E.N.Sk.

Они равны. Бэкхен это значит точно хотя бы потому, что они — отражения друг друга. В идеале. Не в идеале — Байсянь платиновый блондин, у него косички, тонко подведенные глаза и дерзкая цепочка на лице. И Бэкхен даже мог бы сказать, что они полные противоположности, если бы в личном деле того типа, которого он каждый день видит в зеркале, не значилось короткое, но емкое: «Монстр». И пусть своему позывному-прозвищу он соответствовал только по необходимости — дело это не меняло. Байсянь — его отражение. Вывернутое, извращенное, обнажающее все эмоции и чувства Бэкхена, но лишь отражение. Наверное, где-то в глубине души Бэкхен хотел быть похожим на него. Хотя нет, не похожим, а свободным, быть таким, каким он есть. — Как называется, когда любишь и хочешь самого себя? — Байсянь за его плечом ловит взгляд в зеркале, и усмехается. Горячий, наглый, желанный. Бэкхен спиной чувствует идущий от него жар и, кажется, даже воочию видит его тьму. Не отпуская его взгляд, Байсянь поводит бровью и носом ерошит его иссиня-черные прядки. — Разве ты должен отражаться? — Бэкхен накрывает лежащую на его животе ладонь, уже готовую проникнуть под рубашку. — Не смей. — Я из плоти и крови, как бы ты не мечтал об обратном, — Байсянь сплетает их пальцы, сжимает до боли. — Я без ума от тебя. От такого тебя. Твоя приличная версия мне тоже нравится, но такой ты… Байсянь разве что не мурлыкает, прихватывая губами мочку его уха. Прокатывает на языке гвоздик сережки, чуть оттягивает и отпускает, облизнувшись. Откровенный до бешенства. Бэкхен ощеривается, отодвигается подальше от его губ. Он и сам не знает, почему до сих пор сопротивляется. Хочет, жаждет даже, но сопротивляется. Может, виноваты остатки воспитания, а может, живущее внутри понимание, что трахаться с самим собой — как минимум, странно. Хотеть самого себя. Даже если на самом деле… — Бэк-Бэк-Бэк, мой ручной монстр, — Байсянь почему-то всегда в курсе мыслей, крутящихся в его голове. — Кто знает тебя лучше, чем ты сам? Кто еще знает, что если сделать вот так… — он зарывается лицом в его затылок и внезапно сильно сжимает зубы на загривке, оставляя след и вырывая короткий вскрик от яркого ощущения боли, смешанной с острым удовольствием… — Байсянь! — Бэкхен рвется прочь, но Байсянь держит его крепко. И вместо того, чтобы разжать руки, прижимается теснее, вжимается бедрами в его задницу, трется каменным членом, вызвав почти змеиное шипение. — Обожаю, когда ты злишься. Посмотри на себя такого, на нас. Мы словно инь и янь, правда? — Байсянь смеется, а Бэкхен невольно залипает на него. На них обоих. У него самого черные волосы, густая подводка и длинная серьга в ухе, так что платиновый Байсянь за его плечом, словно… — Слишком громко для нас с тобой, — Бэкхен еще несколько секунд смотрит в свои-чужие глаза и улыбается. Словно наконец отпускает себя. Байсянь прав — так, как он сам себя, его не знает никто. Но ведь это работает в обе стороны. Байсянь этого от него не ждет, и когда извернувшийся в его руках Бэкхен впечатывает его спиной в стену, на секунду теряется. В глазах мелькает изумление, страх и все это сметается веселой яростью и откровенным предвкушением. — Если ты — это я, значит, знаешь, как сильно я ненавижу принуждение, правда? — Бэкхен подается вперед, вжимая его в стену еще сильнее. Байсянь на это только смеется, откидывая голову и открывая шею. Делает то, что сам Бэкхен не делал никогда. Горло — его слабое место и его он не доверяет никому. — Я знаю, какое принуждение ты любишь. А еще я могу то, чего не можешь ты. Смелей, Хён. Оставь на мне следы, которые всегда хотел видеть на себе. Пометь так, как не позволял метить себя. Бэкхен то ли стонет, то ли рычит, и впивается зубами в молочно-белую кожу шеи. Байсянь вскрикивает болезненно, смеется, но только прижимает его голову к себе крепче. И Бэку кажется, что он тоже чувствует. Чувствует, как пятнают чужие зубы и губы его собственную шею. Это так странно, но почти реально, что он глухо стонет и отстраняется, облизываясь. На шее Байсяня расползается багровое пятно, и это должно быть охеренно больно, но Байсянь только довольно смеется. А Бэкхен злится. На себя, на Байсяня, на весь этот чертов мир, в который за каким дьяволом пришли их ех-версии и запустили эту безумную карусель. Одержимость-ненависть-страсть-любовь-убить-защитить. И Бэку совсем не легче от того, что он такой не один. В этой войне каждый из них справляется сам, как может. — Иди сюда, — Байсянь терпеть не может, когда в мыслях Бэкхена царит не он. И дергает его к себе, собирает в горсть волосы на затылке. Прихватывает зубами губу, тянет, отпускает и сразу же впечатывается в рот. Целует грубо, требовательно, жадно, не скрывая своей одержимости Бэкхеном. Той самой, которую так ненавидит, но избавиться от которой не может. Или не хочет. Бэкхен задыхается, выгибается в руках Байсяня, забыв, что это он здесь на самом деле — монстр. Монстр, которого Байсянь не боится, а хочет. И дразнит, провоцирует, злит — все, только бы Бэкхен потерял контроль, явив миру эту сторону себя. Ибо только с таким Бэкхеном Байсяню интересно. Только такого Бэкхена он может ненавидеть так же истово, как и хотеть. Только такого Бэкхена он мечтает убить. А поцелуй длится и длится, становится глубже, жарче, голодней. Байсянь то ли стонет, то ли рычит в его губы, жадно, почти по-звериному языком пробует его вкус, собирает сбитое и тяжелое дыхание. Он так щедро делится своими эмоциями и ощущениями, что Бэк уже не знает, кто из них судорожно ласкает кожу под одеждой, забирается под белье, и у кого от возбуждения звенит в ушах. И даже когда Бэкхен вдруг оказывается прижатым спиной к стене, легче не становится. Байсянь на коленях у его ног, смотрит снизу вверх горящими страстью и почти-ненавистью глазами, и Бэкхену оттолкнуть бы его, но он только вплетает пальцы в платиновые прядки, тянет сильно, пока не слышит в ответ болезненно шипение. Но если он думал, что это отрезвит их обоих, то жестоко ошибается. Ибо стоит только чуть ослабить хватку, как Байсянь рывком подается вперед. И уже через пару мгновений с протяжным стоном берет его в рот. Бэкхен всхлипывает, выгибается, ударяясь затылком о стену позади себя, снова стискивает чужие волосы, но перед острым, почти безумным удовольствием бессилен. Рот Байсяня горячий, влажный, тесный, и Бэкхен теряется в своих-чужих ощущениях. Байсянь словно высасывает из него душу, так же жадно, как и целовал за пару минут до этого. И это и больно, и хорошо, и… — Блядь-Байсянь-остановись! — крик рвется с губ, но даже собственное тело против. Байсянь в ответ урчит голодным хищником, сплетает пальцы, сжимает его бедра и трахает свой рот членом Бэка. Слюна, смазка — все это на губах Байсяня, и это так грязно, что Бэкхену даже немного стыдно. А потом Байсянь вскидывает глаза. В них кипит и плавится тьма, пронзаемая всполохами света; голод, тоска, страсть, любовь и ненависть. И этого так много, что Бэкхен кончает неожиданно даже самого себя. Внезапно, остро, болезненно-сладко. Вышедшая из-под контроля сила огрызается слепящей вспышкой, и их с Байсянем долгий тягучий стон звучит в унисон. Бэкхен дрожит, цепляется за стену в попытках удержаться на ногах, и краем сознания ловит отголоски чужого удовольствия, такого же мучительного, как и его собственное… *** …Без цепочки Байсянь кажется почти что… милым? Бэкхен сидит прямо на полу, привалившись спиной к дивану, до которого они так и не дошли, и смотрит на распростертого рядом двойника. Себя. Прослеживает взглядом черты своего-чужого лица, стискивает зубы от зудящего желания убрать в сторону мешающуюся платиновую прядь. Снова заглянуть в нечеловеческие глаза и, может, что-то понять для себя. Телефон вибрирует, и Бэк, не глядя, нашаривает его на полу рядом с ножкой. Так же не глядя, принимает звонок, но молчит в трубку. — Ты никогда не думал о том, чтобы сдаться? Принять их, признаться, что они — это мы? Просто вовсе не такие идеальные, как мы думаем о себе? — Голос Чена в трубке звенит от усталости, и Бэкхен ему невольно завидует. От Чонде — ех-версии Чена — Бэкхена бросает в дрожь. И даже Байсянь кривит губы при встрече. И Бэкхен, и Байсянь — оба могут достать любого до печенок, но Чонде — просто комбо. Слишком умный, слишком знающий их всех и их слабые стороны. Слишком любопытный. Ученый, смотрящий на них, как на подопытных кроликов. Пафосный, броский, яркий. Наверное, если бы не было Чондэ, Бэк бы даже поверил в то, что ех–версии действительно только отражения. Но Чондэ никогда не был просто отражением Чена. Он просто был другим. — Я никогда не считал себя идеальным, — отвечает Бэк после недолгого молчания и сползает по полу чуть ниже. Выдыхает, закидывает голову назад и закрывает глаза. Слышит шорох, но даже не дергается, когда на бедра опускается горячая тяжесть, а к плечу прижимаются горячие губы. — Я тоже, — где-то уже вдалеке выдыхает Чен, и Байсянь замирает. Удивленный его реакцией, Бэк открывает глаза. Ловит взгляд и безропотно позволяет Байсяню забрать телефон. — Чонде… — Байсянь почти мурлычет в трубку, и Бэкхен застывает. Чонде? В ответ на его почти шокированный взгляд Байсянь усмехается одним уголком губ и принимается поглаживать кожу в вырезе его рубашки. Словно успокаивает кота. — Это мой любимый мальчик, Чонде. Так что не смей тянуть к нему свои мысли и лапы. Отгрызу. Бэкхен слышит смех в ответ, и это ни черта не голос Чена. Как он мог обмануться? — Когда-нибудь тебе надоест играть с ним, — а мурлычет Чондэ почти так же, как и Чен. — Возможно, — Байсянь скалится, не спуская глаз с Бэкхена. — Но я убью его раньше, чем он достанется тебе. Он обрывает звонок и откладывает телефон в сторону, и Бэкхен… — Кто ты? — он почти хрипит. Потому что внезапно стало страшно. Потому что внезапно пришло осознание: они ни черта не знают о своих двойниках. Только то, что им позволили узнать. — Кто ВЫ? — Тш-ш-ш… — Байсянь подается вперед, кладет палец на его губы, прерывая поток слов, а потом целует прямо так. Быстро, поверхностно, оставляя ощущение неудовлетворенности. — Я — твое отражение, но не ты. Во мне твоя кровь и твое сердце, но своя душа и свои мысли. Я — Изнанка. Как мы все. — Изнанка? — Бэкхену кажется, что он стоит на краю и от бездны его отделает лишь шаг. Слово. — Когда-нибудь я расскажу тебе, — Байсянь снова целует его и встает. — О мире, что существует дальше границ сна. О том, что смотреть в старинные зеркала не стоит. И о том, почему я хочу убить тебя, но так и не убью. О Чонде, Сеуле, Ёлли, Кае, Сухо и о тех, с кем вам еще предстоит столкнуться. — Байсянь! — Бэкхен взмывает с пола, слишком потрясенный для того, чтобы нормально соображать. — Даже не думай уходить сейчас! Но тот ускользает, рассыпается искорками света. И только звенит где-то на грани слышимости его смех. «Теперь ты будешь меня ждать». Бэкхен грязно ругается и стискивает кулаки, заставляя себя успокоиться. Мотает головой и ловит свое отражение в зеркале. Черные пряди взъерошены, под глазами темные круги. Бэкхен несколько секунд смотрит на себя, а потом кривит губы в усмешке и подбирает телефон. Ему нужно записаться в салон на покраску. Платиновый блонд ему точно пойдет.