Кьяра

      Это случилось во вторник, девятнадцатого июня, 2028 года.       Стояла страшная, удушающая жара, школьные каникулы были в самом разгаре.       В тот день Билли плакал где-то за мусорными баками. Туда его загнала я. Он ещё не понял, что я стала сильнее, что меня больше не стоит дразнить. Я позволила ему почувствовать себя безнаказанным, а потом врезала на глазах у всего района. У всех детей, я думаю, есть свои, очень странные законы. Но в бандитских трущобах детские законы не сильно-то отличаются от взрослых. Наверное, мы там слишком рано взрослеем. И у нас на это много причин… может быть, я расскажу о них позже.       В общем, Билли побила девчонка, он потерял авторитет, и теперь ревел в тени за помойкой. Он не знал, что я его вижу. Но я уже знала, что он не видит меня. Я ещё не понимала, как у меня получается так здорово растворяться в тенях, но уже отлично научилась этим пользоваться. Я нашла палку потяжелее, подкралась и огрела его по голове. Билли завопил и бросился бежать, а я гнала его во двор, к остаткам его бывшей банды, чтобы они ещё раз посмотрели на своего поверженного главаря. Шоу, скажу я вам, вышло, что надо! Не каждый день местная шишка с воем удирает от летающей дубинки. Это потом я научилась делать невидимым и то, что держу в руках, но тогда эффект получился потрясающим. Через месяц родители перевезли Билли куда-то в другой район, или вообще в другой город, а меня после этого случая начали избегать ещё больше, чем раньше. Иногда меня это огорчало, но в тот день я веселилась вовсю.       Я всё ещё смеялась, вспоминая его перекошенную физиономию, когда вечером пришёл дядя Тед, давний друг и коллега отца. Они служили вместе задолго до того, как я родилась. Я открыла ему дверь, он вошёл в нашу маленькую квартирку и сел на старенький выцветший диван. Он сидел и смотрел на журнальный столик, заваленный моими альбомами и красками, на картинки с разноцветными пони, а я стояла в дверях и смотрела на него. И вдруг дядя Тед, двухметровый шкафище, с плечами шириною во весь мой рост, заплакал. Скажу честно, это перевернуло мой мир. Я ни разу не видела, чтобы мужчины плакали. Билли, конечно же, не в счёт. Папа и дядя Тед всегда были сильными, бесстрашными, примером для меня во всём. Глядя на них, я сама научилась ничего не бояться и даже стыдиться слабости и слёз. А теперь я смотрела, как с его загорелого обветренного лица падают на стол крупные капли, портя мои и без того неказистые рисунки, и просто не могла в это поверить.       Мне стало очень жаль дядю Теда и захотелось его подбодрить. Наверное, случилось что-то плохое, а значит, нужно его утешить. Я пошла на кухню и принесла ему поесть – запечённую курицу с яблоками, которую готовила на ужин. Сегодня мне захотелось порадовать папу – он всегда говорил, что курица с яблоками получается у меня лучше всего. В общем, я взяла красивую тарелку, принадлежавшую ещё моей маме, украсила еду соусом и мятными листиками и отнесла дяде Теду. Он как-то отрешённо взял её из моих рук, но есть не стал. Просто держал блюдо на коленях и смотрел в пустоту. Тогда я села рядом с ним и сказала:       - Дядя Тед, не плачь. Ты же сильный. Тебе стыдно плакать. Что бы ни случилось, скоро придёт папа, и вы вместе всё решите.       Тогда он заплакал ещё горше и поставил тарелку на стол, аккуратно сдвинув альбомы, обнял меня и сказал, что папа больше не придёт, что его убили. И я спросила только, кто это сделал.       Удивительно, но я не помню горя. Слёз не было, ни тогда, ни во время похорон, когда мощная ладонь дяди Теда гладила мои волосы, забранные чёрной ленточкой, ни потом, когда я собирала свои вещи, готовясь переезжать к тёте Марте. Вещей-то у меня было не так и много. Несколько футболок, джинсы, краски. Папин личный пистолет, который я спрятала на самом дне рюкзака, папины же обоймы с серебряными пулями. Надо же, я и предположить не могла, что они мне когда-нибудь пригодятся. И ещё плюшевый кролик. Тогда, тринадцать лет назад, он был чуть ли не больше меня. Да и сейчас остаётся таким же – с тех пор я не слишком выросла. Тётя Марта скривилась и сказала, что в доме не место этому хламу, и тогда я на неё посмотрела. Посмотрела так, как не смотрела никогда раньше, как научилась смотреть в тот момент, когда прижималась щекой к холодному полицейскому значку на груди дяди Теда. И кролика разрешили оставить. Зовут его Сахарком, и он до сих пор со мной. Вот он, сидит и смотрит на меня своими игрушечными глазами.       Так вот, я говорила о том, что не помню горя. Это так. Я помню только, как внутри меня что-то замкнулось. Сломалось. Я поняла, что теперь мне придётся выживать самой, и в ту же секунду стала взрослой. Дядя Тед часто навещал меня. Я могу даже сказать, что он был моим другом. Он играл со мной в бейсбол, объяснял, как не нужно бить человека, если я не хочу сломать запястье об его челюсть, помог мне поступить в академию, а потом просил о моём устройстве в тот же участок, где работали они с отцом. Но, начиная с того чёрного вторника двадцать восьмого года, я всегда чувствовала себя одинокой. Я скучаю по папе, мне очень его не хватает, но в память о нём я не могу позволить себе плакать. Он бы утешил меня, но это расстроило бы его. Я, Кьяра Хлоя Свол, больше всего на свете боюсь расстроить своего отца.       Зато я сделала то, что ему точно понравилось бы. Я отомстила за него.       Что скажешь, Сахарок, мы отомстили за папу? Да, сэр, ещё как отомстили.       Но это уже совсем другая история…