Прошлое не повторится, Все забыть или забыться… (мюзикл «Монте Кристо»)
Это луна сияла за окном, отражаясь в складках одеяния ночи? Или это солнце почему-то стало серым? Почему тогда так мрачен небосвод? Почему шумело в ушах? Это дождь оставлял на зеленых листьях прозрачные алмазы, рожденные небом, а не землей? Или это голоса людей так причудливо перемешались в один дикий гул, который будто окружал его плотной стеной? И на ней он уже различал каждую крапинку, все маленькие, незаметные точки, которые складывались в слегка начертанное чье-то уверенной рукой созвездие судьбы. Его ли? Или чье-то другой? Может, это его бросили в темный подвал, где обшарпанные балки, все в глубоких трещинах, готовые сломаться в любой момент, нависают над ним? А может… это ему просто кажется? Наверняка, просто привиделось… прошлое. А может, это будущее? Еще немного. Еще чуть–чуть вина. Еще немного, чтобы не умереть от боли. Но сколько ни пей, забыться не получается. Все заново. Все снова. Еще чуть-чуть красного вина, авось все уйдет, не оставив обратного адреса. Еще чуть-чуть, авось отпустит боль. Может быть, краснота застелет ему глаза, и он просто уснет, побежденный виноградной кровью? Еще чуть-чуть вина… Слуги от греха подальше держались от него поодаль. Да, они бы пришли, если бы он их позвал, они бы пришли, покорно опустив голову, но готовясь быстро убежать в случаи господского (а точнее, пьяного) гнева. Но он бы их не позвал бы никогда. Они ему не были нужны. Ему вообще никто не нужен. Синьора слегла в кровать, поэтому не видела, чем занимается наследник дома Монтекки, племянник её мужа. А если бы увидела, ничего не сказала бы. Просто ушла бы лить слезы об сыне своем, что сейчас слишком далеко от матери. Еще чуть-чуть вина… Еще немного, еще совсем немного нужно, чтобы забыться окончательно. Еще немного, что утихомирить эту странную боль. Еще немного. Болела голова, плыло перед глазами. Он раньше никогда так много не пил. Так, на праздниках – да, или рюмку просто за компанию. Только одну. Хотелось пить. Еще немного, жажду вином утолить. Еще немного. Еще чуть-чуть… Потому что жизнь скатилась в тартар… Мысли стали такими незаконченными, все время куда-то ускользали из рук, хотя он пытался зацепиться хоть за одну, хоть за самую незначительную. Ускользало. Сквозь пальцы, словно крупинки в песочных часах, из верхний половины в нижнюю, и нужно будет перевернуть, чтобы они продолжили свой ход. Быстро-быстро. Как время. Все слишком быстро, Боже, приостанови этот бесконечный бег, дай перевести дух! Дай успокоить стучащее сердце, которое, с часу на час, выпрыгнет из груди. Дай оглянуться… Оглянуться… Или вернуться… И не совершать… своих ошибок. Дай… Боже, помоги… помилуй… Может, это только сон? Страшный кошмар, снящийся беспокойной душе, чтобы она задумалась о своих поступках и о том, что может случиться. Только фокус в другом – о том, что случилось. И снова в ушах звучит резкий крик того, которого ждет у врат Смерть. Снова, как из кошмара, стучит в висках страшный громкий хохот сумасшедшего, не человека, убийцы. Снова шум толпы, что азартно следит за представлением… И снова не от кого ждать помощи. Снова пред глазами, будто закольцованный круг, проносятся образы. И так сложно верить… так сложно… поверить, что это не ложь. Что это не жестокий, да, жестокий, но все-таки розыгрыш. И это не кукловод дергает за ниточки. Еще чуть-чуть, еще немного вина. На один глоток… И уснуть… Но нет пропуска в мир грез, и снова, сидя за столом и угрюмо поднося бокал к устам, он молчал и смотрел куда-то в стену. Вряд ли он что-то видел. Вряд ли он вообще что-нибудь видел. Так тогда было легко! И если вино и заставляло их на утро возвращаться навеселе, то это не было уныло, а смешно, задорно, и не сожалеешь ни о чем. Может… они просто пили вместе, а не поодиночке? И в сердце еще не поселилась безграничная тоска? Может, потому что у него тогда были друзья. Но один получил бесплатную поездку в рай, куда он не собирался еще, как минимум, лет сто! Другой – в соседнем городе, но что хуже? Изгой, откинутый за черту, которого он больше никогда не увидит. Убийца, коим тот не является. Чья боль омрачена другой. «Мне кажется, тебе пора заканчивать. Ты уже теряешь нить рассуждений», - упрямо шептал в ушах разум. Тот, до которого еще не добралась эта дурнота отличного вина. Еще чуть-чуть, еще немного вина. «Уже в который раз!» Но если тошно?! Боль… боль… боль… почему-то очень больно. Еще чуть-чуть, еще немного. «Остановись, безумец! Они бы не стали доводить себя до такого!» Но они ангелы, а он – человек. «Опять?! Господи, помилуй тебя! Какие ангелы?! Вспомни последние слова Меркуцио! Он проклял всех, даже своих друзей, которых любил! Какой к черту ангел?!» Меркуцио… умер… как глупо. Разве он мог умереть? Мертв… Из-за этого… этого… Воспоминания об этом человеке, в глазах которого ненависть и безумство горели неистовым пламенем, причиняли невероятную боль. Даже сейчас¸ когда он стал пищей для воронья, когда он стал безмолвным прахом, когда унылое надгробье сухо извещало всем прохожим по кладбищу, кто лежит под ним, ужас, ненависть и ощущение холода пережило его. Он был безумцем. Что же могло вызвать у него невероятную радость? Только вид умирающего врага! Его хохот, ненастоящий хохот, уж точно не принадлежавший человеку, и сейчас стучал в висках. Сердце сжималось от немого ужаса, стоило только воспроизвести картину прошлого: как тот размахивал обагренным кинжалом, стоя над поверженным Меркуцио, улыбался и кричал какие-то насмешки смертельно бледневшему противнику… Дрожали руки. Бокал, что он держал в руках, случайно упал. И разлитое вино безграничным морем расплылось по всему столу. В каком-то дурмане он встал и неосознанно стал вытирать кровь… то есть, вино. Проклятый Тибальт… Никто, кроме его семьи, не оплакивал его. Его провожал в последний путь не плач, а немой укор и такая же немая ненависть. Никто не сожалел, что его убили… но… Почему, почему его должен был убить Ромео?! Почему он?! За что ему это?! Он не хотел этой дуэли. Он хотел помирить спорщиков, пытался образумить бешеного крысолова. Он хотел мира. Всего лишь. Так мало… Это была месть! Рукой Ромео небесный суд казнил преступника! Он лишь совершил то, что сделал бы суд толпы и суд герцога! За что?! Он ни в чем не виноват! Бенволио сам готов был убить Тибальта. Убить на месте, наплевав на последствия. Убить, отомстив за Меркуцио, за лучшего друга. Ромео... Ромео сделал это раньше. Он не хотел этого делать! Громкие крики, проклятие вослед. Лихорадочные рассуждения, что делать дальше. Он кричал ему: «Беги, пока не поздно!» Ведь помнил: тот, кто отнял жизнь, обязан заплатить за нее своей. Закон герцога, закон Вероны. Можно было скрыться на время, можно было убежать из города. Но он решил выйти навстречу судьбе. Какой бы она ни была. Он готов был принять и все эти крики бушующей толпы, и осуждение тех, кто раньше его уважал, и суровый приговор, без права на обжалование. Стойко, не сказав ни слова в свое оправдание. Он был благороднее, нежели его брат. Был чище, чем другие. Благородный герцог сменил казнь на изгнание. То есть, быструю смерть на медленную. И хотелось крикнуть: «Убейте меня, если бы я успел, Тибальт бы погиб от моей руки, прошу, сделайте со мной, что хотите, а его, невиновного, пощадите!» Но в ответ заранее слышал лишь проклятия. Или тишину. Что хуже? Еще чуть-чуть… «Ты жалок! Кончай пить! Прошлое ушло, комедия окончена!» Ромео изгнан. Больше нет в этом городе того, кого он любил. Этот рок, этот ужас, за что им это? Господи, за что ты забрал у него их?! Сначала Меркуцио, затем Ромео?! Чем они провинились? Тем, что жили полной жизнью? Играли, рисковали в лотерее жизни и смерти, любви и ненависти, ставя на кон и свои кошельки, и свои шпаги, и свою жизнь, развлекались, мечтали? И только в этом их вина. И все! Они не знали Смерть, эту даму, и совсем не собирались знакомиться с ней! Но она пришла без приглашения… И забрала того, кого так любила жизнь. Господи, в чем их вина? И почему они, лучшие из лучших, должны были заплатить за это?! Их жизни дороже, чем его. Еще чуть–чуть, еще немного вина на дне бокала… Когда? Когда все началось? Когда в первый раз можно было оглянуться, и увидеть призрак грядущих несчастий? Когда был момент, когда можно было сменить курс их корабля и избежать мели? Когда они могли понять, что они что-то упустили? Когда?! Он закрыл глаза… Мелькнуло воспоминание, одно воспоминание, которое заставило его вздрогнуть. Он вспомнил, когда. Когда одним летним утром по городу прошел слух… «…- Что?!! - Что слышал,- рявкнул Меркуцио, еле сдерживая гнев. - Это только слухи… - Нет, Бенволио, к сожалению, не слухи, иначе бы я уже оторвал бы у этих клеветников уши! КАК ОН МОГ?!! - Я не верю… Ромео… и дочка Капулетти?! Сумасшествие!..» Но Ромео не отрицал свою вину… Просто не отрицал… Говорил, что любит… Любит… Еще чуть-чуть, еще немного вина на дне бокала. Три капли. Все. Лишь чтобы почувствовать вкус этого слишком хорошего вина… «Это уже которая рюмка?» Любит… любит… нет… Она его заколдовала, это распутница, это шлюха… Что она? Скоро выходит замуж за Париса! Ненависть, заснувшая на время от нахлынувших событий, снова расцвела в своем великолепии… Ненавидел… Он ненавидел всей душой эту Джульетту, которая причинила столько зла его брату… Ненавидел… ненавидел… «За что? Что она сделала?» Она? Околдовывала его, заставила нарушить клятвы дружбы и семьи. Заставила забыть, что он Ромео. Заставила забыть его обо всем. Ненавидел…ненавидел всей душой… желал её смерти… проклинал… «Тебя зовут Бенволио, а не Мальдикт!» Проклинал… заклинал небеса и ад наказать её… желал её смерти… наихудшей медленной смерти… чтобы она околела, как собака, как бездомная собака, которую выкинули, про которую все забыли… и чьи стоны никого не трогают… Он не знал её. Но желал, чтобы она умерла. Он хотел мстить… «Прекрати!» Как слаб голос разума в голове напившегося… Джульетта и Тибальт. Невыносимые имена, при звуке, при одном только случайном воспоминании, внутри него будто кто-то разжигает огонь. Гнев и ненависть, безумная злость. Костер горел ярким пламенем, а дым, серый, не пропускающий свет, валил столбом, застилая глаза невыносимой серостью. Но и на солнце и на луну, на чистое небо, он также не мог смотреть. Он сжимал кулаки и немо кричал: «Почему ты молчишь, наш Господь?! Что ты сделал, чтобы они жили?! Почему ты молчишь, давай, накажи убийц! Но ты молчишь. Значит, их ты защищаешь, с ними ты заодно!» «Ты тогда был пьян. Точнее, я был пьян» Ярость, безудержная, дикая, нечеловеческая, внезапно бросилась вместе с кровью ему в лицо. В гневе он вскочил на ноги. И кинул бокал в стену… В нем было чуть-чуть, еще немного вина… Вспышка гнева забрала у него остаток сил. Он упал на колени. Ладони коснулись пола из холодного камня, едва прикрытого тростником. - Ненавижу… - прошептал он сквозь невольные слезы. - Ненавижу, ненавижу… Он попытался встать, но удержаться на ногах у него не получилось, и, сделав несколько неловких шагов назад, упал. На этот раз он задел как-то стул и сильно ударился об угол мебели, какой, он не помнит. «Может, хоть после этого ты протрезвеешь, хоть чуть-чуть?!» Еще чуть-чуть, еще одно усилие. И он хотя бы поднимется. Еще чуть-чуть… Он пытался опереться хоть на что-нибудь, но получилось плохо: стул выскользнул из-под руки и упал рядом. Наконец, он встал. Ноги не слушались, и он обессилено упал в кресло. Стул так и не поднял. Осколки бокала, который он кинул в стену, сверкали, как драгоценные алмазы, в свете луны. А он и не заметил, что уже ночь… Но он вообще ничего не замечал вокруг. Есть только он. Есть только тьма. Есть только боль. Есть только враги. - Ненавижу… Ненавижу! – выкрикнул он, уже не в силах сдерживать слезы. Ему не хватало дыхания после последнего крика, столько он вложил в него гнева, злости, ненависти и бессилия что-нибудь изменить. Ненавидел… Ненавидел… больше всего ненавидел… себя… Ненавидел… он ненавидел их, этих убийц… Ненавидел… её. Она, это колдунья, околдовала Ромео, заставила забыть его дом, а завтра?! Завтра она выходит замуж! Поиграв немного несчастным Монтекки, насладившись сполна чувством риска, опасности, чувством запретности, что ж теперь?! Она выходит замуж за саму респектабельность и спокойствие, за графа Париса! Недолго она плакала по своему любимому брату-убийце! Недолго она лила слезы по своему возлюбленному Монтекки! - Ненавижу… «Может быть…» Внезапная мысль промелькнула в голове, отогнав всякую трезвую. Эта мысль была истинным результатом его слов и проклятий: «Но ей недолго радоваться своим счастьем!» Он ненавидит её, она разрушила все её жизнь, и она будет в спокойствии жить?! Нет, он не даст её это! Он должен отомстить, он должен отомстить за это горе! «Безумец, остановись! Не вздумай!» Но это мысль, как и ранее гнев, полностью захватила его. Он уже не мог думать ни о чем другом. Он должен отомстить. Она должна заплатить за Ромео. «Господи! Успокойся!» Здравого смысла слабый голос не услышал хозяин… Мысль об отмщение дало ему какую-то дьявольскую силу. Он снова почувствовал землю под своими ногами, он уже видел единственную верную дорогу. Дорогу… Ему было все равно, куда она ведет. Главное, через что… Он должен убить её. Её кровь будет платой за печаль Ромео и за его изгнание. Её колдовство умрет вместе с ней, и где-то вдалеке, в Мантуи, один из многочисленных путешественников, наконец, почувствует себя свободным. «Какое к черту колдовство?! Тебе не приходило в голову, что они могли и в правду любить друг друга?» Любить?! Он запрокинул голову и неестественно захохотал. Любовь? Что такое любовь? Это самая большая ложь, которая и заманивает в паутину таких же романтиков, как и его кузен… «Опомнись! Ты же погубишь ту, что любит твой брат!» Он думал, что любит её. Он не может любить врага… Она уничтожила его душу… Из-за неё совершилась это треклятая дуэль, из-за неё погиб Меркуцио, из-за неё был изгнан Ромео. Она должна заплатить за эту боль! «Да она разве хоть в чем-то виновата, в чем ты её обвиняешь?!» Он лихорадочно стал искать что-то по столу. Открыл маленький ящичек… «Боже, останови этого безумца! Убери нож!» Блестело лезвие, из света луны в миг создавая красивые иллюзии. Он горько ухмыльнулся клинку, как дорогому гостю. Не улыбка, жуткий оскал отразился на лезвии. Все будет кончено, а маски лжи – сброшены. И самый счастливый расклад игральных карт, в которые играют Смерть с Судьбой, не принесет выигрыша… «Остановись! Не становись убийцей, на подобие Тибальта! Не становись окончательным безумцем!» Разум, замолчи, иначе я сойду с ума… «Ты уже сошел! Убери немедленно нож и ложись спать! На утро протрезвеешь!» Он в лихорадке, в бреду ходил по комнате, ломал руки, возносил молитвы, кричал проклятия, плакал, смеялся, в безумии хохотал. Он был не в себе. Хотя лишь немного, чуть–чуть вина было в бокале. Он ничего не знал, ничего не помнил, кроме того, что Меркуцио мертв, а Ромео приговорен к изгнанию за совершенное им правосудие. Он не знал, он ничего не хотел знать, кроме одного: Джульетта должна умереть… «Одумайся! Ты будешь казнен за убийство!» Плевать! Он тоже должен заплатить… И он заплатит своей головой за месть… Достойная плата за свое бездействие… «Да ни Меркуцио, и уж тем более Ромео, никто не хотел, чтобы ты за них мстил, черт побери! Они не хотели бы, чтобы ты стал безумным убийцей!» Она должна заплатить за эти слезы… «За эти пьяные слезы? Грош им цена!» Он стал с каким-то остервенением начищать кинжал. Блики от свечи все ярче и ярче отражались в чистой стали. «Да чем она заслужила твою ненависть?!» ОНА КАПУЛЕТТИ! Замолкло эхо от случайного крика. Он непонимающе посмотрел наверх… Вспомнилось, из далекого прошлого, короткий разговор… «…- Удивляюсь тебе, Бенволио! - Это еще почему? - Такое чувство, что тебе совершенно наплевать на давнюю тяжбу Монтекки и Капулетти! - Можешь утешиться, ты совершенно прав. - Как так?! Ты же носишь фамилию Монтекки! - Тибальт не носит фамилию Капулетти, при этом он очень рьяно защищает их интересы. Можешь считать, у меня обратный случай. - Но почему? - Я не понимаю, зачем я должен ненавидеть их. Они мне ничего не сделали. - Удивительно, какое апатичное поколение в семье Монтекки: тебе совершенно все равно, Ромео вообще только тем и занимается, что ходит среди рощ и тихо вздыхает, слагая сонеты про любовь…» Воистину, как меняются люди только от одного взмаха шпагой… Он больше не таков. Он изменился, того Бенволио больше нет. Он не может сомневаться! Он должен искоренить в себе это идиотское безволие! Он должен, он должен… он теперь их ненавидит… ненавидит… Он должен их ненавидеть… Господи, помоги ему довершить до конца то, что он задумал… «Господи, вразуми этого сумасшедшего! Остановись! Ты отомстишь, а дальше – тебе отрубят голову под крики проклятий и насмешек толпы! Подумай о тете, на кого ты её оставишь после изгнания её сына?! Одумайся! Ромео любит эту Капулетти, что он подумает, когда узнает там, в Мантуи, что его брат убил его любовь, что он скажет?! Что он подумает, какую пустоту почувствует в душе?! Чего ты его лишаешь?! Подумай! Ты убьешь невиновную, свадьба с Парисом было решенным делом! Ты хочешь убить свою сестру! Остановись!» Разум, еще раз прощу, замолчи, иначе я сойду с ума… Еще немного, еще чуть-чуть вина, немного бесстрашия на дне бокала…Чтобы не боятся своего долга… «Одумайся! Остановись!» Еще чуть-чуть вина, чуть-чуть вина, заглушить этот назойливый голос, что говорит всякие глупости, о совести и о любви… «Одумайся! Остановись…» Еще чуть-чуть вина, еще немного, чтобы не слышать сомнений, чтобы не слышать эту глупую мораль, про то, что мстить и вершить самому правосудие – грешно… «Одумайся!» Еще чуть-чуть вина, чтобы забыть все… «Одумайся…»***
Безумец, беглец – дороги нет, Ты видишь неверный свет… (Ария, «Ангельская пыль»)
Он пробирался через толпу, которая сегодня была особенно шумной, особенно безликой, особенно убивающей. Он пытался пройти через эту стену, он локтем расталкивал в стороны людей. Они как будто сговорились прижиматься друг к другу вплотную, не давать ему ни единого выхода из очерченного ими круга. Но то не могло остановить его. Его вел вперед огонь. Страшный, манящий, адский, но огонь. Огонь гнева, в котором нет ни даже блеска сострадания, а проблески разума быстро пропадали в этой жаре. У него была только одна цель. Одна страшная, жуткая, нереальная, и если бы он был трезв, он бы ужаснулся от этих дум: он хотел вонзить кинжал в Джульетту Капулетти. Он медленно пробивался через толпу. Люди, что случайно бросали на него взгляды, в его глазах могли прочитать странную опустошенность и холод. Но коли посмотреть секундой дольше, не отводить глаз, не отвлекаться, то можно было разглядеть огонь. Огонь безумца, черный огонь. Он шел. И ничто не могло его остановить. Он не знал, как вообще войдет внутрь дома Капулетти. Он только знал, что он сделает: со словами: «За Ромео» холодное лезвие войдет по самую рукоятку в её грудь. И он, без эмоций, с холодным любопытством, посмотрит в её глаза: глаза предательницы, глаза убийцы, глаза распутницы и колдуньи. Ненависть сжигала его изнутри. И он выпил немного перед тем, как открыть двери своего дома. Немного, чуть-чуть… Он шел… Упрямо, непреклонно, и если кто его звал по имени, ответа они так и дождались. Для него была только его боль. Для него существовала только его ненависть. И только его месть… Внезапно тишину, что стояло в его ушах, разрушил странный крик. И он разносился со стороны дома Капулетти. Он ускорил бег. Отяжелело сердце. Что это?! Что случилось?! Он подбежал прямо под балкон и поднял голову. Он понял, что это женский голос. Он понял, что это голос госпожи Капулетти. Она кричала, этот дикий громкий крик разносился во все уголки Вероны. И среди этого неразборчивого вопля он с ужасом различил отчетливые слова: - Джульетта умерла! Что? Как?.. «Нет!» Кажется, это крик вырвался наружу. Он сделал несколько шагов назад… Он убежал. Быстрее и быстрее, чтобы эта фраза осталась позади, чтобы сбежать от этого невозможного знания. Чтобы повернуть время вспять, он бежал. Бежал, бежал, пока не оступился. Бежал, бежал, пока не упал на колени, вытянув руки вперед. Он рывком, быстро встал и… остался на месте. «Нет, это невозможно, я не верю…» Его будто ударили по голове, будто вынули душу, а вернуть позабыли. Хмель вылетел из его головы, и оставалась только пустота и непонимание. И ему казалось, он слышит чье-то прерывистое дыхание за спиной. Чье оно? Но ведь там – никого… Джульетта – умерла? Как?! Нет, она не могла умереть, она была такой молодой… Она же только вчера была жива!.. Как?! «Нет! Это не может быть самоубийством, нет!» Джульетта Капулетти мертва… Покончила с собой… Он перевел ошалелый взгляд на свою руку, в которой крепко-накрепко, добела сжал кинжал. С ужасом смотрел на лезвие, и ему казалось, что красные капли текли по безупречно чистой стали… Кинжал выскользнул из ладони и упал на землю… Все его движения были бессознательными, он ничего не понимал. Он посмотрел на свои руки, и схватился за голову. Бесконечная череда мыслей и отпечатков прошлого на стенах завертела его, размываясь до силуэтов. Только один образ, одна белокаменная статуя четко вырисовывалась на горизонте. Статуя владычицы времени, повелительницы судьбы, которая играет ими, марионетками рока… Статуя Смерти. Еще одна мысль, от которой не сбежишь, сковало его руки холодом: «Что я хотел сделать?» Господи, Господи, что он хотел сделать?! И зачем?! Господи, Господи… «Убийца! Проклятый убийца! Я убил её…» Он проклял её… Он хотел, чтобы она умерла… И она… умерла… Он убил её также верно, как если бы успел чуть раньше. Он убил её… свою сестру… возлюбленную его брата… И тут внезапной вспышкой мелькнула еще одна мысль. Но эта мысль была страшнее самого ада, безумная и ужасная, и её не заглушить прекрасным дурманом вина: «Но кто… кто скажет об этом Ромео?» Ему показалось, или... это звучит реквием?..