(не) оставь меня

— Ваша слабость — это готовность ненавидеть людей. — А ваша — намеренно их не понимать. Джейн Остин, «Гордость и предубеждение»

      — Вы уже видели нового пастора?       — Говорят, он стал вторым викарием епископа!       — А он красивый? Молодой?       — Он не слишком красивый: у него длинный нос. Зато высокий.       — А ещё у него проплешина, и он закрывает её другими волосами!       — Значит, он старый?       — Нет, ему всего-то чуть больше тридцати.       — Какая разница, как он выглядит и сколько ему лет!       — И правда! Главное, что он очень состоятельный!       — В самом деле? И сколько у него годовых?       — Три тысячи! Но у него есть младший брат.       — Да-да, говорят, внешне он совершеннейший ангел!       — И этому ангелу пастор передаст часть своих владений.       — Воистину христианское милосердие!       — Вы забываете о его жаловании. Пастор не пойдёт по миру.       — Конечно! У него же имение — в Хартфордшире!       — Так близко к Лондону! Хотела бы я там жить…       — Ну, если вас не смущает его плешинка… вы вполне можете его женить на себе.       Эсмеральда слушала этих разодетых девиц с замиранием сердца. Новый пастор в этом соборе грозил проблемами. Прошлый ничего не имел против уличных артистов: они не трогали его, англиканскую церковь, собор — а он в свою очередь закрывал глаза на их присутствие. С новым всё может измениться. Девицы не сказали ни слова о его характере, но Эсмеральда твёрдо знала: никакие деньги и имение в этом… Хершире не загладят злой характер. А она почему-то твёрдо была убеждена, что этот новый пастор будет именно таким.       Каждое утро Эсмеральда неизменно приходила на площадь перед собором и всё время пыталась выследить в толпе человека в чёрной одежде пастора и со схожими чертами лица. Но всё было безрезультатно: никто, подходящий под описание девиц, там не показывался. Она уже даже начала думать, что они просто придумали его, но однажды она увидела пастора.       Перед площадью остановилась большая чёрная карета, запряжённая четвёркой вороных. С запя́ток соскочил лакей, с поклоном открыл дверцу и опустил ступеньки. Эсмеральда не дыша следила за тем, как на улицу медленно, величаво спускается человек.       Роста он и правда был большого: Эсмеральда макушкой в лучшем случае достала бы ему до плеча. На нём был чёрный сюртук, чёрные панталоны, чёрные чулки, чёрный галстук и рубашка — такая белая, что она будто светилась.       Пастор направился ко входу в церковь, пристально рассматривая площадь. Когда он отвернулся в другую сторону, Эсмеральда выдохнула, но вдруг он повернулся к ней, остановился и, взглянув на её цветастый наряд, негромким низким голосом спросил:       — Это ещё что такое?       Следовавший за ним прислужник что-то сказал ему на ухо, но, судя по недовольному выражению лица, пастора его ответ не удовлетворил.       — Фиглярам здесь не место, — жёстко сказал он. — Особенно — пэйви. Вы бы ещё ирландцев сюда пустили! Или горцев с их дудками. Все они должны знать своё место.       Эсмеральда возмущённо посмотрела на него, но пастор только презрительно отмахнулся и вошёл в собор. Она так и продолжала глядеть в его сторону, даже когда двери захлопнулись.       Ей здесь не место! Ну уж нет, она не лишится из-за него заработка! Эсмеральда крутанулась, взметнув юбки, и вернулась на расстеленный ковёр. Потом подобрала бубен, потрепала по головке Джали — очаровательную маленькую белую козочку с позолоченными рожками, — кивнула музыканту и затанцевала ещё веселее, чем прежде.       Она приходила на площадь каждое утро — и каждое утро повторялась одна и та же сцена: пастор говорил своему прислужнику, что её — Эсмеральды — здесь быть не должно, так, чтобы она его точно слышала. И каждый раз она демонстративно принималась танцевать, отчего пастор злился, но больше ничего не говорил и уходил в собор. Наверное, не желал снисходить до того, чтобы заговорить с ней.       Прошло больше месяца, когда она вдруг заметила его высокую фигуру в смешной широкополой шляпе среди толпы. Пастор не сводил с неё взгляда, и Эсмеральда поёжилась, несмотря на жаркий август. В тот вечер она так и не смогла толком станцевать и, пересчитывая вечером гораздо более скромный заработок, чем обычно, подумала, что пастор нарочно там встал, чтобы смутить её и вынудить покинуть площадь.       На следующий день Эсмеральда вновь увидела его среди зевак. И он всё так же пристально смотрел на неё. Но Эсмеральда твёрдо сказала себе, что больше он не дождётся от неё такой растерянности. Наоборот, она должна танцевать и петь ещё задорнее, чтобы он понял, что его план провалился.       Однажды, когда она уже закончила выступление и собирала деньги, пастор прошёл мимо неё к карете, бросив на ходу злобное «Блудница!» и сверкнув глазами. Монетки выпали из рук, и Эсмеральда оскорблённо посмотрела ему вслед: так вот, кем он её считает! Раз она цыганка, значит, непременно бесчестная девушка? Она сжала кулачки, чувствуя, как слёзы готовятся скатиться по щекам.       Назавтра он вновь следил за её выступлением, вновь приблизился к ней после и хотел что-то сказать, но Эсмеральда опередила его:       — Я чиста, святой отец, — сказала она, гордо вздёрнув подбородок.       — Ну да, — хмыкнул он и сел в карету.       Эсмеральда проводила его взглядом и пообещала себе больше не обращать внимания на этого человека. Она больше не унизится перед ним! Не заговорит с ним, не ответит ему — даже в сторону его не взглянет!       Пастор так и смотрел на её танцы, на её фокусы с козой, слушал её пение — и всегда оставался до конца. Иногда, когда Эсмеральда не успевала уйти или хотя бы отвернуться, шипел сквозь зубы что-нибудь оскорбительное и уезжал.       Она же за эти недели узнала, что его зовут Колин Флетчер, а его младшего брата — Джон. Пастору было около тридцати шести лет, он получил несколько дипломов Оксфорда. Эсмеральда не могла сказать, что жаждала этих сведений, но, слыша разговоры о пасторе, ушей не затыкала. И всё чаще гадала: почему такой человек, как он, так много внимания уделяет такой, как она?       К Лондону всё ближе подбиралась осень, только ни капельки не золотая: дожди становились всё чаще, хоть Эсмеральде летом и казалось, что это невозможно. Поэтому выступать получалось всё реже. О зиме она старалась не думать, особенно после одного вечера, когда услышала разговоры про замёрзших насмерть бродяг в прошлом году. Ей хотелось верить, что всё само собой образуется, что дожди скоро прекратятся, и она, раздобыв зимнюю одежду, найдёт какой-то способ заработать. Благотворительные заведения помогали с едой, когда на неё не хватало денег, и иногда новыми рубашками, чулками и даже обувью.       Эсмеральда возвращалась как-то вечером из такого заведения к себе в каморку в Уайтчепеле, когда вдруг заметила, что за ней следуют две фигуры: высокая и приземистая. Они почти сливались с тенями от домов, так что различить она их смогла, лишь когда встала на перекрёстке и огляделась, вспоминая, куда идти. Дальнейший путь пролегал через ещё более узкую улицу, чем прежняя. Эсмеральда попросила Богоматерь о защите и юркнула в переулок.       Она бежала, слыша за спиной шелест ткани и быстрые шаги. Эсмеральда обернулась — и тень настигла её. Закрыла ладонью рот и, не обращая внимания на сопротивление, оттащила за угол и вжала в стену. Было больно, холодно и страшно. Эсмеральда вглядывалась в своего похитителя, но поздние сумерки и длинный капюшон надёжно скрывали его лицо.       — Я же говорил тебе больше не появляться у собора, — негромко прорычал похититель ей на ухо, и догадка ошпарила, будто кипяток: пастор!       Эсмеральда дёрнулась, но он прижал её всем телом к дому, совершенно обездвиживая. Господи, что ему нужно от неё?       — Зачем ты каждый день приходишь туда? Твоя порочная женская природа не даёт тебе покоя? Ты задумала погубить честных подданных Его Величества? Или ты хочешь погубить меня?       Он вздохнул — как показалось Эсмеральде — горько. Потом наклонился, так что его мокрый капюшон коснулся её щеки, и, глубоко вдохнув, сказал:       — Не смей больше появляться на площади. Я запрещаю тебе это.       Он склонился ещё ниже, и Эсмеральда почувствовала его частое горячее дыхание на своей шее. А в следующую секунду отпустил её и скрылся так же внезапно, как появился.       Эсмеральда, оставшись без опоры, поняла, что ноги её не держат. Она пыталась отдышаться, но с каждым вдохом всё больше приближалась к истерике. К страху примешался стыд: впервые в жизни она оказалась поздно вечером наедине с мужчиной в столь неоднозначном положении. Первый раз мужчина касался её тела вот так, словно оно принадлежало ему. Эсмеральда встала, опираясь на стену, шагнула вперёд… и бросилась бежать.