***
Небо над Гу Су уныло чернело, придавливая свинцовыми тучами к земле. Лань Чжань потерял счет времени. Прошел год? Два? Пять? — Тринадцать лет, — голос, охрипший после долгого молчания, звучал издалека, будто чужой. Лента неприятно, но так привычно сдавливала кожу на лбу. Задушенный выдох сорвался с бледных губ Лань Ванцзи, стоило ему коснуться полоски шелковой ткани. С каждым днем ему все больше и больше казалось, что ей здесь не место. Не должны серебряные облака мерцать в перламутровом свете луны на бледной коже. Он знал, где ее место. Лань Чжань поднимается с места, ощущая, как под ребрами неприятно тянет — впрочем, как и всегда — от давней тоски и боли утраты. Он опускает глаза на бледные руки, несколько секунд наблюдая, как подрагивают кончики пальцев, после чего крепко сжимает в руках длинные рукава белоснежного ханьфу. Иногда Лань Ванцзи мерещатся брызги багряно-алой крови на ткани, что похожа на снег. Он запретил себе вспоминать тот день, когда его сердце — сейчас уже потухшее и изнеможденное горечью — разрывалось на части, из-за чего Лань Чжаню казалось, что он вот-вот захлебнется собственной кровью. Пережить смерть любимого человека не просто трудно, это невозможно, решил для себя Ванцзи после десятой по счету бессонной ночи. Стоило ему закрыть глаза, как под веками тут же появлялся он. Весь из себя прекрасный и, как всегда, неотразимый, дерзкий и не следующий ничьим правилам Старейшина Илин. Лань Ванцзи пробовал снотворные травы, медитации, силу воли, в конце концов, но заснуть у него так и не получалось. Лишь под самое утро, когда птицы во всю поют, а солнце только-только начинает выплывать из-за горизонта, заклинателя побеждает беспокойная дрема, даря долгожданный отдых измученным телу и духу. — Ты сегодня плохо выглядишь. Снова мучает бессонница? — Ванцзи беззвучно вздрогнул, упустив момент, когда Лань Сичэнь зашел в цзинши. Да. Хотелось рассказать брату о том, что творится внутри его измученной души, но, как только Лань Чжань открывал рот, собравшись с духом, все мысли тут же вылетали из головы, и лишь сердце глухо билось набатом под ребрами. Лань Чжань поджал губы, отвернувшись от брата. — Не нужно, Ванцзи, я понимаю, — выдохнул Лань Хуань. Он обошел оставленные на полу книги (что нехарактерно для Лань Чжаня) и сел рядом с ним, опустив руку на плечо. В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь стрекотом насекомых снаружи. Лань Чжань доверял своему брату, но ему до сих пор было сложно показывать свои слабости. Пусть эти слабости и ломали его изнутри, и он буквально слышал, как сердце каждый божий день расходилось по швам снова и снова. Подняв болезненный взгляд на старшего брата, Лань Чжань увидел в его глазах свои собственные, заполненные болью в сто крат больше, чем можно было рассмотреть. Серое спокойное море за тринадцать лет превратилось в смиренный свинцовый штиль, ужасающий надвигающимся штормом отчаяния. Лань Хуань с тяжелым вздохом поднялся, не отводя глаз от Ванцзи. — Я не могу попросить тебя отпустить прошлое, но, брат, пожалуйста, не убивай себя еще больше, — Сичэнь неожиданно для Лань Чжаня опустился перед ним на корточки, положив обе руки на его плечи, — уверен, он бы этого не хотел, — и ушел. Сил не было даже для того, чтобы без дрожи в руках держать Бичень, но Лань Чжань, зажмурив глаза, упрямо поднялся с места, ведь он бы не хотел этого. Ванцзи мысленно пообещал себе, что будет жить дальше, если не ради себя, то ради него. Пусть воспоминания приносят нещадную боль в груди; пусть не может спать каждую ночь; пусть пересиливает себя, чтобы протянуть еще один бессмысленный день. Он будет жить ради Вэй Усяня.***
Следующее утро, как и все до него, не удивляло приветливостью, погружая Облачные глубины в мрачный густой туман. Настолько непроглядным он был, что казалось, будто где-то там, прямо перед тобой, стоит нечто, а ты даже и не замечаешь. Навевало звенящую тревогу и печаль. Лань Чжань выбрался на улицу, только когда солнце поднялось над горизонтом достаточно для того, чтобы хоть немного разогнать мглу. Стоило Ванцзи дойти до ханьши брата и постучать, как из-за угла выплыл молодой адепт ордена Гу Су, учтиво поклонившись. — Господина Лань Сичэня нет на месте, господин Лань, — его голос был монотонен, из-за чего Лань Ванцзи слышал его будто из-под слоя ваты. — Ясно, — Лань Чжань не удивился подобному, ему редко удавалось застать брата утром. — Но господин Первый нефрит велел сопроводить Вас, господин Лань, — адепт склонился в полупоклоне, отходя в сторону и пропуская Лань Чжаня. — Куда? — бровь Ванцзи слегка изогнулась в непонимании. Адепт на мгновение поднял на него взгляд, так и не выпрямив спину. — Извините, мне запрещено говорить. Решив, что вопросов достаточно, Ванцзи махнул рукавом, показывая, что готов идти. Адепт тут же двинулся вперед. Они шли через цветущий розовый сад, каменистый берег реки, пока не оказались недалеко от беседки возле воды, поросшей магнолиевыми деревьями небывалой красоты. Тихий шелест подступающих волн успокаивал скрутившуюся змею иррационального волнения внутри. Как только молодой адепт скрылся вдали, из беседки вышел Лань Сичэнь, направляясь прямиком в сторону брата. Рукава его ханьфу змеились белоснежными волнами за его спиной, антрацитовые пряди волос переливались под лучами солнца. — Что здесь происходит, брат? — без приветствия буквально напал Лань Ванцзи. Лань Хуаня ничуть не удивила его реакция. — Прежде чем ты узнаешь, я хочу тебя попросить, Ванцзи, — взгляд Первого нефрита вмиг стал жестче. — Обещай не злиться и не делать глупостей. Тут-то Лань Чжань окончательно потерял причинно-следственную связь всего происходящего. — В каком смысле? — брови его сошлись на переносице, янтарные глаза недобро засверкали. — Просто пообещай, Ванцзи, мне от тебя больше ничего не надо, — усталый выдох сорвался с губ Лань Хуаня прежде, чем Лань Ванцзи успел кивнуть. — Чудесно. Теперь ты можешь зайти, — на его лице отразилась нечитаемая для Лань Чжаня полуулыбка. Силой воли заставив себя не обращать на нее внимания, Лань Чжань, чуть крадучись, подошел к беседке. На секунду сердце замерло в непонятном страхе и предвкушении. Светлые вуалевые занавески не смогли скрыть темный силуэт, одиноко стоящий в глубине беседки. Неизвестная фигура выглядела напуганной, сжавшись вдалеке. Беззвучно выдохнув, Лань Ванцзи рукоятью меча, который он всегда держал рядом, отодвинул занавеску в сторону, застыв на месте. Спиной к нему стоял неизвестный мужчина, или даже юноша, чуть ниже самого Ванцзи. Темные волосы, собранные в хвост красной лентой, черно-красные одежды. Все это заставляло Лань Ванцзи смотреть, не отрывая глаз. Сердце набатом забило под ребрами, зашумело в ушах. Он не заметил, как Бичень со звоном упал на дощатый пол, выскользнув из вмиг ослабевших рук. Незнакомец, видно, испугавшись, резко обернулся. На секунду перед Лань Ванцзи возник образ Вэй Усяня, будто он мог прямо сейчас стоять перед ним. — Лань Чжань, — почти неслышно выдохнул незнакомец, тут же испуганно закрыв рот рукой. Его темные глаза не могли оторваться от лица Лань Ванцзи, будто он пытался насытиться тем, что видел. Ком в горле мешал дышать, под ребрами болело. Этого не может быть. — Может, Лань Чжань, — Второй нефрит резко поднял глаза на его лицо. Он сказал эти слова вслух? На лице незнакомца появилось подобие слабой улыбки, только она казалась вымученной и болезненной настолько, что Ванцзи тут же до боли в сердце захотелось обнять и утешить заклинателя. — Вэй Ин, — сорвалось с его губ прежде, чем он успел остановить свое тело. Миг, и Старейшина Илин оказывается заключен в крепкие, до хруста костей, объятия. Но даже это не помешало Усяню вцепиться в широкие плечи, сминая белоснежные одежды Ванцзи. — Лань Чжань. Лань Чжань, я вернулся. Я здесь, Лань Чжань, — без устали шептал Вэй Ин, будто стараясь утешить и себя, и Ванцзи, который, казалось, вот-вот в обморок упадет. Его руки дрожали, стискивая в объятиях темного заклинателя, трясущиеся от переизбытка эмоций пальцы путались в густых графитовых волосах, сжимали у корней и тут же отпускали, поглаживая и сминая, будто извиняясь. Ванцзи не мог поверить в то, что происходило прямо сейчас, руки задеревенели, отказываясь отпускать сжатого в них человека, словно он вот-вот исчезнет. — У тебя так сильно бьется сердце, Лань Чжань, ты чувствуешь? — в подтверждение своих слов Усянь переместил раскрытую ладонь на грудь Ванцзи, туда, где так сильно и часто билось сердце. И только сейчас Лань Ванцзи понял, насколько новое тело Вэй Усяня меньше. Ему приходилось вставать на носочки, чтобы обхватить широкие плечи Ванцзи руками, а ладонь, покоящуюся сейчас на сердце, Второй нефрит мог легко спрятать в своей, будто маленькую кроличью лапку. Лань Чжань смотрит в теплые серые глаза напротив и тонет, тонет настолько глубоко в пучине любви и нежности, словно теплый бриз и морская пена, они окутывают его и убаюкивают. Будто опомнившись, Ванцзи ослабляет хватку на теле Вэй Усяня, уверенный, что останутся синяки, и почти начинает себя корить, но не успевает. Лицо обнимают родные ладони, Усянь проводит пальцами по его щекам, носу, бровям, векам, осторожно касается губ и выдыхает: — Не могу насмотреться на тебя, Лань Чжань, — встав на носки, Вэй Ин подтягивается, практически повиснув на плечах Лань Ванцзи. Их губы разделяют миллиметры, Усянь ощущает судорожный выдох. — Бесконечно люблю тебя. Они не знают, кто приближается первым, губы соприкасаются, и Вэй Ин не сдерживает нетерпеливого стона. Он зарывается руками под безукоризненно опрятный и гладкий воротник одежд Лань Чжаня, хватается за него, словно утопающий за соломинку. Мир вокруг перестает существовать, сужается до момента здесь и сейчас, под ребрами взрываются тысячи фейерверков, словно взрыв сверхновой, обжигая искрами и огненным теплом. Когда Усянь отстраняется первым, Лань Чжань с недовольным выдохом тянется следом, заставляя возлюбленного, прижавшись к его лбу, любовно засмеяться. — Кажется, твой брат нас ждет. И правда, Сичэнь, воспитанный достаточно хорошо, стоял поодаль беседки, повернувшись спиной и рассматривая перламутровые розовые цветы магнолий. Не сдержавшись, Лань Ванцзи напоследок прижимает Усяня к себе, практически отрывая того от земли, на что Вэй Ин заливисто смеется и шуточно причитает. Спустя несколько минут они выходят к Сичэню, который обводит их мягким взглядом и уместно не акцентирует внимание на их внешнем виде. — Брат, — глаза Лань Чжаня блестят, словно самые яркие звезды на ночном небе, и из груди Сичэня вырывается выдох восхищения и радости. Он настолько давно не видел брата в духовном здравии, что вид горящих глаз, порозовевших ушей и рук — Ванцзи и Усяня, — крепко переплетенных друг с другом, заставляет его невольно расслабиться. Как бы он ни относился к темному заклинателю, если его младший брат счастлив, он не будет препятствовать и встанет горой, защищая их общее будущее. — Ванцзи, Господин Вэй, — Сичэнь делает приглашающий жест рукой, — думаю, вам нужно время побыть вдвоем, — в его голосе читаются заговорщицкие нотки. На этих словах Лань Чжань чуть крепче сжимает руку возлюбленного, на что Усянь обхватывает его ладонь второй рукой и гладит тыльную сторону теплыми пальцами, будто укачивая и успокаивая. — Скажу лишь, что желаю вам счастья. И Ванцзи, — Сичэнь обменивается долгим взглядом с братом, — я рад видеть тебя таким. — Благодарю Вас, Цзэу-цзюнь, — Вэй Усянь с, казалось, огромным нежеланием отрывает собственные руки от Лань Чжаня и кланяется будущему старшему брату с наивысшим почтением. Сделав вид, будто ничего не сделал, Лань Сичэнь мягко кивает ему головой и спешно удаляется в собственные комнаты, оставляя двоих возлюбленных наедине друг с другом. Не существует людей вокруг, пения птиц и шума ветра, лишь горящие глаза напротив и родные руки. Лань Чжань верит в счастье.