумения — не смог он скрыть его и от Берингара, хотя понимал, что поступает не очень хорошо. Все события, пропущенные моменты и двусмысленные фразы разом сложились в голове Армана, восполнив пустующее окно мозаики, и только одного ему не хватило. Он поднял глаза на Берингара, испытывая нечто среднее между неловкостью и страхом, и успел заметить печаль на его лице. — Извини, — сразу сказал Арман. — Я не замечал… — Мы все приносим себя в жертву своей работе, — медленно ответил Берингар. — Но это не значит, что мы перестаём быть людьми. Всё это время я старался защитить её, оставаясь при исполнении… Что ж, пожалуй, я слишком старался. — Я не хотел тебя задеть, — Арман понимал, что поздно это говорить, и всё равно сказал. — И сейчас не хочу, но дело в том, что… Это очень благородно с твоей стороны, правда. Я буду ценить до конца жизни. Но моя сестра выйдет только за того, кого любит… Только произнеся это вслух, Арман понял, что именно упустил. Было поздно — он не стал забирать слова назад, только покачал головой. Выглядело так, словно он лучше знал мнение Адель. Выглядело так, словно он был уверен — она ни за что в жизни не посмотрит на Берингара, как на своего жениха. — Это так, — кивнул Берингар. Владел он собой мастерски или просто был ко всему готов. — Но, как я уже говорил, времени мало, попробовать стоит. Если тебе нужно подтверждение: я люблю её больше жизни. Дай мне своё согласие, и, если Адель скажет «нет», я больше никогда в жизни не притронусь к ней. Это было обещание, это была клятва. Арман вспомнил совершенно не к месту, как в доме Росицких Берингар непонятно с чего предложил первый тост за любовь. Пока он колебался, время утекало сквозь пальцы. Группа магов во главе с Эрнестом Хольцером закончила совещаться, и они двинулись клином сквозь толпу по направлению к Адель. — Арман, время, — быстро сказал Берингар. — Я понимаю твои сомнения, но сейчас не до них. Доверься мне… — Просто согласись, ты ничего не изменишь, — прошипел Милош, нервно наблюдающий за Хольцером. — Ну же! — Я согласен, — бесцветным голосом сказал Арман. — Если она согласится… Удовлетворённый, Берингар кивнул и скрылся в толпе. Арман уже понял, что эти двое действительно любят друг друга, но не мог поверить в чувство со стороны Адель. Он всё ещё видел Бера так, как видела сестра прежде — он знал, что их следопыт может быть совершенно другим человеком, но не имел возможности в этом убедиться, поэтому невольно ожидал провала. Как Адель могла полюбить его — и как она вообще могла кого-то полюбить? Маги приближались к Адель. Берингара не было видно. Арман слушал вполуха, что ему говорит Милош, и с отвращением осознавал свои чувства — он чувствовал себя опустошённым, потому что понимал, что от него всё скрыли. Он всё пропустил, он ничего не видел, ему никто ничего не сказал; он зря обидел Берингара, буквально дав ему понять, что сестра его не полюбит… Он ревновал, потому что не мог иначе, и он ненавидел себя за эту ревность. Все эти эмоции притупились, и ни одну из них Арман не испытывал в полной мере. Единственное, чего ему сейчас хотелось — провалиться сквозь землю или не быть собой. — Арман, — в сотый раз позвал Милош. — Успокойся. И извини… — За что? — переспросил Арман так же безразлично. — Ты был прав, я не вижу дальше своего носа. — Это мы были неправы, — мрачно возразил Милош. — Дошутились, как всегда. Было забавно ждать и делать ставки, когда ты заметишь, но… честно говоря, дундук — это я. Знал же, что у тебя своих проблем по горло. Пока они говорили, Арман снова заметил Берингара. Тот почему-то направлялся не к Адель и не к Хольцеру, а наперерез последнему, пробираясь через толпу. Он был похож то ли на хищника, то ли на охотника, приметившего жертву и сосредоточенного на том, чтобы её не спугнуть. — Ладно, — пробормотал Арман. — Я потом обо всём подумаю, только скажи, она согласится? — Да, — заверил его Милош и для большей убедительности кивнул. — Да, она согласится. — Почему она мне ничего не сказала? — Арман заметил, что у него сорвался голос, но только махнул рукой. Он уже не мог выкручиваться и врать, а Милош — друг, можно не врать при друге. Можно ведь? — Не уверен, но она пыталась несколько раз. — Милош явно проявил себя более наблюдательным человеком. — Не знаю, что там у вас с сестрой происходит, но, мне кажется, Адель просто не знала, с чего начать. Ты ведь не ждал такого, верно? — Не ждал… — Вот видишь. А Бер прекрасно знал, какую ты скорчишь рожу, я бы на его месте вообще тянул до последнего, — пожал плечами Милош. — Но знаешь… они неплохо смотрятся вместе. Я бы даже сказал — хорошо! Не как мы с Эвой, конечно… Он не закончил шутить и чертыхнулся: толпа расступилась, открывая дорогу к Адель. Арман против воли подался вперёд, и Милошу пришлось удержать его, не дав разбавить всеобщий хаос ещё и своим присутствием. К этому моменту Арман снова начал соображать и делать выводы, которые почти успокоили его: Берингар в любом случае был на их стороне, он не позволит забрать Адель, даже если это неправда и она откажет, он поможет им… потому что любит её, Арман понял этот взгляд и никогда его не забудет. — Адель Гёльди! Голос Хольцера. С ним раз, два, три старейшины… Берингар был слишком далеко. Арман сжал зубы. На его глазах Берингар остановился, не приближаясь более к Хольцеру, вытащил из кармана — чужого! — табакерку и поднёс её к губам; произнёс несколько неслышных слов, дунул и убрал на место. Хольцер вскрикнул от боли: табак попал ему в глаза, направленный магическим потоком. Те же чары в своё время направляли труху листьев, помогая им найти дорогу в деревню Кёттевиц. Берингар продолжил движение в сторону Адель. Та не видела его, глядя расширенными глазами на Хольцера… Дед Лауры быстро оправился, протёр слезящиеся глаза и ускорил шаги. Он был гораздо ближе. Берингар снова исчез из вида — опустился на корточки и что-то пробормотал, коснувшись ладонью пола. Лёгкий шепчущий ветерок, какой часто указывал им путь, прошелестел по залу и взвихрил юбку ведьмы, стоявшей на пути у Хольцера. Тот споткнулся, но не упал — его поймал за локоть старейшина. Этот манёвр всё равно дал время, и теперь Берингар был на одной линии с ними. Двигались они примерно с одинаковой скоростью; Арман почти не дышал, жалея, что сам не может вмешаться. — Адель Гёльди! Старшие колдуны явно что-то придумали: они лучились уверенностью. Адель гордо вскинула голову — она ничего не боялась и была готова дать бой, и только слабая скованность, заметная отсюда лишь Арману, давала понять, что она боится. Боится этого самого боя: если Адель станет драться сейчас, даже ради самозащиты, это будет сродни признанию в том, что она опасна и неспособна сдерживать себя. — Адель Гёльди! — рявкнул Хольцер. Ему оставалось шагов десять до ведьмы, когда его голос перекрыл другой, непривычно звонкий в эту минуту. — Адель Гёльди! Это был Берингар. Он опередил всех на какие-то пару секунд, тронул Адель за плечо, поворачивая к себе, и, не успел никто опомниться, опустился перед ней на одно колено. — Я не хотел объявлять это во всеуслышанье, но, возможно, так будет лучше, — сказал Берингар. Он немного запыхался от этой беготни, но все его отлично слышали — все молчали, даже те, кто стоял у дальних дверей. Люди тянули шеи, чтобы видеть, что происходит. — Адель Гёльди, ты согласна стать моей женой? — Нет! — хрипло каркнул Хольцер, и Арман убедился, что Берингар рассчитал всё правильно: на лице деда Лауры вспыхнул гнев и ни с чем не сравнимая досада. Проклятое пламя, они в самом деле никак не перебесятся после истории с прабабушкой… Прими Адель в стан — придётся искать нового козла отпущения, но теперь она под защитой семьи Клозе! — Да! — обрадовался пан Росицкий. Оказывается, он стоял совсем неподалёку и вообще всё слышал. Арман не возражал. Чем больше он смотрел на сестру, тем спокойнее становился. Арман не отрывал взгляда от Адель. Буря в собственном сердце улеглась, и он мог заняться чужим… Сестра не произнесла ни слова, но на её лице застыла улыбка почти сумасшедшая, настолько счастливая, что в неё не верилось. Так же она смотрела лишь раз в жизни — после шабаша. Адель сделала полшага вперёд, готовая протянуть руку, но не дошла: воздух вокруг неё потемнел, посветлел и испустил несколько молний, марево задрожало, искажая хрупкий женский силуэт. Волосы встали дыбом, глаза сверкнули, и только опытные ведьмы успели отпрыгнуть в сторону с криком «ложись». Раздался взрыв.***
…у Армана ещё звенело в ушах, когда его подняли на ноги. Это были Милош и пан Росицкий. Часть зала, где стояла Адель, превратилась в обугленную дыру; два окна выбиты; шторы догорают. Ни её самой, ни Берингара нигде не видно. — Там, — откашливаясь, сообщил кто-то. Арман не признал человека за слоем копоти, покрывавшим его (или её?) лицо. — На улице… К счастью, они не в башне, подумал Арман, когда они с Милошем бежали вперёд по коридору и вниз по лестнице, расталкивая руками любопытных. Второй этаж, не так уж плохо… И хорошо, что не со стороны реки — никому не захлебнуться… По пути Арман краем глаза замечал знакомые и незнакомые лица. Лаура казалась потрясённой, хотя она всё знала. Тётки Лауры сочились умилением. Лицо Вивиан дю Белле было ледяным — она не принимала сторону Хольцера открыто, но явно не одобряла Адель ни в каком виде. Некоторые старейшины опускали глаза в пол. Среди стайки ведьм, стоящих чуть поодаль, увидел Арман и тех, с кем они встречались во время своего долгого путешествия. Пани Хелены здесь, конечно, не было, но он был бы счастлив увидеть её сейчас. В толпе мелькнуло любопытное лицо часовщика Стефана, если это, конечно, был он, а не просто похожий человек. Арман с Милошем пролетели мимо послов: пан Росицкий что-то крикнул им вслед, не разобрали, его поддержал щуплый чопорный англичанин. Рядом стояла высокая смуглая женщина, словно выпавшая из реальности и зрящая поверх всех и каждого, и потерянный Хартманн — для человека, недавно потерявшего сына, он держался хорошо, но ему явно было всё равно, что тут происходит. Арману стало его жаль. Он сам уже не сомневался: всё происходящее — правильно, так должно быть, и почти не думал о своей нелепой обиде. Рядом был Милош, который, задыхаясь, всё продолжал защищать будущих новобрачных от праведного гнева брата, пересказывая Арману всё, что тот пропустил. — Да всё в порядке, — не выдержал Арман и перебил его. — Я рад за них, честное слово… просто неожиданно… Ты можешь так не стараться, Милош. Милош хотел сказать что-то ещё, но только махнул рукой. Ему катастрофически не хватало воздуха. — Ты расстроился, — возразил Милош, когда снова смог говорить. Они почти выбежали во двор. — Имеешь право, но, по-моему, это лишнее. И знаешь, не думал, что скажу это, чёртовы немцы… Ты так посмотрел на Берингара, что мне аж страшно стало. За него! Ты можешь себе это представить? — Виноват, — искренне смутился Арман. — Я извинюсь… ещё раз. Он представил, как развлекались в пути остальные, наблюдая за его неведеньем, и неожиданно повеселел. В конце-то концов, нельзя всю жизнь быть самым умным, самым хитрым и обводить всех вокруг пальца. И Адель… Адель действительно заслужила счастье, только где она теперь? А теперь у всех была одна тревога — не пострадали ли эти двое при выплеске эмоций Адель. Арман похолодел от страха, когда увидел огромную дыру в земле — слишком уж похоже на преждевременную могилу, — но быстро успокоился. Возле образовавшегося кратера стоял Берингар: он слегка покачивался на краю, глубоко засунув руки в карманы брюк, и, наклонив голову, смотрел вниз. Подойдя ближе, Арман разобрал, что он улыбается — сжатыми губами, будто стараясь не рассмеяться. Эта улыбка меняла его лицо почти до неузнаваемости, превращая лёд в каминное пламя. Адель лежала на земле в созданной ею же яме, оказавшейся неглубокой. По её лицу блуждала всё та же ненормальная улыбка, а руки и ноги сестрица раскинула в форме морской звезды. Судя по всему, ни жарко, ни больно ей не было — магия уберегла. Берингар выглядел более потрёпанным, но всё-таки в этот раз она его не спалила. — Прошу прощения за настойчивость, — позвал Берингар, обращаясь к яме. Теперь он по-настоящему смеялся. — Это было «да»? Адель посмотрела на него, кивнула несколько раз подряд, потом закрыла лицо ладонями и громко расхохоталась.