Deus ex machina

- Твое имя Авон, - говорил отец своей красивой дочурке, глядя прямо в её ярко-зеленые глаза с надменной поволокой и тонкими, изогнутыми бровями, - Оно означает потребность доминировать. Всегда и везде. Ты как амазонка: красивая, сильная, обворожительная. От твоих чар должны сходить с ума все мальчики, парни и мужчины вокруг тебя. Тебе на роду написано манипулировать другими, - он покачивался, упоенный собственными речами, захлебываясь в мечтах и планах относительно блестящего будущего своей дочери. Изо рта вместе со слюной брызгали грезы. Как будто этот человек, всю жизнь выдавливающий из себя сладко-приторное месиво комплиментов и любезностей, лебезящий перед всеми, кто выше его по званию, будет руководить всеми теми, кто попал под обаяние его красивой дочери. Авон с пренебрежением наблюдала за Марком, однако мысль отца ей понравилась. Юной прелестнице с высоким лбом, лисьей улыбкой на тонких губах, острым носиком и подбородком, длинными прямыми красными волосами нравилось выслушивать его величественные, с золотым блеском планы на её счет. Они сверкающей пудрой ложились на её и без того драгоценное самолюбие. Да, эта девочка знала себе цену уже с ранних лет. Уже в детском садике за неё дрались мальчишки, которым хотелось побыть как можно дольше в компании обворожительной Авон, впитать в себя тот аромат очарования, который исходил от её лица, манер, движений, улыбки, голоса. Её папа, хлипкий коротышка, работавший чиновником и дослужившийся с помощью липкой лести и подхалимства до довольно высокого звания, заметил, какое впечатление производит его дочь на окружающих. Изначально он вовсе не хотел брать малютку, подброшенную кем-то на порог его дома. Но потом, под напором своей сердобольной матери, к тому же обнаружившей в младенце сходство со своим покойным мужем, вынужден был отступить и оставить девочку у себя. Он все же подозревал, что девочку подкинула одна сентиментальная проститутка, постоянным клиентом которой он был до того момента, как она куда-то исчезла. До того момента, как Марк обнаружил у своей дочери способность притягивать своим поведением и внешним видом всеобщие взгляды, он занимался воспитанием дочери в полруки. Но когда он сделал столь важное для него открытие, в его мозгу появилась мысль, каким образом ему наконец-таки удастся заполучить столь желаемую власть кукловода - возможность пробиться с помощью своей дочери по карьерной лестнице до самого верха и помыкать подчиненными, как ему вздумается. Тогда он почувствовал в девочке свои гены и понял, что его мать неспроста взяла её к себе. Он увидел в этой королеве часть себя самого, вернее того, чем он хотел бы быть. Он твердо решил, что она поможет продвинуться ему по работе. «Если дочь будет успешна и влиятельна, то я вполне смогу воспользоваться этим» - рассудил Марк. Он решил, что с этого момента будет заниматься воспитанием дочери сам, чтобы воспитать из неё то, что нужно ему. Кипа книг по уходу за собой, женскому и светскому этикету, ораторскому искусству - все то, чем он раньше не интересовался, рассчитывая лишь на деловой этикет, свои знания психологии, свое умение втираться в доверие и свою природную змеиную изворотливость, теперь с легкостью поместилось в его рахитичной голове. «Все должно получится. Дочь проститутки обязана стать королевой, и я добьюсь этого!» - думал он. Все выше названное, а так же то, что прочитал сам Марк, валилось к ногам юной Авон, которая ловила все налету. Она с трудом успевала по школьным предметам. О, нет, она совсем не была глупой, скорее наоборот. Просто всё её время уходило на изучение способ управлять людьми, искусству ораторства, актерскому мастерству, на танцы, пластику и дефиле. Её отец настолько увлекся воспитанием в дочери нужных умений, что иногда сам переодевался в женскую одежду, чтобы продемонстрировать дочери, как именно она должна вести себя. Она была капиталовложением для своего отца. Золотой отмычкой, открывающей дверь в лучшую жизнь. Рано или поздно она должна стать влиятельной дамой, и тогда он будет мять в руках власть, столь приятную на ощупь. Неважно, выйдет ли она замуж за какую-нибудь важную шишку, или самостоятельно добьётся успеха. Она – проекция его самого, значит и он будет не в минусе. Свет известности освещает даже тех, кто находится подле личности, ничего при этом не делая. Авон посмеивалась над отцом, но дела все в точности так, как он говорит. Ей нравилась вся эта кутерьма вокруг неё. Она чувствовала себя идолом, которого кропотливо собирают по кирпичикам из драгоценного металла и к подножию которого складывают дорогие дары. В школе ей ничего не стоило поссорить лучших друзей или подруг, спровоцировать между ними драку. Стоило какой-то сквозной мысли забрести в её голову, она сразу же воплощала её в жизнь с помощью других. Поставить кнопки на стул нелюбимой учительнице? Выклянчить пятерку за доклад? Настроить весь класс против соперницы? Легко. Чужими руками она могла сделать все. У неё были толпы поклонников, которых она стравливала между собой, требовала от них вычурные подарки, свита из смазливых подружек, которыми она вертела, как хотела. Вечеринки, сплетни, свидания, интриги, распри. Вся её жизнь была покрыта матовым золотом. «Властвуй, управляй. Передвигай эти мелкие фигурки так, как тебе захочется. В наше время Машина стала Богом, почему бы и тебе не построить свою игрушечную вселенную?» - говорил отец ей. Но ничего определенного она пока что не делала: лишь шалости, эти мелкие бусины, которые нельзя скрепить в одно украшение, чтобы получилось нечто масштабное. Она не была последовательна в своих действиях, за что очень сильно ругал её отец. Эта черта осталась даже после совершеннолетия, когда она закончила престижный экономический лицей, она так и не вышла замуж, не обзавелась важными знакомствами, не поступила в распрекрасный ВУЗ. Она забросила почти все свои бывшие занятия. После сдачи экзаменов она почувствовала себя опустошенной: все мечты и планы отца показались ей не более чем надоедливыми золотыми блестками, хотя раньше она только этим и жила. То, что ей ещё так недавно нравилось, теперь осточертело. Ей совсем не хотелось драгоценностей, брошенных к её ногам. Ей хотелось естественных отношений, не с запахом дорогой синтетики, а с головокружительным ароматом роз. Ей больше не хотелось, чтобы её обожествляли, чтобы её боготворили. Она нуждалась в настоящей, взаимной любви, которой у неё никогда не было. Бурлящей, кипящей, темно-бардовой, как кровь дракона. Но все её воздыхатели были однобоко одержимы её внешностью, её манерами. Все видели в ней прекрасную статую, над которой все благоговеют, но не смеют к ней прикоснуться. Она потеряла все свои жизненные ориентиры. Новой цели она не могла перед собой поставить, а старые она была готова выкинуть, как мусор. Авон целыми днями и ночами сидела в саду среди цветочных клумб, ничего не делая. Казалось, она готова пустить там корни, превратившись в растение или дерево. «Авон! Устройся на работу, найди себе богатого парня… Сделай же наконец ты хоть что-нибудь!» - кричал на неё отец. Этот чахлый субъект топал ногами, строил гримасы, становясь похожим на маленького черта, но Авон не обращала на него никакого внимания, продолжая безразличным взглядом пялится на цветы. Прошел месяц, её отец не выдержал и сказал, что, если она ничего путного не сделает, он выгонит её из дома. Авон ничего не оставалось кроме того, чтобы выполнить желание отца, чтобы он оставил наконец её в покое. Кто-то из её знакомых устраивал вечеринку, куда были приглашены многие знатные особы, и она отправилась туда. Ей не хотелось заморачиваться с выбором, поэтому она нацелилась на легкую добычу - сына главы транспортной компании, двадцатилетнего Тима, постоянно заикающегося и дергающегося молодчика с жиденькими волосенками и челкой, приклеенной к лбу. Её атака была простой, как дважды два: Авон поглотила Тима, как удав поглощает мышь. Только её он видел, чувствовал, обонял. Вишневый запах её волос кружил вокруг его головы. Его отец, добрый, но чуткий и внимательный человек, видел чувства сына, которые порядком настораживали его. Любовь Тима была однобокой, беспомощной инвалидкой, которая шляется по улицам, умоляя людей подать ей милостыню. У неё не было крыльев, более того, она даже не могла ходить по земле. Тим морально и физически был рабом Авон. И его невозможно было переубедить: он никого не слушал и твердил, что любит Авон. Он сделал ей предложение, и она, под давлением отца, согласилась. Хоть он был жалок и неказист, но его чувства, его безногая любовь упорно ползла к цели с поразительной выдержкой и силой. Он был готов вывернуться наизнанку, лишь бы заслужить улыбку Авон. Прихоти красотки бросали его то в одну, то в другую сторону, как корабль во время бури, но он все выдерживал. Скандалы, капризы. Лишь бы она была рядом. Однажды, на одном из официальных вечеров, Авон встретила человека, который распалил костер её потухших чувств. То был высокий юноша по имени Альберт, с длинными черными волосами, с точеными, несколько женственными чертами, огромными бирюзовыми глазами и тонкими, в форме сердца губами. Он был лишен слоя фальшиво блестящего лака, которым было покрыто все высшее общество. Он казался ей существом из самого жерла природы: он был единственный, кто вел себя естественно, без напускной вежливости, его движения были стремительны и решительны. И он тоже заметил Авон. Обменявшись короткими, но выразительными взглядами, подобными вспышкам молний, они незаметно вышли из зала на балкон, где родилась красочная заря их страсти. Все было именно так, как она хотела: тайком они проводили бурные ночи, фееричные свидания. Авон казалось, что её чувства пронзают самые недра земли. Это были раскаты грома, это было цунами, это был смерч. Однако временами в Авон заползали сомнения: а так ли он искренен в своих чувствах? Не скрывает ли он что-то недоброе? Она пыталась прощупать Альберта, задавала ему вопросы, пыталась залезть ему в душу. Но он всегда ловко обходил её выпады, мягко закрывая глаза её бдительности, прикрывая места мелких проколов нежными словами. Влюбленным мешал Тим: каким-то образом он узнал о связи жены, но он не угрожал, он лишь умолял её одуматься, говоря, что способен дать ей больше. Но именно этим он усиливал отвращение Авон. Она решила избавиться от него. Она слышала, что где-то зарождается движение повстанцев, якобы собирающихся уничтожить Машину, управляющую социумом. Ей пришла идея, что было бы неплохо подключить к этому мужа, убрав его из поля зрения, тем более, ей было интересно, насколько сильно влияет машина на социум. Она сказала Тиму, что ей нужен герой, а не кусок изнеженной и дрожащей плоти. Тим был готов стать для неё кем угодно. Был готов напялить на себя тысячу слоев из масок и одежд, пусть даже это будут боевые доспехи. Он сменил имя, внешность с помощью пластики, чтобы не вовлекать во все это своего отца, он присоединился к рядам повстанцев. Он писал ей письма, которые она даже не читала. Он всей душой отдался делу, не выпуская из мыслей её образа. Авон переехала в уединенное место, подальше от назойливого общества, а через некоторое время к ней присоединился её возлюбленный. Они вместе плавали по вселенной любви. Ослепленная любовью и счастьем, Авон не замечала, что Альберт стал потихоньку холодеть к ней. Однажды, когда она была почти на седьмом месяце беременности, Альберт с очаровательной улыбкой сказал ей, что не любит и никогда не любил её, что просто играл с ней. Альберт оказался разбавителем сердец. Ему нравилось смотреть, как страдают девушки, он находил этот процесс таким же прекрасным, как опадение цветочных лепестков. Он собирал эти лепестки, как доказательства того, что женщины все ещё живы и способны хоть что-то чувствовать. Авон была у него не первой и не последней. Более того, он не особо выделял её из ряда других. Он был тонким психологом. Он сразу увидел, что нужно этой несчастной девушке, и воспользовался этим. Он змей протиснулся между скал, окружавших её сердце, которые другие пытались взять штурмом, и добрался до мягкой сердцевины. Он ушел. Авон страдала, её душа сгорала до пепла от обиды. Но она не хотела умирать с его частью внутри себя, и только поэтому убила себя после родов, оставив ненавистного ребенка. О выходке Авон очень скоро узнали, и какими-то путями она дошла до Тома. Его дух стал крепким и сильным, почти дубовым, но ни единой капли жесткости не было в нем. Он находился на шаг от смерти, но все же умудрился написать и отослать отцу письмо с просьбой усыновить мальчика. Алтарь Авон врос в его сердце, и ничто не могло уничтожить его. Само основание этого человека зиждилось на любви к ней. Вскоре он умер, но совсем не героической смертью. Его, вместе с некоторыми другими бунтарями, засыпало в пещере, где они прятались от противника. Но письмо, окольными путями, все же дошло до его отца.