Что ты знаешь о боли?

... Её как прежде пронизало болью от одного только взгляда на это. Меглин скорчился в судороге, тихо хрипел с пеной на губах, и от взгляда его остекленевших, выпученных глаз по её позвоночнику пробегала дрожь. Этот приступ, очевидно, был гораздо сильнее и хуже всех предыдущих. Кажется, она ещё такого не видела. Хотя... нет, зачем себя обманывать? Именно так, почти неслышно, сжавшись как пружина, до хруста костей, и коротко подёргиваясь, он выглядел год назад, после «похорон» Стрелка. И это значило только одно: теперь она могла потерять его во второй раз. Оставалось лишь молиться, чтобы дозы в ампуле хватило. Опомнившись, Есеня схватилась за сумку, вывернула на землю всё её содержимое, схватила самое главное: металлическую коробочку. И с трудом, после нескольких попыток открыла простую защёлку. Перед глазами всё плыло. - Сейчас, сейчас... - беззвучно шептала она, удивительно твёрдой рукой набирая шприц. - Сейчас, подожди... И затем со всех ног устремилась к Меглину. Только добежать не успела. Взявшийся, словно из ниоткуда Женя обхватил её сзади и прижал к себе. - Что ты делаешь?! - взвизгнула Есеня, вырываясь изо-всех сил. - Пусти меня! Пусти! - Ему уже не помочь, - шептал над ухом давно ставший ненавистным голос мужа. - Есеня... Послушай меня... - Он умрёт! - визжала та, вырываясь так, будто от этого зависела её собственная жизнь. - Отпусти меня! Ты ничего не понимаешь! Ставший неожиданно сильным Осмысловский резко развернул жену к себе и грубо встряхнул: - То, что я понимаю и вижу, так это твоё сумасшествие! С ним ты окончательно поехала крышей... - Не смей так говорить! - заорала она, чувствуя, как больно впиваются в плечи его пальцы. - Не смей так говорить о нём! - Ты таскаешься с больной собакой, которую давно пора пристрелить, чтоб не мучалась, - жестко продолжал он, через её плечо наблюдая за агонией соперника с видимым удовольствием. - Он умрёт - всем лучше будет. И тебе, и ему. Посмотри! С этими словами, он развернул её спиной к себе, продолжая удерживать в мёртвой хватке. Есеня тряслась всем телом, сквозь слёзы, беспомощно глядя на наставника. Она дёргалась и рвалась освободиться уже не так яростно, обречённо понимая, что каждая упущенная секунда может оказаться роковой. Если она ещё таковой не стала. И на все слова, которые слышала, возражала одними губами: «Нет, нет, нет...» - Ты ему не поможешь, - журчал над ухом вкрадчивый голос Жени. - Бергич говорил: даже самые сильные дозы его уже не берут. Помнишь? Это конец. Очнись, Есеня! Посмотри на него! Посмотри, в кого он тебя превратил... Он хотел сделать тебя такой же, законченной психопаткой, садисткой, убийцей... Он хотел забрать, разрушить единственно светлое, что у тебя было: твою семью! Он убил твоего отца, он украл твою дочь! Он чуть меня не прикончил! Он ненавидит весь мир и всех людей! - в его голос начали проскальзывать истерические нотки. - Он никого в своей жизни не любил! И... он не любит тебя, Есеня! Он не любит тебя!! А она жалобно шептала, глотая слёзы: - Нет, нет, нет... - Он свёл тебя с ума! - стонал Осмысловский. - Превратил в бессердечное чудовище, монстра, каким он был сам! Он мучился всю жизнь и хотел, чтоб ты тоже мучалась! Посмотри на него! Разве тебе не хочется, чтоб его не было? Чтоб он никогда не существовал? Разве тебе не хочется забыть всё, что случилось с тобой? Забудь, Есеня! Дай ему исчезнуть! Дай ему умереть! Ты же уже убивала его, ты хотела, чтоб он умер! Всем было бы лучше, если бы он просто умер! Есеня застыла на месте, вцепившись в рукав мужа, а в пальцах другой руки зажав шприц. Стиснула зубы до звона в ушах. В ногах появилась отвратительная слабость, колени подогнулись. Она наткнулась на жуткий взгляд, взгляд тёмных, остановившихся глаз, почти чёрных от донельзя расширенных зрачков. Теперь ей показалось, Меглин смотрел точно на неё. Подрагивающие губы в хлопьях пены как будто произнесли знакомое и строгое: «Что видишь?». - Ничего, ничего, - шептал Женя, на миг ослабляя хватку и удерживая её от падения. - Всё хорошо. Скоро всё закончится... Есеня вспыхнула. В памяти возник похожий тон, слезящиеся глаза Пасюка-младшего и его точно такие же ласковые слова. Корякин был мёртв, она смотрела в дуло двустволки, за которой числилось не меньше десяти трупов за последние семь лет. А Меглин, на вмешательство которого она не смела и надеяться, рывком дёрнул её вниз и отважно шагнул навстречу смерти, закрывая её собой. В который раз! И теперь она даст ему умереть? Как год назад? Откуда Женя об этом узнал? Ведь это была только её тайна. Только её и наставника... Об этом не знал никто. Ни Бергич, ни отец. Быков ещё, со своим аппаратом нюхали-нюхали, а так ничего и не поняли. Она молчала о своём поступке как могила, даже в семье, даже в алкогольном опьянении. Ибо, любое воспоминание о том позднем вечере, о крови на собственных руках, приносило ей почти физическую боль. «Жучки, жучки», - раздался в её ушах насмешливый голос. - «А нет «жучков», чисто, да?..» Откуда Женя узнал? И почему так желал Меглину смерти? Почему его руки так дрожали, и почему он так противно, нервно сглатывал? Не потому ли, что вся её новая жизнь - одна сплошная ложь? «Что ты видишь? Что ты видишь каждый день, перед собой?» Как она могла так ошибаться! Как она могла не поверить ему... Не раздумывая больше ни секунды, Есеня со всего маху двинула мужа по самому «пустому» месту. А когда тот взвыл и согнулся пополам, развернулась и вонзила в него шприц, куда пришлось, оказалось, - в плечо. И одновременно надавила на поршень. Вытаращившись на супругу со смесью ярости и безграничного удивления, Женя уже протянул руки вперёд, схватил её. Но закатив глаза, тут же отпустил, рухнул на землю лицом вниз как подкошенный. А Есеня со всех ног бросилась к заветной коробочке, что раскрытая и перевёрнутая валялась на земле, рядом с выпотрошенной сумкой. Холодея, упала перед ней на колени, страшась, что все ампулы разбились и надежды не осталось, даже кубика. С ликованием она убедилась в том, что содержимое коробочки выжило и трясущимися руками набрала новый шприц. Схватив ещё несколько ампул - все, что поместились в ладонь, - она кинулась к Меглину. Ввела всю эту коновальную дозу, отбрасывая крошечные пустые ёмкости одну за другой. И мучительно наблюдая, что лучше ему не становилось, - приступ всё ещё держал его скованным в судороге. Тогда, за секунду приняв решение, которое она была не способна принять целый год, Есеня вновь метнулась к сумке. Собрала с земли и сгребла в коробочку все оставшиеся ампулы. И с такой же холодной уверенностью набрала из них шприц до самой верхней отметки. - Пожалуйста, - прошептала она, кажется, ни во что уже не веря. - Прости меня. Прости... И зажмурившись как тогда, чувствуя в исколотых руках не иглу, а подаренный им нож, она собралась с духом и сделала эту последнюю убийственную инъекцию. Сквозь зубы, сквозь слёзы. Сквозь стон своих дрожащих, искривлённых губ. И утратив последние силы, с рыданием повалилась на него. Уткнулась лицом в складки плаща, в горячую рубашку, обхватила руками. Почувствовала, как под пальцами расслаблялись его мышцы. Закричала: - Почему? Ну, почему?!! Почему всё так?!! Очнись! Очнись, посмотри на меня! Вернись! Я же здесь! Меглин! Сволочь! Не смей умирать!! Не смей! Она уже и сама не знала, что говорила, что именно визжала, как смертельно раненое животное, - волчица подле своего убитого волка. Её трясло и сжимало в спазме, колотило в истерике. Всё повторялось с отвратительной точностью. И она вновь убила его, намереваясь спасти. - Нет, нет, нет, - срывающимся голосом, возражала она самой себе, чувствуя, как от водопада слёз пересыхают губы. - Этого не может быть... Родион! Не оставляй меня так! Я уже не смогу без тебя! Я не смогу без тебя!! Ты, слышишь? Ну пожалуйста!! Пожалуйста! Вернись! Отчаяние придало ей сил. И на миг в этом порыве Есеня даже смогла вытянуть тяжёлое тело за безжизненную руку, обхватить следом за плечи. На миг прижаться к его груди, где быстрее обычного колотилось его раненое сердце. Прежде, чем упала вместе с ним, обратно на землю, не сумев удержать. - Пожалуйста, - тихо повторяла она, с запоздалой нежностью разглаживая морщинки и старые порезы на его щеках. - Я же здесь, я с тобой! Посмотри на меня! Я же люблю тебя! Вернись!... Вернись ко мне! Ну пожалуйста, вернись! Обессилев, она с рыданием уткнулась в его рубашку, содрогаясь всем телом, и ощущая, как с каждой слезой утекает жизнь из её собственного тела. Меглин обмяк в её руках и отяжелел раза в три, расслабилась каждая его мышца, сердце под её пальцами угрожающе замедлило бег. Оскалив зубы от злости на несправедливую судьбу, на себя и на него тоже, Есеня намертво вцепилась в распахнутый плащ. Распласталась, будто закрывая наставника собой и готовясь умереть вместе с ним. Если кто-либо в целом мире решился бы попробовать оторвать ученицу от него, то потерпел бы фиаско. Она убеждённо знала, что это - конец. И что она тоже расстанется с жизнью, именно так, здесь, у него на груди. Как ей, в сущности, всегда хотелось... Есеня закрыла глаза, прижалась к нему ещё крепче. На последнем выдохе прошептала: - Я люблю тебя. И потеряла сознание...

***

Увы, когда она очнулась, то обнаружила себя всё там же, на земле, обнимая неподвижное тело наставника. Нельзя было точно сказать, сколько прошло времени, и сколько она пролежала так, истекая кровью из собственного сердца. Дневной свет заметно притух, откуда-то снизу по ногам и спине ленточкой струился холод. Чуда не случилось. Вновь захотелось плакать, но все слёзы закончились. Дыхание перехватило от боли, Есеня зажмурилась. Дрожащие губы не слушались, но она напрягла силы и сумела выдавить: - Я люблю тебя... - Я знаю. Есеня дёрнулась. Распахнула глаза, застыла. Прислушалась, внутренне холодея. Вот, уже и ей слышатся какие-то голоса. Кажется, теперь резиденция у Бергича обеспечена. Впрочем, не всё ли равно? До конца не веря ни своим глазам, ни ушам, ни прочим органам чувств, она с опаской, медленно подняла голову. Чтобы тут же задохнуться и начать хватать ртом воздух. Беззвучно пролепетала: - Т-ты? Меглин смотрел на неё внимательно и спокойно. И, не улыбался. Будто обезумев, она вскрикнула и накинулась на него, обхватила за шею, покрывая поцелуями и шепча: - Я люблю тебя... Люблю... Люблю... Люблю! Она уже и сама не понимала, что делает, что повторяет вслух, теперь уже открыто, искренне, безо всякого стеснения и страха. Торопливо целовала его колючие щёки, твёрдые губы, скулы, виски, любимые глаза, будто боялась не успеть, и внутренне замирала от ошеломительной радости. Даже, если она спятила, если ей происходящее только кажется, если всё это - сон, она - счастлива в нём и не хочет просыпаться... Сном было тепло его тела, его взгляда, его губ. Даже его рук, что не так крепко как прежде, но помедлив, всё же заключили её в кольцо, прижали к себе. А Есеня попыталась ответить не менее крепкими объятиями, вкладывая в них всю душу, все свои чувства. О, это знакомое на уровне каких-то бессознательных инстинктов прикосновение его пальцев! Ровное биение его сердца! И посветлевшие серьёзные глаза, где теперь пряталась его сила. - Успокойся... Раздавишь, - пробормотал он. Но теперь, даже Меглин был не в силах оттолкнуть ученицу, что испуганным котёнком отчаянно прижималась к его груди. Напрягая силы, он с трудом приподнялся на локте и сел. Привычно и пристально окинул взглядом всё вокруг, заметил распростёртое неподалёку тело Осмысловского и едва заметно сдвинул брови. Есеня упрямо обхватила наставника руками, красноречиво намекая на то, что не была намерена никуда его отпускать. Тот нерешительно провёл ладонью по её волосам, приподнял ей подбородок, обратил к себе. Когда она ослабила руки, - отстранил её с удивительной мягкостью, почти ласково. Всмотрелся в заплаканное лицо, бездну тёмных глаз. Есеня оторопело таращилась на него, приоткрыв губы и явно отказывалась разбираться, происходило ли всё на самом деле, или только ей мерещилось. Он и сам до конца этого не понимал. В голове плавала отвратительная вата, мысли путались и обрывались на самом важном. А её глаза сияли путеводной звездой среди всего этого тумана, пронизывали его насквозь, манили, вели за собой. - Лю... - едва дыша, прошептала она. Меглин осторожно прикрыл ей губы ладонью. И буркнул: - Больше ни слова. Она попыталась что-то сказать, возразить, но он сжал её плечи крепче. И прижался губами к её иссушенным, пьянящим губам. На несколько секунд позволил себе и ей забыться. Есеня неслышно отвечала, понемногу начиная всхлипывать вновь и тянулась навстречу, а он удерживал в ладонях её лицо. И всё больше поражался её порыву и забавным попыткам сопротивляться, вырваться и прижаться к нему ещё крепче. - Пусти, - выдохнула она, прежде, чем он вновь вынудил её умолкнуть. - Я никуда тебя не пущу... Даже туда... Никогда больше... Наконец, когда вдохнуть понадобилось обоим, Меглин удержал её и прикоснулся к самому краешку её губ, так, что у неё вновь захватило дух. А затем, приподнялся, сдвинул брови с привычной строгостью. Пробормотал: - Ты не должна привязываться. Вообще ни к кому. Больно будет... Есеня сердито сверкнула глазами, полными слёз: - Да что ты знаешь о боли? - прошептала она. Рванулась, освободилась. Но тут же с удвоенной силой обхватила его руками. Почувствовала удручённый вздох в его груди. И ещё раз ухом проверила, как мерно билось его сердце. - Сдавайся, Меглин, - грозно велела она, прижимаясь щекой к его рубашке. - Не то у меня осталась целая ампула. А не хватит, - ещё у Бергича попрошу. К тому же, ты под арестом. Забыл? Тот хохотнул. Положил руку на её плечо, сжал: - Что делать теперь будем, а? В ответ, Есеня стиснула его в объятиях так сильно, как только могла, пока эти силы не кончились. По её лицу все ещё катились слёзы, но она этого не замечала. Чёрные глаза светились невозможным светом и всматривались в его собственные. - Ты меня спрашиваешь? Да плевать, - хрипло произнесла она. И напомнила наставнику его же слова: - Без работы не останемся. Тот хмыкнул и кивнул в сторону. - А с этим, - что делать прикажешь? Она невольно повернула голову. Потом вновь посмотрела на него. - А что ты хочешь? Четвертовать КАМАЗами? Меглин тихо засмеялся: - Да уж. Вырастил смену... У неё изогнулись губы: - Я его ненавижу... Ненавижу... Но убить - слишком просто. Ты помнишь, что он наделал? Помнишь Глухого, Пиночета... Помнишь? Меглин молча поднялся на ноги. Она молниеносно вскочила следом, схватила его за рукав: - Ты как? Куда... - Нормально, нормально, - пробормотал он, покачнулся, но устоял на ногах. Помотал головой. И ответил: - Куда? Ментам звонить. Телефон дай. - Что? - воскликнула она, но вытащила требуемое устройство из кармана. - Зачем? - Ну пусть забирают сотрудника. На земле лежит, простудится. - Ты серьёзно? Он же тебя убить хотел! - И что с того? - буркнул наставник, уверенно бегая пальцами по экрану. - Меня тут все убить хотят. Привык уже. Когда на том конце провода кто-то принял вызов, Меглин отрывисто заговорил в трубку: - Давай заканчивай уже свои прятки. Сорок первый километр. Приезжай сам да посмотри. И сунул телефон владелице. А та изумлённо увидела на экране знакомую фамилию. - Отвечаю на вопрос, - хмуро произнес он, прежде, чем она смогла что-то произнести. - Да, это он. И да, мы будем его ждать здесь. Готова? Есеня была в ужасе: - Да он же в жизни не приедет сюда в одиночку! Тем более, сам! Пришлёт сейчас целую танковую колонну! - Нет, - возразил Меглин. - На этот раз явится как миленький. Увидишь.