Tell me why are we so blind to see That the ones we hurt are you and me? Coolio – Gangsta's Paradise
Дождь в тот день был, на удивление, теплый. Учитывая, что гроза рассекала небо яркими полосами, освещая поле боя на крыше Намимори. Единственное, о чем жалела Киоко – что не переоделась во что-то более удобное и практичное. Потому что отстирывать кровь со шмоток, обошедшихся Ганауку в половину зарплаты, кощунственно даже для нее. Рука нервно сжимала биту, в то время как взгляд зацепился за побежденного врага, лежащего на крыше с пробитой головой. Все, как и в тот раз, похоже. Но Киоко вообще не беспокоило происходящее в Намимори, как и школьники, которые наблюдали за боем. Она боялась лишь о том, что возвращаться из будущего будет некому. Теория о том, что убийство версии из прошлого повлечет за собой смерть и версии из будущего сомнительна, хоть и имеет шанс на существование. Это, скорее, феномен параллельной вселенной. Иначе бы я прошла по следам той Киоко, которая лишилась Ханы… Хм… Интересно, думала ли я-будущая об этом, когда пришла мне на замену? Тем не менее это уже не играло роли, как и испорченные кровью брюки. А говорят, что на красном следов крови не увидишь. Вероятно, не про такое количество следов говорили. И тем не менее умывать руки, молчаливо дожидаясь обратного возвращения, Киоко не хотела, у нее в запасе оставалось две минуты. Оторвав взгляд от Леви-а-Тана, она нервно выдохнула и перевела взгляд на босса Варии. Почему-то ее не покидало понимание, что она могла одолеть его, перебить их всех. Но в минувший визит девушка была ослеплена злостью, ее вырвали из боя, в то время как сейчас ее наполняли не обжигающие пламенем эмоции. А что-то холодное, удушающее. – Ты! – подняв биту в направлении Занзаса, Киоко оскалилась и крикнула: – Хоть пальцем тронешь Хану, я тебе жопу разорву! Что бы ни случилось, это только мои выборы. И все благодаря вашим действиям, – не менее раздраженно бросила она, обернувшись к Реборну. Когда ее затащило в прошлое сутки назад, Киоко была чересчур удивлена и взвинчена столь неожиданным поворотом. Поэтому не успела высказать все, что думала, хваталась лишь за мысль, что ее нужно отправить в Штаты чуть ли не в экстренном порядке. А дальше ей двух слов не дал вставить Рёхей, завалив вопросами в духе «какого черта у нее руки покрыты татуировками» и «что еще за марэ? Ты ввязалась во что-то плохое?». Верно, кольцо марэ не ускользнуло от глаз Реборна, однако о том, как Киоко заполучила артефакт, находящийся по всей логике вещей на хранении у семьи Джинглио Неро, она промолчала. Лишь закидала его предупреждениями, что у Ирие Шоичи нужно изъять имущество семьи Бовино. Но разговаривать о чем-то ином с ними было бесполезно. Минута… Минута времени, которая у нее оставалась, Киоко предпочла потратить на беседу лишь с той, кто поймет ее лучше всего. И при одном взгляде на Хану у девушки сердце сжалось. К счастью, каким-то образом события сложились так, что удалось избежать ее смерти. Но видя перед собой хрупкую школьницу, Киоко едва сдержала грусть и колючее чувство вины. Ведь им придется пройти через огромное количество дерьма, которое сломает их, вывернет наизнанку, заставит проявиться худшее, чтобы выжить. Нужно было попросить отступить, отказаться от амбиций и дать другим отдуваться. Однако подобные мысли вызвали у Киоко лишь горькую ухмылку. Ведь она-то уже не отступит, явно не после того, как проведет пять минут с человеком, который застрянет у нее в голове навязчивой идеей. – Хана, – окликнула она подругу, – расскажите ему о моей силе. Сейчас будущее могло быть и хуже… но оно должно быть лучше. Я молчала, и это привело далеко не… Он все равно заглянул на другую сторону. Наверное, сесть и поговорить это действительно хороший вариант… – Киоко… – И не бойся за себя, – скривившись от болезненного звона, девушка зажала ухо свободной рукой. – Во всяком случае… доверяй только себе. Перемещение, на удивление, штука довольно обыденная, чертова магия мира не рвала тело на части, хотя после путешествия подташнивало. У Киоко же добавлялась и жуткая головная боль, об этом она вспомнила лишь сейчас, вернувшись обратно. Перед глазами все плыло, зажмурившись, девушка рухнула на колени, и только по тому, что ладони встретились с сухим деревянным ламинатом, она поняла, что Конфликт колец вновь остался где-то далеко. И не менее волновало другое – она жива. Промокла до нитки, замерзла слегка, терпела головную боль, но все еще жива. Ее не убил Занзас. Но почему-то страх, что все окажется какой-то иллюзией, и стоит открыть глаза, как ее тело рассыплется в прах, оставался. Неуверенно открыв глаза и несколько секунд наблюдая, как с нее скатываются капли, девушка плотно сжала губы и сомкнула пальцы в кулаки. Мы пережили эти десять лет. Мы пережили их… То ли из-за использования пламени во время сражения, то ли из-за нахлынувших эмоций, Киоко позволила себе тихо засмеяться. Но звучало это безрадостно. Наоборот, с отчетливым горем. Кто бы мог подумать, что рубеж в десять лет окажется чем-то из ряда вон выходящим для двух молодых девушек. Но тем не менее удивляться пришлось другой вещи. Киоко ожидала, что за минувшие пять минут Бьякуран до чертиков запугает ее младшую копию, но подняв взгляд на парня, она бы сказала, что все произошло до наоборот. Парень смотрел на нее так, словно призрака увидел, стоял посреди комнаты с таким видом, словно вместо дождя девушка вымокла в крови. – Что за лицо? – нахмурилась Киоко и, опираясь о биту, поднялась с пола. – Или ты не ожидал, что вернусь что ли? С Бьякураном действительно было что-то не так, его словно накрыл озноб и он не спускал взгляд от девушки, однако не смотрел ей в глаза, смотрел ниже. Хотела бы Киоко сказать, что в мокрой одежде выглядела слишком горячо, но сложив два и два, пришла к довольно забавному выводу. Видимо, пользуясь тем, что Киоко-из-прошлого еще не развила свою ментальную способность, парень смог заглянуть в параллельный мир. Чего ради: попантоваться решил или с практической точки зрения – уже не важно. – Ожидал, что вернусь с пулей в груди? Прости, что разочаровала. Сарказм стал для него отрезвляющей пощечиной, благодаря которой Бьякуран сумел отделаться от липких воспоминаний из другого мира, подняв на Киоко до боли недружелюбный взгляд. Девушка встретила его с холодной надменностью, рефлекторно сжала рукоять биты еще крепче. От того, что парень поспешил спрятать искренний ужас за раздражением, у нее сильнее загорелась злость в груди. Без единого комментария дойдя до дивана и опустившись на него с таким видом, словно ему весь мир обязан, Бьякуран потупил взгляд. Киоко жестко усмехнулась его реакции, принявшись медленно ходить по кругу. – Ну, о чем говорили? Запугал меня или отыгрывал само очарование? Упрямое молчание в ответ выглядело непривычно. Ведь должна была прозвучать острота, шутка или тихий смех, однако Бьякуран словно и не хотел замечать ее присутствие. Нетипичное для него поведение озадачило Киоко, и даже остановившись напротив дивана, да буравя парня долгую минуту пристальным взглядом, она поняла лишь одно – наконец его накрыли эмоции, и к такому наплыву он явно не был готов. – Что ты видел? Прищурившись и медленно выдохнув, Бьякуран вдруг тихо засмеялся. – Что я видел? – переспросил он, подняв на собеседницу смеющийся взгляд. – Я видел тебя… Подумал, интересно, сработает ли моя сила, если воспользуюсь ею рядом с тобой из прошлого. И она сработала… урывками. Ты уже излучала эту странную мощь. И я увидел ближайшие события этого временного периода. – Почему ты начал расстрел Блэк Спелл? – М-м, это вариация. На мой взгляд, самая веселая, – нервно усмехнулся парень. – В этой вариации шло все примерно также, как и в нашей реальности, только ты приехала учиться в Штаты для поступления в университет, и ты не была хранителем Вонголы. Ты обучалась у Ганаука, и я смог переманить тебя к себе ой как не скоро. – Мы также были любовниками? – Удивишься – нет. Не так сразу, как стали в этой реальности. Ты не была, скажем так… привязана ко мне, либо очень хорошо это скрывала, но ключевой момент, отличающий нашу реальность – ты бежала от меня одна. Где-то пропадала, потом вернулась в Вонголу… а точнее тебя насильно туда вернули. – Кто? – Твой брат. Кто бы сомневался. – Но, как я понял, ты вернулась не для того, чтобы спастись от меня или из чувства… долга, солидарности. Ты узнала, что твою лучшую подругу убил Занзас, и знаешь, почему? Потому что он узнал, что она убила его отца. Забавно, не находишь? – наигранно повеселел Бьякуран. – А добивающим фактором стало то, что она помогла тебе скрыться и вроде как отказалась сдавать твое местоположение. То есть все дело в Тимотео?.. Но почему в этой реальности Занзас не знает об истинных причинах смерти Девятого? Я даже не удивлена, что Хана как-то его грохнула своей силой, уже догадывалась об этом. Но почему Занзас сейчас-то… не то чтобы я была против, наоборот, конечно… – Я не о том спросила. Что с… – Знаешь, как умер Бовино Ламбо? – лицо Бьякурана окрасила кривая улыбка, глумливая, едва скрывающая вырывающиеся наружу ядовитые эмоции. – Его убила ты. – Чего? – Думаешь, все так удачно сложилось? Погибает хранитель Грозы, но вот появляешься ты, идеальная ему замена? Нет, ха-х… Не-ет, Киоко-чан, ты куда более решительная, чем думаешь. В параллельной вселенной Савада Тсунаеши так и не сделал предложение твоей подруге, она была всего лишь его подружкой, поэтому никого ее смерть не опечалила так, как могла бы в этом мире. Услышанное заставило девушку растеряться, в недоумении уставиться на собеседника. – Ты не знала, что тебя призовут, однако ты знала, что в миссии по уничтожению штаб-квартиры Мильфиоре будет принимать участие Вария. Я хотел тебя убить, да… но куда сильнее я хотел уничтожить Вонголу. И договорился с тобой: ты слила информацию, что Тсунаеши планировал похитить… или спасти, тут сама выбирай… спасти Юни. А я пообещал помочь тебе убить Занзаса, отомстить за смерть единственного, как ты тогда говорила, человека, который тебе был дорог. Нц, – раздраженно цокнул языком парень, нервно выдохнув и передернув плечами. – Единственного дорогого человека… эти слова меня обидели. Ведь, будь ты неладна, даже там я… Любил меня? А сказать до сих пор не можешь? От понимания того, что Бьякурану не хватает смелости, чтобы переступить через гордость, и признать существование своих чувств, Киоко уже не просто злость взяла. По телу пробежали искры, костяшки на пальцах побелели от силы, с которой она сжала рукоять биты. С трудом удерживаясь от того, чтобы не взорваться в эмоциях и криках, девушка медленно приблизилась к парню. Их разделял лишь журнальный столик. – Значит, я продала Вонголу ради Ханы? – Глупый поступок – так рисковать ради мертвого человека. И сама, ослепленная местью, в итоге оказалась убитой… – задрав подбородок и с вызовом бросив на Киоко жгучий взгляд, Бьякуран стал выглядеть так, словно едва сдерживался от того, чтобы не наброситься на собеседницу. – Я ненавижу тебя. Во всех мирах ты от меня отворачиваешься. Ты, кем бы ты ни была. Почему ты постоянно мне лжешь? – Почему? – ступив одной ногой на журнальный столик и подавшись вперед, Киоко протянула биту и, подперев ее под подбородок собеседника, не позволила ему отвернуться. – Ты стрелял в меня. Ты убить меня хотел. Ты, блять, ебанный мессия с разбитым на параллельные миры сознанием. А в чем я провинилась? – Ты отняла у меня силу, – с не меньшим напряжением зашипел Бьякуран, схватившись за биту и показательно воспламенив кольцо Неба. – Не зли меня, Киоко. – О-о, я отняла у мальчика силу… Всего-то затянула клапан, а не отняла, – защебетала девушка, показательно надув губки. – А знаешь, что сделал ты? Ты, блять, разрушил мою жизнь! Пустив по металлу биты пламя Грозы и с ощутимой болью для Бьякурана выдернув ее из его руки, Киоко с раздраженным, каким-то звериным воплем разбила ею журнальный столик. Выбирать не пришлось: пострадала бы либо мебель, либо голова парня. И как бы сильно девушка не желала обрушить весь свой гнев на него, она сдержалась. Опять сдержалась, думая о последствиях. И это взбесило ее лишь сильнее, вынудив с диким ревом метнуть биту в стену. – Хочешь, чтобы я на коленях ползала и вымаливала прощение у тебя?! – сорвалась Киоко. – Ну так прости! Прости за то, что я, жалкий человек, который не может видеть все параллельные вариации развития событий, боялась того, что ты превратишь и этот мир в руины! Прости, ведь еще я боялась и того, что ты убьешь меня! И ты подтвердил мой страх, ты действительно хотел убить меня! Для тебя, красивого такого сверхсущества, это ведь мелочи, да? Какие-то устои морали, чужие эмоции, переживания, забота о ком-то. Все чувства, которые я к тебе испытывала, мое желание сохранить тебя таким, какой ты есть… на самом деле… потому что я знала, что тот человек, который сидит передо мной сейчас, меня возненавидит! Потому что я понимаю тебя, твою злость! И именно поэтому я боялась. Боялась, что злость в тебе будет играть выше… всего остального. Эгоистично? Да, определенно. Желание выжить оно такое, оно эгоистичное! Покачав головой и отвернувшись, чтобы перевести дух и прикусить язык, дабы удержать рвущийся шквал слов наружу, Киоко также с трудом подавила и слезы. Заталкивала все внутрь, обратно, словно в чемодан, из которого упрямо выскакивала одежда. – Так бежала бы одна, – мрачно пробормотал Бьякуран, недовольно фыркнув. – Думаешь, тебе одной было тяжело? Думаешь, так приятно было стерпеть все то, что свалилось на меня разом? Уж думала Киоко, парню хватит ума промолчать хотя бы, но его слова вынудили ее не просто опешить. Это оказалось сродни тому, чтобы получить удар в затылок и потерять на мгновение сознание. До боли впиваясь ногтями в ладонь, дрожа от нервного и физического напряжения, Киоко позволила пламени сорваться с плеч, отчего в комнате замигал свет. Она открыла рот, хотела что-то сказать, но ни одно слово не передало бы всю гамму эмоций, что она испытала. Девушка буквально задыхалась, а от холодной мокрой одежды, облепившей тело, становилось еще холоднее. – Сколько тебе было плохо? День или два? – сумев выдавить из себя колючие вопросы, Киоко отошла подальше к стене, которая стала для ней опорой. Ноги ее уже не держали. – Допустим, еще посокрушался пару месяцев после моего побега. А дальше что? Как ты страдал, м-м? Трахал Айрис, да заедал горе зефиром? Играл в войнушку, тратил деньги направо и налево. Это твое страдание? – А твое? Жила себе мирно с моим самым близким человеком, играя в дружную идеальную семью? – Пха-х! – у девушки непроизвольно вырвался истеричный хохот. – Да! Да, знаешь, это было так весело! Рассказать тебе про то, как классно быть беременной в бегах? Что помимо паранойи, вечного страха за свою жизнь, у тебя, блять, еще и организм просто разваливается! Я… я просто не понимаю, вы… я вообще говорю про мужчин в целом, вы, блять, думаете, что беременность это так классно, вау, ничего такого, да?! Только пострадать во время родов… Что у вас в башке, я не понимаю?! Хотя, знаешь, нет… не все мужчины ебанные бляди, есть и хорошие. Да, мне очень повезло, что со мной был Кикё, потому что я бы свихнулась! Если бы не дошла до ручки во время беременности, то оставила бы ребенка в больнице! И не факт, что после этого бы не утопилась в ближайшей канаве! Нужно было остановиться, закрыть рот, но вместе со слезами изнутри рвался и обжигающий глотку крик. И его уже так просто невозможно было удержать. – Дружная счастливая семья? Я хотела бы… Но о ребенке заботился в основном Кикё, не я! Я делала все, чтобы не возвращаться домой! Все, чтобы не видеть… не видеть своего сына, потому что чем взрослее он становился, тем сильнее напоминал тебя. Я даже в помощницы егеря записалась, оправдывая это дополнительным заработком, но на самом деле я просто хотела убежать… просто убежать от этой ебанной жизни. Возвращалась домой на едва едущей машине в ночь, в туман, и каждый раз думала «может, сегодня?» Может, блять, сегодня эта сраная груда ведра сломается, и я съеду не туда?.. С раздражением утерев слезы, Киоко шумно выдохнула, почувствовав на кратким миг небольшое облегчение в груди. Мышцы шеи слегка расслабились. Но в общем лучше не стало. – Страдал ты, блять, сердце я тебе разбила… Ты был мне нужен. – Обессиленно пробормотала девушка, с надменностью глянув на молчаливого слушателя. – Пф. Хочешь убить меня? Да только одолжение сделаешь. Уж лучше сдохнуть, чем понимать, что ты… Хотя, не важно. Ведь самое забавное, что умирать-то я не хочу, никогда не хотела. Но я устала… Так что… я завтра позвоню Кикё и скажу ему привезти ребенка. Кхм… Познакомишься с сыном хоть… А дальше делай, что хочешь. Продолжай войну с Вонголой, либо иди с ними на примирение – посрать. Только знай: теперь за все твои поступки будет расплачиваться и наш сын. Я защищу его… насколько меня хватит. Я ж, блять, не суперчеловек в отличие от некоторых… План, который Киоко хотела реализовать, порушился на финальной стадии. Она не то что Бьякурана, себя уже не могла убедить в необходимости сражаться за светлое будущее. Так что, оставив разговор на печальной ноте, она проследовала в спальню, намереваясь лишь упасть и забыться сном. Ну или хотя бы согреться под одеялом. Мокрая одежда полетела на пол. Удивительно, что отделение в шкафу с ее одеждой не пустовало, все осталось на местах. Наверное, не из сентиментальности, а потому что великому боссу Мильфиоре просто некогда разбираться в своих шмотках. Так что, зарывшись под одеяла, терпя жгущие холодом простыни, девушка и расслабиться толком не сумела, навязчиво думая не только о минувшем разговоре, но и с отвращением понимая, что, вполне вероятно, эта кровать повидала куда больше голых женских задниц, чем хотелось. Хотя, не исключаю, что мужских тоже. А самое обидное и отвратительное, что даже испытывая самую жгучую злость и обиду, она все равно хотела, чтобы парень пришел к ней, лег рядом и произнес банальное «прости». Хоть и не смогла бы забыть всего этого, возможно, даже простить бы не смогла, но в меру своей слабости и отчаяния дала бы второй шанс. Киоко понимала, что на своих плечах собственную жизнь уже вряд ли вынесет, во всяком случае, в ближайшее время. Теплое большое одеяло согревало, что позволило отпустить напряжение. После слез, от которых промокла подушка, стало немного легче в груди, да и в голове – словно кто-то снял с висков стальные тиски. Из гостиной не доносилось ни звука. Удивительно, учитывая, что прошло полчаса, если не больше. И в своей тщетной жалкой надежде Киоко так и заснула одна, провалившись в беспамятство. Ей ничего не снилось, хотя сквозь дрему она слышала звон своего телефона, доносящийся из соседней комнаты. Но было уже все равно, и с таким настроем девушка провалялась до позднего утра, проснувшись с тяжелой головой и опухшим лицом. Плакать на ночь очень плохая идея… – подумала она, растерев глаза, а когда глянула на руки, чуть ли не взвыла от отчаяния. – Так я еще, блять, и панда!.. Какой бы водостойкой тушь ни была, ливня и истерики косметика не выдержала. Это, конечно, плохо для ее кожи, однако вчерашнему представлению наверняка добавило бонусных очков. В гостиной по-прежнему стояла тишина, либо Бьякуран там передвигался с такой аккуратностью, словно боялся, что любой шорох спровоцирует Киоко в истерике пробить стену пламенем Грозы. В какой-то степени это могло быть правдой. Но ей также не хотелось привлекать лишнее внимание, поэтому она чуть ли не на цыпочках прокралась в ванную, будто перебегая через минное поле во вражеский лагерь. Холодный душ помог прийти в себя. Водные процедуры Киоко себе позволила подольше, во многом для того, чтобы оттянуть неизбежную встречу после вчерашней истерики. Но как только она закрыла кран, за исчезнувшим шумом воды услышала доносящиеся из гостиной голоса. Приглушенный звукоизоляцией детский короткий смешок, от звука которого у нее по спине пробежали мурашки и чуть сердце не остановилось. Кикё… ты… На долгий миг позабыв, как дышать, девушка едва нашла в себе силы банально втянуть воздух. Не упасть на одеревеневших ногах. Так вот что это был за звонок посреди ночи… Сука, он ответил на телефон и… блять, вот почему я не хотела, чтобы ты с ним говорил, Кикё! Потому что Киоко знала – стоит парню услышать голос Бьякурана, позволить его словам проникнуть тонкими иглами в сознание, как он станет безоружным против его влияния. От накатившего страха девушку защищала лишь мысль, что если бы Бьякуран планировал выманить хранителя Облака и украсть сына, он бы убил ее во сне. Или бы велел Кикё привезти Алана туда, где бы она не смогла их отыскать. Но план с убийством во время сна куда более действенен. Злость. Нет. Разочарование. Ожидаемое разочарование. Разве стоило удивляться, что между ней и Бьякураном Кикё выберет не ее? Это уже не столько раздражение вызывало, сколько усиливало усталость. Эффект бодрящего холодного душа будто сошел на нет. Ладно… Надо уже принять свое поражение, перестать дрыгать ножками в жалких попытках. Смешно… Смешно до того, что ее тошнило от собственной беспомощности. Без поддержки, чужой помощи она бы ничего не смогла, и эта мысль вгоняла в непонятное состояние подавленной агрессии, что дымилась подобно затухающим углям. В гостиную Киоко прошла медленным шагом, но прятаться и красться посчитала излишним. Увиденная картина ничуть ее не обрадовала, но и не испугала, не опечалила, вызвала ровным счетом ничего, разве что легкий отголосок печали при виде Бьякурана, держащего на коленях сына. Ни спокойное поведение Алана, ни оборвавшийся диалог двух парней, ни пристальный взгляд босса Мильфиоре оставили Киоко без реакции. Разве что спасибо, что осколки додумались убрать, прежде чем ребенка сюда приводить. Но кое-что все-таки заставило душу девушки надорваться от боли. Ей хватило лишь пересечься взглядом с Кикё, чтобы взбеситься, вспыхнуть изнутри подобно спичке. Они оба пытались спрятать эмоции, и его отчаянный блеск во взгляде, как и моливший простить его, едва не вскружил Киоко голову. Подойдя к свободному креслу и постояв мгновение, с трудом пересиливая желание влепить хранителю Облака как минимум пощечину, она до боли сжала кулаки и села. Ситуация, где малейшая искра злости могла обратить квартиру в поле боя. И единственное, что всех троих сдерживало от поспешных действий, был маленький мальчик, который беззаботно игрался с игрушкой, сидя на коленях у отца. – Что ж… наверное, мне теперь стоит выслушать вас, – прервал напряженную тишину Бьякуран, метнув красноречивый взгляд в Киоко. – Но не обещаю, что мы с Вонголой возьмемся за руки и настанет мир во всем мире. – Мир во всем мире… в жопу мир во всем мире, – жестко отмахнулась девушка, заставив собеседника в недоумении изогнуть брови. – Ты меня не понял. Мне не интересно, станешь ты единственным победителем или нет. Меня волнует лишь тот факт, что одного единственного победителя куда проще столкнуть с пьедестала. Одного человека куда проще ненавидеть, одного человека куда проще победить вновь… против одного человека куда легче объединиться. В то время как против двух воевать уже будет куда сложнее.***
Порадоваться бы возвращению в теплую Италию, да только в особняке царила столь холодная атмосфера, что душу рвало на части. Вонгола возвращалась из Штатов не только без победы в руках, но и без каких-либо весомых результатов. Максимум, что им удалось сделать, это погромить несколько ночных клубов, да доки, стоимость товара в которых наверняка возместят страховые компании. Признаться, Хана не знала, чего Тсунаеши ожидал с таким подходом. Едва они приехали, проведя путь в угнетающем молчании, как парень заперся у себя в кабинете и уже несколько часов не покидал его. Более в доме никого не было, помимо прислуги и охраны. Девушку же за порог не могли выставить, ведь она жила здесь. Поэтому и оставалась единственной, кто имел возможность поговорить с боссом Вонголы. Хранителей ведь он тоже отослал прочь. И не знаешь, что делать-то. Злиться, вероятно. Потому что Хана печенкой чувствовала, что в провале операции Тсунаеши отчасти винит ее. Из-за того, что бросила его почти на месяц, потому что пыталась остановить, не разделяла взглядов из-за столь кардинального подхода к ситуации. Ну и про Занзаса даже можно не упоминать. И это раздражало сильнее всего, словно бы парень намеренно толкал их навстречу друг другу. И, конечно, не меньше его задело появление Киоко. Честно признать, Хана никак не ожидала, что ее подруга появится в Штатах. Полагала, будет бежать прочь без оглядки, во всяком случае, у нее сложилось такое впечатление от встречи на Аляске. Так или иначе, это хорошо, что она появилась. Даже если это и эгоистично с ее стороны, девушке уже было все равно, она искренне надеялась, что ей не придется одной вытаскивать обе семьи из жопы, в которой они погрязли. Но вот действительно ли Киоко захочет останавливать войну? И даже если захочет, станет ли? Конечно, при всем уважении к нашей дружбе… когда речь заходит о своих детях, выводы как-то напрашиваются сами за себя. И это злило. Отмахнувшись от неприятных мыслей, Хана направилась на второй этаж, чтобы погрузиться в не менее приятный разговор. Тсунаеши вот уже пару часов не вылезал из кабинета, сидел там тише воды ниже травы, и подобное затишье сильнее пугало, чем облегчало душу. Но порхать заботливой феей подле парня Хана не собиралась, она без стука открыла дверь и на мгновение застыла на пороге кабинета, в котором царил полумрак, разгоняемый напольным торшером. Тсунаеши никак не отреагировал на появление жены, сидел в кресле, фактически утопал в нем, продолжая лениво прокручивать в руке пустой стакан, стоящий на столе рядом с бутылкой виски. Бесцельный потухший взгляд был устремлен куда-то на стену. Мрачная темная копия молодого Савады Тсунаеши. Ни капли жизни и радости в глазах, лишь тень и печаль на лице. Человек, которого сломал жестокий мир, у которого перебрали каждую косточку, словно желая воссоздать заново. И воссоздали. Явили на свет ожесточенного горем потерь и тягот молодого босса Вонголы. Закрыв дверь и бесцеремонно взяв с барного столика пустой стакан, Хана налила себе немного виски из открытой бутылки, что стояла рядом с Тсунаеши, прежде чем сесть на пустующий у стены диван. Вкус алкоголя обжёг горло, но показался не таким будоражащим, каким его помнила девушка. – Что я делаю не так? – потерянным голосом произнес Тсунаеши. – Почему от меня все отворачиваются? – Даже не знаю, – не без мрачного сарказма отозвалась Хана, пригубив напиток и тяжко вздохнув. – Тсуна, ты начал… точнее, ты не останавливался, когда была возможность. Вот тебе и ответ. – Думаешь, если бы я спустил Бьякурану с рук то, что он сделал с Ямамото и Скуало, было бы лучше? – нахмурился парень, мрачно глянув на собеседницу исподлобья. – Один раз я ничего не сделал и потерял хранителя. – Верно. А если бы что-то сделал, то мог бы развязать конфликт с Джинглио Неро. И пострадало бы куда больше людей. Теперь я это понимаю… будь оно неладно. – Но ты сама хотела, чтобы мы что-то сделали. – Да, хотела, – скривилась Хана, прекрасно помня, вплоть до мелочей, свои мысли и чувства, сколь ярко в ней горело желание справедливости. И сколь ошибочным, жестоким оно казалось теперь. – Но то, что мы хотим, может быть благом для одного и катастрофой для всех. Мне надоело, что ты рушишь все вокруг себя в надежде, будто это поможет!.. поможет тебе облегчить душу. Они отчаянно пытались держать эмоции на поводке, чтобы не развести скандал, в котором не нуждались. Однако по интонации, по взглядам и мимике прекрасно было понятно, что творилось у них на душе. Каждый едва сдерживал подступающую к горлу злость. – Значит, вот кого ты во мне видишь? Эгоистичного капризного ребенка, который просто хочет внимания? – вопрос прозвучал с откровенной претензией. – А во мне ты кого видишь? – ощетинилась Хана, дерзко глянув на парня. – Свою мать, которая должна говорить, что ее сынок самый-самый, и его не понимает весь мир? Что он золотко? – Мне была нужна поддержка, Хана, – злобно процедил сквозь зубы Тсунаеши. – А мне – нет?! – И поэтому ты решила искать ее у Занзса? Не в бровь, а в глаз. Так сразу и не придумаешь, что ответить, какое разумное оправдание выбросить. Хотя, оправданий своему поступку Хана и не пыталась искать. Откинувшись на спинку дивана и одним махом допив остатки виски, позволила алкоголю сжечь не только гортань, но и вспыхнувшую злость. Вновь повисла тишина. Удручающая, что аж вновь захотелось выпить. Подойдя к столу и налив себе виски, девушка поднесла стакан к губам. – Ты его любишь? – Пф!.. Кхе-кхе! От тихого, заданного с отчаянием и чуть ли не искренней верой вопроса, Хана не просто подавилась, алкоголь ударил в нос, отчего она зашлась в судорожном кашле, если не умирающем крике. В глаза ударили слезы, в носу жутко защипало, легкие так вообще разодрало от капель виски. Если Тсунаеши хотел убить ее, то выбрал довольно странный способ. Лишь успокоив организм, да продолжая прочищать горло, Хана обратила на парня откровенно растерянный, если не злобный взгляд. – Кхе! – постучав по груди, девушка подхватила стакан и, поставив его на подлокотник, села на диван. – Ты не путай теплое с мягким. Я его люблю также, как помидоры или чертову жару. Я ненавижу его. Видимо, ее попытка принудительного суицида слегка выбила Тсунаеши из колеи, отогнав злость и оставив лишь растерянность. – Тогда почему?.. Почему ты… – А ты – почему? – недовольно прервала она его бормотание. – Раз знал обо всем до свадьбы, то зачем женился? Теперь настал его черед погрузиться в долгое молчание. И с каждой секундой он становился все более подавленным, отчаяние переполняло его взгляд, и словно под его гнетом Тсунаеши чуть подался вперед и оперся о колени. – Потому что, не выпади то кольцо у меня из кармана, может, я никогда бы и не решился. Я любил тебя… нет. Я все еще люблю тебя, и ты не представляешь, насколько. Я боюсь лишиться тебя. Всегда боялся. Боялся, что ты откажешь выходить за меня, поэтому думал, что лучше уж пусть все будет так, как есть. Лучше довольствоваться тем, что ты просто есть рядом, а не вспугнуть тебя, потерять окончательно… Сомкнув пальцы, парень принялся нервно перебирать их. Его взгляд бесцельно скользил по полу, пока на губах вдруг не появилась грустная улыбка. – Я жалок, да? Знал, что ты мне изменяешь. Понимал, что сам фактически и подтолкнул к этому своим поведением. Что тогда, что сейчас. И я готов закрывать на это глаза, делать все, но лишь бы не потерять тебя. Хотя забавно выходит… что бы я ни делал, Занзас в любом случае отнимает тебя у меня. Не сразу Хана сообразила, что подразумевал под своими словами Тсунаеши, пока не вспомнила о том, в сколь наркоманском мире жила. Вариации. В одной из вариаций Занзас убил ее, вполне вероятно, на Аляске, когда она осталась дожидаться Варию, позволяя Киоко убежать прочь. Девушка и не знала, что сказать дальше. Вопрос пришел на ум сам собой, и сколь бы пугающим ни казался, он с легкостью слетел с языка: – Хочешь развестись? – А ты? Помолчав, Хана с уверенностью и спокойствием ответила: – Нет. Ты мне не поверишь, но я тоже все еще люблю тебя. Я все еще хочу идти с тобой рука об руку, но последнее время ты отчаянно отмахиваешься от моей руки, Тсуна, – поднеся ближе стакан с виски, девушка задумчиво покрутила его в руке. – И я ненавижу себя за то, что пытаюсь найти другую руку, которая помогла бы мне не провалиться в бездну отчаяния. Я так больше не могу, Тсуна, – отставив стакан, она обратила взгляд на собеседника. – Ты не только Вонголу, своих близких и друзей затащил в затяжную войну с Мильфиоре. Ты распугал половину наших союзников. – Мне плевать, если все от меня отвернутся. Если мои близкие будут в безопасности, это того стоит. Я готов стать центром всеобщей ненависти, раз такова цена. – Пф… как эгоистично. – Но я делаю это ради вас! – с долей удивления и возмущения воскликнул парень, аж выпрямившись и дерзко глянув на девушку. – Нет, ради себя. Ты хочешь быть героем, ты винишь себя за то, что когда-то случилось с Киоко, что произошло с Шимон, что из-за мягкотелости девятое поколение вертело нами. Ты был слаб, а теперь ты стал сильным. Но ничего не изменилось… в том плане, что сила приумножила то, что спрятано в тебе, сила всегда приумножает то, что спрятано в людях, и это не только сильные и слабые стороны, но и страхи. Страхи, Тсуна. Мы готовы делать то, что нам ненавистно, за что мы будем винить себя, но только бы оказаться от своих страхов подальше, не признавать их наличие… Нам страшнее признать ошибки, и тот факт, что столько времени мы пустили коту под хвост из-за страхов… чем если бы признать свою неправоту, признать, что мы что-то делаем не так, и, наконец, начать с чистого листа. – И что это должно значить? – Если бы был способ остановить войну, ты бы прибег к нему? Нахмурившись и откинувшись на спинку кресла, Тсунаеши отвернулся к темному пейзажу за окном, встретив взглядом лишь свое печальное отражение. – Не знаю. Я не готов простить Мильфиоре тех, кого они отняли у меня. – Зато, как я вижу, готов к тому, что отнимут еще больше? Он хотел что-то сказать, не исключено, что бросить остроту, но слова Ханы, похоже, наконец, долетели до его сознания болезненной правдой. По факту любая война строится на том, что мы не готовы прощать потери, но позволяем врагу отнять еще больше. Конечно, если сдаться, никто не обещает, что у тебя что-то останется. Но когда появляется возможность заключить перемирие, все отказываются от нее из-за своей гордости и амбиций. А возвращаются к идее пожать друг другу руки лишь в тот момент, когда ничего не остается за душой. Ни у тех, ни у других. Тяжко вздохнув, Хана поднялась с места и подошла к парню, опустившись перед ним на колени и взяв за руки. Его пальцы по-прежнему были теплыми, а ладони – мягкими. И от мысли, что в конечном итоге война может отнять у нее Тсунаеши, девушка поняла одну горькую вещь – в таком случае уже она не остановится. Она поведет за собой Вонголу и заставит всех сражаться до последней капли крови. И все ее слова и мысли о прекращении вражды превратятся в пустой звук. А ведь его действительно могли убить. Когда меня не было рядом… когда я убежала, устав от всего… На душе словно повис тяжелый камень. Глаза неприятно защипало. – Прости за то, что бросила тебя, оставила в столь важный момент, – прошептала Хана. – Отчасти это и моя вина, что ты стал таким… ведь именно я подсказывала тебе, что и как делать. Я давно разочаровала тебя, как возлюбленная, потому что… потому что и мое сердце оказалось… не стерпело всего, сдалось, разбилось от понимания, куда я толкала тебя все эти годы ради вещей, которые сейчас кажутся… нет, они все еще кажутся мне важными. Но если это еще ладно, но как твоя жена я, похоже, действительно облажалась. Оставила тебя в трудный час. Не знаю даже, простительно ли это… Честно говоря, она даже не знала, что еще сказать. В действительности ли она испытывала чувство вины, или уже на подсознательном уровне анализировала ситуацию, подбирая нужные слова. Да только вне зависимости от подтекста сердце будто ножом терзали, грудь сдавливало невидимой рукой. Аккуратно высвободив свои руки, Тсунаеши обхватил лицо девушки и подался вперед, уткнувшись своим лбом в ее лоб. Его теплое шумное дыхание обожгло кожу, скользнуло по губам. – Прости… но я не готов забыть то, что ты сделала. Его шепот жег серьезностью тона. Отстранившись, парень заставил Хану обратить на себя взгляд, продолжая держать ее лицо в своих руках. Глаза, полные тяжелого чувства, болезненной любви и обиды, смотрели на нее с той решительностью, которую девушка видела у Тсунаеши в момент, когда он намеревался превратить Чикаго в пылающий ад. – Ты сбежала от семьи, сбежала от меня, когда я мог рассчитывать только на тебя, – тихо продолжил парень. – Что позволила другому мужчине касаться себя. Даже если тебе было плохо, даже если я отталкивал тебя от себя. Забыть я этого не смогу. Но я прощу тебя. И готов прощать раз за разом… только не уходи от меня, не оставляй в этом безумии. Проиграю я или выиграю, но я тоже… тоже хочу сделать это с тобой рука об руку, хочу идти с тобой до конца. Каждое его слово становилось все тяжелее от груза боли, которая жгла язык, жгла его душу. И единственное спасение потушить пожар агонии парень нашел в губах своей супруги. Целуя ее без страсти, без пышущих эмоций, он словно давал себе передышку, позволяя забыться об окружающих проблемах. Хана чувствовала это, как парень цепляется за нее, словно утопающий за спасательный круг посреди огромного бушующего океана. Может – спасется, а, возможно, и пойдет ко дну. Но она для него – надежда. – Даже если придется пожертвовать всем, я принесу победу к твоим ногам, – разорвав поцелуй, прошептал ей в губы Тсунаеши. – Никакой другой вариант, кроме победы, меня не устроит. Со звуком звенящей пустоты обрывается надежда сделать шаг назад. Смирение, сопровождаемое горькой болью, принесло Хане понимание, что другого пути, похоже, и не будет. Ей придется бороться не только с Мильфиоре, но и с Киоко. Она отчаянно отказывалась принимать такой вариант, но чувствовала, что отрицательный ответ добьет Тсунаеши окончательно. Для него это будет равносильно тому, что она сбежит вновь. – Тогда давай обсудим план действий утром, – предложила Хана, поднимаясь с колен и высвобождаясь от рук парня. Глянув на почти опустевшую бутылку, она нахмурилась. – Она уже была открыта или… сколько ты выпил? – Недостаточно, чтобы стало легче. – Бутылка виски? – Ну, ты тоже ведь пила… – … – Ладно, понял. Надо поспать. Пойдешь со мной? – Ну, учитывая, что один ты явно не дойдешь… – Хм. Да, выбора не оставляю. Прости. Улыбнувшись в ответ, Хана хотела протянуть руку собеседнику, но ее отвлек оживший в кармане брюк – да хранит личного портного бог! – телефон. Номер ей был не знаком, но учитывая, что в последнее время тут каждый третий звонок приходил с одноразовых телефонов, удивляться нечему. – Алло, слушаю. – Привет. Одного слова хватило услышать, чтобы самообладание отхлынуло прочь, как и кровь от лица. Хана моментально узнала Киоко, чей голос напомнил ей о том, что сейчас они фактически находились по разные стороны баррикад. Это пугало, это вселяло надежду. Это… вызывало бурю эмоций. – В общем, – недолго думая, продолжила собеседница, – тема, конечно, пиздец пролетная, но… есть один вариант завершить разборки между Вонголой и Мильфиоре без проигравших. Но тогда мы рискуем обратить против себя весь остальной мир. Интересует… предложение? Как снег на голову, по-другому и не выразишься. И в то же время что-то зашевелилось посреди осколков души, какая-то надежда, напоминающая луч солнца посреди грозовой бури. Обманчивая надежда. И глядя на то, сколь напряженным в момент стал Тсунаеши, сколь заострились черты его лица, Хана вновь вспомнила ночи огня в Чикаго. В сколь опасной близости парень находился от безумия. Поэтому, несмотря на последствия, она шумно выдохнула, но с уверенностью ответила: – Выкладывай. Я внимательно слушаю.