Соловей

— Герцог Барбатос всецело к Вашим услугам! — Вам, самозванцам, не надоело? Мондштадтское отделение магистериума слишком отличалось. Отличалось от в с е г о, что связано с магистериумом. Начиная от некого начальства-Селестии, о котором почему-то нигде записано не было, заканчивая методами и городом. Нигде! Нигде не было такого, что город управлялся сам, но почему-то правитель был, правитель, названный в честь какого-то Бога, и правитель, пропавший... еще... э... семь лет назад? Собор Мондштадтского отделения тоже отличался. Он в е с ь был в золоте. И золотом этим служили тысячи фигур на стенах, золотой витраж, золотые росписи на лавках, и, завершая столь безвкусную картину – золотые часы с тремя стрелками. Много кто знал, что они повторяли алетиометр, но мало кто помнил, что когда-то вместе с отцом Барбатоса правила какая-то часовщица. И только один человек в Мондштадте был воспитан этой часовщицей. Вот, он стоял теперь на входе в собор. Улыбаясь. Улыбаясь так мерзко, как это могут делать люди магестериума. В чёрном пиджаке, надо же, в галстуке, да и туфли у него по дресс-коду, только вся одежда скрыта за белым балахоном, как и часть лица под капюшоном. Чёртов Бог. — Самозванец? — Барбатос развел руки в стороны, и за ним расправил крылья орёл Хаакса. — Неужели вы меня не узнаете, господин Лоуренс? — Барбатос умер, — шипел человек в священном одеянии, — всем известно, что Барбатос умер в свое совершеннолетие. Барбатос засмеялся, положил руки в карманы и пошел вперед, к священнику. Это вот этот вот правил в его отсутствие? Ну и ужас. Так у него еще и деймон – коза. Показательно! — Барбатос живее всех живых, как и его брат. Это Ваш сын грубил Госпоже Веннессе? У него Венти забрал гарпастум, это он мне рассказывал... Мистер Лоуренс, Вы же священник, и знаете, что божественная кара настигает всех. — Не неси чепухи. За столько лет Барбатос бы не выглядел так, — Лоуренс явно испугался неожиданного появления. По документам-то он был только заменой Барбатоса на время командировки. Затянувшейся командировки, но документы были достоверны. — Я вот что хочу сказать, — Барбатос стоял уже в метре от Лоуренса, и разделяла их только стол с книгой, — Вы нарушили закон. И нагрубили наследнику Декарабиана и Астарот. Про дочь Мураты в тюрьме я молчу. — Да что ты несёшь! Барбатос скинул капюшон. Ему должно быть под тридцать, а выглядел он на свои восемнадцать. И выглядел он так спокойно, так добродушно. Голову наклонил чуть-чуть, улыбнулся теперь спокойно, выдохнул. Прошептал тихо, что Барбатос добрее Властителя, а потому ничего, кроме временного заключения, бояться не стоит, а семья и вовсе будет в целости и сохранности. Он не врал: любой другой учёный отослал бы на казнь или что похуже, а семью бы изгнал из города. Так мил, так вежлив, так справедлив. Лоуренс невольно подумал, что, может, стоит публично извиниться... Мондштадт ведь будет в нежных, твердых руках и теплых речах. Не поверишь, что деймон Барбатоса мог бы сожрать с потрохами человека при желании. Что может деймон – то может человек. Двалин держала лапой козу Лоуренса за шею, а Лоуренс мог только трястись, соглашаясь с каждым словом. — Отпустите, — Лоуренс, взявшись за шею, сделал шаг назад и поклонился, — отпустите, молю словом Божьим. — Хера с два, — Барбатос закатил глаза и цокнул неприятно, руки на груди сложил, — сначала ты мне покажешь, остался ли алетиометр, я его поспрашиваю, а потом передам тебя суду. Нет, ты серьёзно думал, что я буду с тобой церемониться? Меня не было несколько лет, а ты сделал Мондштадт средневековым адом. В голосе так и сияло майское солнце. — Мальчик, ты не понимаешь... — Чш-ш... я могу принять всё. Абсолютно каждую вещь, — Двалин распушила перья, орлиный злобный клёкот вторил ласковым речам, — но не тиранию и сепарацию. Отдай алетиометр и ключи от города. Лоуренс сглотнул, глядя на Барбатоса исподлобья. Кивнул. И пошел отварять проход в Соборе, где под стражей хранился алетиометр, но перед входом в подвал остановился. Лоуренс знал Барбатоса еще при Декарабиане. Маленьким, молчаливым мальчиком, стоявшим всегда справа от отца. И потом знал, когда воспитывался женщиной из магестериума и Гуннхильдрой. Отцовская жестокость, материнская нежность и гениальность магестериума. Лоуренс был уверен, что оба сына были мертвы. — Я не могу идти дальше. — Нет, можешь. — Мой деймо... — у Лоуренса перехватило дыхание. Барбатос свистнул Двалину и та закрыла козу крылом, подгоняя к Барбатосу. Лоуренс молча спускался первым. — Сколько там стражи? — Пять человек. Все с волкодавами, под воспитанием Андриуса. Барбатос весело хмыкнул, хоть что-то Лоуренсы в Мондштадте нормально сделали. Стража, увидев Лоуренса, почти отдала честь, но все пятеро синхронно остановились, когда из-за спины вышел мальчишка с орлом. И через секунду синхронно приняли боевую стойку, направив копья на Барбатоса. Барбатос оглянул подвал. Все также. Посередине – стол, на нем закрытый на десяток замков и головоломок сундучок. Комната, кстати, была достаточно большой, и имела в себе несколько дверей, которые вели дальше под собор... а так, полностью пустые камни. И вышел вперёд. Двалин отпустила козу и шла рядом с Барбатосом. Ее голова была ему почти по локоть. Лоуренс не отдавал приказов. Стража не знала Барбатоса. Волкодавы отошли все к стенам и поджали хвосты. Барбатос спокойно улыбался, сложив руки за спиной. Копья совсем в сантиметре от одежды, и это... — А почему вы не нападаете? — Барбатос повернулся к ближайшему стражнику, — насколько я помню, отряды в Соборе меняются раз в пять лет, по вахтам. — Человек без доступа не знает, что в соборе есть подвал, и преступника Лоуренс бы сюда не пустил, — спокойно отвечал стражник. — Но вы посмотрите, как он весь дрожит от страха! — Поэтому тебя и могут убить в любой момент. — С чего вы взяли, что я один, а собор не разносят тихонько? — Лоуренс бы позвал подкрепление, — не признаваться же, что такого человека даже Андриус забоится, не то, что его подчинённые. — Заладили со своим Лоуренсом, фу, — фыркнул Барбатос и повернул к себе сундучок с алетиометром. Копье говорившего стражника коснулось его шеи, еще парочка других чуть ли не чесала Двалину перья. Здесь вставить, перещелкнуть, оттуда ключ сюда, теперь тут... — Остановись, — прорычал стражник, — остановись, говорю именем Барбатоса. — Я он и есть, — он улыбнулся, не отводя взгляда от головоломок, и... — давно не виделись, золотце! — Барбатос выхватил алетиометр, пока сундучок даже не открылся полностью, и отряхнул его осторожно от пыли. — Ты, — он повернулся к стражнику, — Лоуренса в здание суда, приказ Барбатоса. Один из вас пусть вернётся и доложит Андриусу о моем возвращении. Еще кто-нибудь, найдите Гуннхильд... — Откуда нам знать, что ты Барбатос? — Серьёзно? — Барбатос усмехнулся, даже остановился, — в Мондштадте что, много людей с орлом Хааста? Или много кто знает головоломки алетиомет... — Она мертва, — робко перебил стражник, который дальше всего от Барбатоса. Барбатос зажмурился и сжал алетиометр. Он не испытывал к Гуннхильдре глубоких детских чувств, но всё-таки... Это ей принадлежат все лавры Барбатоса. Опустил голову и коротко-быстро прошептал молитву за неё. Честь отдаст потом... — С тобой я по ее поводу и поговорю, оставайся, — он выдохнул. На лице Лоуренса проскользнуло удивление. Нет, шок. — Еще один пусть отпустит Веннессу с её семьей из темницы, приведите их пока в собор... а последний, самый быстрый – в институт магистериума и скажите, что Барбатос хочет видеть отчеты за прошедшее время. Что стоим? — Все принято, герцог! — хором сказали все пятеро. Не прошло и минуты, как в соборе остались только Барбатос, Двалин и стражник с его деймоном. Барбатос запер подвал, сел на одну из лавок и зачем-то минут пять тоскливо смотрел на алетиометр, а стражник туповато ожидал приказов. И самому спросить хотелось много что. Барбатос открыл алетиометр, коснулся одной из стрелок, снова замер. — Гуннхильдра мертва, говоришь? — Да... буквально после Вашего ухода. Её место занял Лоуренс, и тут же вернул политику Декарабиана. Нравилось мало кому, но делать было нечего. Двалин печально стрекотнула. — У неё же еще дочь была? — и дочь была, кажется, лет на пять старше. — Ещё две внучки. Одной пятнадцать, второй десять. Зять был главным в церкви, пока Лоуренс не поставил себя на это место. — За Мондштадт и свободу? — За Мондштадт и свободу! Барбатос тихо засмеялся. — Тогда, будь добр, скажи семье Лоуренса, что им пора искать новую работу. Стражник поклонился и убежал, оставив Барбатоса. В огромном соборе. В воздухе, пропитанном золотом. Одного. Он положил алетиометр на лавку, снял балахон, а потом и пиджак, оставшись в брюках и рубашке. Расстегнул верхние пуговицы, закатал рукава, развязал шнурки на туфлях. Двалин обернулся малиновкой и залез к нему на плечо, только и ругаясь на Лоуренса и то, что его коза ужасно неприятна и в общении, и на ощупь. Он в Мондштадте только два дня, а уже смертельно устал. И этот алетиометр был чистой души подделкой. Настоящий хранился в кармане рубашки. И... И... Самый маленький, самый изящный и самый исписанный алетиометр, изготовленный последним из семи моделей. Он провел пальцем по рисункам. — Ты уже знаешь ответ. — Я хочу попробовать, Двалин, — он выдохнул, выставляя стрелки на рисунки. Барбатоса не было в Мондштадте семь лет. Официально, по документам – шесть лет. Самому Барбатосу казалось, что прошло двадцать минимум, и отчасти это было правдой: в других мирах время шло по-другому. А ещё... а ещё он не хотел быть Барбатосом. Все — Ты же не это хотел спросить. — Ага... откуда я мог знать, что старение тела зависит от времени нахождения в мире и твоего родного? Знаешь, оказывается, мы с тобой прожили тридцать четыре года, а тело – всего один. Спрашивал, сколько времени прошло и как оно повлияет. С миру по нитке – и Барбатос мог посоревноваться в знаниях с людьми Селестии или Мораксом. И в количестве приключений на свой зад. — Откуда мог знать? Например, по моей болезни или глядя в зеркало. — Вылечилась же, верно? Верно. Вот и не обижайся. Это как шаманство, но лучше! Еще раз. Другой вопрос. Вопрос, задаваемый им чуть ли не каждую неделю. И всегда один ответ: нет, ты не справишься. * * * * Никто не знал, что он такое. Веннесса закинула ноги на стол и откинулась на стуле, тот неприятно скрипнул. Джвала, деймон-лев, тихо свернулся у стола и одним глазом посматривал на Двалина. Та чистила перья, приговаривая на хозяина. — Поверить не могу, — фыркнула Веннесса, уставившись в потолок, — что тебе, мать твою, пятьдесят два. Пятьдесят два, — она повторила число по слогам, — и до сих пор не верю, что ты – Барбатос. — Ну-у-у... — Венти пожал плечами, сидя на диване на другом конце кабинета. Как кабинета... комнаты Веннессы в институте. В институте и по совместительству базы новоиспеченных Ордо Фавониус. — Знаешь, я не очень люблю это имя. — Но оно твоё. — Там свои проблемы, которые пока не хочу рассказывать. Веннесса глухо простонала от объёма информации и того, что вот этот мальчишка – учёный, как сам сказал, на передовой. А еще шесть – тридцать – лет побирался по мирам бездомным музыкантам и связями-правдами-неправдами лез в такие углы правительств, за которые его бы давно казнили. — Про тебя я узнала, — она сжато выдохнула, — а теперь Мурата и Селестия. Венти засмеялся. Веннесса стукнула стулом, ботинками и села ровно на такую реакцию. Они были знакомы два месяца и т а к о й смех Венти н и к о г д а не предвещал ничего хорошего. — Что ты про меня узнала? Веннесса сглотнула, моргнула пару раз и посмотрела на Венти ещё раз. Рубашка застегнута с третьей пуговицы, пояс вообще на талии, подтяжки спали и уже умирающий цветок в лохматых волосах. Шорты и туфли и на коленях алетиометр. И вот такой, нелепый, румяный от пары рюмок и чисто природно, хоть болезненно-бледный, у него даже кости торчат... улыбающийся чуть с прищуром, без деймона у ног он выглядел... Да, если бы он зашел на какое-то важное мероприятие вот т а к, все бы встали в уважении, не зная, кто он такой. Что уж говорить о днях, когда Венти намеренно надевал маску Барбатоса и полностью с ней сливался. — Ну чего ты молчишь? — он цокнул языком, — мне же интересно, какое у тебя мнение сложилось. Веннесса покачала головой, зажмурилась. Посмотрела на Венти снова. — Ты пугаешь. Ты просто не представляешь, насколько ты пугаешь. — Да ты просто Моракса не видела... — Плевать мне на Моракса, — Веннесса прищурилась, понизила голос, — Венти, ты совсем не тот, кем был на Гарпастуме. — Я специально. — Зачем? — Ты не понимаешь, — он все равно говорил весело. — З а ч е м? — Давай о Мурате и Селестии. Значит, Мура... — Трус. — Я не... — Ты трус, Венти, — шепнула Веннесса. Джвала недовольно поднялся и подошёл к Двалину, Венти перевёл глаза на них. — Ты постоянно убегаешь, как только до людей доходит, да? Джвала просто смотрел на Двалина. Венти знал, что та хотела сделать пару шагов назад, но держалась. Лев Веннессы был достаточно крупным даже для своего вида, и казался еще крупнее из-за пышной гривы... Орлица Венти, если бы выпрямилась, достала бы ему клювом до лба. — Мне так нравится параллель между львом и орлом. В мифах, знаешь? — Сорок миров, Венти, и алетиометр. Мне, честно, плевать на это всё, — Веннесса приподнялась, руками уперлась в стол, и сверлила Венти взглядом, а тот все смотрел на деймонов, — но ты знаешь ответ на практически любой вопрос, а это дорогого стоит. — М-мурата, кстати, обожает львов. Не знаю, почему. Она хотела завести парочку домашних, — Венти дрогнул на первом слове, а интонации все те же, спокойные, четкие, — но ведьмам, конечно, такие красоты недоступны... А особенно королеве клана Натлана. — Не переводи тему. — Вообще, я сначала подумал, что ты могла бы быть напрямую ее дочерью или хотя бы внучкой, — Венти прикрыл глаза и только сейчас понял, что не двигал руками. Так что... жесты. Жесты сделают свое дело. — Но теперь склоняюсь к тому, что ты, может, родственница, хоть и дальняя. Нечистая ведьма. А твоя матушка? Я... подзабыл, наверное. Может, все-таки чистая. Веннесса молчала. Нет, она не столько вслушивалась в речь Венти. Определенно, про Мурату и кровь было интересно узнать, но ведьмой она не собиралась становиться. По крайней мере, в ближайшее время. А вот следить за Венти... Он почти не менялся. Джвала громко рыкнул и поддался вперёд. Он не нападал. Он просто по просьбе Веннессы сделал что-то, что заставило бы Двалина среагировать. И она среагировала. Обернулась в какую-то маленькую птичку и в мгновение ока спряталась у Венти в руках, оставив Веннессу с широко распахнутыми глазами и открытым ртом. Венти спрятал Двалина в руках, прижал к груди и чуть согнулся. Тишина не воцарилась. Кроме шумного дыхания всех четверых раздавался тихий-тихий, торопливый шёпот. — Поздравляю, — Венти заговорил чуть громче. Он держался. Он, черт его подери, держался практически идеально. Голос дрогнул на одном-единственном слове, а то, что он шептал Двалину, дело вообще привычное, учитывая ее выходку. — Поздравляю, ты меня расколола, — он не поднимал головы, — да, я могу ответить на любой вопрос. Но эти ответы мне нужны не для знаний, а для песен. Мне они вообще не нужны. — Какого чёрта?.. — сухо и на выдохе. Веннесса упала обратно на стол и закрыла рот рукой. — Господи... Деймоны не должны оборачиваться у взрослых людей. Деймоны оборачиваются у взрослых людей только в адские моменты потрясения. Действительно адские. Она... она довела его до такого? Нет, Венти бы явно сломался. А не вот так. Или да? — Так... так про что тебе рассказать? — Венти в одной руке все еще держал Двалина, второй коснулся лица, кивнул и поднял голову. В глаза посмотреть не мог, а вот улыбаться – да. — Двалин. — Про что тебе рассказать, что не касается меня? — Почему? — Пожалуйста, что не касается меня. — Венти, что за херня? — Пожалуйста. — Я... я спрашиваю, что за херня. — Я отвечу тебе, что это за херня, когда впаду в алкогольную кому, — он вернул прежнюю ласку в голосе, положил Двалина на диван и та стала на секунду норкой, потом бабочкой, кошкой ощетинилась и снова тем вымершим орлом, — так что я сейчас либо ухожу, либо ты меня спрашиваешь, — и по сжатым пальцам видно, что она сделала это по своей воле. — Венти. Он зажмурился и помотал головой. — Венти, я ведь не перестану. Веннесса видела, что щёки у него сухие. И глаза, скорее всего, тоже. Он наверняка даже лицо для виду вытер. — Вен-ти. — Достаточно, Госпожа Веннесса, — Венти резко поднялся с дивана, отряхнул колени и руки сложил за спиной. Двалин быстро, как могла, подошла к двери за хозяином. — Я пошлю к тебе кого-нибудь, когда допишу поручения. До завтра, — Венти посмотрел на нее секундой, отвернулся и коснулся ручки, — ах да... Ты знаешь о Барбатосе и Венти то же, что и пресса. — Да ты ж... Он замер с приоткрытой дверью. — Ты ж дитя совсем, Господи... ребёнок. — Н е н а д о отвечать на те вопросы, на которые даже у меня нет ответа. — А ещё ты забыл алетиометр. — П-подай, пожалуйста. * * * Когда лев положил голову Венти на колени, всё тело пробило чем-то ледяным, колким и душащим. Окутало слишком явно. На подбородке особенно, будто стеклянная крошка впилась. Пробило и... отпустило? Отпустило, оставив только что-то мягкое, нежное. Сбежать от любых обязанностей в какой-то лес на краю города и найти там дерево, которое своей кроной закрыло от мира – идея до жути идиотская, особенно, когда, вообще-то, одна из вас – магистр всех дел города, а второй... э... что-то между бездомным музыкантом и одним из главных учёных страны, ага. Или оба сразу. Веннесса не двигалась, даже не смотрела. Она просто знала, что Джвала лёг к Венти, не предупредив её. Сбежать от обязанностей, зная, что Венти влюблен в неё по уши, сам признавался, а ответить ему... хотелось бы, да нельзя. Вообще-то, вопросов стало много. — Холодно и потом мягко? — спросил Венти через какое-то время. Сам он Джвалу почти не почувствовал. Как будто действительно обычный лев. И это было... как минимум интересно. — Х-холодно и потом мягко, — выдохнула Веннесса. — Ему... — Ему нравится, — Венти улыбнулся, осторожно положив руку на гриву, — у деймонов и людей разные ощущения от разных людей. Двалин подтверждающе стрекотнула с ветви дерева. — Я думаю, ещё зависит от Пы... Он замер. Веннесса за это время – короткое время – хотела уже коснуться плеча Венти и заставить хотя бы посмотреть на себя, но он только дрожащими руками вытащил алетиометр из нагрудного кармана. Джвала недовольно заворчал на это дело, но алетиометристы все такие – чуть что, так сразу спрашивают. — Тебя вообще ничего не напрягает? — Веннесса чуть прикрыла глаза, наклоняясь ближе к Венти. — П-подожди. — Венти. — Клянусь С-селестией, не отвлекай меня, — прошептал Венти, настраивая стрелки, и начал бубнить себе что-то под нос. Веннесса потерла переносицу, шумно вздыхая. "Зачем ты это сделал?" – спрашивала Джвалу, да мысленно. А в ответ – только его басистый смех, и после: "Делаю то, чего не осмелится он. Он ни тебя, ни меня не обидит". И продолжал, пока Венти сверлил взглядом алетиометр. Двалин вообще видно не было: три метра ввысь, неизвестно, чем занимается. Джвала говорил то же, что и всегда, когда речь касалась Венти. Что, может, он и не избавится от бытия тем, кого зовёт Барбатосом. Никогда не избавится. И Веннесса тоже не перестанет его так воспринимать: все-таки спас ее именно Барбатос, и именно Барбатос рассказал ей – и рассказывает до сих пор – о всех принципах мира, о которых она не знала, и в конце-то концов, Барбатос был ее начальством. Ему всегда будет интересна вселенная – он был и останется учёным. Не самым ответственным и верным науке, но все же. Да только он просто... Просто... подросток, наверное, кому мир интересен лишь для того, чтобы знать, как против него идти. Человек, который о проблеме споёт или стихи напишет да пустит в газету, чтобы его строки жили вечно. Бездомный музыкант, который вытащил Веннессу из темницы. — Не понимаю... — Что? Алетиометр не понимаешь? Да ты и без него отвечать можешь. Венти выдохнул обеспокоенно как-то и грустно, убирая алетиометр и запуская пальцы в гриву Джвалы. — Знаешь, считается, что если влюблённые подростки коснутся друг друга, то их деймоны больше не смогут обернуться, — Венти улыбнулся, когда Джвала издал звук, похожий на мурчание, — Двалин не хочет проверять, а мне... — Мы не подростки, мы уже касались друг друга и ничего не случилось, — поняла, вроде, что то, что ему страшно, он не признает. — А, то есть первое ты не исключаешь? — Венти чуть наклонился в сторону Веннессы и засмеялся. — Но я не это спрашивал. — Да какая разница... сам говорил, что у тебя много девушек было, и ничего не случилось, Двалин как умела оборачиваться, так и ничего. — Я не любил ни одну из них. — Да какая разница... может, я тебя тоже не люблю. — Джвала сам лёг, — Венти перешел на подбородок и приятно удивился, поняв, что там ему почесывания больше нравятся, — я тебе как минимум дорог. — Так что ты спрашивал? Венти тихо-тихо засмеялся. Спокойно так, перезвоном. И непонятно, врождённое это или уже привычка, но, ей-богу, нежнее этого смеха не было ничего. И это был тот же смех, который не предвещал ничего хорошего. — Убегаю от темы, значит? Разница только в интонации следующей фразы. — Сначала о тебе, — он склонил голову, — но Двалин меня отвлекла, я не смог просчитать обороты, а там был какой-то глубокий уровень, ну и она посоветовала смотрить самостоятельно. У тебя. Потом про себя, но... он про меня почти не отвечает. Это так... для галочки. — Да не может быть такого, что бы алетиометр не мог ответить, — из-за последней фразы Веннесса к нему повернулась и ближе наклонилась, чтобы, может, лицо видеть, — в конце-концов, ты обычный человек. Венти чуть сжал пальцы, Джвала ударил хвостом по земле. Венти тихо ойкнул и поднял голову, увидел Веннессу совсем-совсем рядом и руки поднял. — Алетиометр никогда и никому не ответит про меня, — шепнул Венти, и голос его снова пугающе задрожал, — потому что невозможно задать чёткий вопро... Джвала поднялся, потянулся, издал свой кошачий звук, извинился вслух за прерванную беседу. Перешел через ноги Венти и лёг у него под боком, калачиком свернулся. Как ни крути, а кот. Хоть и лев, а типичный домашний кот, еще и наглый. Венти смог только сдавленно выдохнуть. — Ты куда? — шикнула Веннесса, руки протягивая к Джвале, но Венти покачал головой и снова зарылся рукой в его шерть. Веннесса сжала зубы. — Ты чувствуешь? — Не очень, но грива в принципе не чувствительная. Почему нельзя задать чёткий вопрос? — Джвала мне нравится больше тебя. — Сейчас ты не уйдёшь. Хотел бы спросить, любит ли она его. Вместе они точно не будут. Да они даже встречаться не станут: уж больно высок статус у Веннессы, чтобы водиться с бездомным, и больно Венти ветреный. Двалин, конечно, была уверена, что Венти ее будет любить долго. Слишком долго. А как долго – не говорила. Хотел бы спросить, а услышит только "Я ещё не понимаю". — Я не хочу понимать, почему, — быстро и тихо. — И не помню. Не хочу. — Поэтому и пьёшь. — Поэтому и напьюсь, как вернёмся, — громче и веселее, — но не только поэтому, справедливости ради!.. — И как тебе это поможет? — Как же я ненавижу, когда ты говоришь в лоб, — прошептал Венти, жмуря глаза, — я не ожидал от твоего клана другое, но я это ненавижу. — Потому что ты не можешь ответить напрямую, — Веннесса поняла, что Венти перестал Джвалу именно гладить, просто руки в одном положении оставил, — ты мне дорог, ты прав. Даже на одном месте с семьёй и Мондштадтом, а это надо постараться. И я хочу знать, с кем я общаюсь. Он молчал даже тогда, когда она взяла его руку. Не молчал. Одними губами двигал, наверное, говоря с Двалином. — Деймон перестает оборачиваться тогда, — Венти не мог говорить громко или не хотел, — когда человек определяется, а не когда взрослеет, влюбляется или когда... когда сепарируется... умирает, когда умирает. а о н жив. Шёпот такой пуганный, сдавленный, будто Венти только-только проснулся или вот-вот разрыдается. Ни то, ни другое. Спал он мало, плакать не умел. — Он? — Он? — Ты сказал, что он жив. — Я не говорил этого. — Нет, ты сказал. — Значит, тебе послышалось. — Хватит лгать, Венти. — Я не лгу тебе, — а глаза поднять на нее не может, — я не могу тебе лгать. У меня не получается. — Венти, — Веннесса отпустила руку Венти и взяла за подбородок. Осторожно. Хоть и грубо – привычка такая. У него глаза забегали по ее лицу, но он не противился. — Не мне лгать. Если ты сопьешься от своих проблем или алетиометр вообще тебе перестанет отвечать – Мондштадт и правда придётся передать Мораксу. Он приоткрыл рот, чтобы что-то ответить. Замер. Зажмурился, кое-как выдержал лицо, да только упал Веннессе в плечо, вцепился в ее одежду, как будто в последний раз. — Я... я передам кому-нибудь... кому-нибудь... твою р-работу. — Этого я не говорила. — Ты хотела... больше времени с семьёй, ха-а... нет? — Венти, всё хорошо. — М-м... Двалин запела по-соловьиному.