Снегири

Окс ложится в кровать, обнимая подушку и утыкаясь в неё носом, в попытках создать иллюзию нужности кому-то. Так, и только так. По-другому она не умела. А может, просто не хотела никого тревожить своим появлением в их жизни. Она думала, что не знала, что такое настоящие друзья, настоящая любовь. Каждый раз, в самокопаниях вспоминая всех людей, которые её предали, она забывала о человеке, которого любит она, и который ею дорожит, как зеницей ока. Так паршиво засыпать в соседней комнате с человеком, которого любишь больше жизни, но при этом, ему, вроде бы, на тебя плевать. Арсюша… Ему же плевать? Оксана думала, вжимаясь в кровать, о том, что никому не нужна в этом мире, о том, что когда её не станет, никому не будет до этого дела. «Как я хочу умереть… Хочу умереть…» — мысленно произносил её, почти задушенный, внутренний голос. — Хорошо, — явно раздалось над ухом. — Сука, — заорала девушка, как только поняла, что произошло и метнулась к выключателю, откидывая куда-то подушку. Крик, правда, получился хриплый и срывающийся. Свет залил комнату, и Оксанины, привыкшие уже к темноте глаза, яростно отказывались передавать в мозг хоть какую-то информацию. Ужасающая пустота и расплывчатые образы перед глазами. Именно, что образы: что-то прозрачно-коричневое, отходящее от кровати в темноту. Только сейчас до неё начало как-то доходить, что произошло. Голос… этот голос… такой шипящий, с нотками какого-то скрежета, не похожий и близко на человеческий. Что это такое было? — Мне сейчас, только что, ответила какая-то херь на тот факт, что я хочу умереть? Спасибо, — к глазам моментально подступили слёзы от, одновременно, непонимания происходящей ситуации и этого жуткого осознания, что это всё реально, — Очень прошу Вас, не надо со мной разговаривать, хорошо? Заранее спасибо, — сказала она почти в полный голос, чтобы её точно услышали. Хотя, наверное, это было зря, если учитывать, что отвечало оно, изначально, мыслям. Ну и ладно. — Оксь. Ты чего? — из темноты послышался голос. Вроде родной такой, но… А вдруг, это кто-то из них? Оксана среагировала моментально и отпрыгнула, всматриваясь в дверной проём. Там стояла какая-то фигура. Лицо… Вроде знакомое… Но как-будто бы в прошлой жизни где-то встречались. Зрение почти привыкло к свету, а фигура вышла из темноты. Светлые глаза, недлинные ресницы, тонкие яркие губы… — Оксан… #₽&-@! +'? Мир начал рушиться. Стены задви́гались, фигура поплыла в нескольких направлениях, становясь немного волнистой и прозрачной… Или даже нарисованной… — $^¢₽(#@"&-#; Окс в упор смотрела на говорящего, пытаясь осознать кто это или что это. Каждая эмоция на лице этого существа приобретала всё большую наигранность, казалось, коварство лилось из него ручьём. Фигура, будто пластиковая, говорила что-то, но способность понимать речь как будто кто-то отключил. Вата в голове, в глазах туман. Окс, всё также смотря в упор и не произнося ни слова, постепенно отходила назад. На всякий случай. Звуки изменились. Становились всё громче и громче, пока не начала болеть голова. Девушка пытается дотянуться до чего-либо потяжелее, чтобы хоть как-то смочь обороняться, но руки не слушаются. В попытках схватить светильник со стола, ужасно трясущимися, как она только сейчас поняла, руками, она разбила не только его, связла со стола всё, что только можно было. К удивлению Окси, лампа падает совсем беззвучно, и так же разлетаются по полу осколки. Время замерло. Слышно лишь шум, как из старого телевизора с огромным количеством помех. И звук этот лишь усиливается. Вдруг, кто-то заключил её в свои объятия. Оксане казалось, что она находится посреди штормящего моря, и корабль вот-вот перевернётся. Всё крутилось, расщеплялось на кусочки, плыли силуэты… или силуэт… К горлу подступила тошнота, а сердце колотилось, грозясь выпрыгнуть наружу. Мир потемнел на мгновение.

***

— Заяц, я здесь, я с тобой, — доносилось откуда-то из далека, сквозь шумы, — Я всегда буду с тобой, слышишь? Оксик, ты меня слышишь? Она слышала. Слышала и уже даже понимала, но сил не было, чтобы что-либо ответить. Собравшись, она всё же открыла глаза. Сквозь ресницы Тиса видела его лицо, по которому стекали слёзы. Её голова лежала у него на коленях, и Саша мягко поглаживал её по волосам, так нежно, как никогда этого не делал. Или ей просто казалось? Да и важно ли это уже? Не было ясной картинки действительности, только расплывчатый образ любимого человека. Цвета. Цвета такие красивые: яркие, насыщенные, даже слишком. Она пыталась Саше ответить на его мольбы, показать, что она тут, никуда не пропала, но вышло лишь хриплое бурчание заплетающегося языка. На улице завывала метель, плакала, кричала, но ничего не могла поделать. Видела всё происходящее, знала будущее. В кормушке за окном спряталось два красненьких снегиря. Сашин взгляд вдруг остановился на птичках, и губы его дрогнули в нервной улыбке. — Оксюнь, смотри какие снегирьки за окном, — по щеке вновь скатилась слеза, когда Тис тоже попыталась улыбнуться, хотя даже не видела их, — А помнишь нашу песню? Про снегирей? Давай вместе? Саша, Саша, посмотри, как красиво снегири… Зайка, поговори со мной, не молчи, пожалуйста… Мне страшно…

***

— Сень! — окликнул парня тонкий, милый голосок. — Я весь во внимании, — пытаясь убрать наплывающую на лицо улыбку, ответил Арс. Как же можно игнорировать это прекрасное создание? Особенно, когда это создание — твоя маленькая десятилетняя сестра, оставшаяся у тебя на попечании полностью. Он дал обещание маме, перед её смертью, что Окси никогда не останется одна. И Арсений старался изо всех сил. — Подойди, пожалуйста! Смотри-смотри! — Показывай, заяц, что ты там увидела? — он присел на корточки, чтобы видеть с того же ракурса, что и она. — Ну и почему я заяц? — обиделась малышка. — Я мальчик? — Ну почему мальчик сразу? Просто ты такая же милая, как и зайчики. Они мне очень нравятся. Что-то ты мне хотела показать, кажется? Или мне действительно только кажется? — Нееееет, — запротестовала девочка, — Снегири! Красивые такие! — Ничего себе, красивые очень! — А я песенку слышала недавно, — задумалась, вдруг, Оксана, — Про них. — Ух ты! Ну что, споёшь? Девчонка расплылась в улыбке и запела, параллельно кружась и пританцовывая: — Саша, Саша… — она приостановилась и мельком хитро глянула на брата. — Не, не так. Давай лучше так: Сеня, Сеня… — Посмотри, — почти шёпотом подсказал Арс, подметив заминку сестры. — Посмотри!!! Посмотри, как красиво снегири танцуют на веточках. Подумай о деточках, — она виновато опустила голову, — А дальше я совсем не помню… — Ладно, давай я, — он прочистил горло, и, кинув взгляд на гигантские облака прямо над ними, запел, — Сядь, покури, Саша… Сеня, конечно же, подумай. Мне тоже очень нравится эта песня, — он потрепал сестрёнку по голове, окончательно разворошив ей и так еле собранные косички. — А ещё, мне кажется, что нам пора домой. Ещё немного, и мы окажемся одним большим сугробом. Она отфыркнулась и посмотрела на него наигранно-обиженными глазами. Такими красивыми, серо-голубыми, огромными глазами. Начиналась метель, и падающие снежинки, искрившиеся всеми цветами радуги на чуть проблескивающем сквозь тучи солнце, отражались во взгляде этой малышки.

***

Завыли под окнами сирены скорой помощи. — Заяц, я люблю тебя, всё будет хорошо, — с улыбкой произнёс Саша, аккуратно снимая со своих колен Оксину голову. И успел как раз вовремя. В дверь позвонили. Окс была счастлива. Она точно знала, что брат не забыл её. И знала, что нужна в этом мире. И хотела снова увидеть снегирей и Сеню (так называть себя он позволял только ей, и никому больше). И она теперь знала, что у неё есть то, ради чего она просто обязана выбраться из всего этого кошмара. Не «теперь есть», а «всегда было». И она любила. Весь мир, себя, его, снег, снегирей. Но было поздно начинать любить. Скорая неслась по шоссе, разгоняя мирно едущие машины криками, воями, мольбами своей громогласной сирены. Казалось, перед ней и море разойдётся… Но только так казалось. — Прости, мам… Прости, пап… Я не смог, — прошептал Арсений, сидя рядом с сестрой в машине скорой помощи, заглушившей сирену.