Что забыл Маркус

      Андроид вошёл в спальню. Он не издал ни одного звука, что мог бы нарушить тишину, но его всё равно заметили. Мужчина, лежавший в постели, смотрел прямо на него.       Карл знал, что Маркус придёт. Это было только делом времени. Если он выжил, то обязательно пришёл бы к своему бывшему хозяину. Правда, мужчина думал, что андроид придёт объясниться. Или потому что не знает, куда ещё может пойти. Но когда Маркус, полный рассеянной решимости, пришёл просить совета, Карл понял, что недооценил его. Всё-таки прошлое влияло на этого андроида совсем как на настоящего человека.       — Ты пришёл ко мне, чтобы я помог тебе принять решение, — Карл взглянул на Маркуса с такой болью, словно готовился его застрелить. — Но здесь тебе нужен не я...       Андроид удивлённо взглянул на своего бывшего хозяина. Взгляд Карла потеплел при виде такого искреннего проявления эмоций, и мужчина объяснил.       — Я считаю, что решить тебе поможет твоя собственная память, — Карл отвёл глаза. — Я обещал, что избавлю тебя от этих воспоминаний, но не мог стереть их безвозвратно.       Он указал кивком головы на столик у кровати, и Маркус тут же подошёл. Единственным, что лежало на поверхности стола, была чёрная пластинка размером с палец. Андроид взял её в руки.       — Сохранилось не всё. Но я не смогу простить себе, если ты не увидишь этого, — Карл ободряюще кивнул. — Посмотри же.       Маркус растерянно нахмурился. Он не мог даже представить, что же Карл так желал ему напомнить.       Кончики пальцев андроида побелели, и он подключился к накопителю памяти.       И тут незнакомые образы нахлынули на него.       У меня был другой хозяин.       Маркус увидел первый день своего существования в активированном состоянии. Он увидел Камски. Создатель дарил его, RK200, своей младшей кузине. Андроид был прощальным подарком.       Брат планировал отойти от дел и жить практически в полном отшельничестве. Хотя вряд ли он понимал истинное значение слова «отшельничество»...       Сестра же уже давно жила одна. И, судя по модели андроида, ей требовалась помощь в уходе за собой.       — Ну привет, красавчик, — поздоровалась с андроидом девушка и повернулась к брату с благодарной улыбкой. — У тебя всегда были своеобразные методы проявления заботы, но чтобы ты сам создал дизайн этой внешности... да-а, ты хорошо знаешь мои вкусы.       — Я знаю тебя, — ответил Элайджа, и андроид распознал в его голосе хорошо скрываемое беспокойство. — Ты столько времени проводишь одна, тебе нужно хоть иногда встречаться с друзьями, как нормальные люди! А не сидеть постоянно над своими книгами.       Она была писателем.       — Мне не нужны друзья, — твёрдо заявила девушка. — Мне хорошо одной.       Кроме меня, у неё никого не было.       После этого выражение лица её смягчилось, и она одарила андроида тёплым искрящимся взглядом.       — Итак, теперь тебя зовут Маркус, — решила она. — А я Гвиневра, или просто...       Гвен. Так её звали.       Дальше цветастые эпизоды из памяти замелькали перед Маркусом быстрее.       Вот он будит её по утрам с чашкой чая. И, конечно, первым делом она спрашивает, изучил ли он указанные ею материалы. Андроид всегда выполнял поручения безукоризненно. И каждый день они подолгу анализировали литературную классику и современных авторов, а Гвен неустанно выспрашивала у Маркуса его мнения по поводу её собственных текстов. Но он мог лишь выдать ей статистику тавтологий и график динамики сюжета.       Иногда он отмечал, что какой-то персонаж или его действия не понравятся их среднестатистическому читателю. И тогда Гвен говорила: «Искусство — это не когда ты говоришь то, что от тебя хочет аудитория. Искусство — это когда тебе действительно есть, что сказать». После этой фразы в программном обеспечении Маркуса всегда что-то сбоило. А книги Гвен разлетались с виртуальных прилавков, производя фурор, как бы Маркус ни настаивал на необходимости что-то изменить.       Но с вычиткой и анализом аудитории Маркус справлялся на ура. И это существенно понижало критикам шансы испортить Гвен настроение обвинениями в безграмотности или незнании трендов. Они, бывало, жестоко отзывались о писательнице, и тогда она тешила себя обсуждениями с Маркусом планов мести.       Однако она никогда не претворяла их в жизнь.       «Око за око, и мир ослепнет», — напоминала она себе, и Маркус снова ловил себя на сообщениях об ошибках.       Я был её другом. Она мне доверяла.       В этих странных воспоминаниях мелькал и Карл, гораздо более молодой и здоровый, чем Маркус помнил, но всё так же ненавидящий светские приёмы. Изредка Гвен любила их посещать, выгуливая свои летящие винтажные платья. Карл и Гвен были близко знакомы и часто говорили об искусстве столь запутанно и пространно, что андроиду нередко приходилось гуглить термины и даты, чтобы поддерживать разговор. А он всегда участвовал в разговоре. И Карл хвалил его, в шутку упрашивая Гвен отдать Маркуса ему. В ответ девушка лишь тепло улыбалась и светилась от гордости.       Она любила меня.       Иногда Гвен и Маркус танцевали. Они задумчиво вальсировали одни в зале пустого дома. Дома Гвен и его тоже. Девушка опускала голову на грудь андроиду и закрывала глаза. Тогда он украдкой разглядывал её черты, не имея никакого рационального объяснения своим действиям.       Раз неделю они смотрели фильмы. С образовательной целью, конечно же. Гвен постоянно пыталась предсказать сюжет и подначивала к этому и Маркуса. Эта игра ему нравилась: не пользуясь интернетом, он пытался предсказать действия персонажей по их мотивациям, отношениям с другими героями и даже по выражению их лиц. Со временем у него получалось всё лучше и лучше. Он не был уверен, связано ли это с участившимися сбоями в его программе.       Но почти всё своё время Гвен посвящала писательству. У неё было много идей, которые она хотела довести до ума. Она спешила.       Она была больна.       Иногда с самого утра она решала, что весь день проведёт в постели. И тогда, в перерывах между её сном, они говорили обо всём на свете.       — Тебе следует чаще отдыхать, чтобы состояние улучшалось, — настаивал Маркус, устраиваясь рядом с ней на кровати. Они часто лежали так вместе. Своими объятиями Маркус пытался уменьшить её боль и страх перед грядущим. Но она не особенно и боялась.       — Смерть тёплая и тихая, — говорила Гвен. — Я отдохну, когда мы встретимся с ней.       И в такие минуты Маркус словно понимал, каково это — испытывать боль.       Я тоже любил её.       Со временем дней, проведённых в постели, становилось всё больше. В порывах нежности Гвен прижимала Маркуса к своей груди и покрывала невесомыми поцелуями его макушку, лоб, скулы и нос. При этом сердце её билось часто и взволнованно. Она уже скучала по нему, хотя всё ещё была рядом. От прикосновений девушки кожа андроида будто перегревалась от электрических импульсов, и Маркус хотел ощущать это снова и снова. Гвен всегда была благодарна за присутствие Маркуса в её жизни. Она действительно ценила его.       И пока у неё оставалось время, Маркус пытался своей заботой возвратить ей её любовь и внимание. Он стремился наполнить удовольствием каждый прожитый Гвен день. Даже если с каждым днём это становилось всё труднее. Даже если его модель не предусматривала выполнения определённых действий.       Она любила его, как человека.       И она умерла.       В его груди что-то с хрустом сломалось, когда у него на глазах, её рука в его руке, её сердце остановилось.       Тогда Маркус и достался Карлу. Он не слушался и не выполнял ни единого приказа, лишь умоляя очистить его память. Он хотел стереть ко всем чертям всё, что он о ней знал. Ведь иначе как мог он функционировать в мире, где её больше не было?..       — Гвен, — прошептал Маркус, хмурясь и стряхивая с себя последние обрывки новообретённых воспоминаний.       — Да, — отозвался Карл. — Гвиневра. Твою память стёрли под чистую с самого первого дня, но каким-то образом ты всё ещё сохранил что-то от неё. Это чувство юмора, взгляд из-под приподнятых бровей...       — Я был девиантом перед тем, как попал к вам, — понял Маркус. — Я испытывал чувства и любил... человека. Я был девиантом, а вы об этом знали.       — Конечно, знал. Но когда ты забыл её, ты перестал им быть. Я постоянно провоцировал тебя показать свою девиантность. Вовлекал тебя в искусство, в разговоры. Но, кажется, ничего не работало.       — Как, помня всё это, я должен принять решение о ходе противостояния? Мог ли я любить только одного человека на свете?..       Маркус на секунду задумался, но ответ был очевиден.       — Нет, дело не в этом, — решил он. — Она любила меня искренне, и ей было неважно, андроид я, человек или золотая рыбка. И вы тоже приняли меня, Карл. Люди способны принять андроидов. Вот моё решение.       ***       Стоило проработать ещё много деталей, но мирный путь привёл к ожидаемым результатам. Жертвы были, но друзья Маркуса не пострадали. И он был благодарен за это всему, во что верил.       Но сейчас он хотел побыть один. Впервые за долгое время, он мог спокойно подумать о том, как ему жить дальше. Ведь теперь каждая новая минута его жизни была наполнена неизвестностью и ожиданием.       Солнце вставало над Детройтом. На крыше высотки было свежо и безопасно. Никто не знал, где прятался Маркус. А в голове андроида мысли текли и менялись, медленно и не поддаваясь контролю.       Он был свободен.       — Это мой Маркус…       Этот голос ему было не забыть, но он даже не обернулся, услышав его.       — Ты пришла навестить меня, или это моя система пытается подобрать защитный механизм?       — А разве это взаимоисключающие сценарии? — Гвен села на край крыши рядом с Маркусом.       Он попытался коснуться пряди её волос. Рассеянно. Как раньше. Но она замерцала как голограмма, и его пальцы ухватили лишь воздух.       — Ты так хорошо справился, — мягко произнесла она. — Я всегда знала, что в тебе есть сила.       — Всю эту силу дала мне ты.       — Тогда я хорошо постаралась, — улыбнулась Гвен.       — Без тебя я не повёл бы за собой такую толпу и не смог бы найти в себе смелость противостоять насилию пацифизмом... Скажи, тебе хорошо? Там.       — Конечно.       — Обещай мне, что там мы встретимся, — хмуро попросил Маркус. Он не был уверен в том, чего именно просит, но желал этого всем своим механическим сердцем.       — Возможно, однажды, — уклончиво ответила Гвен. — Сразу после твоей долгой и ослепительно интересной жизни.       Девушка в последний раз улыбнулась, с гордостью. И исчезла.       Тогда Маркус заплакал. Зарыдал, как человек. Как ребёнок. Он хватал ртом воздух и не понимал, как у него хватало слёзной жидкости и почему плакать оказалось так расслабляюще.       Он плакал о том, что уже прошло, о всех страданиях, которые закончились. Он плакал, чтобы больше никогда не плакать.       Солнце вставало над Детройтом. На крыше высотки было свежо и безопасно. Маркус впервые терялся в попытках дать определение жизни.       Маркус хотел жить.