Чудища из параллельных миров

      Лучи солнца скользят и щекочут, гладят по щеке и манят идти следом. Вперед-вперед-вперед, не задумываясь о всяких мелочах вокруг, будь то ругающиеся люди или проносящиеся многотонные куски металла со злыми глазами внутри.       Громкие гудки давят на уши, Бьякуран прокручивается на пятке и почти падает на тротуар, но все же подпирает себя второй ногой и останавливается, глядя в небо. Солнце смеется над ним, смеется вместе с ним и своим теплом отвлекает от назойливого шепота где-то в правом ухе: «убейубейубейубей». Джессо чешет кожу под этим ухом, словно это поможет убрать надоевший еще вчера шепот.       Плечо судорожно дергается, когда ухо, кажется, обдает горячим воздухом от источника этого шепота, и тепло солнца как-то быстро становится колючим и раздражающим, вязким-вязким. Бьякуран морщит нос на секунду и накидывает на светлые волосы капюшон, вытягивает ноги из этого липкого, тянущего к земле света и сворачивает на теневую сторону улицы. Ну и ладно, пойдет там, раз солнце сегодня обиделось на него. Подумаешь. Вон, на солнечной стороне опять валяется что-то — Бьякуран краем глаза замечает — лежит и не двигается, только смотрит, медленно плавясь на горячих камнях зеленоватой жижей. Даже лучше, что Джессо обойдет подальше.       Свернув, наконец, в звякнувшую при открывании дверь, юноша на мгновение замер, роясь по карманам, и только когда вытащил сложенный два раза рецепт, выдохнул с облегчением. Фармацевт спокойно принял бумажку и кивнул сам себе. Через две минуты Джессо уже сжимал в руке пакет с таблетками, пару из которых он проглотил прямо в аптеке — дома все кончились, а уже настало время приема.       Давящее, сонное спокойствие навалилось на Бьякурана уже на пороге дома, зато мерзкий шепот у правого уха стал заметно тише. Джессо старался не думать о том, действительно ли лекарство работает или он просто так хорошо верит в его действие, но результат пока что был сносным. По крайней мере, он справлялся жить целиком, а не окруженным собой.       Тихое, протяжное «Я дома» остается без ответа, и это не могло не радовать. Бьякуран наступает себе на пятки и стягивает кроссовки, наспех моет руки и валится на диван. День обещает быть ровным. Веки тяжелые-тяжелые, но ваты в голове стало чуть меньше, так что стоило бы сделать хоть что-то полезное. Сегодня вечером он будет не один, так что надо бы проверить еду в холодильнике, приготовить ужин, пол вытеретьпроветрить…       Бьякуран открывает глаза в тридцать восемь минут седьмого. Давящие лапы сна соскальзывают вместе с отброшенным скомканным одеялом и Джессо потягивается, слабо улыбаясь. Голова совершенно пустая, только звуки с улицы, доносящиеся сквозь окно, понемногу заполняют эту сонную оболочку, понемногу вылавливая сознание и прикрепляя его к плоти.       Ноги по очереди становятся на пол, устойчиво и ровно, так что Бьякуран поднимается и оглядывает комнату, что этой ночью была пугающей и широкой, но сейчас вновь оказалась светлой и маленькой. Ночные кошмары вызывают у расслабленного, теплого Джессо только невнятное бормотание, пока юноша ползет на кухню, отмахиваясь, стряхивая с себя липкие путы, тянущие обратно в постель, лежать и не двигаться, молча принимая всю тошнотворность. Нет уж, ему надо все же приготовить ужин, иначе ночь будет опять противной и обвиняющей.       Мясо режется плавно и мягко, лишь нож тихо постукивает о доску. Бьякуран безразлично и отстраненно наблюдает за руками, что неспешно отрезают кусок за куском, кусок за куском, кусок… Из пальца потекла кровь, и только через несколько секунд — и несколько отрезанных кусков курицы — Джессо смог проморгаться и вспомнить, что рана теперь на его собственной руке, и боль разливается уже по его телу. Нож падает на стол, позабытый вместе с неровными кубиками, пока Бьякуран держит руку под водой и чуть хмурится: надо же было так задуматься, что руку порезали. Ну не дурак ли? Стены родного — родного? – дома ведь не спасут ни от чего.       Севшее солнце уже не отгоняет тех, что по тротуарам валяются, не согревает. Сумерки крадутся по переулкам, тянутся сквозь окно и смотрятсмотрятсмотрят, пока Бьякуран не начинает задыхаться, глядя на лежащий рядом нож. Убей или будь убит? Таковы правила игры сегодня, когда двери со скрипом открываются, хрустят и дуют холодом параллельных миров, полных чудищ со злыми глазами. Они почти рычат, тянутся на запах крови, протягивают руки к нему. Бьякуран ощущает это всем своим телом и едва сдерживается от того, чтобы зажмуриться: он и так не видит их, лишь знает, уверен, что они уже здесь, за его спиной.       Пластырь ложится на порез, оборачивается туго вокруг пальца, сдавливая его. Они замирают, ворчат на своем языке, уползают обратно и хлопают напоследок окном, которое Джессо утром забыл закрыть перед уходом. Бьякуран шаркает в прихожую, чтобы схватить первую попавшуюся кофту и кутается в нее. Закатывает рукава, которые свисают — длинные очень, и сама кофта большая, куда больше Джессо, самое то, чтобы в ней прятаться — и еще пару раз брезгливо тыкает кончиком ножа в мясо. И так сойдет, порезал уже достаточно.       Шкворчание сковороды и запах высыпанных от души специй, наконец, будит сознание, желудок начинает урчать от голода. Тело такое смешное, что Бьякуран улыбается и сжимает руки почти до боли. Такое медленное, сковывающее сознание — лишь оболочка, которая сжимает всех под одну форму.       Счет от одного до тысячи успокаивает еще до того, как Джессо проговорил семьсот шестьдесят, да и как раз мясо не успело сгореть. Хотя бы сегодня. Сковорода в руках тяжелая, Бьякуран почти роняет ее сразу, как заглядывает внутрь. Слишком неожиданно ее переполнила черная жидкость, запахи перемешались, лезут в ноздри и через них в мозг, скребутся, заливаются горечью и мерзкой кислотой.       Дрожащие кисти разжимаются над столом, и сковорода падает на скатерть, грохоча, но не переворачиваясь. Джессо с трудом делает шаг назад и сразу после резко разворачивается, хватается белыми пальцами за подоконник, всматривается в пугающую — манящую — знакомую — темноту, сгущающуюся там. Лучше в нее, чем теряться здесь, в духоте запертых стен, в гробнице своих сил.       Дрожащая рука тянется к окну, находит ручку и распахивает ее. Вдохнуть свежий воздух, вымыть из головы все лишнее и грязное, вытряхнуть черную слизь.       Ветер запускает свои пальцы в белые волосы, треплет напуганного мальчишку, смеется и тихо завывает в трубах. Бьякуран медленно, подрагивая, выдыхает. Тьма за окном еще не плотная, но уже сгустившаяся — сколько же он возился с нарезкой мяса? — и запах жареного мяса подстегивает уставшее сознание искать на улице движущиеся, голодные фигуры. Вон, одна ползет по тротуару, за ней летит рваная чернота, вьется за спиной при каждом новом шаге. На пару секунд корявая фигура замирает, словно вглядывается в дом. Может даже в его, Бьякурана, окно. Джессо хлопает по карманам, ища телефон: он обещал звонить, если одно из тех созданий на него действительно покусится. Помнится, во время того разговора он смеялся, мол, слову «покусится» лучше бы не иметь связи со своим корнем. Не хочется, чтобы от него действительно откусили кусок.       Телефона в карманах нет, а фигура за окном продолжает движение в сторону его подъезда. Бьякуран отцепляется от подоконника, уходит в комнату, в которой спал, возит ладонями по дивану. Вдруг тут выпал мобильник? Но ни в одеяле, ни на самом диване нет искомого спасения.       Джессо бледнеет и хмурится, сердце в груди стучит сильно-сильно. Нарочно забрали, чтобы он не смог скрыться за кем-то? Отчаянный сип срывается с сухих губ, Бьякуран бьет кулаком по спинке дивана и тут же тихо пищит от боли. Дрожащие пальцы с трудом складываются в кулак, вот удар и получился болезненным даже об упругую поверхность. Слабое тело надламывается и упирается коленями в край дивана, Джессо пытается не упасть и нелепо машет руками, уже краем глаза замечая ползущих от стен змей. Ну, или нечто, отдаленно их напоминающее, пытающееся схватить его и обвить покрепче, утянуть к себе, туда, откуда все они приходят. Может, они будут ждать ту фигуру с улицы, чтобы уже она расправилась, навеки скрыв его от мира своим черным плащом?       Инстинкты подводят, Бьякуран даже не может найти в себе сил стоять без опоры, не то, что бежать. Да и куда ему бежать? Никто не узнает, никто не найдет, пока не зайдут в эту крохотную квартирку, что сейчас становится все уже и уже, поскрипывает и хрустит уже, пока змеи вьются вокруг него, шипят тихо и шуршат звуками расстегивающейся молнии. Бьякуран сжимает тонкими пальцами спинку дивана, уже боясь, что это вовсе не его руки, а так, лишь подобие его погибшего тела.       Первое прикосновение щекочет затылок невероятно долгий миг, а потом до боли впивается в пушистые волосы горячей ладонью. Бьякуран судорожно вдыхает и распахивает глаза, видя перед собой только серую стену. Никаких змей.       Рука тянет за волосы назад и Джессо послушно прогибается, откидывает голову и закатывает глаза, силясь разглядеть, кто же его держит. Ответ и так ясен, но напуганным мозгам нужно утешение. Как взгляд может быть утешением и достоверным источником после таких видений?       — Опять испугался невидимых чудищ? — Занзас скалится насмешливо, но пальцы не разжимает, продолжает держать на грани реальности.       — Очень даже видимых, чтоб ты знал. Просто тебя они боятся больше, чем я их, вот и разбегаются, — говорить с запрокинутой головой неудобно, голос ломается и чуть подрагивает, но сейчас Бьякурану абсолютно плевать на это. В комнате лишь они двое, мерзкий шепот из уха убежал, лишь бы не попасться под взгляд алых глаз, сулящих лишь ад. Как рад Джессо оказаться в любом аду, лишь бы эти алые глаза и их обладатель остались рядом.       — Таблетки-то пил, а, паникер? — вернувшийся домой Скайрини не казался усталым, лишь высокомерным и упрямым до чертиков, как и всегда.       — Пил. С утра купил нужные и выпил. Видимо, что-то опять не так, — Бьякуран дует щеки и тянется оледеневшими от долгого напряжения пальцами к чужому плащу, чтобы чуть дернуть. Просто из вредности — и желания поверить в реальность происходящего. Черный плащ шуршит, Занзас закатывает глаза и отпускает волосы Джессо, великодушно позволяя ему выпрямиться.       — Так скажи найти новые, проблем-то. Я не горю желанием каждый раз встречать тебя таким напуганным, заебал уже.       Бьякуран смеется в ответ на грубые слова и льнет к Занзасу, трется щекой о его плечо. Конечно, Занзас не хочет его таким видеть. Конечно, надоел не он, а все эти врачи, что так и не нашли подходящее лекарство, чтобы избавить Бьякурана от кошмаров и других созданий.       — Я тоже тебе очень рад, Занзас-тян! — слова растягиваются, льются спокойно и легко, больше не запертые сжатыми от ужаса легкими. — Я даже ужин сделал, представляешь? Ну, или хотя бы его часть.       — Если ты опять пытаешься меня отравить углями с кровью, я тебя вместо ужина сожру, несчастье ходячее.       — Я горький и невкусный, так что лучше закажи что-то. Или сам готовь, привереда, — Бьякуран показывает язык и направляется на кухню, не желая ни на секунду оставаться в одиночестве. И Занзас, так уж и быть, не оставит его наедине со своими кошмарами.       И будет от них защищать.