***
Сначала он принимает ее поведение за робость, но потом он видит, как она общается с остальными. Это только его взгляда она избегает, она не смотрит на него, отдергивает руку, когда он случайно до нее дотрагивается. Наруто честно старается не обижаться, но время идёт, и, что бы он ни сделал, это не меняется. Наруто не дурак, ему не надо объяснять, он и так знает: Хината, милая, робкая, добрая Хината, такая же, как и все остальные. Она не видит дальше печати. И с каждым годом она все старается держаться дальше от него.***
— Черт! — Киба отряхивает воротник и морщится, снег падает за шиворот, пробирая до костей. После тепла чужого дома холод ощущается как-то по-особенному. Он еле успевает поймать Хинату, которая выбегает на холод следом за ним. — Киба! — кричит девушка и виснет на его руке. Она, раскрасневшаяся от выпитого, смеется и начинает ловить снежинки ртом. А Киба хмурится. Он совсем не против веселья, но Хината в последнее время пьет, не чувствуя меру. За Хинатой, накидывая куртку, выходит Наруто. — О, Наруто, — забывая обо всем, тянет Хината, и Киба закатывает глаза. Она только разве что не облизывает его. Он готов поклясться, что ещё чуть-чуть, и у неё потекут слюни. — О, Ками-сама! — завороженно выдыхает Хината. — Эта новая форма, Ками, Наруто, ты просто красавчик! И Наруто теряется, становится практически пунцовым. Киба не может сдержать улыбки. Он хочет спать, разморенный алкоголем и едой, но видеть смущенного Узумаки стоит того. — Кажется, она снова перепила, да? — резко спрашивает Наруто, и Киба кивает. Хината снова перебрала. И Кибе стыдно. Он знает, что Хината бы предпочла не возвращаться домой в таком виде. Киба бы позвал её к себе, но… Он и Тамаки только съехались, и он был на миссии всю неделю… А ему хотелось бы не только теплую постель… И, словно видя его замешательство, Наруто улыбается: — У меня всегда есть свободный диван. Она поспит на моей кровати, а завтра пойдет домой. Киба кивает. Наруто был хорошим другом, и Инузука мог совершенно спокойно доверить ему Хинату, тем более, что это был не первый раз. Хьюга уже не единожды оставалась отсыпаться у Узумаки, и пусть завтра она будет смущенной, но Киба точно будет знать, что Хината, немного перебравшая с алкоголем, не влипла в неприятности.***
В первые несколько раз это щекочущее чувство в самом низу живота Наруто принимает за нервозность и вину. Но теперь он знает — это предвкушение. Сладкое и невесомое, придающее особый вкус всему происходящему. А вот легкая тошнота — это вина, что он каждый раз старается отогнать. Он никогда не должен был делать этого. Тем более с Хинатой. Она этого не заслужила. Но это было сильней его. И, может, если бы тогда, давно, однажды она не перебрала, то, может, он бы никогда не сделал ничего подобного. — Хината, — осторожно привлекает внимание Наруто. Они прошли уже больше половины пути до его дома, и опыт показывал, что самое время для волшебных капель Джирайи. Наруто протягивает девушке флягу. — Что это? — её шатает, она держится за его темную куртку, стараясь не упасть. — Это от головной боли. Наруто проклинает себя в очередной раз, когда она доверчиво протягивает руку к фляге. Она не сомневается ни минуту в том, что он говорит. Она доверяет ему, и он пользуется этим последние два года. Первые раз все произошло случайно, и, видит Ками, там не было его вины. Он не виноват, что Хината тогда перебрала слишком много, не виноват, что было вынесено общее решение оставить её у него. Не виноват, в том, что она стянула платье и легла на его кровать только в нижнем белье. Нет. Там никогда не было места для его вины. Разве мог хоть кто-то поступить иначе? Она тогда была мертвецки пьяной. И практически голой, а ему было семнадцать. Он честно попытался укрыть ее, но она все сбрасывала и сбрасывала с себя одеяло, и это белье… Что он мог сделать? Что бы сделали на его месте? В первый раз все было не так плохо. Он остановился, не зашел слишком далеко. Но потом, потом он вспомнил о том, что ему рассказывал Джирайя. Вспомнил, чему его учил Какаши. И вдруг опыт разведки стал идеальным способом заставить Хинату забывать ночи. В первой она виновата сама, она ничего не помнила на утро. Она не помнила, с каким любопытством и страхом он стягивал с неё нижнее белье. Не помнила, как осторожно прикасался к ней там, где даже не мог допустить мысли, что может дотронуться. Во второй раз она выпила меньше. И ему показалось, что она что-то заподозрила, но это никак не помешало предложить ему переночевать у него. По-дружески. Потому что он понимал, что она не допустит, чтобы Хиаши увидел её такой. А добавить ей капли в стакан с водой оказалось совсем просто. Теперь же он просто всегда следил, чтобы на встречах, посиделках в кафе, праздниках её бокал никогда не был пуст. И, как бы сильно он ни ждал таких вечеров как этот, как бы сильно ни желал их, этот короткий миг полного и безоговорочного доверия, когда бутылка перекочевывала из рук в руки, когда она делала глоток, а потом ещё один, это были две минуты полных презрения к самому себе. Каждый раз в эти минуты он обещал, что они никогда не повторятся, и каждый раз он их жаждал. В свою квартиру он её практически уже заносил. Щелчок замка, привычная тяжесть ее тела, и вот они уже отделены от всего мира. Где-то там ее невозможная застенчивость и эта фобия встретиться с ним взглядом, с которой он все никак не мог примириться. Наверное, именно это было, почему он делал. Все изменились, но не Хината, словно не прошли годы с того момента, когда они были в Академии. Она все еще избегала его, сторонилась как прокаженного, и, как бы Наруто не пытался этого скрыть, отчего-то это ранило, а сейчас — после всего — сильнее, чем прежде. Сначала он всегда оставлял ее на диване — спальню следовало подготовить. Все должно было быть идеально. Наруто с дотошностью убирал все лишнее оттуда. Никакой грязной одежды, никаких разбросанных вещей, ничего, что бы могло ей не понравится, будь она в сознании. Покрывало, предварительно аккуратно сложенное, Узумаки оставил на стуле. Потом менял постельное белье. Оно всегда должно было быть чистым. Хината этого заслуживала. Она всегда была такой чистоплотной и педантичной, аккуратной. Он мог бы сделать это для нее. Если бы она это помнила, если бы она это видела — ей бы наверняка понравилось. Уже после того как Наруто убирал комнату, он шел вымыть руки. Это всегда помогало прочувствовать растущее предвкушение — сладкую истому внизу живота, которая вот-вот должна была заиграть сотней красок, выплеснуться в каждом его прикосновении. Она всегда казалась ему миниатюрной, ниже всех своих сверстников, она все равно иногда жаловалась на свой лишний вес. Нет, не ему, но он не был глухим, он слышал обрывки этих разговоров. «Я не могу съесть эти конфеты, ты же видишь мои бедра Сакура». Наруто видел ее бедра. И они были идеальны. Ее жалобы были беспочвенны. Она была идеального веса: Наруто всегда трепетал, когда поднимал ее на руки с дивана. Ее тяжесть на его руках была первым удовольствием, напитком для разогрева аппетита. И, когда он опускал девушку в мягкую постель, наступало время первого блюда. Он должен был ее раздеть. Наруто никуда не спешил. У него было время до самого утра. И он собирался удовлетворить себя полностью, наслаждаясь ее телом. — Я соскучился, — Наруто уткнулся в изгиб ее шеи, делая один глубокий вдох за другим. Она всегда пахла как-то по-особенному. Однажды он слышал, что аристократки принимали бочки с сотней различных аромамасел, чтобы добиться неповторимого запаха. Хината же пахла всегда превосходно, даже после долгих и изнурительных тренировок. Наруто откинулся назад, старательно рассматривая ее сегодняшнюю одежду. Даже после миссии она умудрялась выглядеть свежей и чистой. Единственное, что ему не нравилось, — так это распущенность ее формы. Она ей не шла, сидела как чужая. И поэтому он был просто обязан раздеть ее. Даже звук молнии от ее сапог был сексуальным. Наруто посмотрел на окно с плотно задернутыми шторами. Ему было жарко, но он не мог позволить себе рисковать. Хината всегда становилась громкой в процессе. Поэтому он лишь снял футболку, обтер ею свою шею и кинул на пол. Один сапог за другим, потом чулки. Они были вульгарны. И каждый миллиметр ее кожи, что он освобождал, снимая их, ускорял его пульс. С пуговицей на шортах он научился справляться совсем недавно, раньше он возился с ней слишком долго, но теперь все было легче простого. Когда он снимал ее широкий пояс, Узумаки уже не мог контролировать дрожь в пальцах. Как и всю ее форму, Наруто не любил утягивающие бинты. Они не могли скрыть ее грудь, но все равно пользовалась ими, не обращая внимания, что они могли ей навредить. Снимал он их с злостью, больше всего ворча на ее отца: он вообще не должен был отдавать Хинату в Академию. Она была рождена не для этого. Она была не шиноби. Она не подходила для всего этого. И, если бы он мог решать, он бы не позволил ей вообще приближаться к делам шиноби. Ее одежду Наруто никогда не бросал на пол, он всегда складывал ее на стул именно в той последовательности, с которой снимал. И каждый раз ему приходилось бороться с собой, чтобы не своровать ее трусики. Ему всегда хотелось, чтобы она очнулась, пришла в себя вот так: обнаженная и до боли беззащитная на его кровати. Чтобы она тогда сделала бы? Оттолкнула его? Закричала? Или там был какой-то шанс, что она бы приняла все так, как есть? Прикоснулась к его груди, притянула бы его для поцелуя? Но этого никогда не происходило, поэтому он покрывал ее лицо легкими поцелуями, нашептывая о том, насколько она была прекрасна. Наруто целовал ее с упоением. Лицо, шею, грудь, живот. Если бы Хината узнала, как он закидывал ее ноги себе на спину, как и где прикасался к ней губами, она бы умерла от стыда. Но прямо сейчас он пробовал ее на вкус, и она лишь тихо бессвязно бормотала, метаясь между явью и наркотическим сном. Она всегда была такой отзывчивой на прикосновения, такой податливой. Стоило только прикоснуться к ней, и она уже плавилась в его руках. Спешить было некуда, но Наруто стягивал штаны лихорадочно, путаясь и ругаясь. Поцелуи и ласки, прикосновения были только затравкой. После всегда шло самое интересное. То, за что она должна его когда-нибудь возненавидеть. Нежность, с которой он ласкал ее, трепет перед ее красотой, поклонение ее телу — все куда-то улетучивалось. Иногда Наруто размышлял над этим, обычно в очередной раз застигнутый своим нескончаемым одиночеством. Он видел что-то отчаянное в том, что выходило наружу. Он входил в нее одним сильным движением, и даже то, что она уже была мокрой и податливой, никогда ей не помогало. Она выгибалась, приподнимаясь с подушки, хныкала, и ее дрожащие ресницы становились мокрыми. И, вместо утешения, вместо того, чтобы успокоить ее, Наруто лишь становился злее. Ее волосы, те самые, что ему так сильно нравились, он, намотав на кулак, беспощадно тянул, заставляя закидывать голову назад. И тогда, она на краткий миг оживала. Она вцепилась в его плечи, поскуливая от боли, и Наруто не мог удержаться, он двигался сильно, размашисто с садистским удовольствием, покусывая ее грудь. Там, где еще минуту назад он оставлял легкие поцелуи, он кусал до крови, находя удовлетворение в каждом трепете ресниц. Страх, что она вот-вот откроет глаза, что боль окажется сильней токсина, еще сильнее разогревал его. Удовольствие, яркое и резкое, в очередной раз застигло его врасплох. Он искал именно его, и каждый раз оно становилось для него неожиданностью. — Хината? — позвал Наруто, отпуская ее волосы. Они рассыпались черным шелком по подушке, и он не мог удержаться: они всегда были такими мягкими на ощупь. И он продолжал нашептывать ее имя, снова нежно перебирая ее волосы: — Хината… Сигареты он хранил в под кроватью. Дурацкая привычка, которая пришла вместе с такими ночами. Дым помогал ему, заполнял комнату призрачной пеленой, делая все менее реальным. Он всегда курил прежде, чем продолжить. Испачканные спермой простыни, покрытые коркой крови следы его укусов на ее груди, ее судорожное сбитое дыхание. Наруто все тщательно запоминал: разговоров о помолвке Хинаты ходило все больше. Ни один хороший муж не отпустит жену выпить с лучшим другом. Ни один хороший муж не позволит остаться ей на ночь у другого мужчины. Он бы не позволил. Ему даже не приходилось использовать две руки, чтобы сложить печать теневого клонирования. И, пока два клона ласкали ее оставленную на кровати, Наруто шел в гостиную, к оставленному там пиджаку, доставал пузырек из правого кармана, и возвращался. Она уже снова плакала, тихо, всхлипывая совсем по-детски. Наруто, стряхнув пепел в подаренный кем-то давно подсвечник, сел на стул. Было что-то завораживающее в том, как хорошо они смотрелись вместе. Черное с белым. Его загорелые руки на ее бледной коже. — Давай! — его клон протянул руку требуя флакон. Наруто смотрел на собственное возбуждение отрешенно. Да, этот безумный блеск в глазах был лишь слабым отголоском его настоящего. Да, он был именно таким: нервным, дерганным и отчаянно нуждающимся в ней. И, если бы Хината была хоть раз другой, хоть не отводила своего испуганного взгляда, может, все было по-другому. Если бы она просто посмотрела на него по-другому, если бы дала хоть один шанс… Его клон четко знал, сколько было нужно токсина. Как бы он ни хотел, чтобы она узнала его секрет, этого было нельзя допустить. Четыре капли, тридцать секунд, и она была настоящей куклой, что бы он ни сделал бы с ней дальше, она не откроет глаза. Наруто не туша сигарету, кидает ее в подсвечник: клоны, копии его самого, движутся так, как он хочет, делают то, о чем он мечтал весь вечер, и он твердеет, слушая их судорожное дыхание. Она буквально зажата между тел, кожу покрывают новые и новые синяки, и Наруто не хочет сдерживаться. Он отталкивает одного из них прочь, игнорируя возмущенный возглас. Перед ним ее спина, словно чистое полотно, и он покрывает то укусами, то поцелуями. Тот, что клон, что трахает ее, ложится на спину, и Наруто помогает ему устроить Хинату поудобнее. Она, будучи послушной марионеткой в его руках, занимает именно ту позу, которую он хочет. Наруто заламывает ей руку назад, ему нужна опора, чтобы двигаться. Клон наблюдает за ним с улыбкой, он останавливается, находясь глубоко в Хинате, раздвигает ее ягодицы, и Наруто не может сдержать усмешку. Его сперма и ее смазка покрывают ее бедра, и будь он проклят, если это не красиво. Он помогает себе рукой, устраивает головку у уже занятого входа и осторожно толкается вперед. Она всегда чертовски тугая. И она всегда дергается, когда он входит в нее так. Поэтому клон под ней удерживает ее за плечо, а он продолжает входить, шипя от удовольствия. Клон издает стон, протяжный и полный сладкого наслаждения, и Наруто ему вторит. Они буквально рвут ее на части, но сейчас это не имеет значения. Она кукла между их телами, она лишь плоть. И у нее нет выбора, кроме как принять его всего. И Наруто ликует. Когда до рассвета остается полчаса, Наруто выползает из спальни, усаживается за небольшой кухонный стол и рассеивает клонов. Это похоже на наркотик. Удовольствие похоже на бушующий океан, волнами бьется внутри него, и Наруто тонет. Когда он открывает глаза, остается совсем мало времени. Он меняет окровавленные простыни, обмывает Хинату. Он снова порвал ее. И теперь вместо удовлетворение приходит гнев, он обещает быть ласковей в следующий раз, но он знает: вслед за ласками придет гнев. И как раздевал, он одевает ее. Это последний ритуал, последняя ласка на сегодня. А потом осторожно лечит ее, скрывая всякие следы сегодняшней ночи***
— Доброе утро! Хината замирает. Она так надеялась выскочить незамеченной. Она обещала себе, что это больше не повторится. Если отец узнает, сколько раз она соврала и осталась на ночь у Наруто, будет скандал. Но не только это пугает ее. Она должна уже повзрослеть, оставить все так, как есть, и двигаться дальше. Она должна перестать сужать весь свой мир вокруг Узумаки. — Доброе, — шепчет Хината, она поворачивается к Наруто, но не поднимает взгляда. Она сотню раз обещала себе не напиваться, но вот она снова здесь. И снова, вчера она перебрала. Стыд мешает ей поднять взгляд на Узумаки. Он наверняка ужасного мнения о ней. — Я там завтрак приготовил… — Прости за доставленные неудобства, Наруто-кун, — перебивает его Хината, она кланяется и наконец заставляет себя посмотреть на него. Он улыбается, так, как умеет только он, и Хината, вновь смущаясь, отводит взгляд. — Этого больше не повторится. Хинате на мгновение чудится запах сигарет, должно быть, вчера Шикамару помогал ей добраться до дома Наруто, и это бьет под дых. Последнее время она похоже на настоящее позорище. Ей стоит перестать держаться Узумаки, ей все равно не догнать его, а пользоваться его добротой… Нет, так нельзя… Она выскакивает за дверь, даже не попрощавшись. И Наруто со злости пинает стул. С Академии изменилось многое, кроме Хинаты. Она похоже на его идеальную мечту, за исключением того, что она даже боится взглянуть ему в глаза.