Легенда о старике

Тимофей Иванович медленно брёл через детскую площадку к подъезду своего дома, но не дойдя совсем немного, остановился и сел на деревянный бортик песочницы. Последние мартовские деньки стояли холодными и ветреными, ни детей, ни подростков на площадке не было, а потому своим присутствием Тимофей Иванович никому не мешал. И никто не мешал ему сидеть не двигаясь, глядя мутным взглядом куда-то перед собой. Тимофей Иванович всю свою жизнь до некоторых пор был лучшим работником завода, верным мужем, любящим отцом и законопослушным гражданином. В последнее время он думал, что именно так на его похоронных венках и будет написано. Не то чтобы Тимофей Иванович был настолько плох, что стоило перенести гроб из гаража поближе в тамбур, но перед новым годом беды посыпались как доминошки одна за другой. Так что только и оставалось гадать, которая упадёт следующей и наконец-то его прихлопнет, как бетонной плитой. — Иваныч! — громко окликнули его, вырывая из явно невесёлых дум. Тимофей Иванович поднял голову на спешившего к нему невысокого старика в кожаном кепи. С Василь Василичем они были знакомы с тех пор, как получили квартиры по соседству, но особенно не дружили в силу разных жизненных интересов. Тимофею Иванычу нравилось зимнее плавание, “Поле Чудес” и рыбалка, а Василичу — закладывать за воротник. Правда пил тот не часто и не особенно шумно, потому вражды между ними никогда не было. Лично Василич считал, что противоречия не было никакого и они с Иванычем вполне могли бы выпивать на рыбалке или за просмотром “Поля Чудес”. — Иваныч, с тобой что? — Василич тронул его за плечо, озабоченно заглядывая в светлые глаза. — Приступ? — Нет, — только махнул он рукой. — А чего сидишь тогда тут? Я ещё от магазина шёл, видел, как ты из автобуса вышел. Звал-звал, а ты как лунатик… Случилось чего? Тимофей Иванович только махнул рукой и тяжко вздохнул. Улица всех оттенков серого становилась ещё более бесцветной. Сосед сначала подсел рядом, но деревянный бортик оказался ледяным и тот поторопился снова встать на ноги. — Ты бы на холодном не сидел, а? — помявшись, всё же посоветовал Василич. — Так простатит заработаешь. Пойдём ко мне. Налью стопарик, согреешься. Отойдёшь. — Василич, да не пью я. — Все не пьют. А ты давай, пошли. Одна рюмочка не повредит. Я как раз новый способ очистки опробовал. Скажешь, как на вкус получилось. Заодно расскажешь, что у тебя там стряслось. Придумаем чего-нибудь. Тимофей Иванович не хотел никуда идти, но ему было в общем-то плевать, что Василич твёрдо взял его за локоть и повёл за собой, как телёнка. На выходе из лифта Тимофей снова передумал пробовать бормотуху и двинулся к своей двери, но Василич оперативно развернул его в другую сторону. Дома их встретила жена Василича. Обматерила мужа уже привычно вместо приветствия, но когда Василич, скорчив страшную физиономию, объяснил ей, что дело серьёзное, Нюра махнула рукой, закрылась в гостинной и на полную громкость включила телевизор. Старики засели на кухоньке. Тимофей Иванович долго вертел в руке рюмку с прозрачным, как слеза комсомолки самогоном, прежде чем решиться. Хотя чего ему теперь терять? Спиться и вся недолга. Это вон, Василичу хорошо, они вдвоём на женину пенсию выживают, а он… Опрокинув залпом рюмку, скривился и пустил слезу. Почти как та комсомолка, что наплакала этот стопарь. — Это что, чистый спирт? — Коньячный! Всё по технологии делал! — хвалился Василич, тут же наливая ему по новой. — Ну как? Согревает? Чувствуешь дубовое послевкусие? Тимофей не знал, что это, но, как ни странно, чувствовал. Чувствовал, что ещё одна такая рюмка — и даст дуба. — Ну, рассказывай, — не дожидаясь, выпив вторую, спросил Василич, тоже утирая слезу. — Откуда ты такой отутюженный сегодня шёл? — С собеседования. Василич хмыкнул, явно ожидая какой-то более существенной причины для такой сильной тоски. — Снова не взяли? — Обещали позвонить. — Так может, позвонят ещё? — Свежо предание. В памяти снова всплыли те девочки в чистеньких костюмах, которые цепляли взглядом в анкете цифры возраста и, фальшиво улыбаясь, обещали, что обязательно позвонят. Они даже не хотели посмотреть на него в деле. Зачем вообще тогда звали, если он им по возрасту не подходит? — Неужели совсем никуда не берут? — В области сорок предприятий, Василич. И везде одно и то же. Сначала это собеседование, потом ведут в цех. Задание это тестовое. Рядом хмырь стоит, всё пялится. Под руку лезет, только мешает. Я выполняю всё по техзаданию, а он пиздит, что вот здесь косяк и там косяк, и технику безопасности… У меня опыт! Стаж! А этот сопляк!.. А эти ему верят и снова обещают перезвонить! — начал разоряться Тимофей, разогреваемый единственной рюмкой самогона. — Я был лучшим фрезеровщиком на заводе. Да я и есть лучший! Мастер! Мне до пенсии оставалось каких-то три года, и этот… Тимофей сжал руку в кулак и не высоко, но гулко ударил по столу, отчего обе рюмки синхронно подпрыгнули, разливая содержимое. Каких-то три года оставалось, если бы у завода не сменился хозяин, который первым же делом сократил половину рабочих, и Тимофей попал именно в ту несчастливую половину. Он ещё надеялся как-нибудь на гречке и макарошках эти три года протянуть, но накопления улетели как в трубу. Пришлось залезть в долги, чтобы не лишиться жилья. А тут как специально грянула ещё и пенсионная реформа, и такая далёкая пенсия стала совсем призрачной. — Гандон этот работы меня лишил, — трагически прошептал он. — А сын что? Совсем не помогает? — У него своя жизнь, у меня своя, — речитативом ответил Тимофей, посмотрев так, что расспрашивать о сыне зарёкся бы и следователь. — Что ж делать? — сам с собой размышлял Василич, потирая подбородок и хмурясь. — Слушай, а ты только по специальности ищешь? — спросил он и, подмахнув уже третью рюмку, икнул. — Нет. Тимофей находился уже в той стадии, что был готов и дворником пойти, если бы всё уже не было занято братьями из Средней Азии. — Тогда должен будешь, — весело подмигнул ему Василич. — Тут в соседнем гаражном кооперативе мастерская есть. Работник на подхвате нужен. Платят немного, но я договорюсь с Мишаней, он тебя не обидит. Как тебе? — Пойдёт, — махнул Тимофей, как на пару обуви, которая тоже не нравилась, но иначе пришлось бы идти босиком, и залпом выпил вторую рюмку самогонки.