murder has its sexual side

девушка сипло стонет, отчаянно хватая ртом мерзлый воздух. в ее саднящую глотку затекает кровь из разбитой челюсти и с бульканьем выливается обратно, пеной сползая по щеке. бедная катенька, молодая стажерка питерского угрозыска, лежит покореженная на бетонном полу. она почти ничего не видит из-за застилающей глаза крови, но отчетливо слышит чужие шаги, лязг металла под тяжелыми ботинками и хриплый, прерывистый смех. — катя, катя… а я тебя предупреждал, блять, — шипит мужчина, поднимая стажерку за слипшиеся комом светлые волосы, — но ты хуй меня послушала, стерва. так и вилась хвостом за ним, туда-сюда, как настырная шлюха с трассы. он задирает ее безвольную голову назад, до излома, морщась от рвущихся из чужого грязного рта хрипов и кашля, и со всего размаху впечатывает девушку виском в стену. она уже не пытается кричать от боли, просто ее не чувствуя, и, упав на содранные колени, сворачивается дрожащим комом на грязном полу. игорь закуривает, флегматично наблюдая, как трясется поломанное тело в беззвучном рыдании. игорю бы успеть домой на ужин. петя наверняка опять будет злиться, если гром опоздает: он же так старался, пока готовил эту хитровыебанную утку. а вместо того, чтобы сейчас обнимать уставшего хазина и пробовать его стряпню, от которой у игоря всегда какие то феерические вкусовые оргазмы, он мутузит заебавшую его катю шевцову, на протяжении двух недель липнущую к хазину как банный лист. присев рядом с трясущемся телом на ящик, гром проверяет телефон, стряхивая сообщения из шторки уведомлений, и тут же бледнеет, увидев невыключенную геолокацию. он даже не успевает добить девчонку, как позади слышится топот, очень знакомый и очень грозный. гром так и замирает с сигаретой, малодушно надеясь, что петя проскочит пролет, но сука в углу стонет из последних сил, рассчитывая на спасение. игорь рычит от злости и беспомощности, ругая себя за неосмотрительность. в проеме показывается вихрастая макушка, и игорь тушит недокуренный чапман о чужую щеку. петя смотрит холодно, окидывая всю картину цепким взором, и движется к игорю. тот уже виновато тупит взгляд куда-то ему в ноги. проигнорировав скулящую у своих ног девушку, хазин резко поднимает голову игоря, больно впиваясь пальцами в подбородок. — мы же договаривались, — цедит петя, волком смотря в раскаивающиеся голубые омуты. игорь ластится под руку, прикрывая глаза. он так прокололся, что смотреть в смольные черные угли напротив не хватает смелости, они прожигают майора насквозь. петя мотает его, как щенка, заставляя смотреть на себя и спрашивает ещё раз: — зачем ты это сделал? — она так на тебя смотрела, жадно, склизко, бегала, как собачонка на привязи. блять, петь, ну я сорвался, я козел, да, но она же от тебя не отлипала ни после первого, ни после второго предупреждения. что мне, смотреть как она ласточкой вертится? — гром искренне сопит хазину о своей непреодолимой ревности, пока петя держит этого монстра за подбородок, как быка за кольцо, даже немного смягчаясь. но у них был уговор, который игорь сейчас нарушил. — маленький мой, — елейно шепчет петя, поглаживая большим пальцем по колючей щеке, — ты меня расстроил. в чужих глазах отражается ужас, и петя, лукаво улыбаясь, продолжает шептать оробевшему игорю: — сейчас ты приберешь бардак за собой и вернёшься домой, а потом я подумаю, как лучше тебя наказать, если ты не понимаешь с первого раза, хорошо? — ожидая отклика, как ребенку втолковывает хазин. — петь, прос… — договорить не дает звонкая пощечина, эхо от которой разлетается по всему складу, испуганной дрожью откликнувшись и в лежащей на полу кате. — еще раз: ты понял, что нужно сделать? — снова спрашивает петя, любуясь красной щекой. ладонь переползает на нее, поглаживая раздраженную кожу, которая наверняка неприятно щиплет от теплой шершавой петиной руки. игорь утвердительно кивает, вполне удовлетворив этим хазина, и тот даже позволяет поцеловать свою ладонь в центр, потереться об неё носом. но его тепло резко пропадает, а петя, отвернувшись от игоря, смотрит на тушку под ногами. недолго думая, он достает из-за пояса неуставный черный “дезерт игл”, на который не торопясь накручивает глушак, пока в глазах жертвы отражается стальной блеск ужаса. глухой выстрел прекращает страдания несчастной любви, замирая кровавой розой посередине лба. — это чтобы ты не задерживался, у тебя три часа, — пояснил петя, пряча пистолет обратно в кобуру. погрустневший игорь смотрит вслед уходящему хазину и тяжело вздыхает, переводя взгляд на труп. домой игорь заходит тихо, обходя все скрипучие половицы. так же тихо разувается, ставя обувь на коврик и, взглянув на часы, выдыхает: успел за десять минут до конца отведенного времени. куртка падает на крючок, и игорь осторожно идет в зал. петя сидит в своем шелковом халате с бокалом вина, подобрав ноги с холодного пола, и нарочито не замечает вошедшего грома, продолжая что-то печатать на ноутбуке. только незаметно скошенные к часам в углу экрана глаза его выдают, и игорь садится на пол у чужих ног, поочередно целуя каждую в худую лодыжку и оглаживая сухими прохладными руками. уставшее тело постепенно затекает, находясь в одном положении, но игорь не смеет двинуться ни на миллиметр, как верный пес, ожидая команды. петя все еще равнодушно тычется в макбук, правя документы. стопа переползает на игорево плечо, ощутимо упираясь в него, и гром нежно обхватывает её под пяткой, прочерчивая дорожку губами снизу вверх. через десять минут хазин наконец откладывает ноут, тихо защелкнув крышку, и переводит холодный, не терпящий возражений взгляд на игоря между своих ног. тот смотрит побитой собакой и чуть ли не скулит от того, как ему стыдно. — может мне посадить тебя на цепь? — рассуждающе предлагает петя, лениво побалтывая бокал, недавно в спешке схваченный с кофейного столика. — петь, ну прости. — шавкам слова не давали, игорь. ты ведёшь себя как животное, ни во что меня не ставя, и просто не даешь мне выбора, оборотень в погонах, твою мать, — стопа ощутимее давит уже на грудь, и игорь выпрямляется, усаживаясь на колени, держа руками чужую ногу. — когда ты начнёшь меня слушать, а не кидаться на всех подряд? — нога переползла на шею, чувствуя, как судорожно дергается чужой кадык. — прости, родной, больше не повторится, — клятвенно заверяет игорь, убирая ногу с горла. — я надеюсь, блять. куда дел тело? — скинул бустеру, все по красоте, как всегда. ни пылинки, ни травинки, — рапортует гром, склоняясь к острым коленям. петина рука зарывается в волосы, притягивая ближе к себе, и игорь утыкается губами в кожу, беспорядочно целуя. — умница, но я все еще на тебя пиздец злюсь. — что мне нужно сделать, чтоб ты меня простил? — подняв взгляд, спрашивает игорь, поглаживая того по бедру. ткань бугрится под ладонью, проезжаясь комками-полосами по коже, задираясь все выше и выше. — для начала пойти и смыть с себя все дерьмо, что ты собрал на складе, — петя допивает бокал, звонко ставя его на стеклянную поверхность, и добавляет: — и принеси еще вина. гром в последний раз проводит щекой по голени и ретируется на кухню, стягивая по дороге шмотки. бутылку он приносит почти что голым, и, чувствуя спиной голодный взгляд, но не позволив себе обернуться, уходит обратно и становится под горячими струями. тяжелый день смывается вместе с водой в слив, а из головы постепенно исчезают крики и хруст костей, сменяясь мыслями о продолжении вечера. петя никогда подолгу на него не злится, просто не может пойти против природного игорева обаяния. большинство хищников заманивают свою жертву своей красотой, и петя не стал исключением. но петя не жертва и не очередная скучная игрушка, быстро ломающаяся в сильных руках. петя такой же хищник, грациозный и прекрасный, но опасный что пиздец. этот щегол чуть не переломил грому хребет в попытке завалить по-тихому, и игорь до сих пор чувствует давление этих рук на своей глотке. от воспоминаний их первой стычки приятно теплеет, комом ворочаясь в груди и падая вниз. а ведь хазин мог его убить, если бы не колебался… петя лежит на кровати и листает ленту инстаграма, пока на край постели не опускается игорь в одном полотенце. телефон забытым остается на тумбе, а хазин встает и подходит к игорю вплотную, нависая над ним. чужие руки тут же лезут под полы халата, гладят талию и спускаются на тазобедренные косточки, но петя отрицательно качает головой. — будь хорошим мальчиком, игорь, растяни себя сам, — сладко тянет петя на ухо, роняя игоря спиной на мягкое покрывало. игорь отползает к подушкам, ложится на живот и шарит рукой в тумбе, ища тюбик, пока петя нагло стягивает не до конца сползшее полотенце, целуя в поясницу. руки гладят бедра, сминая до красных полос на коже, а потом и вовсе переползают под низ живота, вздергивая зад. мурашки бегают по влажному телу, выдавая хозяина с потрохами. игорь всегда смирел, оказываясь снизу, и у обычно ничем непоколебимого майора проступал яркий румянец, а бедра мелко тряслись. петя его таким напуганным, вожделеющим и ведомым просто обожал. — знаешь, а я передумал, — цедит петя, отнимая смазку. она тут же щелкает, пока хазин деловито обводит ладонью ягодицу. играть на чужих нервах он любит и умеет, особенно на игоревых. игорь покорно лежит под ним, спрятав голову в локтях, и ждет какого-то действия от пети. петя ждет, пока игорь в нетерпении обернется, чтоб поймать этот недовольно-удивленный взгляд, когда влажные пальцы проскользнут внутрь, выбив задушенный стон. отнимать контроль, превращая своего мужчину в комок оголенных нервов, — тоже одно из любимейших петиных занятий. делает он это мастерски, нещадно давя внутри на чувствительную точку, заставляя игоря громко стонать вопреки его воле. пальцы исчезают, а перевернутый на спину мужчина разочарованно скулит, выгибаясь дугой на простыне. колени широко раздвинуты, руки за головой сминают подушку, а живот трогательно поджат. петя стягивает узел, распахивая халат, который тут же сползает с плеч, но его это совершенно не волнует. он обводит рукой под чужим коленом, закидывает ногу себе на бедро и притирается ближе. брови заломаны в экстазе, затуманенные, потемневшие от возбуждения глаза гипнотизируют, вынуждая петю замереть внутри и склониться к чужому лицу, разглядывая калейдоскоп эмоций. — еще раз ебнешь кого-то у меня за спиной, — я прирежу твоего дубина, — шипит петя, покусывая его ухо и толкаясь сильно, с оттяжкой. игорь задирает голову, подставляя шею, знает, как пете нравится оставлять на ней свои метки, и кусает губы до крови, потому что стыдно выпускать такие звуки наружу. но шея быстро надоедает, и хазин вгрызается поцелуем, слизывая кровь с разодранных губ. игорь задыхается, хватается за плечи то ли отталкивая, то ли прижимая еще ближе. колени дрожат, разъезжаясь в стороны, и петя мертвой хваткой держит под бедра, рыча на каждом точке. загнанное дыхание, поделенное на двоих плавит кожу и легкие, горящие огнем от нехватки кислорода. внизу такой же огненный мокрый ком, с каждым прикосновением разрывающийся на тысячи осколков, которые бегут мурашками, и игорь уже едва понимает где и как петя касается. все сливается в одно большое и теплое, от чего его размазывает по постели. он обмякает с белыми каплями на животе, чувствуя на грани с реальностью, как петя, мелко толкаясь, замирает внутри. руки не слушаются, безвольно лежат за головой, но игорь упрямо гнет спину, потягиваясь на одеяле, как сытый кот. петя уходит за полотенцем, и гром в наглую ворует его сигареты, прикуривая прямо в комнате, за что потом получит жалящий шлепок по заднице, но сигарету все же попросят затянуть с рук. петя деловито обтирает чужие бедра, любуясь синяками от пальцев, пока игорь пускает дым в потолок, совершенно ни о чем не думая. пепел сыпется в пустой бокал, утонув в остатках вина. завтра их ждет планерка, а через денька два-три экстренное совещание по поводу исчезнувшего сотрудника, на котором придется делать сложное заинтересованное лицо. но по факту майору будет крайне скучно выслушивать предположения и догадки, ибо игорь прекрасно знает, что юная катенька зарыта далеко в ленобласти, скорее всего по частям и уж точно без возможности опознания. главное, чтобы этот висяк не повесили на него, обидно портить статистику.