Картина

      Седьмой курс.       В Хогвартсе нововведенные уроки искусства стали настоящей отдушиной для всех после войны.       Гарри работает с помощью крупных мазков и пятен и получает то, что было задумано в его голове. Рон от души рисует, размашисто проводя по холсту, не жалея ни красок, ни деталей. Гермиона пытается стать лучшей, как всегда. У неё хорошо получается анатомия, портреты, даже пейзажи и натюрморты. А ещё есть Драко, сын аристократии, который с детства рисует, его картины повторяют каждый изгиб реальности, будто он сделал фотографию.       Так прошел весь учебный год, а за пару недель до окончания курса в качестве экзамена, им задают нарисовать картину на вольную тему, и Драко с Гермионой ломаются.       Рон с огромным энтузиазмом малюет большую картину не один день. Яркий фон акварелью, дом Уизли чернилами и углем, пятна, похожие на самих Уизли, каждого из которых он выводил целую неделю. Джинни даже пришлось позировать, а маме прислать ему фотографию всей семьи. Яркие волосы всего семейства были нарисованы чём-то очень необычным, кажется близнецы прислали в подарок улучшенную магией сангину.       Гарри не отличался таким энтузиазмом, рисовал что-то тем же углем, который приворовывал у него Рон иногда, да карандашом. Это был определенный тёмный образ, красные глаза и тысячи последователей. А за ними виднелось, яркое светлеющее небо, на котором еще не угасли звезды. Он всё ещё не мог отойти от войны.       Гермиона долго мучилась. Просто не знала, что нарисовать. Каждый рисовал то, что было в его душе или отражало его, или что нравилось. А что подходило ей? Она не хотела что-то банальное, книги, к примеру. Себя с друзьями? Но просто портрет это скучно?       Она не знала, что делать. Наблюдала за Роном, Гарри и половиной своего курса и то делала наброски, то выкидывала их. Всё было не то и не так.       Одним вечером она пришла на астрономическую башню. Гермиона часто бывала здесь в последнее время. И иногда встречалась с ним.       Как и сегодня.       — Тоже рисуешь? — спросила она, глядя на Драко. Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене и с альбомом в руках.       — Очевидно, тоже не могу, Грейнджер, — он захлопнул блокнот и посмотрел на неё. — Пришла искать вдохновение?       — Что-то типа того, — вздохнула она, садясь у противоположной стены.       Их отношения давно изменились. Они не ссорились, не припирались, с тихой смиренностью обнаруживали друг друга здесь в первое время, а потом даже стали разговаривать. Однажды он сам, что очень удивило её, попросил помочь ему с отрабатыванием заклинания.       Драко было тяжело после войны, его семья боролась за помилование. Помог подвиг Нарциссы и самого Драко, когда он кинул Поттеру палочку, но руки всё ещё дрожали, и мысли были не в порядке.       Он не жаловался, но она понимала блондина. Даже по его тусклому загнанному взгляду все было видно. Драко был свободен только здесь. Не с ней, нет. Просто в тишине. Гермиона была лишь её дополнением.       Не друзья, но уже и не враги.       — Это так раздражает, — выдохнула она.       — Когда все знают, что творится у них на душе и как это изобразить, а ты понятия не имеешь? — спросил Малфой. Гермиона посмотрела на него. — Знакомо.       — Да, а что-то банальное рисовать не хочется.       — Библиотека это действительно банально для тебя, — усмехнулся он, соприкасаясь затылком со стеной. — А я не могу нарисовать ничего вообще. Скажи, что может отражать меня?       — Не знаю, — честно призналась она после минуты размышлений. Она просто знала, что он Малфой, понимала его душу, но как это нарисовать — не знала. — Может, нам рисовать не то, что нас отражает, а то что покажется нам интересным? Что мы любим?       — Тогда скажи мне, что я люблю, — фыркнул Малфой.       — Уж этого я не знаю точно, — усмехнулась Гермиона, поднимаясь и шагая к перилам. На Хогвартс опускалась ночь.       — А что любишь ты? — он подошёл и встал с ней рядом.       — Я много что люблю, — девушка пожала плечами, глядя вдаль. — Родных, друзей, читать, но это всё не то. Я не могу нарисовать свою семью, как Рон.       — Уизли вдохновленный художник, — признался Малфой. — Тогда самый запомнившийся момент жизни?       — Гарри нарисовал ауру Волан-де-Морта…       — Нет, этого точно не рисуй, — отрезал Малфой. — Давай что-нибудь ещё.       — Всё самое запоминающееся — самое плохое. Меня чуть не убили только раз пятнадцать за время учёбы и прошлый год.       — А ещё говорила мне, что это я пессимист, — фыркнул Драко, толкая её в плечо. Гермиона заинтересованно посмотрела на него. — У тебя была хорошая жизнь не смотря на это всё. Я уверен, ты часто бывала у Уизли, да и дома ты праздновала Рождество. Это всегда светлое воспоминание… Но, увы, не у аристократов, — вздохнул он и мигом погрустнел.       — У тебя нет счастливых воспоминаний? — спросила Гермиона. — Как же ты вызываешь патронуса?       — Я не могу вызывать патронуса, — покачал он головой. — Пожиратели не могли делать этого из-за меток, — Драко кивнул на свою руку. — Сейчас не знаю. Да и зачем? — он пожал плечами.       — Патронус это буквально фигура твоей позитивной энергии, твой помощник, защитник, — Гермиона развернулась к нему всем корпусом. Её глаза моментально загорелись. — Давай научим тебя создавать патронуса!       — Грейнджер, тебе заняться нечем? — отмахнулся Малфой и хотел пойти обратно к своему месту, но Гермиона схватила его за руку.       — Так мы найдём твоё счастливое воспоминание! И ты сможешь что-то нарисовать.       — А сама что?       — Нарисую что-нибудь банальное, — она сказала это так, будто это совершенно не важно. Ещё минуту назад девушка не знала, что ей делать, а теперь!       Он согласился. Её горящие энтузиазмом глаза не оставили ему выбора. Гермиона часами заставляла вспоминать его что-то светлое, раз за разом. Драко был уверен, что ничего не выйдет, в его мире нет ничего, что могло бы радовать.       Но Малфой снова и снова приходил на астрономическую башню. День за днём, они начинали снова и снова. Гермиона не отчаивалась, пыталась, напоминала ему обо всём, рассказывала как можно больше о себе, чтобы он мог вспомнить что-то похожее.       Но по прошествии этих нескольких дней он смог добиться лишь одного: понять, что окончательно и бесповоротно влюбился в неё. Гермиона приносила потрясающее изобретение маглов — термос, и они пили горячий чай, пока рассказывали друг другу всякие истории из жизни.       Драко был прав — её жизнь была светлой не смотря на общий фон. И он неосознанно сам представлял себя рядом с ней. Он даже был бы рад провести Рождество у Уизли. Поиграть с ними в квиддич, попускать кораблики по ручьям вместе с Поттером и…       Он не верил, что думал об этом.       — Получилось! — закричала радостно Гермиона на седьмой день.       Драко пораженно смотрел на своего голубоватого, еле прозрачного хорька, извивающегося в воздухе. С одной стороны все происходящее казалось очень нелепым, так как Грюм-Крауч превратил его однажды в этого зверька, но с другой… Этот хорёк был похож на её выдру.       Всё сложилось само.       — Драко! — она налетела на него с объятиями.       Парень осознать не успел, обнял её за талию, наблюдая за хорьком, оплывающим их по кругу.       — Как? О чем ты подумал? — радостная девушка отстранилась, заглядывая в его глаза.       — Я… — Драко не мог сказать, что думал о ней. Это странно. — Думаю, ты поймешь, когда я нарисую, — он протянул руку, проходя пальцами сквозь неощутимого хорька-патронуса. Неожиданно к нему прибавилась выдра. Драко посмотрел на Гермиону.       — Кажется, я тоже знаю, что нарисую, — улыбнулась она, следя искрящимися большими глазами за их патронусами.       До сдачи оставались выходные. Они рисовали днём и встречались вечером. Парень и девушка делали домашние задание, писали эссе, ворошили конспекты, пока их патронусы летали рядом, играя друг с другом.       В день просмотра больше всех был рад Рон, долго расписывал всё про свою семью каждому, кто был готов слушать. Профессор похвалила его за вложенную в картину душу и даже за использование разных материалов, стилей и техник. Этот семейный портрет вскоре обнаружится в доме Уизли над камином. Молли будет счастлива.       Симус, точно такой же энтузиаст, нарисовал друзей, обнимающихся перед Хогвартсом. Они с Роном часами сидели вдвоем и рисовали одним и тем же.       Дин, Парвати и многие другие представили свои картины. Они были нарисованы не мастерски, не в тех пропорциях, без соблюдения перспективы, но они, всё же, обнажали души. Даже Блейз Забини и Пэнси Паркинсон получили высшие оценки. Их рисунки были сравни картине Гарри. Они обличали переживания, но были наполнены надеждой на светлое будущее.       И вот дошли до них.       Драко нарисовал самый счастливый момент в его жизни... её. Сидящую в окружении книг, с палочкой в собранных в небрежный пучок волосах, термосом рядом. И будто перед объективом камеры пролетел патронус.       Драко был мастером реализма. Он отобразил все с точностью до штриха. Даже кирпичи в стенах астрономической башни и те были прорисованы. Но композиция была уравновешена. Несмотря на все детали, самой яркой фигурой была она.       Гермиона стояла перед ним, глядя на себя же в его исполнении. Гарри и Рон пораженно пооткрывали рты, а Блейз довольно усмехнулся.       — Мистер Малфой, это потрясающе! — восхищённо вздохнула профессор. Малфой неуверенно мялся на месте, исподлобья глядя на Гермиону. — Ставлю вам Превосходно! — она отметила это в своём листке и посмотрела на Гермиону. — Мисс Грейнджер, ваша очередь.       — Конечно, профессор, — прошептала она. Малфой наконец поднял голову и встретился с ней взглядом. По Гермионе нельзя было точно сказать, что она чувствует.       Но по её картине можно было понять все.       Малфой смотрел на её картину. Сумерки, темнота Астрономической башни, очертания которой были едва видны в тесном фоне. Но большую часть картины занимал синий цвет. Тот самый, который он добавил на свою лишь как намёк.       — Два патронуса! — поняла восхищенная профессор. — А животные? Это выдра и?..       — Хорёк, мэм, — отозвалась Гермиона.       Посреди картины переплелись между собой два их патронуса. Их защитники. Выражения их эмоций тянулись друг к другу. В тот момент последнее их счастливое воспоминание было общим.       — Это хорёк, — ещё раз произнесла она, смотря в глаза прямо ему.       «Я тоже люблю тебя, Драко».