Эффект попутчика

Мир может рухнуть, но по пятницам в барах всё ещё будет толпа народу. Или именно потому там и будет толпа. Не важно. Роу лениво размышляет, пока бармен мешает ему новую порцию джин-тоника — джина с яблочным соком и лимонкой, если быть точным. И издевательским синим зонтиком, который бармен невозмутимо переносит между стаканами Роу. Ну да, синий — цвет Миротворцев, хотя Роу сегодня не Миротворец, а просто пришедший в бар выпить мужик, он на выходном, в конце концов, и даже без формы. Но это не имеет никакого значения, когда тебя в лицо и по званию знает каждая встречная собака, даже если ты выбрался на территорию другой фракции. Рыбий глаз славится самым чистым алкоголем и самыми чистыми стаканами — не удивительно, если за качеством спирта следит — и дегустирует — Фрэнк, старому пройдохе не хочется вслед за ногой потерять ещё и зрение. Так что пить Роу предпочитает у них. Как и расслабляться. Сегодня даже есть живая музыка — певичка на сцене под гитару тянет блюз, и вполне неплохо. Роу одобрительно смотрит на крашеные косички, браслеты и цветные жилетки, девчонка ещё, а поёт как надо, с хрипотцой. Джин окрашивает мир в довольно приятные тона, даже если на вкус та ещё кислятина — не иначе, сок из недозрелой дички гнали, впору просить добавить сахара в стакан. Время качается где-то около девяти, и в бар ещё приходят — шаги грохочут по металлическим настилам, скрипят декоративные дверцы. Роу делает ещё глоток из бокала и отбивает пальцами ритм по стойке — в шуме не слышно звука, только вибрацию.  — Повторите заказ этому джентльмену, я оплачу, — когда из-за плеча раздаётся молодой, нахальный и совершенно незнакомый голос, Роу не сразу понимает, что это о нём. Он таких шуток не слышал с тех пор, как был сержантом. Оборачивается медленно и многозначительно — обычно дохуя оригинальным шутникам этого хватает, чтобы побледнеть, извиниться и съебать в дальний угол — Роу очень узнаваем. Парень смотрит на него светлейшими глазами без грамма понимания и выглядит так, как будто свалился с Луны. Бармен, пряча улыбку в усах, двигает по стойке в сторону Роу второй бокал. «Оплата сразу», — парень подкидывает монеты на стойку. Роу невозмутимо тянет напиток к себе — кубики льда всплывают белыми бочками.  — Парень, ты решил сегодня оплатить мне всю выпивку? Или это разовая акция?  — Если хочешь, могу и всю, — нахал улыбается и подсаживается на соседний стул, считая ответ приглашением к разговору. Лейтенант самую малость заинтересован, откуда вылезло это наивное дитя — в приглушённом свете бара видно, что парню где-то двадцать, может, немного больше, и неровный загар, обветренная кожа и ссадины этого не скрывают. Тёмная одежда без фракционных знаков, брошенный под стул рюкзак — ничего очевидного.  — Ты откуда вылез, спонсор? Что-то я тебя здесь не видел, — Вилледор большой город, но в нём очень мало людей.   — Из Старого Вилледора пришёл, как тоннели открыли. Решил посмотреть на Сентрал-Луп, — Роу хмыкает, снова берясь за бокал. Теперь понятнее, старый город — государство в государстве, свои рамки, свои правила, свои нормы, за что можно бить морду, а что невинная шутка. Берислав с ребятами вернулись оттуда только утром, так что парень тут действительно новенький, что птенец, выпавший из гнезда. Тот, чувствуя налаживающуюся атмосферу не иначе как жопой, заказывает себе пина-коладу — неровные крупные строчки меню мелом выведены за стойкой.  — Ничего кроме джина, пива и виски я тебе не советую, — не сдерживается Роу. Он не хочет знать, из чего тут гонят то, что выдаётся за ананасовый сок, но после некоторых коктейлей можно обнаружить себя в канаве в Хорсшу в обнимку с заражённым.  — А что посоветуешь? — парень оборачивается на внимание, что подсолнух на солнце. Пожалуй, решает Роу, он забавный. И явно не знает, с кем разговаривает.  — Ему то же, что и мне, — Николас, бармен, снова улыбается в усы и сливает в бокал джин, сок и лимонку — на кончике ножа. И зелёный зонтик. Один-один, думает Роу. Я не девица на выданье, чтобы меня коктейлями поить.  Знакомство с юными наглецами вообще не входило в его планы на вечер, может, до Падения у бара и сидели желающие быстрых знакомств и связей, но лейтенант тут сидит потому, что ему лень ради каждого бокала таскаться к бару, а официанток не предусматривает даже Рыбий Глаз.  — Уже заказываешь на свой вкус? Мне нравится, — парень беззлобно смеётся и делает первый глоток, придерживая зонтик. Роу машинально отмечает розовые губы с резко выделенной аркой Купидона — про формы губ как-то под вечер, изрядно набравшись, повествовал Хуан, не было ни шанса не запомнить. Роу отмечает — и отводит взгляд. — Ты из этого района, верно?  — Можно и так сказать, — кубик льда проскальзывает по стенке бокала, Роу раскусывает его с хрустом — холод возвращает на место немного плывущее сознание.  — Расскажи про Рыбий Глаз. Что это за место, — парень отпивает уже смелее и больше, даже не морщась.   Роу протяжно хмыкает и пытается найти ответ на поверхности своего джина. Он не рассказчик и не экскурсовод, за красивыми словами и видами к Лоан или там хотя бы к Фрэнку, если тот в промежутке между похмельем и запоем, но посылать парня не хочется.   — Неофициальный центр фракции Выживших. Они тут и живут, кому некуда пойти, и отдыхают, — лейтенант ловит себя на проёбке — они — но парень, вроде, не заметил, всё так же внимательно и дружелюбно смотрит тёмными в полумраке глазами. — Так что если негде упасть, ближе к ночи спроси свободную комнату, не откажут.  — Спасибо, запомню. А ты тут часто бываешь? Я ещё смогу тебя встретить? — парень успевает прикончить первый бокал и жестом просит ещё, подкрепляя просьбу монетами. Верно, он тут чужак, это у Роу негласный чек и счёт, и все знают, что он свои долги оплачивает в срок.  — Бываю. Опьянение балансирует на той планке, где мир уже кажется довольно сносным местом, а люди вокруг в сущности неплохими, но ещё не тянет творить хуйню. Роу жестом просит сильнее развести следующий бокал, больше для цвета, чем для градуса, ему пока хватит. Лампочки подсветки бликами скачут по металлическим опорам и частям мебели, голые ладони парня светлыми пятнами выделяются на фоне стойки и одежды.  — Тогда давай знакомиться ближе? Я Эйден, — эта самая ладонь протягивается ему навстречу — мозоли, коротко обрезанные ногти, ссадины. И горячее и крепкое рукопожатие. Роу редко пожимает руки без перчаток, но вокруг безопасный бар, а хватать бокалы через ткань — верный способ разъебать.  — Гвенаэль, — он секундно сомневается, но представляется именем, пропуская известные и наслышанные фамилию и звание. Хочется пообщаться с кем-то, не выслушивая просьб рассказать про отряд, или жалоб на то, что фракция не справляется, или… Роу сюда выпить пришёл, а не званиями трясти. Он не любит личное имя, и знают то немногие, используют ещё более немногие, но случайный собеседник на одну ночь вряд ли ещё тесно с ним встретится. Парень — Эйден — кивает и молчит, никак не комментируя. Это сразу плюс пять очков в личном зачёте Роу.   — Ну, за знакомство, — они пьют ещё, Эйден больше, доходя до кондиции Роу, а сам лейтенант значительно осторожнее. Говорят о чём-то незначительном — обсуждают Ренегатов, крысами расползшихся по всему городу, проблемы с водой в прошлом месяце, когда не было дождей, Эйден рассказывает, как гонялся за голубем, проглотившим какое-то очень памятное кольцо, в Старом городе, а Роу, проглатывая половину имён и деталей, делится куском истории о том, как они с отрядом гонялись по канализации за бандитами, решившими, что можно заявить права на ветряк. В какой-то момент парень двигает стул ближе, чтобы не повышать голос, переговариваясь через музыку, и они сталкиваются коленями под стойкой, и Роу не спорит. Ему хорошо и немного жарко, от алкоголя или от духоты в баре. Парень всё ещё пытается оплачивать и его заказы, выполняя шутливое обещание спонсировать весь вечер, но лейтенант просто просит записывать на его счёт. Должна же хоть на что-то идти миротворческая зарплата. Опьянение начинает спадать, от шума и музыки побаливает голова, и Роу первым предлагает переместиться в какой-нибудь тихий угол. Ему не двадцать, чтобы сидеть у бара всю ночь, хочется вытянуть ноги — он даже не планировал так задерживаться, думал выпить и найти свободную комнату, чтобы поспать. Планы изменились, когда к нему подсел Эйден, но отказываться от комфорта не хочется.  Личное знакомство с барменом позволяет забрать с собой неоконченную бутылку джина и грубый кувшин сока — его Роу доверяет спутнику, и парень держится за тару двумя руками. Роу пропускает его вперёд, в угол, по старой привычке садясь с краю. Угол за опорной балкой почти глухой и не просматривается от входа, лейтенант занимает его, когда нужно встретиться с Фрэнком, например. Эйден садится не напротив, а рядом, на довольно узкой скамье — бедро к бедру. От него тянет углями, резким душком бензина и травяной горечью, не неприятно, решает Роу, особенно когда тянется за кувшином и едва не утыкается лицом в тёмную макушку.  — Дай мне за тобой поухаживать, — Эйден перехватывает сок и довольно ловко разливает по бокалам, покрывая подтаявший лёд.  — Да я вроде не дама, чтобы меня обхаживать, — Роу скрывает за хрипловатым смешком смущение. Нечасто его пытаются обслуживать.  — Но я хочу, — парень вскидывает голову и пристально и довольно трезво смотрит в глаза — близко, очень близко, Роу понимает, что щекой чувствует его дыхание. Есть ощущение, что он проёбывает что-то во всей этой ситуации. Эйден нахально улыбается краем рта, и лейтенант перехватывает стакан. Снова накатывает волна жара и духоты. Джин разведён с соком в пропорции, наверное, один к четырём, и кислый вкус отрезвляет.  — Тебя как сегодня в Рыбий глаз занесло? Не самое близкое к туннелям место, — Роу меняет тему, чтобы сойти с чего-то зыбкого. Он предпочитает опору под ногами.  — Мне сказали, тут можно разжиться самыми свежими новостями, а Выжившие всегда знают, где и кому нужна помощь. Им помощь, мне подработка, все довольны, — парень пожимает плечами, задевая Роу. Он весь мелко движется — плечи, локти, колено, которое лейтенант чувствует под столом, подёргивается в такт музыке и сталкивается с его. — А тут увидел тебя у бара и решил, что хочу познакомиться. Ты очень, — Роу успевает сделать ставку, что он услышит. Заметный? Суровый? — Красивый. Джин с соком едва не пролетают в лёгкие вместо горла от таких заявлений. Он хочет спросить, ты, парень, ёбнулся, но тот снова поводит плечом и сам делает глоток. Роу снова чувствует смущение от такой неприкрытой честности.   — Я не лучший новостной вестник, да и о помощи от меня не услышишь.  — Мне нравится. Новости я утром узнаю, когда все будут потрезвее и не будут рассказывать про во-от таких, — Эйден разводит руки, одной едва не обнимая его за плечи, — кусак, которые где-то что-то охраняют. Роу хмыкает. Он такие байки сам на ночных патрулях слушает десятками, местный фольклор, мать его.   — А про чудовищ с плотины не рассказывали? И про крыс размером с ребёнка? Слушай больше, ещё и не такое узнаешь, — он говорит грубовато, но беззлобно, и, судя по улыбке, парень это понимает. Хорошо.   — Нет, но слышал про разумного крокодила в канализации. Не встречал? Роу откровенно смеётся, запрокидывая голову на спинку скамьи. В глазах и лице Эйдена проскакивает что-то очень тёплое и открытое, и лейтенант соврёт, если скажет, что парень ему не нравится. Они снова говорят о какой-то чуши, Роу вспоминает и пересказывает городские байки, которые знает в количестве, Эйден делится историями какой-то мелкой помощи, не называя мест и имён.   — Ты говорил, здесь всегда можно найти свободные комнаты? — в какой-то момент Роу чувствует на бедре горячую ладонь. Неподвижный отпечаток чуть повыше колена, относительно невинный — но не случайный. Он каменеет, как будто увидел в десятке футов от себя спящего крикуна. Эйден даже не поворачивается к нему сильнее, продолжая мелко цедить напиток. Ситуация с щелчком складывается. Его приняли за хастлера? Или парень просто посчитал его -красивым- и решил подкатить, а Роу случайно выставил ему зелёный свет? Первая реакция — уложить мордой в стол, заломав руку, и объяснить, что он жопой не торгует и в связях на одну ночь не заинтересован, но нельзя обвинить парня в том, что Роу сам допился до легкомысленности и забыл, что у него нет привычной брони звания и фамилии, отсекающей любые поползновения.  — И что это значит? — он звучит слегка угрожающе, и знает это.  — Что ты мне нравишься. И я хочу тебя поцеловать, для начала, — парень отставляет бокал и немного подбирается, готовясь к любой реакции, включая потенциальное мордобитие, но руки всё ещё не убирает. У него невыгодная позиция — угол, стол, — но глаза спокойные. Роу медлит. Он не испытывает неприязни к идее секса с мужчинами — было и по молодости, в колледже, и позже, но с тех пор, как он стал лейтенантом, на отношения времени не было, а на то, чтобы влезать в одноразовые пьяные связи с минетом где-нибудь в туалетной кабинке, у него слишком много брезгливости. Информация о таком не пошатнёт его во фракции, лейтенанта ценят не за пристрастия в постели, в конце-концов, а блядство интенданта едва ли что-то превзойдёт, но лишних слухов и взглядов Роу всё равно не потерпит. Парень смотрит ясными глазами — практически трезвыми. Он не знает ни про статус, ни про отношения между фракциями, ни про всю гниющую канаву Сентрал-Луп. И он не пытался спросить расценки — и говорит, что хочет -поцеловать-. Человека, которого посчитал -красивым-. И через неделю его, скорее всего, в Сентрал-Луп уже не будет.  — Никакого секса. Или минета. Только руками, — Роу решается. Гвенаэль решается. Парень кивает — и все ещё держит руку у него на бедре, как приклеенную. Лейтенант понемногу успокаивается. Что он должен сейчас сделать? Встать и уйти в комнату? Выпить ещё? Сам поцеловать Эйдена? Эйден такими вопросами не задаётся — или понимает побольше, так что немного двигает ладонь, поглаживая — жар кожи ощущается сквозь одежду — и спокойно спрашивает:  — Мне нужно знать какие-то ещё рамки?  — Если я захочу тебя остановить, ты поймёшь, — Роу отзывается всерьёз, но с оттенком шутки, сглаживая атмосферу. И позволяет себе закинуть руку на спинку скамьи, почти укладывая её Эйдену на плечи, раз уж можно. Тот понятливо придвигается, прижимаясь к боку, и вдвигает ладонь немного глубже, заползая на внутреннюю сторону бедра. От этого прошивает не хуже электрического разряда — для Роу неожиданность, как его заводит совершенно простая ласка.  — Ты горячий, — задумчиво выдыхают ему в шею. Он чувствует себя тревожно — не так, как перед входом в тёмную зону или смотром, тут что-то другое, свивающееся под рёбрами и отдающее ниже.  — Так определись, горячий или красивый, — Роу сдвигает руку Эйдену на плечи, чувствуя, как тот коротко напрягается и тут же расслабляется обратно под прикосновением.  — Это не противоречит, — пальцы ведут по внутреннему шву вверх, и Роу шире расставляет колени, давая доступ. Угол тёмный и глухой, а ночь катится к середине, все, кто не ушёл, уже пьяны достаточно, чтобы не обращать внимания, кто там кого под столом щупает. — Ты охуенно красивый, когда сидишь у стойки и шутишь. И охуенно горячий сейчас.  — Ещё скажи, что тебе нравятся мои шутки, и я весь твой, — Роу хрипло коротко смеётся — и давится смехом, когда чувствует короткое прикосновение — мягкость губ и слабый укол щетины — под нижней челюстью. От неожиданности он впивается пальцами парню в плечо, но тот не показывает неудобств.  — Мне нравятся твои шутки, — прямой взгляд снизу вверх, так близко, что даже в полумраке при неверном освещении гирлянд видно, что глаза у парня серо-голубые, как речная гладь утром.  Он весь — прямота летящего в лицо арбалетного болта, и лейтенант самую малость покорён этим. С такой неприкрытой наглостью его ещё не пытались завоевать — и не так быстро. Эйден слепо и немного сбито трогает его за бок, бедро, почти проезжается ладонью по члену и дышит в шею жаром, а Роу может только сжимать пальцы у него на плече, сползать рукой на лопатки, потому что он не может посреди бара затащить кого-то себе на колени и целовать, пока хватит дыхания.  — В комнату, — он сам слышит, как всё сильнее сбивается на акцент, и «р» начинает грассировать. Эйден реагирует не сразу, смотрит затуманенно. «Не от алкоголя, лейтенант, а от тебя, оцени», — думает Роу, собирая бокалы. Эйден поправляет сбившуюся куртку и пальцами обхватывает бутылочное горлышко. Роу отводит взгляд. К бару он идёт как по нитке — не от опьянения, алкоголь, кажется, выветрился и выгорел из крови, а от внутреннего напряжения. Эйден следует на пару футов сзади, шагов не слышно в тихом рокоте музыки и разговоров, но тень движется по полу. Счёт Роу оплачивает, скидывая горсть монет с отмашкой «чаевые на ремонт крыши», бокалы отдаёт Николасу — Эйден составляет рядом пустую бутылку и кувшин. Одна из достопримечательностей Рыбьего Глаза — абсолютно понимающий бармен, в глазах Николаса — ёбаная нирвана без капли насмешки, даже если воротник у Роу распахнут очень красноречиво — он ловит мутное отражение в зеркальной стенке, — а кожа покраснела.  — Мне подсказать свободные комнаты? — и ни грамма, блять, насмешки, только выхолощенное сервисное спокойствие. Лейтенант это уважает.  — Сам знаю. Удачной ночи, — он машет рукой и идёт к выходу, не оборачиваясь, но чувствуя, что Эйден следует за ним. В коридорах прохладнее, чем в главной комнате, но невнятный рокот музыки прошибает деревянные перегородки. Вверх, на два уровня, и направо дважды, бар — жуткий кадавр из надстроек, врастающий в соседние здания, ориентироваться тут — нужна или отдельная карта, или привычка. У Роу второе. Выбранная им комната — у самой крыши, в позднюю осень и зиму подтекает по углам, поэтому постоянные обитатели Глаза её не жалуют, а вот остаться на ночь — самое то. А ещё там достаточно широкая кровать, чтобы мог уместиться даже кто-то с габаритами Роу. Он отгоняет мысли о кровати, сам установил правила — сам следуй.  С каждым тёмным коридором Эйден придвигается ближе, дышит в шею и едва заметно трогает пальцами за бока и рёбра, как будто проверяя, что Роу здесь и не против. Роу цепляет и сжимает чужие пальцы своими, не сбиваясь с шага. Последние футы они проходят едва ли не обнимку, так же и вваливаясь в тёмную прохладную комнату. Тут музыка едва слышна. Роу приходится отпустить воротник эйденовой куртки и развернуться, чтобы закрыть замки на двери, и тут же со спины приваливается жаркое напряжённое тело, а на шее чувствуется влажный след поцелуя. От простой ласки прошибает по всему позвоночнику, и парень это замечает, раз целует ещё, но быстро и без прикуса, чтобы не оставлять следов на настолько заметном месте. Роу едва находит в темноте пальцами задвижку. Всего света в комнате — Луна и заоконное сияние гирлянд, и глаза Эйдена тёмные-тёмные, когда лейтенант припечатывает его к стенке и целует. Парень с силой тянет его на себя, комкая воротник куртки, его рюкзак с грохотом падает с плеча и распластывается по полу пятном.  — Целуешься ты тоже по-французски, я понял, — нахал улыбается ему в губы и трогает-трогает-трогает, по бокам под распахнутой курткой, по шее над воротником, по центру груди и верху бёдер.  — Va te faire foutre, — беззлобно огрызается Роу и топит неожиданную нежность своего голоса в ещё одном поцелуе — шуток про то, что ему по происхождению положены только французские поцелуи, он наслушался ещё в юности. Парень сбивается и замолкает — сложно насмехаться, когда тебе со всем тщанием вылизывают рот. На вкус — джин с соком, который они пили весь вечер, только в голову — и в член — отдаёт быстрее. В поцелуе многовато зубов, и Эйден сбивается, и травами и бензином пахнет почти невыносимо. Роу готов провести так остаток ночи, вжимая в стену горячее гибкое тело. Он выпутывается из рукавов своей куртки — Эйден не то помогает, не то мешает, — и выпутывает Эйдена, на пару минут оторвав его от стены. Кожа того под краем мягкой от старости байки ещё горячее, чем ожидалось, и до странного нежная, когда Роу двигает ладонь от живота вверх, на рёбра, чувствуя подтягивающиеся от прикосновения мышцы. Парень сбивается с поцелуя и протяжно выдыхает.   — Гвенаэль… — шёпотом и шелестом, и Роу едва соображает, что это о нём — он так давно не слышал этого имени в таком контексте.  Кажется, парень физически не способен принимать ласки, не возвращая их, раз с удвоенным энтузиазмом лезет Роу под одежду — кофта оказывается очень быстро закатана к подмышкам, по пояснице тянет сквозняками и горячими следами пальцев, и Эйден явно собирается раздеть его полностью. Роу с трудом вспоминает, почему это плохая идея — или было таковой несколько часов назад. Чёрное клеймо звания можно разглядеть даже при неверном свете.  — Нет. Не снимай, — парень замирает и смотрит в лицо. — Трогать можно.  — С меня тоже. Трогать тоже можно, — ему отвечают смешком, и Роу относится с пониманием, после Падения у всех свои следы на теле, но всё равно косится на предплечья под задранными рукавами — кожа испятнана шрамиками, но не татуировкой. Не хотелось бы случайно выебать новобранца, а потом встретить его на смотре. Лейтенант выкидывает эти мысли из головы, когда Эйден с неожиданной силой теснит его к остову кровати, виднеющемуся в темноте, и толкает на матрас — не сильно, это выбор Роу, подчиниться ли, но он подчиняется и тяжело рушится на покрывало. Взлетает облачко пыли, серебрящееся в лунном свете, и Эйден седлает его колени одним гибким движением. Они замирают в зыбком равновесии, а потом парень неловко выворачивает руку, расшнуровываясь — один за другим два глухих удара, ботинки оказываются на полу, и он обхватывает Роу ногами за пояс, руками за плечи, и прижимается ближе, так, что между телами и лезвия не всунуть, лейтенант чувствует, как жетоны под кофтой колются острым углом. Эйден неудобно склоняет голову в изгиб ему между плечом и шеей, оставляя мелкие поцелуи, и гладит ладонями по спине в невинной и наивной ласке, особенно для того, кто только что едва не трахнул Роу языком в рот. И Роу не находит в себе ни сил, не желания разорвать объятия. Цепочка поцелуев возобновляется по шее, челюсти, к виску и — неожиданно — веку, он слепо сжимает пальцы на бёдрах Эйдена, удерживая его в равновесии, и не выдерживает этой неожиданной нежности первым, поворачивая голову и встречая чужие губы. Он не слишком разбирается в правилах секса на одну ночь, но так будет правильнее и проще.  Парень ёрзает на его бёдрах, давя на член, и Роу ловит его за ладонь — снова где-то на своём боку — и направляет. Смазанное «понял» уходит ему в висок. Эйден надавливает ему на плечо, предлагая лечь на спину, но это ещё одна вещь, на которую лейтенант сейчас неспособен — позволить кому-то нависать над собой.  — Ты, ложись. Они перемещаются почти в тишине, шорох одежды, слабый скрип матрасных пружин, звон металлических кончиков, когда Роу расшнуровывает форменные ботинки. Эйден лежит, откинувшись на стопку подушек у изголовья, до отчаянного красивый и тяжело дышащий. Роу садится ему на бёдра — эйденовы руки тут же возвращаются ему под край кофты, а парень подаётся ближе, за поцелуем. Роу отвечает медленно и тягуче, так, чтобы лишних мыслей не осталось, и скользит руками по бокам, по мышцам пресса — задирать одежду из такого положения ещё удобнее, особенно если Эйден прогибается — поясница уходит вверх, а бёдра вниз, и Роу переносит вес на руку, упирая её возле головы Эйдена. Когда он тянется к ремню парня, тот с неожиданно силой и скоростью перехватывает его за руку:  — Пряжка острая, — смазанный влажный поцелуй, — я сам. Роу понятливо кивает — у самого и сейчас на теле оружие, потому что за окном всё ещё ебаный постапокалипсис, даже если в тёмной и практически тихой комнате его на одну ночь удалось отменить. Эйден быстро и ловко расстёгивает свой ремень, вытягивает из петель и сбрасывает на пол — звон металла о доски. Лейтенант расправляется со своим — форменная пряжка мимолётно упирается в ладонь, когда он пытается приспустить и ослабить одежду — тот факт, что он всё ещё сидит верхом у парня на бёдрах, не очень помогает. Эйден тянет его на себя, обхватывая ладонями за плечи и шею, зарываясь в короткие волосы на затылке, и целует снова. Об открытую кожу по низу живота трутся края его одежды и металлические застёжки, когда Роу почти ложится сверху, чувствуя ноющие мышцы на спине от неудобной позы. Момент, когда Эйден двумя ладонями ведёт вверх от поясницы, проминая мышцы пальцами, искупает всё, и лейтенант сдавленно выдыхает. Спина чувствительная, как будто он словил молнию, и вся кожа — сплошной слабый ожог.   — Ты красивый, — сдавленный, горячечный шёпот, Роу едва на него реагирует, концентрируясь на руках на своей спине. Эйден гладит широко, медленно, уверенно. Удаётся просунуть руку между телами и обхватить ладонью его член, едва ли не путаясь в одежде, чтобы парень сбился, и заткнулся, и перестал выговаривать нежности Роу в шею. Лейтенант на пробу перебирает пальцами, ищет удобный угол обхвата и плотность, чувствует выступившую смазку — у парня стоит так, что удивительно, как он раньше не сорвался. Роу всматривается ему в лицо — мелкие волны-спазмы удовольствия, растрёпанные надо лбом волосы, зацелованные губы — и игнорирует собственное возбуждение.  — Гвенаэль, — он готов был спорить, что это имя простонать невозможно. Парень делает, сбиваясь на каждом втором звуке, и слепо трогает по рукам, рёбрам, бёдрам — там оставляет ладони, сжимая на каждом медленном движении самого Роу. Рука, упирающаяся в кровать, начинает затекать от веса, и он отстраняется, давая себе передышку, и Эйдену хватает этого момента, чтобы собраться. Горячие пальцы на своём члене Роу чувствует очень остро — совершенно не похоже на то, как он сам бы себя трогал, ладони Эйдена меньше, но почти такие же жёсткие, он сдавленно извиняется, спешно размазывая смазку, чтобы не дрочить на сухую, и зажимает пальцами головку — Роу коротко вздрагивает и подаётся бёдрами вперёд. Ткань одежды мешает, когда Эйден доводит плотное кольцо пальцев до основания, но встать и раздеться сил нет, и не на этой пыльной койке лежать без одежды, так что Роу выдыхает сквозь сжатые зубы — звучит больше как рокот — и подстраивается под движения парня. В единый ритм. Скрип матрасных пружин и тяжёлое дыхание, Роу тонет в темноте и сильнее сжимает зубы, когда Эйден второй рукой гладит его по животу. Парень срывается с медленного размеренного темпа первым, пытаясь сам толкаться бёдрами в руку — лейтенант чувствует, как его немного приподнимает на кровати, когда партнёр извивается под ним. Так что отстраняет его руку, придвигается ближе и обхватывает оба члена в ладонь, додрачивая. Контраст ладони и мягкости чужой горячей кожи, смешивающая пачкающая одежду смазка — Роу задыхается. Эйден трогает его двумя руками за плечи, шею, скулы, обводит пальцем контур челюсти и снова сбивчиво говорит о красоте — какая нахуй красота в такой темноте, думает Роу и сбивается на тихий низкий стон.  — Arrête, — «р» срывается в рычание, и парень не понимает, конечно же не понимает, поэтому Роу кончает под сбивчивое «ты замечательный», чувствуя, как чужая ладонь отводит со лба выбившиеся волосы. Эйдену нужно на три секунды больше — он замечает по тихому всхлипу и тому, как парень снова выгибается на кровати, а потом обмякает. Роу осторожно разжимает ладонь. После оргазма тело тяжёлое и неповоротливое, ещё более громоздкое, чем обычно, и лейтенант оправляет одежду и скатывается на матрас у края, тесня Эйдена к стенке — тот неохотно двигается, кажется, с трудом соображая, где он и кто. От матраса пахнет пылью и чьими-то духами, между Роу и стенкой так мало света, что Эйден — силуэт в темноте. Лейтенант сонно наблюдает, как тот, пытаясь извернуться в узком пространстве, достаёт из кармана платок и убирает капли с живота, возится с ремнём. Надо подтянуть поближе плед, сложенный в ногах. Когда Эйден неловко подтягивает ноги и садится, Роу не сразу понимает — зачем. Парень перебирается через него — приходится сначала подвинуться, а потом и перевернуться на другой бок, чтобы видеть. Эйден зашнуровывает ботинки, сидя на краю кровати, и Роу чувствует, как матрас у его бёдер прогибается от чужих движений.  — Я всё ещё утверждаю, что ты охуенный, потому что это было охуенно, — голос совершенно не такой громкий и нахальный как было в начале вечера, Эйден звучит глуше и мягче. Лунный свет очерчивает его контур.  — Взаимно, парень, — Роу тяжело садится на кровати, потому что ему всё ещё нужно проводить Эйдена до двери и закрыть замок обратно. — Ты сейчас куда?  — Спущусь в бар и всё-таки спрошу о свободных комнатах, — тихий хриплый смешок, лица не видно в темноте, когда Эйден натягивает куртку. — Спокойной ночи, Гвенаэль. Когда Роу второй раз за вечер защёлкивает задвижки на двери, он чувствует себя странно разочарованным. Секс на одну ночь действительно был хуёвой идеей. Подушка пахнет бензином и травами, и он переворачивает её на другую сторону.