еретик

Собирался дождь. Небо, набрякшее от туч, повисло над Кашгаром ватным черно-серым одеялом. Шэ Ли лежал на траве, сложив ладони под затылком. В плотном от влаги воздухе пахло зеленью и озоном. Он прикрыл веки, вслушиваясь в предгрозовую тишину. Постукивая крыльями, над умиротворенным лицом юноши зависла стрекоза. Шэ Ли приоткрыл один глаз. Стрекоза полетела дальше и Ли, повернув голову, проследил за ней — но тут же упустил из виду. Его взгляд привлекло другое. Сяо Хой стояла поодаль, в коротком белом сарафане… для Кашгара — коротком. Длина полупрозрачной юбки-колокола едва ли покрывала щиколотки — они и привлекли его внимание. Шэ Ли тут же отвернулся. Приподнялся на локтях. Периферийным зрением он наблюдал за тем, как девушка приближается, держа перед собой плетеную корзину. — Господин, — тихо позвала она, встав в метре от молодого зампредседателя. — Простите… Сян Го Ху сказал, что я найду вас здесь. — Чего тебе, Сяо Хой? — Шэ Ли смотрел перед собой. Потревоженная ветром мягкая длинная трава катила свои волны на запад, к ногам гостьи, прибиваясь к ее лодыжкам. — Я… — она крепче сжала тонкую пеньковую ручку, — сделала что-то не так? — ее звонкий голос зазвучал громче — Сяо Хой порывисто подняла голову. — Провинилась в чем-то? Серо-желтые радужки Шэ Ли флегматично поползли вслед за зелеными волнами. Сяо Хой, торопясь от волнения, продолжала: — Господин председатель сказал мне, что вы отстранили меня… сказал, чтобы не приходила больше, это так? Я допекла вас? Скажите, умоляю, в чем мой проступок?! Я… — Сяо Хой, — едва тронув взглядом колышущийся белый подол, он вновь отвернулся. — Сколько ты получала за свои бутерброды? Она осеклась: — Что? — Сяо Хой растерянно оглянулась, будто вопрос был задан не ей. — А… ну, кажется… нисколько… — И в чем проблема? — Голос Шэ Ли звучал глухо и безэмоционально. — Я освободил тебя от этой неоплачиваемой должности, — он поднялся на ноги. — Радуйся. Девушка нервно теребила корзину. — Но, — Сяо Хой закусила губу. — Это… я же… ничего, я… Это мой вклад в общее дело. — Вот как? — Ли обернулся и, наконец, сделал шаг к ней навстречу. — Хорошая девочка совершает хорошие поступки? — его голос звучал лениво, обманчиво-расслабленно. Сяо Хой распахнула глаза шире, но не решилась поднять лицо, когда Ли почти поравнялся с ней. Трава под его ногами шелестела в унисон его словам — тихо, вкрадчиво: — Выслуживаешься перед Общиной? — он навис над ней, как те облака, что становились все чернее. — Не переживай, — Шэ Ли склонился ниже, к самому уху, чтобы прошептать: — Я дам тебе хорошую рекомендацию. На висках Сяо Хой проступила испарина. Она отшатнулась назад, прижав корзинку к груди, и инстинктивно выставила ее вперед, словно барьер — под едва блеснувшую, как вспышка первой молнии, ухмылку Шэ Ли. — Нет, — прохрипела она. Лицо Сяо Хой, розовое от напряжения, исказила странная гримаса. Ли почти мог поклясться, что слышит ее гулко колотящееся сердце. Пташка боится? — Нет, я… Я б-была рада… «Мямля», — раздраженно сплюнул он про себя. Сяо Хой задыхалась: — Поймите, я делала это не для кого-то… кроме, то есть… дело не в том, господин… я… «Лгунья». Сузив глаза, Ли сжал кулаки. Он был готов встряхнуть ее, схватить за грудки. Почему-то это вдруг стало очень важно. Или… не вдруг? Причина не в том, что примерная христианка ставит очередную галочку напротив пункта в длинном списке добрых дел? Набрав в грудь достаточно воздуха, Сяо Хой выпалила: — Я делала это для себя! Мне доставляло радость носить вам чай и готовить! Шэ Ли отступил на шаг. — С какой стати? — ответной атаки он не ожидал. — Вы с пониманием отнеслись к моим ошибкам! Не ругали! Терпели мою неуклюжесть, — запал Сяо Хой быстро иссяк. Она потупила лицо и заговорила тише: — Поначалу я очень вас боялась… о вас ходили разные слухи. Но… — Сяо Хой вновь обрела голос — он наливался серебром. Шэ Ли отвернулся — ее голос полосовал спину, — они все оказались ложью! Вы не такой, как о вас говорили! Ветер усилился. Трава пригнулась к земле. Потревоженные птицы с криком взлетели с кромки бушующего леса. Шэ Ли смотрел на него. Странно. Смотрел на птиц, рассыпающихся по небу хаотично, стройно-беспорядочно, словно магнитная крошка. Он услышал именно то, что хотел услышать. Не признаваясь себе, на границе осознанного, но неоформленного — он искренне желал услышать именно эти слова. Вот только… Шэ Ли вздохнул полной грудью. То, что он хотел, оказалось совсем не тем, что нужно. Это не принесло облегчения. Легкие сдувались и раздувались, как слишком старые, скрипящие от натуги меха, что вот-вот лопнут. — Сяо Хой, — позвал Шэ Ли, вновь повернувшись к ней спиной. — Это правда. Все, что говорят про меня — правда. Вороны с криком пронеслись над каменной стеной позади канцелярии. — Но… — девушка нерешительно приподняла ладонь. — Почему? — Потому что я плохой человек. Ты зря пришла. Держись от меня подальше. Она мотнула головой. — Вы не плохой человек. Не верю! — Значит, ты дура! — выкрикнул он из-за плеча. Сяо Хой вздрогнула. — Вся твоя вера — фарс, жалкая буффонада, ясно?! Я никогда не относился к тебе хорошо! — Шэ Ли направился прочь от нее, процедив сквозь зубы: — Ты меня достала. У Сяо Хой задрожали губы. Она подалась вперед, за ним: — Господин! — и ухватила за полы черного свитера. — Что я сделала? Умоляю, скажите! — Ли грубо отбросил ее руку. — Я… но я буду ходить за вами, пока вы не скажете мне! — Дура. Накрапывал дождь. Шэ Ли остановился. Он задыхался. Тело, будто замороженный кусок мяса, принимало холодные капли за раскаленные булавки. Он оттянул ворот свитера. Это холод? Жар? — Ты думаешь… я был вежлив с тобой потому, что ты мне нравилась? — смешок. — Нет. Я позволял тебе крутиться возле меня только потому, что хотел трахнуть. Но ты недостаточно привлекательна даже для этого, — улыбка Шэ Ли становилась все шире. Он обернулся, чтобы она увидела. — Тебе же не хватило мозгов понять? Не удивительно. Ты жалкая. — Нет, — она всхлипнула. Мелкий дождь бил по их лицам, и Сяо Хой, со стоящими на глазах слезами, была похожа на побитого щенка. — Да, — не переставая тянуть ухмылку, Шэ Ли склонил голову набок. — Ты — жалкая, уродливая тупица. — Ты врешь! — прокричала Сяо Хой сквозь слезы. — Шэ Ли, ты же не такой! Это не ты! «Как резко мы перешли от уважительного к неформальному». Но кровь кипела в жилах Ли. И с каждым ее словом накалялась еще сильнее, как падающие с неба острые булавки. — Такой, такой, — он наклонился к ней заложив руки в карманы. — Доказать? Я ведь не привередливый, — одна его ладонь метнулась к ее лицу и сжала. По змеиному-желтые и по-бесовски яркие глаза пылали, разъедали даже через соленый саван, срывающийся с щек Сяо Хой тяжелыми, крупными каплями. Но девчонка упрямо продолжала качать головой: — Ты этого не сделаешь, — прошептала она, втянув сопли. Лицо Шэ Ли заломила гримаса — отчаянная и яростная. Он толкнул Сяо Хой, повалил на траву и навис сверху. Его паучьи пальцы больно впились в бедро, смяв юбку. Она вскрикнула. Шэ Ли знал, что Сяо Хой работает в пекарне, но не знал, что девушка целыми днями таскает тяжелые противни, мешки с мукой и огромные чугунные сковородки. Сяо Хой была худенькой, но крепкой. И это незнание обернулось для него такой неожиданно увесистой пощечиной, что молодому зампредседателю показалось, будто Сяо Хой вышибла из него мозги. Несколько секунд он пребывал в ступоре. Этого хватило ей на то, чтобы выбраться из-под Шэ Ли и бросится без оглядки прочь. Она бросила и корзинку. Из нее вывалились завернутые в газету бутерброды. Дождь перешел в ливень. Шэ Ли не двинулся с места. Его пальцы и колени были испачканы травой. Волосы потяжелели от воды. Щека наливалась кровью и горела, но ее жжение Шэ Ли чувствовал слабо — слабее, чем дождь, который варил заживо. Дрожь усиливалась. Он, наконец, поднял лицо и подставил каплям. Они стекали вниз, с прилипшей ко лбу челки, огибали веки и путались в ресницах. Всё закончилось. Этим вечером Шэ Ли закончил с последними отчетами. Аккуратно, папка за папкой, он рассортировал и сложил все документы в идеальном порядке. — Хорошая работа! — хвалил его Сян Го Ху, — это стоит отпраздновать! Как насчет пива? Он улыбнулся: — Угощаете? Председатель больше ничего ему не поручал. Будни вновь стали праздно-однообразными. На Шэ Ли навалилась скука. Он бесцельно слонялся по канцелярии, проверяя и перепроверяя результаты своего двухмесячного труда. Ходил по городу и подслушивал сплетни, спрятав лицо за капюшоном. Наблюдал за трудом торговцев и ремесленников, присматривая себе новую домашнюю утварь. Денег, вырученных за работу на новой должности, было немного, но Ли это не волновало — в конце концов, в наследство ему уже перешли не только дом и отцовские сбережения, но и целый Кашгар. В поисках нового занятия, Шэ Ли наведался в муниципальную библиотеку. Изучил содержание полок, сделал влажную уборку, провел инвентаризацию и начертил новый учетный табель. Большинству книг в этом хранилище было так много лет, что хрупкие, пожелтевшие от времени страницы легко рассыпались от любого неосторожного движения; он пометил их специальным маркером: «не трогать». Управившись за пару дней, Ли открыл маленькую комнатку с оккультным барахлом. В отличие от кашгарской общины, перекрещивающейся при любом упоминании «бесовской» литературы, Шэ Ли не испытывал трепета или страха перед конфискованными у еретиков таинственными фолиантами. Протерев полы и пыль, Шэ Ли принялся за книги. Большинство из них были написаны на латинице. Листая том в черной кожаной оплетке, он обнаружил символы и иллюстрации, занятные формулы и пентаграммы, вклеенные от руки с комментариями на английском, французском и португальском. Увлекшись, молодой зампредседателя не заметил, как провел в библиотеке целый день. Он взял фолиант с собой. В новом учетном табеле Шэ Ли отметил взятый в аренду латинский и английские словари — к сожалению, иных в кашгарской библиотеке не водилось.

***

27 мая, 1963 г. Сезон майских гроз ознаменовал конец весны. Дожди лили с утра до вечера. Круглые сутки в Кашгаре было темно; изредка в окошке из туч показывался кусочек ясного неба. Молодой священник мыл полы. Время было позднее. Сначала Ян Ли вызвалась ему помочь, но Гуань Шань отпустил монахиню в монастырь, к девушкам — у старой женщины в непогоду ломило кости и он это прекрасно знал. Святой Отец активно работал шваброй, когда одна из служебных дверей храма вновь скрипнула, а сквозняк пригнул огоньки горящих свечей. — Сестра Ян Ли, я же сказал, мне не нужна помощь, — оповестил он, не отрываясь от работы. — Пожалуйста, уходите. Зашуршали складки одежды. Мо Гуань Шань, наконец, разогнулся и повернул голову — то была не монахиня, а Шэ Ли, снимающий капюшон с головы. Рыжие брови взметнулись вверх. — Ты? Капельки дождя срывались с плаща и мокрой челки на чистый пол. Ночной гость улыбнулся: — Святой Отец, я пришел на исповедь.