* * *
— Мама говорит, — сказал Джон, — что королю надоело поить своего червяка из чистого колодца и он решил поить его в грязи. — Какого червяка? — спросила Гвенис. Непраздный это был вопрос: для Гвенис червяки, мокрицы, муравьи и прочие омерзительные создания были вернейшими друзьями и товарищами. Так что сорта червяков она судила сурово и внимательно, как иные рыцарей на турнире. — Своего, — Джон пожал плечами, а Джейн добавила: — Огненного, наверное. В Валирии водились огненные червяки, нет? — Это просто другое название драконов, — возразил умный Эйрис. — А драконы вымерли. И в любом случае, они хищники. Кто поит хищников грязью? — Идиот, — сухо сказал Эйгор и быстро уточнил: — Не ты, а тот, кто поит. И король тоже. Вообще-то о короле такое говорить — государственная измена и оскорбление величия, но об Эйгоне IV подобного не говорил только ленивый. Однажды Эйрис подсчитал — он, как и королева Мария, очень любил считать вещи — что если записать все бранные слова, которыми дворяне и простолюдины зовут короля, то можно будет выстелить бумагой малый зал для тренировок. — Я одного не понимаю, — вздохнул Мейкар. — Какое отношение дедовы ручные червяки и их режим питания имеют к тому, что ко двору собирают сыновей всех знатных домов? — Надо это исследовать, — сказала Гвенис. Исследовать она любила не меньше, чем всё ползучее и мерзкое. Начать расследование было решено с допроса рыцарей. Сьер Квентин Болл держался молодцом: — Червяки Его Величества, — сказал он, покраснев и надув щёки, — его личная забота. Как гвардеец, я не могу... раскрыть такие тайны. — Сейчас лопнет, — философски сказал Бринден. — Думаешь, это эффект червяков? — спросил Мейкар. — Тогда они опасны. Гвенис, запиши: от червяков краснеют, надуваются и могут лопнуть. Гвенис записала. Болл закрыл лицо ладонью; наверное, ему было больно. — Ступайте... куда-нибудь ещё, — сказал он устало. — К мейстеру, к родителям... К мейстеру — это была отличная идея, потому что сьер Квентин был точно не в порядке и нуждался в лечении. Немедленном. Кем бы ни были королевские червяки — они были опасны. Мейстер Макарен был человек почти святой. В конце-то концов, он все эти годы справлялся с выводком детей, исправно поставляемых ему королевскими наложницами, сёстрами, друзьями и собутыльниками — и ни один ребёнок пока не пострадал. Единственным грехом святого мейстера была септа Аглая с круглыми глазами и мягкой грудью — весёлая дочка не менее весёлой Мегетт. Септа Аглая не только грела его постель, но и помогала ему пасти своих сестричек, братишек, племянников и прочую родню, которой хватило бы на три новых Танца, если бы они не были так противоестественно дружны. И именно она, покуда Макарен был вынужден осматривать здорового, но ржущего как конь Квентина Болла — дети короля сказали, что у него какие-то особо злые и жгучие глисты, не осмотреть нельзя — пыталась добиться от детей, какого лешего их так интересуют какие черви. — Глисты я понимаю, — сказала септа, — но при чём тут король? — Не глисты, а червяки, — возразил тихоня Бринден, который был её любимчиком, хотя и клятым древопоклонником. — Которых король раньше поил водой из колодца, а теперь хочет напоить грязью. — Червяки, — задумчиво сказала она. — Колодец. Грязь. — Всё это на что-то намекало, но на что? — И это как-то связано с идеей созвать детей гранд-лордов ко двору, — добавил Эйгор. — Как будто папаше мало нас! — Чтоб молот Кузнеца да мне в промежность! — Аглая охнула. — Детишки, плюньте. Король просто задумал устроить прогулки в шоколадную пещеру, на старости-то лет. Пресытился, видать, обычной пищей. Вот старый негодяй! — Шоколад полезен для интеллекта, — мечтательно заметил Эйрис. — И просто вкусный, — согласилась Мия. — Братик, а папа нас возьмёт с собой в пещеру? — Ты что как мелкая? — Эйгор покрутил пальцем у виска. — Он Деймона возьмёт. Это было печальной правдой: изо всех детей Эйгон IV любил только одного, и это был Деймон. Может, потому что Деймон был красивый и весёлый, а может — потому, что остальные были сильно младше, а Дейрон был сыном Нейрис. Ни Нейрис, ни малышей король не любил. Пока Аглая бежала к Макарену рассказывать, что нету у Болла никаких глистов и вовсе не надо травить всю гвардию креплёным вином с полынью и чемерицей, близнецы Уотерс додумалсись до простого, но эффективнейшего плана: — Если жирный свин возьмёт в пещеру Деймона, то почему не попросить его принести нам немного шоколаду оттуда? Он добрый, не откажет. Это было логично. Деймон был справедлив и благороден, в конце концов. И очень, очень, очень удивлён. — Куда-куда? — спросил он. — В шоколадную пещеру, — терпеливо ответил Эйгор. — Куда отец задумал отправиться с тобой. — Он что, совсем рехнулся? Ну я ему устрою, — Деймон упёр в боки кулаки. — В глиномесы меня записывать! — При чём тут глина? — спросила Гвенис. — Речь про шоколад. — Ему-то шоколад, — скривился Деймон. — А мне-то глина. Всё, малышня, отзыньте. Мне надо к бате, поговорить по душам. О кулинарных вкусах. И пока Деймон шёл к отцу в светлицу, отец шёл по коридору, держа в руках перо и длинный свиток и бормотал себе под нос: — У Тиррела-то булки не хуже, чем были у Барбы, значит, берём. А Старки тощие, там только греметь костями, мяса вовсе нет. Вычеркиваем... Из-за угла за ним смотрели дети. — У мамы булки вкусные, — подтвердил Эйгор. — Не верю, что у Тиррела не хуже. — Конечно, хуже, — поддержала Мия. Кто-то из Тиррелов назвал её "отродьем", а она была злопамятна. — Меня другое интересует, — сказал Мейкар. — Дед что, хотел съесть Старка? Он в курсе вообще, что людоедство — преступно? — Нет, наверное? — ответил Эйрис. — Я имею в виду, наш дед не очень интересуется такими вещами. Боится, наверное, узнать, что постоянно творит что-то такое, за что на Стену — только из милости. — Но людоедство — даже для него немного слишком, — вздохнула Гвенис. — Ладно червяки, ладно он хочет есть шоколад, а Деймону дать глину. Шутки у него всегда были тупые. Но Старка есть зачем? — А Старка он не будет, Старк тощий. А вот Ланнистер... Они всё спорили, но Эйгор поспешил донести до родителя простую истину: — Батя! — крикнул Эйгор. — Ты это прекрати! — С чего так вдруг, ребёнок? — усомнился король. Всех своих детей он звал "ребёнок" — это помогало не заморачиваться с именами. Запомнить такую уйму он был не способен. — Во-первых, Деймон огорчится, — ответил Эйгор. — А во вторых, блин, люди не поймут! Мятеж поднимут! Ланнистеры срут золотом, ты знаешь, сколько наёмников они могут поднять?! — Срут золотом, хм, — король почему-то посмотрел на список. Он на миг подумал: вдруг это правда? — Буквально, значит, золотая жопа... — С зубами! — крикнул Эйгор. Он не терпел болванов, а папаша был явственно болван. — Думаешь? И Деймон огорчится? — А Дейрон будет рад, — мстительно ответил Эйгор. — Ему на радость король за червяком не может уследить, ищет мясо на мослах и месит грязь в шоколадной пещере — весь двор уже болтает, весь Дорн смеётся! Подумал и добавил: — И вообще, если ты так с червяком обращаешься, он же и сдохнуть может. А Гвенис любит червяков. И, озадачив этим короля, решительно сокрылся.* * *
Голова Дейрона лежала на коленях Марии, и мир был симметричен и прекрасен, несмотря на тупую боль в висках, которую неспешно отгоняли тонкие пальчики и пахучая дорнийская мазь. — Дети, — сказал он. — Цветы жизни. — Но они отговорили короля от его безумной затеи. — Но теперь он одержим идеей найти Гвенис мужика. — Всё в свой черёд, моё сердце. С порывами на чистку труб разобрались — и с Гвенис разберёмся, — ответила Мария, целуя его в висок. — Всё будет хорошо. И только тихий голос где-то на самой границе слуха произнёс: — Мейкар, как думаешь, какие трубы? — Под Красным Замком есть трубопровод...