за драмой человеческих неудач лежит тишина космической истины:
когда недостаточно мудрые люди ходят среди спящих тигров, их ждут бедствия.
время проходит так, будто его не существует. это бесконечный круг погружения, так что тебе не обязательно
оставаться быть человеком.
каскад ошеломляющей сюрреальности настигает тебя нежданно; быстрый сдвиг в динамике, как вдох, переходящий в выдох: твой мозг мертв, твой мозг оцепенел, твой мозг оцепенел, твой мозг оцепенел, и это отличается от всех остальных времен.
пока все часы мира замерли, у тебя есть прекрасное время, чтобы сойти с ума.
ты пришел сюда по шепоту потусторонних, демонических знаков, но, похоже, не совсем вовремя.
кажется, ты был не один, кажется, тебя кто-то ждал. ты догадываешься, что это так, смутно, смутно, бесформенно.
ты не один, тебя бы хватились. твои мысли сплетаются, спутываются, разбиваются вдребезги. дрожь пускает в тебе корни, разрастается по телу, электризуется на кончиках пальцев. твои беспокойные ноги проникают в сердце.
комбинация фортепианных клавиш на фоне – каждый раз до-фа-ми и обратно; переливчатый звук, почти завершенный аккорд. замкнутый круг, бессмысленно беспощадный.
тебе кажется, что ты уже проходил через это раньше, что каждая твоя итерация хорошо знает этот танец. тебе кажется – бессознательно, размыто – что ты здесь не просто так; как будто все это имеет смысл. эти ощущения не до конца ясны; в них есть смутный нереальный блеск. они приходят вспышками, как навязчивые мысли, как нездоровый тик. они приходят вместе с волнами эмоций, для которых нет ни причины, ни повода.
ты не любишь, когда тебя оставляют в стороне от шутки, особенно когда подозреваешь, что ты – кульминационный момент. ты бегаешь по кругу, хорошо; ты хотел бы знать, как остановиться.
"я такой проклятый, все черти трахают меня, я один, мне так грустно"
тебе кажется, что тебя заживо выкручивают, что тебя пытаются сломать.
"мне не весело со мной, я не получаю удовольствия"
на тебя смотрят сотни глаз, самые разные глаза – все они вырезаны по краям, как коллаж, созданный из обрывков страниц глянцевого журнала; все сплошь сплетение нитей сосудов и мясисто-розовые линии век, бездонные, острые зрачки. все они смотрят на тебя выжидающе, продолжают моргать невпопад, продолжают нашептывать что-то бессмысленное. они формируют слова из шорохов, из желчного шепота; они формируют голос из скрежета, клыков и резцов, они шипят сквозь промежутки пустоты – и вторят друг другу, так осторожно и так яростно:
"поиграй со мной поиграй со мной поиграй со мной поиграй со мной"
с большим усилием, чем обычно, ты маскируешь свой страх. ты отступаешь на шаг, другой, смягчая свой тон, язык своего тела. здесь тебе не нужно много времени, чтобы добраться до точки невозврата; ты не знаешь, ты не знаешь, ты не знаешь, что делать.
тебе не хотелось бы оправдываться, но твое сердце наполняется кровью. ты разворачиваешься на каблуках и бежишь, не оглядываясь, пока легкие не начинают гореть, пока ноги не отказываются слушаться. ты не видишь ничего перед собой.
наконец остановившись, силясь отдышаться, ты запрокидываешь голову; ты смотришь и смотришь на холодное синее небо, заливающее своим цветом абсолютно все. ты не сразу замечаешь.
деревянный дом, заставший лучшие времена, ярко-красный фермерский амбар и несколько акров земли, поля, кажущиеся бесконечными.
ты когда-то жил здесь. ты…
ты оказался
дома.
осознание этого факта удивительно лишено разочарования.
дом слишком милый, слишком пригородный для такого беспорядка. твоего беспорядка. твои глаза все еще широко открыты, поля вокруг все еще зелены. ты почти ожидаешь, почти надеешься, что стоит тебе моргнуть – и они изменят цвет, все краски выгорят и посереют (этого не происходит).
ты думаешь о Натали Вуд, о том, как она боялась утонуть всю свою жизнь, как она избегала воды любой ценой, только для того, чтобы напиться достаточно и забрести в то самое, что ей всегда было противно. некоторые люди считают, что это было убийство; ты слишком хорошо знаешь притяжение вещей, которых боишься.
тебе хочется выпить за драматизм всего этого; одна часть иронии на три – истерического смеха, смешать-но-не-взбалтывать, что-то в этом духе.
"ты шафран, душенька"
этот голос – знакомый, отдаленно и смутно, как и все здесь – звучит игриво и ярко. это почти завораживает; ты был бы рад обмануться, но в его тоне что-то есть. едва уловимое кипение, скрежет его зубов. такое чувство, будто он пытается вырвать из тебя какой-то жизненно важный орган, и это никак не прекращается, будто он держит твое сердце между зубами. ноющая тяга обжигающе горячая и ледяная, и это плохо. это плохо. это очень, очень плохо.
"тебя, должно быть, спутали с небом"
его голос настолько искренен, что может пронзить и убить. сердце перекатывается в горло и сжимает его бьющимися приступами, утягивая на самое дно, не давая расправить легкие.
молча, ты делаешь это молча. поскольку убежать от самого себя давно стало делом всей жизни, тебе это уже не в новинку. втягивая воздух меж сжатых челюстей, ты готовишься сорваться с места.
ты открываешь глаза.
в гостиной больше дыма, чем воздуха, смех вокруг добродушен и безудержен. ты не можешь поймать за хвост ни единой мысли, что крутились у тебя в голове секунду назад, пока ты пил, прислонившись прямо к липкой барной стойке.
ты стоишь там и смотришь на девушку, у которой такое тело, какого ты никогда раньше не видел (драматические изгибы, податливый рот); звук вибрирует, расплескиваясь, качается. в ушах пульсирует шум, голос, приглушенный, как подводные помехи. сердцебиение отдается в барабанных перепонках, занимая все пространство, как будто ты сидишь внутри утробы, все остальное слишком далеко и не в фокусе. она позволяет себе неприлично долгий оценивающий взгляд; прижимает кончик языка к верхним зубам. ты опираешься на стол раскрытой ладонью, ты заговариваешь первым.
от ее пальцев расходятся электрические разряды, неуловимые вибрации. она смеется и жмется губами, пытается укусить. её шея вся в твоих засосах, сладкая; она вся – сладкая, эта сладость не сходит с языка. ты опускаешься на колени, она хватает ртом воздух и прикусывает губу.
"наши желания в этом мире так мало отличаются... так к чему нам этот танец потерянного времени?"
три ноты в твоей голове резонируют стеклянным ломаным звоном. бешеная дрожь, льдом крошащийся тремор пробивает тебя изнутри.
"если хочешь заняться любовью, я могу застрелить тебя"
ты дробишь зубами воздух.
это называется инверсией глубины: чем больше погружаешься в космические тайны, тем неинтереснее они становятся.
попытка быть адекватным недействительности – безвыигрышная форма; ты играешь в игру, где у тебя нет хода, связаны руки и нечем дышать.
шелест ткани, и темнота за твоими веками загорается оранжевым от солнечного света, проникающего через окно.
у тебя худшее похмелье в твоей жизни, и ты начинаешь думать, что быть сломленным – это все, в чем ты хорош. ты чувствуешь себя сломанным каркасом кровати. ты чувствуешь себя машиной, которую следует разобрать на запчасти (парадоксальный концепт: механизм, который ничему не служит, машина траты).
Бэмби слишком много говорит, когда ей страшно. ты не уверен, что это то, что она знает о себе.
она просто хочет убедиться, что с тобой все в порядке. она видит это не так, как ты; она не видит в этом смерти, какой она есть. ты не знаешь, как сказать ей, что множество людей пытались исправить это, и иногда ты остаешься целым достаточно долго, чтобы начать верить, что сможешь остаться таковым навсегда, но всегда есть часть, которая ломается снова и снова.
ты не знаешь, как сказать ей, что все ее слова звучат пусто. она почти предлагает сходить к психотерапевту.
она спрашивает тебя, когда ты начал причинять себе боль, ты смотришь на лавандовое поле багровых подтеков вдоль ее шеи и не можешь вспомнить. где-то между детством с широко раскрытыми глазами и подростковым возрастом. где-то между пустотой и твоим единственным другом. где-то между шепотом и тишиной. какая, к черту, разница. все это – вязкий набор слов ни о чем.
под ее прибивающим взглядом ты чувствуешь себя, как человек, на которого с крыши летит рояль.
она спрашивает о твоем отце. ты смотришь в угол потолка, пока она не перестает спрашивать.
ты сделал бы это грустной историей, диккенсовской и туманной, но все, что ты можешь чувствовать – это грязь и грязь под ногтями. ты чувствуешь себя отвратительно, отвратительно, где-то между болезненно-зеленым и гниющим фиолетовым. это заставляет твою голову пульсировать. это заставляет твои конечности гудеть. ты больше не можешь видеть прямо; ты больше не можешь представить себе, как говорить.
сладковатая ягодная смазанность ее губ в горчащей ласке оставляет тебя в абсолютном раздрае.
ты бросаешься в слезы, как только она закрывает за собой дверь.
"я хочу поцеловать тебя в затылок"
ты срываешься в вой навзрыд.
этот выдуманный, несуществующий мир в каком-то смысле реальнее реальности: в нем нет лакун смыслов, дрожания теней по краям зрения. ты думаешь об этом с нескрываемым восхищением, которое можно было бы испытать, впервые столкнувшись с паршивой, но знаменитой картиной.
ты сидишь на берегу океана где-то внутри себя.
быть может, ты спишь. быть может, ты действительно спишь. быть может, свиньи полетят, бесконечная полоса дерьма закончится и мир наконец решит быть к тебе немного добрее.
чертовски большой шанс.
дело не в том, чего ты заслуживаешь. все дело в том, сколько ты сможешь выдержать, сколько ты сможешь выдержать, прежде чем все твои кости сломаются.
все золотое зыбко; ты не позволяешь себе взбираться на звезды в своей груди.
ты знаешь, что он ломает тебя каким-то трудноопределимым способом. ты знаешь, что он разрушает тебя изнутри, оставляя частичку себя там, как вечный огонь. ты знаешь, что достаточно скоро это выжжет тебя дотла.
чертовы клавиши пианино выбивают бессвязный рефрен.
когда все начинает казаться нормальным, ты ненадолго начинаешь чувствовать себя дома. когда ты бываешь там каждый день, ты не обращаешь внимания на гниющие полы, трещины в стенах, на то, что дверь ванной наверху не закрывается полностью. потому что это
дом, и все недостатки вырезаны в его индивидуальности.
ты думаешь, что на полпути из тьмы твое воображение состарилось.
Монстр в твоем горле, если его хорошо кормить, может петь самые красивые песни. они кружат по пустому залу твоего черепа, скулящие, тонкие звуки, которые врезаются в стены.
это не добродушие, заключенное в отсутствии насилия, но, несмотря на его способность к этому, это мягкость в негативном пространстве. ты плывешь по ней, пока не почувствуешь, что тонешь.
"мне очень весело, но я не счастлив"
ты лежишь без сна по ночам, думая о том, как он выпотрошит тебя и съест твои внутренности.
твои кости становятся хрупкими. твой разум распадается на тонкий розовый туман. это больно, когда тебя разрывают на части. но это больно, как ушиб, и ты продолжаешь копаться в этом.
имеет ли значение для рыбы, действительно ли она жива? знает ли она, что значит быть ужином? чувствует ли она благодарность за то, что ее съели, за то, что ее наконец-то использовали?
ты так боишься темноты, что поджигаешь лес.
худшая из пыток – вечное повторение.
раз за разом ты видишь Кью, стоящего на кукурузном поле. ты видишь, как он исчезает в нем. ты бежишь вперед, топча ногами стебли, но как бы долго ты ни бежал, насколько бы ты ни был уверен, что именно в этом ряду он прячется, ты никогда его не найдешь.
в некоторых итерациях ты находишь его изорванным и сломанным, конечности изгибаются невозможным образом, неузнаваемым для мальчика, которого ты знаешь.
ты ползаешь перед ним на коленях, раскаиваешься, рыдаешь. ты кладешь голову ему на окровавленную грудь, проводишь пальцами по его ранам. он мертв, он мертв, он мертв.
что тебе осталось?
ты просыпаешься так, как будто это предчувствие.
это тебя заводит; внутри тебя все еще живо инстинктивное возражение против подобного. ты чувствуешь, как раздражение и желчь поднимаются все выше в горле.
"подсказка: выбери, кто умрет"
это самая дешевая из всех возможных манипуляций, но она работает. гнев наконец-то овладевает тобой.
ты открываешь глаза посреди чужой гостиной. она смутно знакома – ты уже был здесь, но не можешь вспомнить, когда и при каких обстоятельствах.
тебя окружает старый хлам. модели самолетов, памятные вещицы. бесполезные сувениры. шрамы, оставшиеся от счастья.
"сегодня мы будем прыгать в костер"
позднее ты решишь, что нет ничего хуже, чем наблюдать, как кто-то кричит в тишине.
сцена может быть любой, но едва слышный отголосок трех проклятых клавиш неизбывно звучит и звучит на фоне.
"славьте короля, что танцует свой путь к гильотине"
с волнением, приличествующим военнопленным, ты делаешь шаг вперед.
ты стоишь посреди тронного зала Филлори; это просто гребаная вишенка на гребаном аду. твое сердце больше не может решить, в каком ритме биться.
"ты не страдалец, детка – ты просто слабак"
именно так воспоминание превращается в пощечину.
ты стоишь там некоторое время. достаточно долго, чтобы понять, что тебя активно игнорируют. ты почти можешь почувствовать, как все ваши прошлые жизни закрываются одновременно.
нарциссизм как способ восполнить потерю.
он увидит тебя таким, какой ты есть, и ему это не понравится; ты ничего ему не говоришь. он уходит. ты плачешь.
все это настолько размыто реальностью, что ты сам почти веришь в это, почти веришь, что у тебя даже есть такая свобода воли, такое количество желания – любое количество желания, выходящее за рамки образа – для того, чтобы сопротивляться.
ты же знаешь, что любишь его. ты так сильно помнишь боль, потому что любишь его.
это мальчик, за которого ты умрешь.
ты думаешь о том, как ты не говоришь об этом. ты думаешь об этом, пока оно не накапливается у тебя за ребрами, за глазами, а потом ты просто срываешься с места и целуешь его.
это нечто близкое к приливной волне. или удару молнии. какое-то насильственное действие природы, сталкивающее вас вместе. удар, электрический и всепоглощающий; города горят, горы падают. чувство, нарастающее, как что-то запретное, что-то непристойное, как смех в лицо Богу.
Кью тот, кто отстраняется, прижимается лбом к твоей груди, говорит, что ты не должен быть здесь, тебя не может быть здесь. ты можешь чувствовать, как его грудь вздымается рядом, как его дыхание вырывается изо рта густыми, плачущими путями.
Монстр хмурится, его губы изгибаются в сардонической улыбке, а глаза теряют фокус.
"он не стоит того, чтобы за него умирать"
ты выбиваешь чертову дверь с ноги.
