Алый взгляд пустоты

День не задался с самого утра. Проснувшись, я ощутила, как ломит виски и суставы во всем теле, как будто беспокойная ночь прошла без сна, зато в обнимку с большим количеством спиртного. В каком-то смысле, конечно, так и было. Чума властвовала над Везувией, не оставляя ни малейшего шанса на отдых. Я едва успела сомкнуть глаза, как меня уже разбудил солнечный луч. И руки, и ноги совершенно отказывались повиноваться. Но с трудом отодрав голову от подушки, я решила, что ломота, пересохшее горло и горящие щеки – это всего лишь последствия смены, когда мне пришлось тащить на своем горбу весьма тучного джентльмена без сознания. Врачи и ассистенты уже сбивались с ног, и мне не хотелось отвлекать никого из них своими «мелкими» проблемами. Что ж, вот она и расплата. Или, возможно, я где-то успела подхватить простуду, пока бежала по улицам, залитым лужами, до дома. Дни в помощи чумным больным выматывали всех добровольцев, кто остался на своих постах и не сбежал из города. Пациентов было слишком много, и с каждым днем становилось все больше. И почти все они погибали, или отправлялись в то жуткое место, чтобы оставить души там. Лазарет – вот был единственный ответ дворца на нужды обреченных. Лекарства не было, и я не уверена, что его вообще пытались найти. Ситуация ухудшалась с каждым днем. Мест не хватало, рабочих рук не хватало, и мне совершенно некогда было болеть. А затем в клинике Джулиана появились они. Квестор Вальдемар. До этого момента я видела их только издалека, и мне всегда казалось, что их появление где бы то ни было несет с собой дурной знак. Я не знала, что они здесь забыли, учитывая то, что сам доктор Деворак уже несколько недель не появлялся в своей клинике, бросив на произвол судьбы людей и меня саму. Как ранее это сделал Азра. А мне оставалось только подпоясать халат потуже и засучить рукава, пытаясь облегчить смерть погибающим людям. И в носу постоянно стоял запах сушеных трав из птичьей маски чумного доктора. Появление квестора меня насторожило. Я знала, что Джулиан должен был работать с ними, но вестей от него не было, так что визит неожиданного гостя меня не порадовал. Вальдемар беседовали с моими коллегами, а я получила возможность украдкой наблюдать за ними из-за угла, сжимая в руках планшет с бумагами. Выглядело это слегка комично – поскольку все доктора были в клювастых масках, а на лице квестора лишь белая тряпица, они все напоминали картину глупых ворон перед павлином-альбиносом. У гостя была болезненная зеленоватая кожа, гладко обтягивающая кости. Улыбаясь и кивая собеседникам, которых они не назвали по имени, а лишь номерами ряда докторов, квестор сцепляли длинные паучьи пальцы в черных перчатках в замок. Придворный врач, в облегающем белом халате, со сверкающей алым брошью жука на шее, они пугали не только меня. Мои коллеги могли сколько угодно делать вид, что польщены таким вниманием, но я точно знала – у каждого из них тряслись поджилки. И уж тем более у несчастных пациентов, заходящихся кашлем и плывущих в горячке. Для них, наверное, видение квестора казалось сущим предвестником смерти. Если бы я, открыв глаза, увидела перед собой это вытянутое остроскулое лицо, возможно, я бы и в правду решила, что час мой пробил. …Но с другой стороны, было в них нечто завораживающее. Опасное, вне привычного мне мира. Как будто они шагнули сюда откуда-то из завесы тьмы и на самом деле скрывали под болезненной кожей тайны, вплетенные в сухой любопытный голос. Взять хотя бы эти бинты на голове – что за прическу нужно было так прятать? Или там действительно были рога, как шептались некоторые? Или что похуже. А еще у квестора были красные глаза, почти как у больных чумой, но они не болели сами и явно не собирались умирать. Если так подумать, в белом халате, с кожей мертвеца, с алыми зрачками – Вальдемар и сами выглядели воплощением Красной чумы. И если взять условие, что, как главный врач дворца, они наслаждались происходящим, можно было подумать, что именно благодаря квестору болезнь и проникла в Везувию. Чтобы дать им возможность препарировать пару людей, сгоревших в горячке. Мне не нравилось их присутствие здесь. Уж тем более сегодня, когда я и так плохо себя чувствовала. Простуда брала свое – и горло к тому моменту уже начинало саднить, и лоб покрывался испариной. То ли от внутреннего жара, то ли от взгляда, который Вальдемар кинули в мою сторону. Я ответила им хмурым взором (если его было заметно сквозь стекла) и уперла кулак в бок, всей собой пытаясь показать, насколько мне не нравится происходящее. Уголки рта квестора приподняли края их белой маски. Они явно наслаждались. А я ощутила, как по моим ногам поползли мурашки, столь же неприятные, как полчища мелких тараканов. Вальдемар о чем-то спросили, и доктора с готовностью повели их в общую палату. Стройная фигура квестора возвышалась посреди узкого коридора коек, где кашляли, пылали жаром и сгорали несчастные пациенты. Каждый раз, когда я входила в это обиталище смерти, я чувствовала, как опускаются мои руки в отчаянном бессилии хоть как-то помочь. Почти все больные умирали, единицы выживших исцелялись лишь каким-то неведомым чудом, и каждые новые навечно закрытые глаза существенно снижали мораль врачей и ассистентов. Их было так много, что мы не успевали запоминать имена, и лица быстро стирались из памяти, как будто эти люди, прожившие в Везувии целые жизни, ничего не значили. Но Вальдемар не казались расстроенными, лишенными надежды или ощущавшими хоть каплю бессилия. Напротив – они бродили меж коек с явственным любопытством, оценивая алые глаза пациентов, вымокшее от пота белье, губы в крови от разодранного кашлем горла. Они касались лбов своими паучьими пальцами, смазывая испарину, кивали в ответ на высказывания докторов и казались излишне воодушевленными окружающим их бедствием. Свет, падающий из окон, превращал кожу квестора в болезненный оттенок яшмы и плясал на гранях камня в виде жука на их шее. Плывя среди воспаленных взглядов, горячечного бреда и пожелтевшей от выделений ткани, квестор казались неведомым богом, чье прикосновение могло либо исцелить, либо унести с собой за грань тьмы. Узкая, длинная фигура бросала тень на пол и на кровати, и она почти касалась моих ног кончиками силуэта забинтованной головы. Хотя солнце было не в том положении, чтобы так сильно растягивать тени. Клянусь, я видела, как квестор повернулся, а тень осталась на месте. Или это видение было следствием начинающегося простудного жара. Я скользнула в помещение, чувствуя, как мои руки и ноги все больше ломит, а запах трав в клюве маски становится просто невыносимо неприятным. Он кружил голову и сдавливал виски. Не сдержавшись, я чуть кашлянула. Возможно, стоило выпить микстуры сегодня перед сном. Переговорив с докторами, Вальдемар остановились посреди палаты. А затем их длинный палец указал на нескольких пациентов, которые продержались в болезни чуть дольше остальных. Чума забирала души буквально за три-четыре дня, редко кому удавалось прожить неделю с красными глазами. Этим избранникам удалось. Я знала, для чего это. Пациенты уедут в место, где квестор искали лекарство от болезни. Или говорили всем, что делают это. Оттуда никто не возвращался. Каждый, на кого указал острый, как кость, перст, съеживался и заходился кашлем. Так заразно, что мне тоже захотелось поддержать чахоточный хор. Горло саднило. И я не собиралась стоять на месте, пока людей, у которых был даже шанс пережить собственную смерть, забирают туда, где их точно уже ничто не спасет. Никакое чудо не дотянется до обиталища квестора. - Прошу прощения, - сказала я, решительным шагом направившись к коллегам, чьи птичьи клювы указывали в сторону своего предводителя в лице длинной фигуры в белом. Вальдемар с интересом взглянули на меня. - Я бы попросила вас оставить часть пациентов, близких к вероятному выздоровлению, - твердо продолжила я, стараясь придать голосу как можно больше убежденности. – Я думала, у вас достаточно больных для поиска лекарства. Вальдемар подняли руки, приставляя палец к пальцу. Я почти слышала, как щелкают их кости. Квестор с любопытством мертвой кошки склонили голову в бок и с наслаждением втянули аромат трав, исходящий от клюва моей маски. От халата самого врача тянуло холодом темниц, испившимися крови пиявками, металлом и затхлостью. Так могла бы пахнуть свежая земля с могильными камнями, залитая скорбным дождем. Или старая аптека, где лауданум мешался с мышьяком. Близость квестора волновала, заставляя волосы на руках вставать дыбом, а ноги – холодеть. Но я уперла ступни в пол и упрямо стиснула планшет в ладонях, как будто он был единственным моим другом и союзником. - Как же вы можете, - проворчал один из моих коллег, - сами квестор оказывают такую честь несчастным. У них есть шанс стать исцелением для города! Пациенты явно так не думали. Никто из них не хотел бы умирать – ни бессмысленной смертью от болезни, ни героической – во время экспериментального лечения. Я видела страх в красных глазах людей, и нескрываемый интерес – в глазах квестора. И мне неосознанно хотелось защитить своих подопечных. Хоть это я могла для них сделать. - Любопытно, - сказали Вальдемар. – Они для вас что-то значат? Я на секунду даже растерялась. - Да, - мой голос растерял решительность. – Они же мои пациенты. - И только? Алые глаза завораживали. В них невозможно было смотреть долго. Словно я видела свое отражение в кровавом винном пруду. Удивительно, но у квестора были густые и длинные черные ресницы, отчего глаза казались подведенными и делались еще больше, чем были на самом деле. Они могли гипнотизировать людей, как удав – кроликов, если бы имели такое желание. Сделаешь шаг в алую бездну – и кто знает, где окажешься. Вальдемар играли, задавая мне вопросы, а я чувствовала себя дурочкой, идущей у них на поводу. - Еще они люди, живущие в Везувии. Горожане, с семьями, работой, мечтами и целями в жизни. Квестор выпрямились, разом потеряв ко мне интерес. Эта часть их явно не привлекала. Возможно, они думали, что я не хотела отдавать пациентов, чтобы самой проводить эксперименты над их телами? Такой ответ они признали бы достаточно приемлемым? Я могла играть и по их правилам. Азра говорил, что я не так уж глупа, какой казалась сама себе. В конце, концов, иначе он бы не взял меня в ученики. Я приблизилась к квестору и затаив дыхание, подхватила их под локоть, чтобы отстранить от своих коллег. Чумные клювы повернулись в мою сторону, провожая движение, но Вальдемар махнули им паучьими пальцами, заставив бормочущих человеко-птиц замереть на местах. На бледно-зеленоватом лице придворного врача вновь распустилось любопытство, и они позволили мне отвести их подальше от сборища лизоблюдов. Локоть квестора казался ледяным даже сквозь ткань высоких перчаток и халата. - Понимаете, - сказала я шепотом, словно выдавала великий секрет, - я бы хотела проверить новое лечение. И мне очень интересно, что из этого выйдет. - Очень любопытно, - произнесли Вальдемар, кивая рогатой головой. – Это я могу понять. Что вы выбрали? Опиум, белену, поедающих плоть скарабеев, лоботомию? Отделить зараженные части? Я с трудом сглотнула, заставив себя улыбнуться. Квестор не могли видеть выражение моего лица, но мне отчего-то казалось, что они прекрасно чувствуют каждое изменение на нем. Так же, как и ложь в моих словах. Кожа придворного пылала холодом, или это моя – полыхала от жара? Комната кружилась перед глазами из-за одуряющего запаха трав в носу. Хотелось содрать маску и глубоко вдохнуть, потому что воздуха отчаянно не хватало. Горло терзали невидимые когти. Взгляд квестора почти ласково касался моего лица, скрытого за птичьим клювом. - Знаете, всего понемногу. Думаю… думаю, использовать ингаляции дымом из смеси опия, болиголова и солей ртути, - выдала я первое, что пришло мне в голову, сквозь наполняющий ее туман. Ледяное прикосновение квестора неожиданно привело меня в чувство, вызвав волны дрожи от того места, где длинный палец зацепил ткань моего облачения. - Неплохо, - похвалили они. – Перспективно. Очень жаль, что вы не успеете закончить свои исследования. Я воззрилась на них, не в силах понять таких намеков. О чем это они говорили? - Но я найду вас, чтобы продемонстрировать ваш вариант лечения, - с деловитым кивком сообщили Вальдемар. Это звучало угрожающе в моем сознании, хотя сами квестор явно не вкладывали никакой злобы в слова. В них вообще не было злобы – только бесконтрольное любопытство и завихрения потусторонней тьмы. Как сама Смерть, они не делили мир на черное и белое, не видели беды в Чуме, только восхитительный объект для исследований. Возможно, не стоило им лгать. Вальдемар выпрямились и откликнулись на зов одного из птичьеклювых врачей. Но, прежде чем удалиться, они скосили на меня свои красные глаза и постучали пальцем по моей маске. - Это, - сказали они, - вам больше не нужно. Я поняла, что они имели в виду только позже. Когда жар в теле стал невыносимым, и я скрылась в умывальне, чтобы побрызгать водой в лицо. Но сорвав маску с головы и вдохнув, наконец, больничный воздух без одуряющего аромата трав, я замерла, разглядывая себя в зеркале. Вальдемар оказались правы, птичий клюв был теперь абсолютно бесполезен для меня. Белки моих глаз медленно заливались кровью.

…

Я держалась лучше многих. Моя чума протекала не так быстро, позволяя мне долго сохранять ясный рассудок и возможность передвигаться самостоятельно. В какой-то момент в глубине души даже возникла глупая, эгоистичная надежда – а что, если удастся, если прикосновения неведомых богов исцелят мое тело и изгонят заразу из жил. Ведь за всю свою жизнь я вообще редко заболевала, мой организм был крепок и полон сил. Но… у меня в арсенале было лишь прикосновение квестора. А это сложно было считать хорошим знаком. Никогда еще я не ощущала себя столь одинокой. Из палаты выходить было нельзя, и я проводила время в обществе остальных умирающих. Медсестры молчали, лишь грубо выполняли свою работу, не желая находиться здесь лишней минуты. Доктора, переведя меня в статус пациента, разом потеряли интерес ко мне и моему мнению. Они все знали – мы тут обречены, пока красная хворь сжирает наши внутренности. Письма до Джулиана не доходили, или он просто на них не отвечал, слишком занятый иными вопросами. Мне оставалось только надеяться, что он сам все еще здоров. С Азрой я тоже не могла поговорить. Я потеряла его, или это чума окончательно погубила нашу связь. Возможно, в тот день стоило согласиться и уйти вместе с ним из города, над которым довлело алое проклятье. Но я прекрасно знала – стоит мне вернуться в тот день, и я поступлю снова так же, останусь здесь, чтобы помочь людям и сделать все, что было в моих силах. Даже кашляя кровью, я занималась именно этим – помогала пациентам. Есть, пить, передвигаться по палате, переворачиваться с боку на бок, когда лежать становилось невыносимо, читала им книги и бессильно следила за тем, как один за другим, они покидают больницу. Либо мертвые, либо на грани – таких отправляли в зловещий Лазарет, над которым беспрестанно вился дурно пахнущий дым. И в конце концов, мое тело тоже начало сдавать. Я уже знала, к чему это идет, и что меня ждет впереди. Здание Лазарета было мрачным и слишком зловещим для госпиталя. Когда я впервые увидела его вблизи, сидя в лодке среди остальных больных несчастных, его облизывал свет закатного солнца и превращал стены в окровавленный камень. Вьющееся над крышей зарево в густом белом дыме казалось дьявольским, и я прекрасно понимала тех, кто ударился в слезы при виде нашего общего последнего пристанища. Но я не могла их утешить. Хоть и пыталась казаться самой себе храброй и готовой ко всему, мою душу тоже терзали слезы вперемешку с жаром и судорожным кашлем, и я могла думать только о том, что не успела проститься ни с кем из тех, кого любила. Мы все знали, зачем находимся здесь. Мы все знали, что означал густой дым над крышей Лазарета. У нас не спрашивали имен, только пересчитали, словно мы были стадом овец, отправленных на убой. Граф Люцио настолько боялся чумы, что выстроил это место, чтобы люди умирали здесь, подальше от города и дворца. Я лишь могла надеяться, что нам позволят умереть самим, даже не питая иллюзий по поводу облегчения смерти морфием, а не бросят в огонь крематория, пока наши сердца еще бьются. Когда мы сходили с лодки, одна женщина, которая кашляла позади меня всю дорогу, неловко подвернула ногу и упала в воду, потеряв сознание. Я видела, как над ней ревет ее дочка, с большими красными глазами, и бросилась к ней, чтобы ощупать пульс и перевернуть несчастную лицом вверх. Ее сердце еще билось, прерывисто и слабо, у нее был день в запасе, прежде чем чума забрала бы ее в свое царство мертвых. Но санитары уже спешили к нам, выдирая женщину из наших рук. Я бросилась на них, оттеснив девочку за спину, но меня сбил с ног тяжелый удар. И весь мир утонул в алом мраке.

…

Первым, что я увидела, очнувшись – был танцующий свет факелов, бросающих блики и тени на низкий каменный потолок. Я раскашлялась и почувствовала влагу на губах. Но не смогла ее стереть, потому что руки и ноги мне не повиновались. Скосив глаза, можно было увидеть, что запястья удерживаются на месте широкими кожаными ремнями. Скорее всего, такие же обвились вокруг лодыжек. Горло терзало, и легкие в груди горели огнем, как и пышущая от жара кожа. Здесь было душно, и воздух забивался ароматом жженного масла и дерева, формалина и затхлой крови. Металл поверхности под моим телом нагрелся. - Ах, вы очнулись, - раздался знакомый голос сбоку, а затем в зоне моей видимости появилось лукавое лицо квестора. Вальдемар прикоснулись к моим губам невесомо, собрали кровь и растерли ее меж пальцев, поднеся близко к закрытому белой тканью носу. Тонкие птичьи брови чуть приподнялись вверх, а веки опустились – вдыхая аромат моей алой влаги, квестор явно наслаждались. Жуткое, невыразимо жуткое, непонятное мне существо. И при этом не лишенное грации и обаяния, свойственных длинноногим черным паукам с блестящими брюшками. Пламя факелов мерцало на поверхности броши-жука на тонкой шее врача. За белым изящным силуэтом высилась его тень, захватывая едва ли не половину помещения. - Что происходит? – спросила я. Голос меня совсем не слушался, во рту словно разверзлась пустыня. Все тело пылало, отчаянно хотелось пить, а разум едва держался в сознании. Хотелось свернуться в клубок, но ремни этого не позволяли. Удивительно, но мягкая, выделанная кожа касалась запястий почти с лаской, не причиняя боли и не натирая. Стол для вивисекций обнимал мое измученное тело словно пуховая перина. Разве что позвоночник слегка ныл, но в общей картине это вообще не имело никакого значения. Задавая вопрос, я даже не ожидала ответа – мое воображение уже нарисовало мне краткое, но насыщенное будущее. Но Вальдемар ответили, к моему удивлению. - У меня есть для вас лекарство, - сказали они. - Что? – хрипло выдавила я, не в силах поверить в услышанное. Звучало, словно чудо, о котором я мечтала, но на которое устала надеяться. Неужели все слухи, что ходили о квесторе и его подземельях – лишь глупая выдумка людей, в страхе перед необычным, отличающимся от них существе? В конце концов, граф Люцио не просто так же отдал должность главного врача дворца именно им. И что, если я действительно смогу выйти из Лазарета живой? На своих ногах, а не в мешке пепла. В моей душе зажглась надежда, столь яркая, что, очевидно, отразилась на лице, потому что Вальдемар с любопытством нагнулись, рассматривая мои глаза. Как будто изучали изменения в них. - Да – да, - произнесли они, - то самое лекарство, которое вы хотели проверить на своих пациентах, но не успели. Это было слишком жестоко – так быстро поднимать мою душу на самые вершины надежд и так зло рушить ее в бездну. Набор пришедших в голову ингредиентов, что я ляпнула в день нашей первой встречи, вовсе не был лекарством, даже самым экспериментальным. Он ничем не мог мне помочь. Возможно, даже напротив. - Нет, - простонала я, дергая руки в ремнях, - нет, квестор. Я… выдумала его. Это не лекарство. - Откуда вы знаете? – спросили Вальдемар с кошачьим интересом, словно лапками трогали полудохлую мышь. – Вы же не проводили опытов. - Вы же врач, - сказала я, - вы должны понимать. Эта смесь мне не поможет. Я боюсь, она меня убьет. - С большой долей вероятности, - подтвердили Вальдемар, маска на углах их рта натянулась, - но всегда остается один процент, что она все же возымеет эффект. Какой бы то ни было. Разве вам не любопытно? Они исчезли с моих глаз. Я никогда еще не ощущала себя такой обреченной, даже когда увидела перед собой растущие стены Лазарета, окрашенные кровью заката. Я не могла ничего с этим поделать. Ремни держали крепко, а взывать к совести и милосердию квестора было напрасно – у них не было ни того, ни другого. Они лишь могли продлить мою агонию, пока остальные пациенты с лодок, возможно, уже превратились в белесый дым. Если бы я не напала на санитаров, умерла бы я спокойнее? Я слышала только звон металла, по звуку определяя инструменты на подносе – скальпель, щипцы, кипяченые шприцы со стальными иглами. И могла радоваться, что в тот день мне не пришло в голову ляпнуть «да» на предложения о лоботомии и отсечении пораженных частей. В таком случае квестор вполне мог бы решить удалить мне легкие на живую, вскрыв грудную клетку. Вместо этого я предложила ингаляции, умная девочка. Теперь умирать будет дольше, но – надеюсь – не так болезненно. А затем, справа от стола занялось пламя, скоро уменьшившись до небольшого огонька на высокой, железной жаровне. Скосив глаза, я могла увидеть золоченую чашу с жидкостью над пышущими жаром углями. Я не могла бы сбежать, даже если бы очень захотела. Вальдемар помахали длинными пальцами над чашей, разгоняя белесый дым, и очень скоро я ощутила аромат. Сложная, тяжелая для сознания смесь запахов – ладана, острых цитрусов, благовоний, розового перца и макового молока – обволакивала голову, внося туман в мысли. Сначала тонкие струи дыма словно ласково коснулись кожи, протянулись по рукам, поднимая дыбом волосы, а затем вонзились в нос острыми иглами, доставая до самого мозга, забивая и без того не работающие легкие. Я закашлялась, замотала руками и ногами, стремясь закрыться, избавиться от этого навязчивого аромата, но он только усиливался. Вальдемар явно не точно повторяли названную мной формулу, в этой смеси было нечто иное. Чтобы успокоить мой неосознанный протест, Вальдемар приблизились и уложили свою ледяную, стянутую в перчатку ладонь, на мой лоб. Невозможно, но посреди душного запаха благовоний и опия от квестора все еще тянуло подвальным холодом, могильным камнем и увядшими розами. Словно сами Вальдемар были порталом в иное измерение. Только глянь в красные зрачки – и увидишь увитое шиповником старинное кладбище в лунную сырую ночь. Ледяная ладонь успокаивала, пока мой разум горел в огне, а легкие отчаянно стремились сделать вдох, будто я тонула в дыме и никак не могла выбраться на поверхность. Пока я барахталась, паучьи пальцы деловито измерили мою голову, как шарлатаны, именующие себя краниологами. - Стандартный женский череп, - сообщили Вальдемар, - но мысли довольно любопытные. Они нагнулись, очень близко к моему лицу. Спустили белую тряпицу маски до подбородка и с наслаждением вдохнули мое рваное, испуганное дыхание. - Ах, ваша правда, - сказали они вдохновенно, - эксперименты так волнуют! Но я не была взволнована, я была напугана до дрожи. Аромат что-то делал с моим телом, но вовсе не исцелял его. Жар растекся по жилам, распаляясь все сильнее, но кашель прекратился. Как будто болезнь отступила в глубины мышц и органов, позволяя занимать свое место дыму. Все конечности вдруг стали легкими, как и голова, дым подхватил мое тело и закружил, барашками завихрений расплываясь вокруг. Лицо квестора – красивое, надо думать – с тонкими чертами, высокими скулами, узкими бровями-крыльями, нависало надо мной, разглядывая мои красные чумные глаза почти с любовью. Но я не обманывалась – я знала, что их интересовала не я, не мое тело, а то, что скрывается в его плоти. Квестор были влюблены в Чуму. И их любовь была взаимной, судя по тому, как, вне своего желания, я ощущала, что жар моих членов тянется к холоду рук доктора. То, что жило во мне, то, что захватывало каждую часть моего организма, окрашивало белки глаз и выхаркивало кровь из легких, откликалось на зов дыма, на каждое прикосновение со стороны квестора. В тумане аромат благовоний и медицинского металла пульсацией касался висков. Вся темница растворилась в факельном огне и пляшущих тенях. Я не ощущала боли, только невыносимое горячее жжение во всем теле, а дым обволакивал мои разведенные ноги, касался рук и шеи, и его белесые невесомые струи неожиданно принимали форму паучьих пальцев. - Небывалая красота, - голос квестора отражался от стен осколками разбитых зеркал, - невероятное создание. Они смотрели в мои глаза и видели лишь красноту склер, выискивая в набухших от крови венах и лопнувших капиллярах следы своей возлюбленной. Мои красные от жара щеки, кровь на моих истресканных губах, чернеющие легкие – все это было для них величайшей драгоценностью. Тонкие губы квестора, которые я могла видеть сквозь пелену дыма, расплылись в улыбке, растянувшей землистую кожу челюсти. Острые, длинные зубы удильщика образовали ласковый оскал, а я неожиданно представила, как они впиваются в мое бледное, дрожащее горло и пьют черную, ядовитую кровь. Вальдемар желали не меня, а лишь мою болезнь. И ее – только для того, чтобы пришпилить сочащиеся лимфой алые крылья и препарировать, разделить на части, изучить и выписать все это каллиграфическим почерком в книгу Смертей. Их внимание было невыносимо. А затем квестор неожиданно подняли руки и нашли конец бинта, скрывающего их прическу. Мягкие движения рук – и мне открылись их черные волосы. Но нет – приглядевшись, я поняла, что это были сгустки тьмы, безграничного небесного пространства, утягивающее сознание в водоворот пустоты, зовущее в себя и убеждающее затеряться во мгле. Бинты слетали спиралью, и белесый дым таял в чернилах холодной бездны, кружащей над лицом квестора. Я отвела взгляд, а когда повернулась обратно – едва не закричала. Потому что на месте квестора мне почудилась тьма, сгустившаяся в нечто невообразимое. Они словно вывернулись наизнанку, явив мне свое истинное обличье. Скопление костей, ребер, зубов и суставов пальцев, непрерывно движущееся, вращающееся и дышащее, расплескивающее по подземелью чернильные бесформенные щупальца. Красные глаза были повсюду. Они закрывались и открывались, моргали, смотрели в разные стороны и плыли во тьме, не имея ни цели, ни единой точки фокуса – они глядели во все направления и в никуда, заворачиваясь внутрь, являя мне лишь белки, затянутые сетками вен. Острые, длинные паучьи лапы упирались в стены темницы, пока тьма глаз и костей нависала надо мной, столь ужасающая, что я забыла собственное имя и то, как следовало делать вдохи. Глаза окружали меня, видя насквозь. Я зажмурилась так сильно, как могла, пытаясь внушить себе, что это лишь видение от дыма, навеянное благовониями и необычной смесью, уничтожающей разум. Ледяные пальцы – ледяные щупальца тьмы – скользили по моему телу, изучая, разглядывая каждую язву, каждый узелок вен, и им не мешала одежда. Я чувствовала прикосновения кожей, словно была абсолютно обнажена перед сотней красных глаз. И они поднимали волосы дыбом, вызывали мурашки и распаляли и без того пылающий жар. Словно мое сознание – то, что еще оставило при себе способность думать – и моя душа, моя греховная плоть, разошлись во мнениях, и одно стремилось закрыться от происходящего, а вторая невыносимо жаждала этого. «Да, - говорила Чума в моих членах, - найди меня, исследуй мой яд, коснись каждой истерзанной клетки». Я попыталась поднять руки, чтобы погрузить их в чернильную пустоту, чей зов стучал в висках. Ремни стиснули запястья. Мое тело выгнулось навстречу холоду, соски затвердели, словно их касались тающим льдом, и струи воды ласкали нагую кожу. Напряжение их почти причиняло боль. Из горла вырвался стон, хотя я продолжала убеждать себя, что не хотела этого. Что мне не нравилось существо, чьи глаза неотрывно следили за моей реакцией. Я совершенно потерялась в тумане, видения которого перешли все возможные грани фантазии. Это был лишь дым. Лишь лауданум, лишь растертая белена, болиголов, отравляющий мое сердце. Я умирала, а мое тело жаждало льда паучьих пальцев. В открытый в стоне рот проникла тьма, лаская израненные губы, сплетаясь с моим сухим языком в холодном, скользком поцелуе смерти. И проникала глубже в горло, мешая дышать, раздражая узелки язв и стремясь коснуться моей души, сжатой в испуганный клубок. Этого всего не было. Так думала я, пока тьма облизывала мой рот и кровоточащие десна. Этого не было. Но множество маленьких ледяных сгустков дыма и чернил бежали вниз, словно сотня языков утопленников, по моему вздрагивающему животу. Мои бедра увлажнились. Мое тело, моя Чума, жаждали этого, и я более не могла этого отрицать. Но глаза открыть было нельзя. Если бы я открыла их – я бы потеряла себя в алых зрачках и зове вневременной, бесконечной пустоты пространства. Я была одета, но тьма все равно скользнула внутрь моего слабого тела. На вкус она была как могильный холод, как змеиный яд, как опиум и ртуть, как затхлая кровь стоячего водоема. И проникновение ее там, меж моих разведенных ног, ощущалось, словно в мою утробу проникли ледяные, длинные паучьи пальцы. Я никогда не ощущала ничего подобного. Это внушало кошмарный ужас, но причиняло болезненное, невыносимое удовольствие. Глубоко, так глубоко, словно почти касалось желудка, в котором уже плескалась тьма, текущая в мой распахнутый рот. Сладостно, холодно, тяжко и легко одновременно. Словно сама Смерть проникала в каждую мышцу, каждую кость, каждую жилу и проносилась по телу, встречая болезнь и сливаясь с ее клетками в огненном влюбленном танце. Я не была собой, я разделилась на сотню маленьких кусочков, что сливались с тьмой в безумном соитии. Будто грешницы, пляшущие у костра. Все чувства обострились до предела, жар истомой крался по коже, заставляя меня сжимать пальцы на ногах и изгибаться ему навстречу. Тьма была повсюду, я ощущала скользящие взгляды сотни алых глаз. Ощущала, как вихри зубов и костей целуют и кусают меня, мое сознание, мою вопящую душу. Тьма проникала меж моих ног, в мой рот, в уши, в ноздри, в каждое отверстие в моем теле. Щупальца, слитые друг с другом, непрерывно вращающиеся и извивающиеся, желающие достать каждую красную каплю в моем теле. И когда это ощущение стало совсем невыносимым, и я словно пылала в огне крематория, а удовольствие грозило разодрать меня пополам, я открыла глаза. И тьма проникла в них, сквозь колодца зрачков. Передо мной развернулась пустота. Черное пространство, поглощающее свет. Чуть погодя, тяжело дыша от скользящего по жилам остаточного экстаза, я разобрала, что стою в песках вулканического пепла, нагая, зарываясь в них по самые щиколотки. Место, очень похожее на то, где я виделась с Азрой, но в то же время так далекого от него. Извращенное, искривленное его отражение. Черный песок, черное небо, без малейших признаков звезд. - Любопытно, - произнес голос позади меня. Я обернулась, чтобы увидеть квестора. Вальдемар стояли на песчаном гребне легко, и ни одна частица под ними не шевелилась. На голове у них красовался забинтованный рогатый колпак, а на лице – череп лошади, выбеленный временем и лишившийся пары зубов. Прозрачно-черная легкая вуаль спускалась вокруг их плеч, но красные зрачки я видела – они выглядывали из-за пустых лошадиных глазниц и в них светился интерес. - Где мы? – спросила я. Тело мое ныло, но казалось удивительно здоровым. Могли ли квестор действительно излечить меня таким странным способом? Извлечь Чуму из моей души? Вряд ли. Вероятно, это был лишь мой предсмертный хрип. - Вы мне скажите, это же вы видите пустыню, - отозвались Вальдемар. – Что вы чувствуете? - Что умираю. - Как банально, - Вальдемар улыбнулись, я этого не видела, но ясно поняла по голосу, - как и все смертные. Все вы потихоньку умираете. Кто-то быстрее, кто-то медленнее. Любопытное ощущение, не так ли? Но что вы чувствуете помимо смерти? Я задумчиво глянула на собеседника. - Одиночество, - ответила я, обнимая себя руками. Нагота неожиданно начала меня смущать – глупо, учитывая то, что я уже лежала на смертном одре. Ветер, поднявшийся из ниоткуда, подхватил мои волосы и горячо коснулся кожи, взметая черный песок. Вуаль квестора не шевелилась, будто они вообще не находились в том же месте, что и я. Возможно, они действительно существовали вне времени и пространства, но я уже никогда об этом не узнала бы. Вальдемар протянули ко мне паучьи пальцы, и я увидела, как во тьме замерцали металлические инструменты в кармане их кожаного фартука. Мне все равно больше некуда было идти. Только следом за холодной тьмой. И я вложила ладонь в их руку, ощутив знакомое чувство в своем животе – словно жизнь во мне в испуге замерла. - О, вы больше не одиноки, - заметили Вальдемар, шагая вперед, невесомые на вулканическом песке, - с вами теперь Она, неотделимая от вашей сущности. Жаль, вы не сможете с этим примириться и уйдете точно так же, как и все остальные. Я шла за ними, как за кавалером в бальном танце. И в отличие от них, мои голые стопы проваливались в песок. - Я хотела сделать так много, - пожаловалась я своему единственному слушателю и другу перед уходом в тьму за гранью. - У вас еще будет возможность, - неопределенно отозвались Вальдемар, словно бы их это не слишком интересовало, - а теперь прошу меня извинить. Я оставлю вас здесь, а у меня еще куча дел. - Я мертва? Вальдемар остановились, выпустив мою руку. Я смотрела на них, уже хорошо зная ответ. - Нет, - произнесли они, чуть склонив голову на бок и колыхнув вуалью черепа, - но уже недолго. Вы были правы, это лекарство, наш с вами маленький эксперимент – вас убивает. - Все это, - я провела рукой по черной пустыне, по своему голому телу и махнула в сторону самих квестора, - мне снится? Вальдемар рассмеялись. Их смех ветром взметнул черный песок, и я воочию увидела тень за их спиной – огромную, извивающуюся костьми и щупальцами, хотя в пустыне не было ни одного источника света. Неведомое, что стояло передо мной и качало лошадиным черепом на голове, ни в коей мере не было человеком. Даже отдаленно похожим на него. - Это вы решите сами, - сказали квестор. Я моргнула – и их уже не было рядом. Они оставили меня одну, в бесконечной пустыне черного песка и бездонной пропастью пустого неба. Только ветер чуть вскружил песчинки на том месте, где мгновение назад стоял их тонкий, гибкий силуэт.