Лучше бы не

В череде бесконечных «лучше бы не» Антон так и не знает, какое выбрал бы он сам. Лучше бы Арсений не рассказывал им? Лучше бы Антон не смотрел? Лучше бы Антон не рассказывал сам Арсению, что любопытство взяло верх, и он всё-таки кликнул на заветную ссылку? А Арс же ему доверял. Зря, выходит? Всё начинается с того, что Арс дожидается, когда они останутся втроём, и на Димкину шутку про сложное ебало не огрызается, как всегда, а только сильнее мрачнеет: — Короче. Я вам говорю только потому, что я уже пытался с Серёжей это обсудить, а от него в таких делах толку ноль. Антон тогда даже хинкалину кладёт обратно в картонную мисочку — от Арсения исходит практически ощутимое напряжение, он явно про что-то серьёзное хочет поговорить. — Один хер, — начинает Арсений, и в голосе его слышно столько яда, что можно не сомневаться, что он этого хера бы кинул в яму крокодилам, будь у него такая возможность, — угрожает мне распространить… м… некоторые материалы деликатного характера с моим участием. Антон поджимает губы — ситуация такая, в которой оказаться не пожелаешь никому, и вместе с тем, каждый из них думал о том, что будет делать, если что-то такое произойдёт. Такие мысли начинают неизбежно преследовать, как только становишься чуть популярнее тапка. — Хуёво, — пожимает плечами Дима, откидываясь на диване. — Чего хочет? — Пять лямов, — вздыхает Арсений. — Бачей? — на секунду голос Позова от удивления улетает в стратосферу. Но Арсений отмахивается: — Рублей, я ж не Дзюба. Антон всё это время напряжённо свою хинкалину катает в сметане, думая о том, что в такой ситуации сказать будет уместно, а что уже нет. Решает, что безопаснее всего задавать вопросы: — Собираешься платить? Попов мотает головой раздражённо: — Ага, вынь да положь. Они же не останавливаются, такие люди. Где пять, там десять, пятнадцать, двадцать… Ты просто эти деньги постоянно вливаешь вникуда и продолжаешь жить в страхе. Он в чём-то прав, конечно, но какая альтернатива? Гордо отказаться и оказаться следующим Дзюбой, чьё грязное бельё полощут люди, которые по сути ничем от него не отличаются, кроме того, что дрочат тайком под одеялком? — А насколько… ну… — Дима выразительно приподнимает брови. Арсений его понимает сразу: — Насколько всё плохо? Пиздец, Поз, пиздец плохо. — Ну типа… Это не фотка, где просто видно член? — всё ещё пытается уточнить Дима. Понятное дело, им сейчас обоим любопытно, но зная скрытность Арсения, если тот не хочет говорить, он будет юлить до последнего. — Я тебе так скажу, — вздыхает Арсений, нервно ковыряя косяк двери. — Это не фотка. Это видео, прям несколько штук. Ах, настолько плохо. Антон всё-таки решает с обедом продолжить, потому что набитый рот может его спасти от необходимости что-то говорить в ситуации, где из цензурных слов выбрать нечего. Тем более что Позов вроде как и сам прекрасно справляется с ролью реагирующего друга: — Блядь, Арс, ты меня извини, конечно, но я не могу не спросить — а ты когда эти видео делал, ты, ну, такого развития событий не предвидел, что ли? — Это виктимблейминг, — вклинивается Антон, не переставая жевать. Арсений, кажется, на секунду на Позова злится больше, чем на того хера, о котором говорил ранее. — Во-первых, — голос Попова приобретает ту сучью интонацию, по которой можно обычно понять, что он сейчас тебя фактами по стене размажет. — Далеко не все из этих видео были сняты с моего согласия. Во-вторых, так, блядь, можно сидеть трястись за любую хуйню, просто потому что тебя везде могут наебать. Нет, Поз, я на тот момент не предвидел, что человек, которого я тогда, прости господи, любил, так меня подставит. Дима же упирается рогом, иногда кажется, что ему просто принципиально важно не соглашаться с Арсением: — Да ты ещё до того, как такое снимать, должен десять раз подумать, что будет, если это сольют. Ноздри Арсения начинают раздуваться: — Чё ты лечишь, Поз? Вы что, сами никогда не снимали хоум видео, я не понимаю? — Я — нет, — мотает головой Дима. Он говорит это таким тоном, как будто верит, что отсутствие домашнего порно делает его каким-то особенным, стоящим выше на лестнице моральных ценностей. Антон бы вот в этом вопросе предпочёл отмолчаться, занимая рот хинкали, чем ляпнуть что-то, о чём он потом пожалеет. Но Арсений ему отмолчаться не даёт — разворачивается корпусом к Шастуну, явно ожидая какой-то поддержки с этого фронта. — Я снимал, — бормочет Антон вполголоса. — Но на свой, чтобы быть спокойным. Какая-то так себе поддержка получается — звучит так, будто Антон тоже Арсения осуждает за неосторожность, хотя и сам понимает, что виноват не тот, у кого украли, а тот, кто украл. Тут разница ещё вот в чём — партнёрши Антона и сами не стали бы выкладывать такого рода видео, банально потому что для девушки последствия будут как будто жестче. Антона максимум пожурят продюсеры за неосторожность, да фанатки, смущённо перехихикиваясь, обсудят, в какую сторону у него член смотрит, и через пару недель все благополучно об этом забудут, переключившись на новый скандал. С Арсением история ну совсем другая. Тут не просто его тщательно оберегаемая тайна личной жизни рухнет, тут, если эта дамба не выдержит, затопит все окрестные деревни и сёла. Даже не зная точно о содержании видео, Антон понимает, что СМИ радостно подхватят новость о том, что голубоглазый из импры всё-таки предпочитает компанию мужчин, а также подробно разберут, как, когда и в каких позах он её предпочитает. (интересно, кстати, в каких?) Ох, а как опечалятся фанатки, когда увидят на видео с Арсением не Антона, а какого-то другого мужика. Дипфейков настрогать, конечно, много времени не нужно… если там вообще видно его лицо. А вот если лица не видно, и у чувака нет каких-то отличительных черт типа татуировок, то и монтировать ничего не нужно будет — всё равно наплодят теорий, что на са-а-амом деле это Антон и есть. — Так и чего Серёжа сказал? — голос Позова выдёргивает Антона из глубины размышлений. Арсений морщится с досадой: — Да чё он скажет? «Забей хуй, ничего он не выложит, просто пугает». Не ему ж голой жопой на всю страну светить. Я просто… Не то чтобы пять лямов это не деньги, но допустим, есть у меня эти пять лямов. Если бы я был уверен, что я их отдам, и больше нигде никогда эти видео не всплывут, я бы вот уже всё отдал. Но. Это же так не будет? Он всегда может всплыть снова, и снова, и снова… и я ничего сделать не смогу? Его голос к концу предложения звучит как-то беспомощно, и хочется как-то его успокоить, но что тут можно сказать, если это и правда какой-то зыбучий песок пиздеца, из которого хер знает как выплыть? — Полиция? — предполагает Антон и ещё до того, как последний звук покидает его рот, понимает, как тупо это звучит. — Ага, чтобы меня кроме него ещё и какой-то ушлый мусор шантажировать начал? — Арсений в отчаянии упирается лбом в косяк. — А Стас знает? — интересуется Шастун. — Пока нет. А что он сделает? Только вонять начнёт, — качает головой Попов. Никто с ним не спорит, хотя и есть ощущение, что исключать Стаса из этого уравнения нелепо, пусть даже Арсений его трижды не любит. — Так и чего ты делать собираешься? — Позов спрашивает так бесхитростно, как будто это не к ним Арсений пришёл спросить, что ему делать. Арсений разводит руками: — Пока время тяну. И надеюсь, что ему всё-таки не хватит яиц выкинуть порно со своим же участием на всеобщее обозрение. *** Хватит. Антон узнаёт об этом случайно, когда проверяет уведомления между съёмками и видит, что неизвестный контакт в телеге прислал ссылку на Яндекс.Диск. Он бы даже не обратил внимание, почти на автомате нажав на кнопку «Заблокировать», но взгляд цепляется за загадочную подпись: «Возможно, вам будет интересно посмотреть на Арсения Попова с новых ракурсов». Сообщение отправлено где-то час назад. Антон по ссылке переходит, просто чтобы убедиться в её содержимом, и видит в папке с предсказуемым названием DCIM четыре видеофайла с достаточно красноречивыми превью, чтобы палец сам потянулся испуганно смахнуть вкладку браузера. Блядь. Антон поднимает голову от телефона, ловит взгляд режиссёра и показывает жестом, что отойдёт на пять минут, чтобы его не потеряли. Всё то время, что он идёт к пожарному выходу и ищет место, откуда можно было бы позвонить, в груди неустанно клокочет ощущение накатывающего, словно цунами, пиздеца. Вот сейчас он в той фазе, где уже видно, как далеко от берега отошла вода, и неотвратимость катастрофы ломит рёбра изнутри. Только бы Арсений ничего не выкинул, только бы он был в порядке. Арсений трубку берёт не сразу, и Антону приходится теребить пальцами перила пожарной лестницы, слушая нервирующе длинные гудки телеграма. — Ага, — голос с той стороны пугающе спокоен, и Антон теряется, забывая, что хотел спросить. — Эм… Ты как? — Только закончил реветь и бить посуду, и пока не начал снова, — горько усмехается Арсений. — Ты удачно позвонил в пересменку между истериками. По голосу слышно, что он изо всех сил старается быть спокойным и даже шутить, но что-то в интонации выдаёт, насколько его состояние паршивое на самом деле. Когда тебе друг отвечает таким голосом, ты срываешься и едешь к нему, чтобы побыть рядом, поддержать и проследить, чтобы он не натворил глупостей. И Антон бы поехал, будь Арсений в Москве, да только тот в своём Питере сидит, вот в чём дело. От этой беспомощности и бесполезности неприятно ноет под рёбрами. — Пиздец, — выдыхает Антон, не зная, что ещё сказать. — Не-не, — успокаивает его Арсений (хотя кто ещё должен кого успокаивать), — это пока не пиздец, это была репетиция. Он разозлился, что я долго тяну время и разослал, ну… ближайшему кругу моих знакомых. В качестве предупреждения. Я… уже перевёл ему денег, чтобы это не пошло дальше. Антон стискивает зубы от ощущения злости и несправедливости. Как это так вышло, что чувак в результате и данные слил, и выкуп получил? И рыбку съел, и на хуй сел, выходит. — А ты уверен, что те, кто уже получил, не разошлют дальше? — вопрос закономерный, но когда он покидает пределы головы Антона, тот запоздало понимает, что загружать Арсения, который почти себя успокоил тем, что проблему решил, идея откровенно хреновая. — Ну… — тянет Попов. — Так вышло, что мой ближайший круг друзей и коллег финансово заинтересован в том, чтобы я не нёс репутационных убытков. Поэтому я надеюсь, что всё это останется на уровне офисных шуток о форме родинки у меня на жопе. Ну, мне бы этого хотелось, во всяком случае. — Тебе бы хотелось, чтобы весь офис шутил про родинку у тебя на жопе? — Антон всё-таки улыбается. — Мне бы не хотелось, — поправляется Арсений. — Но я понимаю, что какое-то обсуждение неизбежно, хоть я и просил людей не смотреть. Антону хочется верить, что его голос звучит как голос человека, который не собирается прыгать из окна или сам на себя выкладывать компромат, чтобы опередить шантажиста. Арсений, кажется, первоначальную панику пережил и уже переключился в режим контроля ущерба. — Обещай, что позвонишь, если захочешь поговорить? — Антон говорит сурово, как врач, который просит принимать прописанные витамины. — Угу, — бурчит Арсений и добавляет. — Шаст? — М? — Не смотри, ладно? — Пф, — фыркает Антон. — Даже не думал. *** Ну разве только немного. Не в самую первую секунду, конечно. Так, где-то на фоне, в режиме «а что если». Данные же уже слиты, от того, что Антон посмотрит и утолит своё любопытство, ничего же не поменяется? Он не то чтобы сильно хочет видеть хоум видео с Арсением, ему просто интересно, что же такого на этом видео может быть. Вряд ли там профессиональное гей-порно, на домашних записях люди как правило выглядят скучно и нелепо. Вполне вероятно, что на экране будет видно только мельтешение розовых пикселей. Он не то чтобы сильно хочет посмотреть, просто виной всему скрытность Арсения. Если бы тот честно сказал: так и так, ребят, слили видео, где меня в коленно-локтевой трахают огромным розовым дилдо, такие дела — Антону бы и задаваться такими вопросами не пришлось, его любопытство было бы утолено. А так приходится периодически вытряхивать из головы мысли о том, что было бы, если бы он всё-таки посмотрел, а мысли эти возникают каждый раз, когда эта тема неловко возникает в общих обсуждениях. Первые несколько дней они в напряжении пережидают шторм. Точное число получателей ссылки неизвестно, но довольно быстро становится ясно, что даже далеко не все в офисе её получили. И, слава богам, так и не получили родители Арсения — физически заметно, как он расслабляется, когда узнаёт об этом. Все напряжённо ждут, сольёт ли кто-то из узкого круга получивших ссылку дальше, просматривают новости, перекапывают соцсети. Тишина. Стас, кажется, впервые радуется, что его снова ругают за что-то в твиттере — это значит, что более громких инфоповодов пока нет. Вся эта тема превращается в какого-то слона в комнате, когда по взглядам и намёкам всё понятно, но напрямую никто обсуждать её не решается, то ли из искреннего уважения к Арсению, то ли из страха выпасть из его милости. Антон, затягиваясь ашкой, сам первый поднимает эту тему, когда они с Серёжей маются вдвоём в гримёрке в ожидании застрявших в пробке ребят. — Слушай, а чего там… по ссылкам Арса? Ты не в курсе? — Антон старается, чтобы его голос звучал непринуждённо, и сразу оправдывается. — Ну, чтобы знать, насколько всё плохо. Матвиенко мотает головой, не поднимая взгляд от телефона: — Я не смотрел. — Ну может, он рассказывал, — пожимает плечами Антон. — Да камон, ты ж знаешь Арса, расскажет он, — фыркает Серёжа. Действительно, представить, что Арсений добровольно пересказывает друзьям содержимое видео, практически невозможно. Проще представить, как инопланетяне его похищают, а он им пизды даёт — это хотя бы в его характере. — Вообще, — после небольшой паузы продолжает Шастун. — Почему так странно думать о том, что люди вокруг сексом занимаются? Вроде, по логике понятно, что, ну… все это делают, но почему-то подумаешь про это и как-то… фу. — Ну потому что сексуальная сторона человека это что-то другое, знаешь, личное, — чешет бороду Серёжа. — Ты и сам её не хочешь показывать тем, с кем спать не собираешься, и у других её видеть не хочешь, потому что нахуй надо. Вот нахуй мне думать как Стас ебётся? Мне ж главное как он работает. Антон затягивается и согласно кивает — знать, как ебётся Стас, ему бы тоже не хотелось, хотя что-то подсказывает, что, если Дарина, спустя столько лет совместной жизни, всё ещё смотрит на него влюблёнными глазами, значит делает он это хорошо. Ну вот, он всё-таки думает о том, как ебётся Стас. — Хотя с Арсом, — внезапно возвращается к изначальной теме Серёжа, — у нас как-то быстро этот вопрос снялся — и он меня палил с бабами, и я его с мужиками, и презики друг у друга стреляли… Так что тут особой загадки не осталось в наших отношениях. А как бы я, блядь, хотел, чтоб она была, — заканчивает Матвиенко с грустным вздохом. Антон от неожиданности давится паром и смешно выдыхает клубы, смеясь: — А, так тебе, считай, всё содержимое видео проспойлерили, вот тебе и не интересно. Серёжа этим выводом не впечатлён: — Ага. Или мне всё-таки просто неинтересно смотреть, как волосатые мужики ебут моих друзей. Одно из двух. *** А у Антона вот ни одно из двух. Он всё отмахивается от этой мысли, отмахивается, но сам себе почему-то врать не может: ему интересно. Это не потому что ему как-то особо интересна сексуальная сторона Арсения — скорее потому что Попов так свою личную жизнь от чужих глаз оберегает, что при любой возможности подсмотреть хочется узнать хоть что-то. Это как прочитать личный дневник — чудовищно неэтично, но ты же делаешь это, потому что хочешь узнать человека чуть лучше. Антон сам не знает, какие откровения о личности Арсения ожидает встретить на этих видео, вряд ли тот во время секса рассказывает об отношениях с родителями или своих глубинных переживаниях. Но, может, есть надежда увидеть хоть немного Арсения настоящего? Не тщательно выверенную маску для концертов и съёмок, не актёра, не персонажа. Не стену колючей проволоки от любого личного вопроса, а то, что там, за этой стеной. Немного честности. Антон Арсения настоящего видит иногда в турах — уставшего в автобусе, когда нет сил на поддержание социального щита. И хочется увидеть Арсения настоящего больше — расслабленным, открытым, уязвимым. Голым. Метафорически. Только метафорически. Эта мысль в голове Антона разрастается опухолью, и он сам уже не знает, куда от неё деться — не может спрятаться от неё ни в тиктоке, ни в ютубе, ни в фортнайте. Во сне спрятаться тоже не выйдет, именно эта мысль уснуть и не даёт. Тихонько соскользнув со своей половины кровати, чтобы не разбудить Иру, Антон отправляется в туалет. Ничего такого. Он просто быстро прокликает без звука, убедится, что снято так себе, и никаких ответов на вопросы вселенной в Арсовом домашнем порно нет, и пойдёт спать. С трудом долистав среди множества контактов до диалога с незнакомым номером, Антон открывает диалог и растерянно смотрит на пустой экран — собеседник удалил сообщение. Видимо, в качестве бонусной услуги, за пять миллионов-то. На сдачу. Ну, нет так нет. На нет и суда нет. Антон поднимается с унитаза, и прогнувшаяся под его весом крышка кряхтит, выгибаясь обратно. Хотя. Он же переходил по ссылке. Чувствовал себя ещё как идиот, который ведётся на всякий фишинг в интернете. Но ссылка-то была настоящей, на Яндекс.Диск, а не абы куда. Приходится залезть в историю браузера, чтобы убедиться, что это всё ему не померещилось — нет, ссылка там, на месте. Кликнув на неё, Антон обнаруживает папку на том же месте, её злоумышленник почему-то не удалил. Шастун чувствует странное облегчение, хотя по идее, если бы его лишили возможности эти видео посмотреть, вопрос был бы решён. Но нет же, вот он, откопал. Антон предусмотрительно переводит айфон в бесшумный режим, чтобы убедиться, что Иру не разбудят внезапные звуки гей-порно из туалета. И, набравшись смелости, тапает на первое видео из четырёх. Качество тут удобоваримое, но картинка всё равно страдает из-за того, что кто-то снимает с руки. В глаза бросается внушительных размеров член и чьи-то загорелые ноги, между которыми расположился сидящий на полу Арсений, полностью одетый. Он что-то говорит и улыбается, но звука нет, поэтому Антону остаётся только картинка: то, как он опускает глаза, мягко облизывая головку; то, как втягиваются его щёки, когда он заглатывает член целиком; то, как облизывает губы, выпуская его изо рта. Антон тапает по полосе воспроизведения дальше и чувствует дополнительный укол стыда — как будто он смотрит настоящее порно и ищет кусочки получше. Видео длится пару минут, и всё это время ракурс не меняется. Оставаясь преимущественно за кадром, загадочный партнёр Арсения снимает, как тот раз за разом проходится по члену языком, заглатывает его и ритмично двигает головой. В какие-то моменты Антон попадает на фрагменты, где Арсений что-то говорит, продолжая при этом работать рукой, а потом возвращается к минету. Видео обрывается так же резко, как и начинается — без кульминации, как будто снимающий и сам не хочет делиться своим самым уязвимым моментом. Или просто боится, что камера будет слишком сильно трястись. Антон себя чувствует чёртовым вуайеристом, который подглядывает за тем, чего видеть не должен. Только замочная скважина, в которую он смотрит, цифровая. И если уж он перешёл Рубикон и заглянул в первую скважину, придётся посмотреть и в остальные три. Второе видео снято гораздо качественнее, хотя у Антона возникает ощущение, что в такой локации физически невозможно снять плохо — судя по всему, место действия это отель с панорамными окнами и впечатляющим видом на ночной город. У одного из окон Арсений, на этот раз полностью голый, с вызовом смотрит в камеру — здесь он точно знает, что его снимают. Арсений картинку дополняет идеально — он со своим рельефным прессом смотрится как модель на эротической съёмке, всё выверено, профессионально. Такое видео и слить не стыдно, не то что быстрый сгорбленный секс на продавленном диване. Антон помимо своей воли пробегается глазами по телу Арсения — вроде как всё это он уже видел, когда они переодевались в гримёрках. Всё, кроме одного, естественно. Член у него вполне себе средний, аккуратный, без каких-либо опознавательных знаков в виде перекосов или странной толщины. Антон про себя отмечает, что, если Пушкин приебётся ещё раз со своими вопросами про размеры, Шастун ему больше не сможет спокойно ответить, что у него самый маленький — кажется, у него всё-таки чуть больше, чем у Арса. Пытаясь вытряхнуть из головы идиотские мысли о размерах, Шаст тапает дальше, и попадает на кусок, где в кадре Арсений больше не один — другой мужчина прижимает его к огромному стеклу спиной. Хотелось бы (хотя сам Антон не понимает, почему хотелось бы) сказать, что он на модель похож меньше, но это было бы ложью — Арсения приподнимают и держат за бёдра на весу достаточно мускулистые руки, а на занимающей значительную часть кадра спине перекатываются тугие мышцы, которые можно заработать только в спортзале. Шастун не знает, как выключить это автосравнение у себя в голове, и отмечает, что он в своём восприятии проигрывает обоим участникам видео. Он на их фоне выглядел бы как щуплый нескладный школьник. Снова проматывает дальше — в какой-то момент Арс к стеклу оказывается развёрнут лицом, а в остальном ракурс не меняется, оба просто художественно трахаются у окна на протяжении минут десяти. После второго видео Антон берёт паузу. Вот уж чего он не ожидал — это того, что после просмотра сам провалится в какие-то свои комплексы. Как это вообще возможно, что кто-то в непрофессиональном домашнем порно выглядит так элегантно, а не как бледный неуклюжий кусок теста? Неожиданно на выручку приходит третье видео — судя по ракурсу и заваленной картинке, как раз оно снималось исподтишка, и здесь нет ни выставленного кадра, ни мягкого приглушённого света, ни игры на камеру. На фоне обычная квартира, Антону незнакомая. Всё того же загорелого мужика на этот раз видно спереди, и Шаст расслабляется немного — на лицо он так себе, не модель. Арсений этого товарища властно толкает на кровать, забираясь на него сверху, и долго целует, согнувшись в три погибели. Когда палец Антона прыгает по полосе воспроизведения дальше, на Арсении уже одежды нет. Видно как выгибается его усыпанная родинками спина, когда он распластавшегося на кровати мужика седлает в позе наездника. Пока что, хочется отметить Антону, несмотря на достаточную откровенность, все три видео не пестрят шокирующими подробностями сексуальной жизни Арсения. В первом он сам одет, хоть и сидит с членом во рту. В оставшихся двух настолько общий план, что детали не видны — ты видишь, что два человека занимаются сексом, но будь это порно, которое Антон перебирал бы в надежде подрочить, он перелистнул бы дальше — недостаточно динамики, деталей, крупных планов. Он так думает, конечно, потому что не дошёл до четвертого пока. Самый увесистый из файлов и по хронометражу оказывается самым внушительным — больше получаса. По тому, как горят щёки и блестят глаза Арсения, сразу становится понятно, что трезвым он это не снимал. Камера постоянно движется — она то в руках неназванного партнёра, то замирает, будто её поставили на стол, то снова приходит в движение и ищет новые ракурсы. Каждый раз, когда палец Антона приземляется в новую точку на полосе воспроизведения, картинка меняется: Арсений то валяется в каком-то ободранном кресле, пока загорелый делает ему минет, то оказывается через это кресло перегнут и отшлёпан; в кадре мелькают игрушки, шарики, какие-то тюбики, много, на этот раз действительно много крупных планов. И акцент оператор делает отнюдь не на лицах. Это как раз то количество деталей и динамики, которое делает видео интересным для зрителя — и по совпадению, ровно то количество подробностей, которое заставляет щёки Антона начать гореть от смущения. Если с предыдущими видео он ещё мог себя убедить, что не перешёл границу дозволенного, то сейчас он не может отделаться от ощущения, что теперь об Арсении знает что-то, чего совсем знать не должен. Чего знать нельзя. Несмотря на то, что он большинство сцен протапал на такой скорости, что рассмотреть что-то было сложно, общая картинка в голове складывается довольно чёткая. Отправляясь курить на балкон, Антон вспоминает слова Серёжи о том, как бы он хотел вернуться к тому времени, когда сексуальная сторона Арсения была для него закрыта. Но Шаст не знает, согласен он сейчас с этими словами или нет. Слава богу, наверное, что он всё-таки не посмотрел полностью. *** Слава богу, наверное, что прямо сейчас у них общих съёмок нет, и Арс в Питере. Антон даже представлять не хочет, как бы он себя чувствовал, увидь он сейчас Арсения рядом вживую. В первую очередь при мысли об этом его захватывает чувство стыда. Его же прямым текстом просили не смотреть, и он пообещал, вот этим самым ртом пообещал, что не будет. Да уж, это не пообещать прыгнуть с парашютом. Если в следующий раз на Историях будет вопрос про нарушенные обещания, Антон теперь сможет сам поднять руку: я пообещал другу не смотреть его домашнее порно и не сдержал обещание. И Антон сам себе в голове отвечает голосом Серёжи: какие последствия у вашего решения? Кто пострадал? Пока никто, кроме самого Антона. Он всё себя уговаривал, что посмотрит просто чтобы утолить любопытство, чтобы узнать Арсения лучше, а в результате что узнал? Что Арсений Попов любит, когда его трахают у окна? Охуенно полезный факт, лучше бы не знал. Лучше бы не знал, лучше бы не смотрел, лучше бы вообще это сообщение не открывал. Пока Артём перебирает струны, лёжа на офисном диване, Антон сидит в кресле и сверлит взглядом офисное окно. Не то чтобы он думает о том, трахался ли здесь Арсений — стопроцентно нет. Не то чтобы он думает о том, мог ли трахаться здесь Арсений. Не то чтобы он думает о том, мог ли бы он сам… — Шаст? — А? Гаус смотрит так вопросительно, будто ждёт какого-то ответа, и терпеливо повторяет: — Хинкали, говорю, хочешь заказать? Антон кивает: хинкали он хочет всегда. *** Но не только хинкали. Раз за разом Антон себя ловит на мысли, что его любопытство не утолено — что говорил Арсений в тех видео? Какие моменты он прокликал? Может, там было что-то важное, что-то, что он хотел бы знать? С каждой новой итерацией мысль о том, чтобы вернуться к заветной ссылке, вызывает всё меньше стыда и всё больше какого-то… возбуждения? интереса? Где-то в солнечном сплетении поселяется постоянный фоновый зуд: посмотри, посмотри, посмотри. Посмотри полностью. Посмотри на большом экране. Это не нарушение личных границ, нет-нет, это просто ты… проводишь расследование. Ищешь важную информацию. Посмотри, Шаст. Просто посмотри, ты сейчас себе места не находишь, потому что не досмотрел до конца (а вовсе не потому, что не можешь перестать на Арсения смотреть другими глазами). Просто посмотри до конца, закрой гештальт и перестанешь думать об этом. Это же так работает. Это же так работает? Антон борется с этим зудом дня два — героически. Но когда обстоятельства складываются слишком удобно, у него не хватает сил себя самого отговаривать. Иры дома нет, ушла куда-то. Вместо телефона он в этот раз берёт ноут и подключает к нему наушники — ещё несколько раз проверяет, что они точно подключены, и звук не начнёт воспроизводиться из колонок на полной громкости. Почему-то хочется прыгнуть сразу к последнему видео, но Антон себя останавливает, как будто самое вкусное нужно оставлять напоследок. Шастун откидывается на диване, кликая на первое видео и разворачивая его на весь экран. Диалог начинается с середины, как будто запись начали спонтанно. Арсений улыбается и качает головой: — Нет, я не так говорил. Я говорил, что мне нравится это делать, я не говорил, что я прям гуру минета. — Да уж не прибедняйся, — смеётся голос за кадром. Как и в прошлый раз, Арсений опускает глаза и для начала обводит головку языком, прежде чем податься вперёд, насаживаясь ртом на член. Инструмент внушительный, и заглотить полностью не получается — от этого, когда он выпускает член изо рта несколькими секундами позже, на стволе остаётся светлая граница, отделяющая смоченную слюной часть от той, которой внимания пока не досталось. Антон себя ловит на том, что сам почему-то смотрит с открытым ртом, жадно, внимательно. Словно это ему мастер-класс дают и экзамен потом проведут, и нужно всё запоминать. И он запоминает — как тени от ресниц падают на щёки Арсения, когда он прикрывает глаза, как его губы складываются кольцом, прежде чем позволить члену нырнуть вглубь своего рта, как он мычит, словно от удовольствия (что в этом приятного?), нежно проводя губами по всей длине. Антон запоминает зачем-то, как острый кончик языка Арсения изучает все вены и ложбинки чужого члена — как будто он эту картинку потом планирует в памяти вызывать ещё когда-нибудь. Он ничего такого не планирует. Арсений не смотрит в камеру — он смотрит куда-то поверх, и слава богу, потому что, кажется, смотри он на зрителя, Антон бы сейчас сам расплавился и по дивану вниз стёк. Какое-то подозрительное напряжение начинает давить внизу живота, и Антон изо всех сил себя убеждает, что у него не встанет — только не так, не на Арса, не на видео с ним. Выпустив член изо рта, Арсений продолжает надрачивать рукой и с улыбкой смотрит поверх камеры: — Вот я тут стараюсь, а ты на съёмку отвлекаешься. — Конечно, — саркастично фыркает голос за кадром. — Я же тут экспозицию выставляю и за балансом белого слежу, а не смотрю как ты сосёшь. — Смотри просто телефон мне в лоб не швырни, когда кончать будешь, умник, — отвечает Арсений, возвращаясь к делу. Он наращивает темп, прикрывая глаза, и Антон слышит такое знакомое пошлое хлюпанье, от которого всегда одновременно так неловко, и вместе с тем бросает в жар. Зритель так и не узнаёт, прилетит ли телефон Арсению в лоб (а также, кончат ли ему на лицо или в рот; проглотит ли он или выплюнет и другие важные сюжетные повороты), потому что видео обрывается, и Антон остаётся смотреть на своё растрёпанное изображение в глянцевом экране макбука. Ну и видок у него, конечно — какой-то ошарашенный, красный, с открытым ртом, спасибо хоть слюна не течёт. Мало похож на человека, который нашёл ответы на свои вопросы, зато подозрительно похож на жалкого дрочера, который всё ищет оправдания своему желанию посмотреть на то, как его друга трахает какой-то накачанный хер. Рука сама тянется ко второму видео, чтобы дать Антону возможность поскорее перестать смотреть в свои же бесстыжие глаза в отражении. Теперь, на большом экране, ещё лучше видно качество — ощущение такое, что снимали даже не на айфон, а как минимум на профессиональную зеркалку. Расфокусированный Арсений улыбается, глядя поверх объектива: — Что, боишься? Голос за камерой отвечает достаточно громко — видимо, человек выставляет кадр: — Чего? Высоты или что нас увидят? — Что нас увидят, — уточняет Арсений. — Пусть смотрят, — решает голос, и фокус наконец-то замирает на Арсении. Судя по тусклому непрофессиональному свету, это действительно номер какого-то отеля, а не студия. Вид за окном Антону ни о чем не говорит — он даже не может сказать, Питер это или Москва. Может, вообще Тюмень какая-нибудь. Обладатель второго голоса и сам появляется в кадре, продолжая развивать мысль: — Пусть смотрят, как я ебу тебя как последнюю сучку. Тебе же это нравится? Когда на тебя смотрят? Его рука по-хозяйски ложится на горло Арса, и тот вместо ответа вслух часто-часто кивает: да, мол, нравится-нравится. Его лопатки касаются стекла, и Антон чувствует, как у него самого по телу мурашки бегут, как будто это его к холодному окну прислонили. Арсения мускулистые руки тянут к себе, держат крепко, жёстко, пальцы впиваются в бёдра. Тот выгибается, подаётся навстречу, тает, зажатый между холодной поверхностью и горячим телом. Пока это всё напоминает какую-то очень чувственную эротику без лишних пошлостей — они целуются, Арс запрокидывает голову, подставляя шею под чужие губы, бледными ладонями шаря по широкой смуглой спине. Но весь этот софткор продолжается недолго, потому что неназванный партнёр уверенным движением закидывает ногу Арсения себе на бедро и сам немного сгибает колени, явно ища удобный угол для входа. Антон сам не понимает, почему подаётся вперёд, когда и вторая нога Арсения отрывается от пола, а из его рта вылетает протяжный стон. Тот, второй, с явным усилием перехватывает бёдра Арса поудобнее, но опора в виде окна помогает им обоим держать баланс. Несмотря на то, что Попова пушинкой не назовёшь, у мужика с видео получается подкидывать его, раз за разом насаживая на свой член, с кажущейся лёгкостью. И каждый такой толчок, словно пыль из ковра, выбивает из Арсения новый стон. Антон ловит себя на том, что его такая открытость восхищает — из него самого стоны нужно клещами вытягивать, как будто выражать удовольствие во время секса – это что-то постыдное. Он может позволить себе промычать что-то во время оргазма, но в остальное время предпочитает стоически держаться молча, как будто ему тринадцать, и если он не будет максимально тих, то за дверью проснётся бабушка и застукает его. Арсений явно от такой проблемы не страдает — он глухо охает практически на каждую фрикцию. Возможно, играет на камеру, но это не отменяет того факта, что быть громким он явно не боится. Когда Арсения крепкие руки ставят обратно на пол и вынуждают повернуться лицом к окну, Антона собственная анатомия вынуждает сдвинуть ноут ниже, потому что не поддавшийся на уговоры член начинает предательски твердеть. В этом, вообще-то, ничего такого нет — обычная физиологическая реакция на секс других людей, условный рефлекс. Ничего личного, просто гормоны, давление… вот это всё. Антон же ничего не собирается с этим делать. Мужик на видео заставляет Арсения выгнуться, ухватив за волосы, и тот жадно хватает воздух открытым ртом, когда в него снова входят — на этот раз сзади. Слышен скрип кожи, скользящей по стеклу, размашистые шлепки встречающихся с каждым толчком тел, и мелкие стоны Арсения, постепенно сливающиеся в один протяжный скулёж. Господи, да неужели ему так хорошо? Интересно, это просто привычка Арсения, мастерство его партнёра или просто та самая магия стимуляции простаты? Антону сложно представить, чтобы что-то могло заставить его вот так вот позорно скулить, отпустив контроль, не боясь показаться жалким или слабым, просто наслаждаясь процессом. Камера стоит далеко от эпицентра действия, поэтому голоса встроенный микрофон ловит глухо и тихо, но Шаст всё равно может расслышать, как безымянный мужик рычит на ухо Арсению: — Нравится? Нравится? Тебя кто угодно может увидеть. Кто угодно может смотреть. Они все узнают, какая ты ненасытная грязная шлюшка. Но Арсений, кажется, на составление таких осмысленных предложений не способен, он если и вступает в диалог, то только в роли барабана, отбивающего ритм фрикций: — Да-да-да-да-да-да-да! Его пальцы беспомощно скребут по стеклу, словно ища опоры, пока чужие руки беспощадно тянут его на себя, глубже насаживая на член. В этот раз видео не обрывается, и Антону таки удаётся увидеть, как Арсений выгибается дугой, отталкиваясь от окна, и падает в руки безымянного, который крепко его сжимает — то ли чтобы Попов не упал, то ли чтобы с члена не соскочил. Потому что, с тех пор как Арсений беспомощно обмякает в его руках, проходит ещё минуты две, прежде чем и он сам с глухим мычанием кончает, прижимая Арса обратно к окну. Они оба тяжело дышат, привалившись к стеклу, а затем всё-таки разлепляются, и мужик как будто даже смущённо Арсения целует в лопатку, прежде чем снова покинуть кадр и, судя по всему, завершить съёмку. Антон уже сам не знает, что он думает, и что он чувствует. Кажется, он в середине ещё где-то превратился из человека с работающим мозгом в липкую гору стыда и желания. Он не может уже отрицать, что смотрит с той самой мотивацией, с которой смотрел бы любое другое порно, и никаким исследовательским интересом прикрываться не может. Единственное, что должно спасти его грешную душу от попадания в ад — это то, что он дрочить на Арсения не собирается. Дрочить на домашнее порно друга это как-то не по-братски, а они же эти… братаны, кореша, приятели. Нет, эту черту он переходить не собирается, он же взрослый человек с принципами и самоконтролем. Этого самого самоконтроля, однако, не хватает на то, чтобы остановить руку от клика на третье превью. Перед глазами всплывает уже не отель, а вполне себе жилая квартира, и Антон, глядя на заваленный горизонт, только сильнее вжимается в диван от стыда. Если предыдущие видео были сняты специально, и на них Арсений знал, что он восходящая порнозвезда, то здесь настроение совсем другое, словно смотришь фид со скрытой камеры. Вот теперь Антон точно превращается в мерзкого вуайериста, который подглядывает за тем, что для его глаз не предназначалось. Невозможно понять, люди на видео ссорятся или флиртуют, потому что голос Арсения звучит довольно серьёзно: — Ты у меня сейчас допиздишься! Он толкает безымянного на кровать, и тот послушно падает, подпрыгивая на упругом матрасе: — А что такого-то? Ролевые игры! Ты же хотел… — На хуй иди с такими предложениями! — судя по интонации, Арсений чем-то действительно возмущён, только вот его действия со словами соотносятся плохо. Он запрыгивает на безымянного сверху, прижимая того всем весом к кровати, и целует так долго, что происходящее начинает походить на покушение на удушение. Когда Арсений, наконец, прерывает поцелуй и разгибается, в его голосе звучит злорадство: — Получил? — Так это ты меня сейчас целовал или его? — кем бы ни был загадочный парень Арсения, он, судя по всему, получает удовольствие от того, чтобы доводить Попова до белого каления. — Не смешно, — качает головой Арсений. — Давай я тогда тоже во время секса буду притворяться Леной из бухгалтерии, с которой ты сосался на новогоднем корпорате? — Нет, подожди, с Леной я для прикрытия, — возмущается голос из-под Арсения, — а ты же сказал, что он тебе правда нравится. — Лся. Нравился. Когда-то давно. Господи, лучше бы я тебе не говорил, — вздыхает Арсений, стаскивая с себя футболку. — Да я же шу… — договорить безымянный не успевает, на его рот ложится уверенная бледная ладонь. — Ещё слово и сам себя ебать будешь, понял? — голос Арсения звучит угрожающе, но при этом он сам продолжает раздеваться и на минуту садится на кровать, чтобы стянуть с себя чёрные спортивки. Белья под ними нет. Из кучи одеял к нему примирительно тянутся смуглые руки, и Арсений снова наклоняется вперёд, позволяя увлечь себя в поцелуй. В камеру смотрят его голая задница и ноги, и Антон невольно отмечает, что никаких родинок странной формы он на бледных ягодицах не видит. — Ты же знаешь, что я люблю тебя? — неожиданно глухо доносится со стороны кровати — так тихо, что Антон сначала даже не понимает, кто говорит. Но Арсений снова выпрямляется, буднично тянется к изголовью кровати за чем-то смутно похожим на бутылёк смазки и, выдавливая её на пальцы, заканчивает предложение за другого человека: — …выводить из себя. Ты любишь меня выводить из себя. — Неправда! — загорелые руки оглаживают бледные бёдра, и Антон сам не понимает, нравится ему этот контраст или отталкивает. Ничего толком не видно, но, судя по ритмичным движениям плеча, Арсений одной рукой надрачивает то ли безымянному, то ли себе, пока вторая скользит между собственных ягодиц. И Антон ставит на паузу. Ну нет. Нет. Он не будет на это смотреть. Почему-то именно сейчас, посреди самого обычного секса без пошлых взглядов и нежных прелюдий, он осознаёт, насколько глубоко влип. И насколько Арсений его никогда не простит, если узнает, что он это видел. Антон не просто перешёл все возможные границы, он въехал в них на грузовике. С другой стороны, если представить ситуацию, в которой он какого-то хуя Арсу всё рассказывает и говорит: «Не волнуйся, я остановился до того момента, где ты начал себя трахать пальцами» — это хоть как-то положение спасёт? Или он в принципе перешёл уже точку невозврата, и только сам перед собой пытается сделать вид, что он ещё не пробил дно? Антон снова осторожно нажимает на пробел. Пальцы Арсения скользят внутрь, но он на этот раз обходится без пошлых стонов — то ли на прошлом видео действительно играл, то ли оставляет звуки для коммуникации с партнёром. Тот самый партнёр тем временем, кажется, изводится от нетерпения. Он ёрзает на кровати, поджимая пальцы ног, и теперь уже сам скулит беспомощно: — Ну Арс, ну пожалуйста. Но кажется, его просьбы поскорее закончить с аперитивом и перейти к главному блюду заставляют Арсения только больше медлить. — Я же тебя предупреждал, что ты допиздишься. Теперь жди лежи. Может, я и без тебя справлюсь. Загорелый пытается взбрыкнуть, но Арсений не даёт схватить себя за руки и остаётся сверху. Он еле заметно покачивается, насаживаясь на собственные пальцы, и, видимо, наслаждаясь полным контролем над ситуацией. Проходит ещё пара минут, прежде чем Арсений со вздохом убирает пальцы и приподнимается, пересаживаясь на торопливо подставленный член. Опускается медленно, размеренно и молча — то ли реально не на камеру не стонет, то ли наказывает безымянного за вредность. Этого Арсения Антон и сам знает — не скачущего на члене, конечно, а холодного и отстранённого, отгородившегося маской равнодушия. Он двигается резко и агрессивно, и у Антона в ушах звенят глухие шлепки каждый раз, когда Арсений опускается вниз до упора. Руки впереди — то ли на шее, то ли на груди смуглого, никаких нежных объятий и трепетно переплетённых пальцев. — Арс… — стонет голос из подушек, но сам Арсений ни звука не издаёт, только выдыхает иногда резко, будто член из него воздух выбивает. Возможно, в какой-то момент партнёр Арсения пытается закрыть глаза, потому что раздаётся негромкий хлопок, словно мягкая пощёчина, а вслед за ней требовательный голос Попова произносит: — Смотри на меня. Кажется, этот неизвестный хер был прав, и Арсению действительно нравится, когда на него смотрят. Хотя вряд ли ему бы понравилось, что смотрит сейчас Антон, пожирая взглядом усыпанную родинками широкую спину. Чем дальше, тем сложнее Арсению держать контроль в своих руках. Он либо больше не злится, либо расслабился, и через сиплое дыхание то и дело пробиваются слабые стоны. Руки на его бёдрах держат крепко, задают ритм, помогают его усаживать глубже и глубже. В какой-то момент он как будто сдаётся и всю свою напускную холодность отпускает. Выдыхает: — Сейчас, — и падает вперёд, позволяя безымянному перехватить инициативу. Тот Арсения к себе прижимает крепко обеими руками и бешено двигает бёдрами, задавая такт, заставляя его снова начать отрешённо скулить на одной ноте. Кончает Арсений на удивление тихо, как будто звук у телевизора выключили — он всё ещё открывает рот в беззвучном крике, и рукой сминает подвернувшуюся под пальцы подушку, но не стонет и не кричит. Когда кончил и кончил ли второй, Антон не понимает, но сразу после оргазма Арсения он темп замедляет и останавливается. — Я знаю, — почему-то говорит Арсений в перерыве между тяжелыми вдохами. Антону на секунду кажется, что тот второй что-то сказал, наверное, просто слышно не было, но, видимо, и он не понимает: — А? Чего? — Ты спросил, знаю ли я, что ты меня любишь, — напоминает Арсений. — Я знаю. Антон понятия не имеет, как этот диалог трактовать. Это сучье «я знаю» на месте, где ждут в ответ «я тоже тебя люблю»? Или спокойное тёплое «я знаю» Хана Соло и Леи? Как бы то ни было, безымянный не реагирует на эту фразу никак, и запись обрывается на месте, где Арсений поднимается с кровати, чтобы отправиться в ванную. Антон видео закрывает с тяжёлым вздохом. То, что в начале казалось желанным десертом, он сейчас вряд ли вынесет, и ноутбук закрывает, так и не кликнув на четвёртое превью. Под штанами по-бунтарски топорщится вставший член, и Шастун только сейчас оттягивает резинки штанов и трусов, чтобы позволить ему выпрямиться. — Ты-то какого хуя встал? — ворчит он. Не то чтобы у него раньше никогда не было неуместных эрекций, но эта кажется особенно предательской. Антон откидывает голову на спинку дивана, прикрывая глаза, но на обратной стороне век продолжают показывать кино, где внушительных размеров член то исчезает внутри Арсения, то снова появляется. — Блядь. Он так радовался этому редкому свободному вечеру, чтобы что? Чтобы в результате забить себе голову ненужными мыслями про Арсения? В каких отношениях они были с этим смуглым хером, если тот на корпоративе с кем-то целовался, а Арсений ему признавался, что ему нравился кто-то ещё? Секс по дружбе? Откуда тогда признания в любви в том же видео? Открытые отношения? Арсений даже бутылку воды свою брезгует с кем-то делить, не то что целого партнёра. Нет, Арс слишком собственник, чтобы согласиться на открытые отношения, он хочет, чтобы смотрели только на него, причём всегда восхищённо и влюблённо. А самый главный вопрос, конечно, это зачем Антон теперь обо всём этом думает? Ему Арсу после этого нужно не просто в глаза смотреть — нужно играть, отвечать, шутить, и чтобы никакой неловкости и ничего странного не было. Господи, лучше бы он не смотрел. Лучше бы он вообще обо всём этом не знал, лучше бы он не подозревал о том, что такие видео у Арсения существуют. Что ему теперь думать, и что ему теперь делать со всеми этими образами и идеями, и картинками? А самое главное — с этим дурацким, блядь, стояком?! Не в смысле, прямо сейчас. Прямо сейчас, понятное дело — можно подождать, можно припугнуть его холодным душем, а можно сдаться и подрочить. Но глобально — что ему делать с осознанием того, что какую-то его часть возбудило, давайте будем честны, достаточно скучное и ужасно неподробное порно с Арсением? Последний ролик тогда точно лучше не открывать, Антон ведь помнит, что там его ничего хорошего не ждёт. Сплошное блядство. Сплошное… Рука сама тянется к отложенному макбуку и снова открывает крышку. Ноут встречает приветливо загоревшимся экраном, предлагающим продолжить с того же места, где Антон остановился. И Антон продолжает. Он кликает на четвёртое видео с обреченностью человека, который знает, что последний рубеж пройден. Арсений здесь пьян чудовищно, это бросается в глаза сразу. Он просит не снимать, и оператор послушно опускает камеру, но только для того, чтобы через несколько секунд поднять её снова и продолжить снимать. Антон чувствует себя слоёным тортом, у которого все начинки — это разные вкусы вины. Вот вина за то, что нарушил обещание, вина за то, что поглядывает, вина за то, что возбудился, и к ним добавляется свежая вина за то, что он косвенно пользуется состоянием Арсения, который на записи явно не в состоянии принимать взвешенные решения. Сам Арсений, однако, себе в этом отчёта не отдаёт и свои решения оглашает во всеуслышание. — Выеби меня, я так не могу уже больше, — ноет он, рушась на потёртое кресло. — Я тебя месяц не видел, хватит меня мучить. Он звучит довольно уверенно, чтобы Антон мог попытаться себя успокоить тем, что запечатленные на видео действия с Поповым явно производят не против его воли. Камера застывает, словно её поставили куда-то на стол, и в кадре снова появляется тот загорелый мудак, к которому Антон почему-то уже испытывает стойкую неприязнь. Он не ревнует, конечно, просто тип неприятный. Этот самый неприятный тип присаживается на корточки у ног раскинувшегося в кресле Арсения и спрашивает с усмешкой в голосе: — Соскучился? Арсений что-то раздражённо ноет в ответ — слова не разобрать. Но после этих слов безымянный кивает и расстегивает его джинсы, приспуская их вниз. Нижнего белья под ними по-прежнему нет. Арсений, судя по прижавшемуся к животу стояку, поборовшему даже силу алкогольного опьянения, и правда соскучился — как минимум по хорошему сексу. На штанах дело не заканчивается, и загорелый не останавливается, пока Арсений перед ним в кресле не оказывается полностью голым. Даже носки с него вероломно снимает, а ведь в любви признавался. Вот козёл. Арсений в кресле тянет его на себя, и безымянный послушно устраивается у его ног, переключая своё внимание на готовый к бою член. Что там делает этот загорелый хер, Антону не интересно совсем. Его глаза прикованы к Арсению: к тому, как он вдыхает и рвано выдыхает; как закрывает румяное лицо руками, как будто ему стыдно; как закусывает губу, пытаясь сдержать даже не стоны, а тихое мычание, вырывающееся изо рта. Его плечи вздрагивают каждый раз, когда безымянный выпускает член изо рта, а ресницы дрожат, когда чужой язык описывает круги вокруг головки. Арсений хнычет беспомощно, когда пытается вплести пальцы в русые волосы, но безымянный его руку сбрасывает, не давая навязать ритм извне. — Ты мне мстить будешь? За тот раз? — обречённым шепотом спрашивает Арсений, и смуглый в ответ утвердительно мычит ему в член, после чего всё-таки выпускает его изо рта и внезапно поднимается на ноги. Арсений остаётся лежать в кресле, с ожиданием во взгляде поднимая глаза на нависшую над ним фигуру. — Я же тебя предупреждал. Предупреждал? — Предупреждал, — одними губами отвечает Арсений. — Ну и всё. Теперь я тебя буду ебать, пока ты не разучишься ходить, говорить и думать. Будешь у меня только скулить и жопу подставлять. Понятно? Арсений поспешно кивает. Обещание звучит угрожающе, и Антон бы от такого дёрти тока в восторг не пришёл, но Арсений выглядит скорее воодушевлённым, чем испуганным или разочарованным. — На колени ко мне спиной, — командует безымянный, и Арсений мгновенно подчиняется. Раздражающий Антона мерзкий мужик на пару секунд кадр покидает, а возвращается в него, уже красноречиво растирая что-то на пальцах. Ещё через несколько секунд эти пальцы оказываются в Арсении, и тот отзывается тихим протяжным стоном. Контраст между послушным подчиняющимся Арсом и этим грубым властным хером усиливает ещё и то, что Арс полностью голый, а смуглый полностью одет и раздеваться как будто не собирается. Больше похоже не на хоум-видео влюблённой парочки, а на продукт из подземелий студии Kink, где полностью одетые бородатые мужики в перчатках издеваются над какой-нибудь голой беззащитной блондинкой в колодках. Арсения, впрочем, кажется, всё устраивает. Он ритмично подаётся назад, сам насаживается на пальцы, запрокинув голову и вцепившись в спинку кресла. — Тише-тише, — безымянный его останавливает, отнимая руку. — Ты думаешь, я тебе так быстро кончить дам? Не-ет, милый, ты у меня в ногах валяться будешь, молить меня будешь. Арсений на него оглядывается через плечо, ворчит: — Я уже сейчас готов молить. — Сейчас это тебе никак не поможет, — равнодушно бросает безымянный в ответ. Антон тоже готов сейчас кого-нибудь помолить, чтобы, например, наконец-то перестать ощущать это ломящее напряжение внизу живота. Он несколько раз осторожно поправляет требующий внимания член в штанах, и тот на каждое прикосновение отдаётся волной предсказуемого удовольствия, разбегающейся по телу. Когда безымянный возвращается в кадр с анальными шариками, Антон сдаётся и, мысленно матерясь, запускает руку в штаны. Ха. Хотел узнать что-то новое об Арсении, а узнал что-то новое о себе, выходит. С каждым исчезающим из вида шариком Арсений глухо стонет, роняя голову на спинку кресла. Один… второй… третий… четвёртый… пятый… Пальцы безымянного блестят от смазки. Он дёргает за кольцо, как-то резко и пугающе, и шарики возвращаются в кадр, заставляя Арсения запрокинуть голову и прошипеть сквозь стиснутые зубы: — С-сука. Блестящие пальцы, дразня, разминают вход, прежде чем трюк с шариками повторить заново — медленно по одному внутрь и резко наружу, снова выбивая из Арсения не то вскрик, не то всхлип. Если быть честным, Арсений идею анального секса продаёт очень убедительно. Чудовищно хочется узнать, что же может с человеком сотворить пятёрка шариков на ниточке, чтобы он так орал и трясся от восторга. Может, и не в шариках дело, а в месячном воздержании, конечно, но выглядит всё равно впечатляюще. Антон приспускает мешающие штаны, пытается подгадать хоть какой-то ритм, чтобы волны собственного удовольствия сопоставить со стонами Арсения. Он, кажется, смирился уже не только с тем, что попадёт в ад, но и с тем, что для него там придумают какой-нибудь котёл поизвращённее. И это будет заслуженно. После шариков в кадре появляется какая-то новая игрушка, но Арсений такому изобилию, кажется, не рад. Каждый раз, когда безымянному кажется, что Арсений подбирается опасно близко к финишной прямой, он останавливается, заставляя бледное тело на кресле содрогаться и хныкать. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, — несётся с кресла, но смуглый неумолим. Если Арсений порывается упасть, мускулистые руки ставят его обратно на колени и отвешивают такой смачный шлепок, что ягодицы его уже все горят. Кнут чередуют с пряником — после шлепка рука разминает красные ягодицы, и блестящие от смазки пальцы снова скользят внутрь, но после нескольких опасных толчков, видя, что Арсения кроет, безымянный руку снова отнимает, и слышится очередной шлепок. Антону уже кажется, что это над ним самим измываются, не давая кончить, хотя уж он-то держит свой член в своей же руке и волен делать с ним что хочет. Но чувство солидарности требует справедливости — почему-то хочется кончить только тогда, когда разрешат Арсению. У того коленки так дрожат, что стоять он больше не может, и валится на кресло без сил. Хозяин (а как ещё это назвать?) великодушно разрешает Арсению остаться лежать на спине, только подняв и раздвинув ноги. Камера этот ракурс бесстыдно берёт крупным планом, а у Антона уши горят, и щёки горят, и рука, сжимающая член, кажется, тоже горит. Когда на смену игрушкам наконец-то приходит член, у Арсения уже нет сил радоваться. Безымянный остаётся верен себе, не раздевается, только ширинку расстёгивает, словно подчёркивает, что он всё ещё бездушный исполнитель наказания, они не занимаются любовью. Кольцо мышц туго обхватывает головку, и у Арсения, кажется, аж глаза внутрь закатываются. Он пытается съехать ниже, насаживаясь на член ещё глубже, но встречает преграду в виде крепко держащей за горло руки. — Не елозь. — Пожалуйста, — хрипло выдыхает Арсений. — Я тебя очень прошу. Просто выеби меня и покончим с этим. Голос смуглого звучит на удивление спокойно для человека в его положении: — Я тебя предупреждал. Если я тебя поймаю ещё раз за дрочкой на других людей, неважно, этого твоего или кого угодно, ты больше со мной не кончишь никогда. Он подаётся назад, и головка выходит, оставляя Арсения жалобно скулить с задранными ногами. — Я понял, понял, понял. — Понял он, — фыркает безымянный. Даже через экран чувствуется, что это не игра, и он на Арсения действительно злится. Но это не останавливает его от того, чтобы снова наклониться вперёд и, недолго подразнив вход головкой, войти до упора. Кажется, Арсений ждёт, затаив дыхание, и Антон ждёт тоже. Ему хочется уже, чтобы весь этот цирк закончился, и всё пришло к стандартному бешеному ритму фрикций перед оргазмом, который он бы подхватил, кончая вместе со всеми. Эта пытка сейчас и ему самому не даёт сосредоточиться — что, если этот хер так до самого утра может издеваться, или когда они там трахаются? Он чувствует себя третьим лишним, и вместе с тем кажется, что третий лишний тут это этот вредный козёл, который возомнил себя императором оргазмов, решающим, кому и когда можно кончать. Если бы решение было за Антоном, он бы давно уже навалился на Арсения погружа… — Обана! Антон вздрагивает, в панике закрывая вкладку, а затем и крышку макбука. — Да чего ты перепугался, — смеётся Ира. — Это же я. Не услышать звук открывающейся двери за стонами Арсения — это какой-то новый уровень проёба, на который Шастун ещё не спускался. Ира стаскивает с плеч джинсовую куртку, подходя к дивану: — Так чего, давай я присоединюсь? Вместе посмотрим. — Я… закрыл уже… — мямлит Антон, и его самого бесит, как жалко звучит его голос со стороны. — Ну значит, придётся обойтись без порно, — игриво подмигивает Ира, забираясь к нему на диван, но останавливается, когда Антон от неё отклоняется.  — Сорри, я… не в настроении сексом заниматься, — признаётся Антон. Ира хмурит брови, переводя взгляд на его всё ещё зажатый в руке не опадающий член — не обиженно, скорее, озадаченно. Но не спорит. Она слезает с дивана и пожимает плечами: — Окей. Я в душ. Если передумаешь, можешь присоединиться. Но Антон не передумывает. *** Не передумывает он и смотреть видео. Незакрытый гештальт давит на него недолго. Антон той же ночью завершает начатое — досматривает последнее видео (правда, снова с телефона), сидя на толчке, и всё-таки кончает, уступая стонущему в ухо Арсению всего на несколько секунд. Над синхронностью ещё нужно поработать. И если сначала кажется, что теперь это наваждение пройдёт, что теперь он сможет про эти видео забыть, то где-то раза после третьего, когда перед глазами во время дрочки возникает не Райли Рид и не Ева Эльфи, а перегнутый через кресло Арсений, Антон понимает, что влип окончательно. Он видит теперь Арсения не просто как человека со своей сексуальной стороной, и не как сексуальный объект, а именно как сексуальный объект, которым он хочет обладать — до дрожи в коленках, до тянущего напряжения внизу живота. И это ужасно, чудовищно не к месту, учитывая, что им через каких-то несколько дней отправляться в тур. Ну и конечно, учитывая, что Арсений его друг, которому он пообещал не смотреть. Антон, конечно, не полный долбоёб, он может себя держать в руках… большую часть времени. А в те нечастые моменты, когда он позволяет себе сорваться и залипнуть на изгиб шеи Арсения, убегающий под ворот толстовки, Шастун сам себя одёргивает и думает о том, как же жалко он смотрится со стороны. А ещё он думает о том, что в кои-то веки фанатки, которые будут разбирать все его взгляды на концертах, будут правы, строча в своих фанфиках, что он смотрит на Арсения со смесью тоски и вожделения во взгляде. Антон сам не знает, почему он решает поставить под угрозу весь тур, когда решается Арсению рассказать после первого же концерта. Он долго меряет номер шагами, уговаривая себя передумать, но эта навязчивая мысль в мозгу засела, словно заноза. Он и так весь полёт до Екатеринбурга был как на иголках, хотя Арс просто сидел рядом и со скучающим видом что-то читал. А на концерте вообще, почему-то руки постоянно сами тянулись потрогать его, и Попов пару раз даже как-то уворачивался, в рамках сюжета, конечно. Антон с такой кашей в голове выступать не может совершенно. Ему нужно хоть немного это всё структурировать и в идеале с Арсением поговорить спокойно, как будто они два адекватных взрослых человека. И тогда всё встанет на свои места. Когда Антон стучится в Арсов номер, уже заполночь, и он отчасти надеется, что Арсений лёг спать сразу, как только они приехали из ресторана, чтобы успеть ещё утром на свою пробежку до того, как они отправятся в Тюмень. Но Арсений дверь открывает — с мокрой головой и в отельном халате. — Чего такое? Антон мнётся на пороге: — Можно я тебе быстренько кое-чего скажу? — Ну? Антон подбородком указывает на номер за спиной Арсения, и тот со вздохом пускает Шаста внутрь. Кровать ещё не расстелена, на ней покоятся маленькие сумочки с туалетными принадлежностями, проводами и документами — Арсений из тех, кто даже внутри собственного чемодана любит всё систематизировать. И Антон на эту его волшебную способность наводить порядок очень полагается, потому что сейчас бардак у него в голове. — Давай только быстро, я ложиться собирался уже, — Попов суетится, скидывая несессеры обратно в чемодан. — Я хотел сказать… — начинает Шастун и сам об себя спотыкается — что он хотел сказать? — Что твой бывший, который слил видео, какой-то мудак. Арсений замирает, поднимая на Антона вопросительный взгляд: — Ну это, вроде, и так понятно, что нормальный человек такого делать не будет. — Ну да, — соглашается Антон. — Он и в целом… И на видео тоже… тоже какой-то мудак. Я посмотрел. Правила приличия заставляют смотреть Арсению в глаза, но сейчас это делать очень сложно, ведь у того на лице сейчас красноречиво написано классическое родительское «я не зол, я разочарован». — Ну и нахуя ты мне это говоришь? — возмущается он. — Я думаю, пол-офиса посмотрело, но остальным как-то хватило такта не подходить ко мне со словами «Арс, отлично сосёшь!» Понятно, Арсений как всегда со своими идеями лжи во спасение и того, что умалчивание это вообще не ложь. Ему-то легко скрывать что-то, он привык, он что-то скрывает на завтрак, обед и ужин. А вот Антона это все сжигает изнутри. — Не знаю, — признаётся он. — Не мог не сказать. Арсений от кровати отходит и начинает ходить по комнате, смешно шлёпая отельными тапочками по ламинату. — Нет, ну мне-то нахуя это знать, Шаст? Ещё, блядь, главное, из всех людей именно ты. Антон себя чувствует школьником, которого ругают после родительского собрания — стоит посреди комнаты и не знает, куда себя деть. Лучше бы не говорил. — Знаешь, что? — Арсений внезапно останавливается на месте, и в его голосе прорезается столько яда, что Антон заранее боится того, что он скажет дальше. — Если тебе похуй, то и мне похуй. Если ты не считаешь нужным меня ограждать от информации, которую мне лучше бы не знать, то почему я тебя ограждать должен, правильно? Под рёбрами неприятно тянет от волнения, почему-то кажется, что Арсений сейчас скажет что-то чудовищно жестокое, и чёрт знает, как они после этого ещё будут работать вместе. — Ты же всё посмотрел, да? Помнишь, там в одном видео Саша говорил, что мне кто-то с работы нравится, а в другом наказывал за то, что я на кого-то другого дрочил? Смекаешь? Антон смекать категорически отказывается. — Это был ты, — Арсению всё же приходится довести мысль до логической точки. — На тебя я тогда дрочил. И Шастун не находит ничего лучше, чем ответить: — Взаимно, Арс. Взаимно. В номере повисает неуютная тишина, так что слышно, как парой этажей ниже в ресторане отплясывает чей-то корпоратив под «Седую ночь». Арсений спокойно пересекает номер, подходя к мини-бару, дёргает за дверцу, достаёт умилительно маленькую бутылочку джина, тут же сворачивает ей голову и осушает залпом. Антон за этим представлением наблюдает круглыми ошарашенными глазами и не понимает уже совсем ничего. — Шаст, — тихим и вкрадчивым голосом произносит Арсений, отставив бутылочку в сторону. — Давай ты прямо сейчас пойдёшь к себе в номер, пока мы не натворили каких-нибудь глупостей, о которых будем жалеть, а? И наверное, в этом своём рациональном предложении Арсений чертовски прав. Но Антон делает уверенный шаг вперёд: — У меня встречное предложение. Давай мы натворим каких-нибудь глупостей, о которых будем жалеть, пока я не пошёл к себе в номер? Арсений медленно закрывает глаза, и, кажется, даже Антону слышно, как он внутри своей головы считает до десяти, чтобы не сделать ничего импульсивного. — Например? — спрашивает он, досчитав. Расчёт простой — вот сейчас глупый маленький Шаст засмущается и сольётся. Он же всё ещё тот нелепый долговязый девственник Антоша, каким его все видели лет восемь назад. Он же всё ещё стесняется и не может сказать нормально, чего он хочет. Но Антон говорит. Он говорит: — Например, я тебе докажу, что могу тебя выебать лучше, чем этот твой мудак, — и сам удивляется, как низко и уверенно звучит его голос. Арсений кивает несколько раз — так, будто у них тут какой-то рациональный академический спор, и аргумент оппонента его убедил. А затем Антон тихонько вскрикивает от неожиданности, когда его лопатки ударяются об дверцы шкафа, а рука Арсения оказывается поперёк его груди. — Посмотрите на него. Это кто ещё кого выебет, — выдыхает Арсений ему практически в губы, но вся суровость момента рушится тем, что, чтобы дотянуться до губ Антона, ему приходится встать на носочки. И Антон услужливо сгибает колени, съезжая спиной по шкафу чуть ниже, просто чтобы, наконец, дать Арсению возможность себя поцеловать. Чисто технически, это обычный поцелуй — только щетина Арса немного царапается. Но вот что странно: из них двоих не Антон был несколько лет безответно влюблён в коллегу, а почему-то фейерверки в голове взрываются именно у него. От Арсения невыносимо пахнет джином, но это почему-то не отталкивает. Хочется, наоборот, выпить его залпом, как вкусный коктейль. И Антон его притягивает к себе за полы халата, не давая отстраниться, как будто боится, что Арсений в любой момент передумает. А он, кажется, не передумывает. Свободная рука скользит по телу Антона вниз и довольно останавливается в районе ширинки, убедившись, что и там наблюдается аномальная активность. И Антон, тот самый Антон, который ещё неделю назад удивлялся откровенным стонам в сексе, сейчас сам бесстыдно мычит Арсению в губы, когда чувствует чужую руку на своём поднимающемся члене. Всё дело в этих чёртовых ожиданиях, в этих чёртовых фантазиях, в этих блядских мыслях, которые ему не давали уснуть до самого утра. Уже там Арсений воображаемый посылал по телу разряды тока своими прикосновениями, и теперь Арсению реальному даже не нужно делать ничего сверхъестественного, чтобы у Антона ноги подкашивались. Арсений реальный тем временем хватает его за грудки и отрывает от шкафа, и через пару спутанных шагов толкает на кровать, забираясь следом сверху. Антон себя чувствует как фанат, который волшебным образом оказался внутри фильма с любимой звездой, только так вышло, что этот фильм — домашнее порно его друга. Почему-то быть придавленным всем телом Арсения сверху ощущается хорошо и правильно, и Антон с удивлением отмечает, что вообще никакой паники и желания остановиться не испытывает. Он, наоборот, начинает паниковать от мысли, что жадно шарящий по его шее губами Арсений остановится. Можно подумать, что из них двоих быстрее покинет тело хозяина этот дурацкий халат, но это штаны Антона первыми съезжают с бёдер. И когда рука Арсения ложится на его член без разделяющих их слоёв плотной ткани, Антон снова бесстыдно стонет в голос. Точнее — только начинает, потому что вторая ладонь Попова моментально закрывает ему рот. Ах вот как. Всю жизнь от Шастуна партнёрши стонов ждали и не дождались, но когда ему впервые искренне хочется постонать — нельзя. Арсений прикладывает палец к губам, а сам внезапно отстраняется, чтобы спуститься ниже, и развернуться поперёк кровати. Антон его намерений пока не понимает, но пользуется этой возможностью, чтобы ухватиться за пояс его халата и потянуть на себя. Хочется запомнить эту картинку навечно — то, как белый хлопок спадает с усыпанного родимыми пятнами плеча, как смущённо улыбается Арсений, поднося член Антона к губам, даже то как беспорядочно раскиданы вещи по номеру на фоне, и чёртову «Седую ночь», доносящуюся из ресторана. Шастуну теперь понятно это желание в такие моменты Арсения снимать на видео — с ним каждое мгновение хочется сохранить, чтобы оно не затерялось в недрах памяти среди мусора и бесполезной информации. Арсений сначала языком проводит широко от корня до самой головки, затем головку мягко ощупывает, как будто знакомится, и только потом уже весь член обхватывает губами. Пока он упирается в щёку изнутри, язык продолжает танцевать у края головки, посылая нервным окончаниям Антона сигналы взрываться от удовольствия. И вот здесь Шаст согласен быть хоть сосательным петушком, хоть чупа-чупсом, хоть мороженым в рожке, лишь бы его не переставали сосать. Он тихонечко мычит, так чтобы его снова не заткнули, но чтобы Арсений понял, насколько Антон пока не жалеет о своём решении. Может, только немного жалеет, что не догадался член заранее помыть, но кто же мог подумать, что так выйдет. Шастун разрывается между желанием запрокинуть голову и прикрыть глаза, и желанием смотреть на то, как ритмично взлетает вверх и падает вниз голова Арсения, как втягиваются его щёки, как дрожат ресницы на полуприкрытых глазах… Не хочется, чтобы это заканчивалось никогда. Если честно, даже кончать не хочется — лучше потомиться в этой предоргазменной неге подольше. И как только Антон об этом думает, Арсений внезапно член изо рта выпускает, продолжая по инерции растерянно работать рукой. Он поднимает на Шаста взгляд — какой-то слишком серьёзный и слишком незадурманенный происходящим, и говорит: — Это же очень плохая идея. Антон приподнимается на локтях и усмехается: — Чудовищная. Рука на его члене замедляется, а затем останавливается вовсе. — Я серьёзно, — между бровей Арсения рисуются морщинки. — Прям очень плохая. — Ты хочешь прямо сейчас об этом поговорить? — Антон такую срочность понять никак не может — у него мозг отключается и всё тело горит, какие уж тут разговоры. Арсений в ответ только вздыхает, а затем аккуратно укладывает всё ещё напряжённый и мокрый от слюны член Антона обратно тому на живот, натягивая сверху трусы. Шастун за этим представлением смотрит с непередаваемой смесью паники и возмущения. Его кидали после минета, кидали до. Во время минета ещё пока ни разу. — Давай всё-таки подумаем подольше, — Арсений халат натягивает обратно на плечо, а губы вытирает тыльной стороной ладони, давая понять, что продолжение начатого не планируется. Он поднимается на ноги и ошарашенно таращащемуся на него Антону кивком указывает на дверь. — Ты… прям… выгоняешь меня? — уточняет Шастун, садясь на кровати. — Прям выгоняю, — подтверждает Арсений без тени стыда. Антон поднимается, неловко подтягивая джинсы, и тащится к двери. Как, сука, этот ёбаный вечер мог стать ещё неожиданнее? Сколько поворотов на 180 градусов можно сделать за такое маленькое время? Уже у самых дверей, когда Арсений готовится вытолкать его в коридор, Антон усмехается: — Арс? — А? — Отлично сосёшь. *** Страшно подумать, как Антон завтра будет играть концерт в Тюмени, но сна ни в одном глазу. Он лежит и всё смотрит в потолок, и иногда, если честно, на дверь. Всё кажется, что Арсений сейчас постучится, и Антон ему откроет, и скажет: «Я думал, ты хотел подумать подольше», а Арсений ответит: «Я подумал» и влетит в комнату, сбивая его с ног. Они обязательно упадут на кровать, и Антон будет растерянно шарить рукой у тумбочки, пытаясь найти шнур ночника и включить свет — чтобы видеть. Арсению нравится, когда на него смотрят. Это Антон запомнил. Он вообще, как прилежный ученик, много чего запомнил, как будто ему экзамен предстояло сдавать по арсениеведению. Осталось только уговорить экзаменатора этот экзамен принять — совсем как в универе, когда пытаешься договориться о пересдаче. Хотя тут то, что Антон не сдал с первого раза, даже не его вина — кто останавливается в такой момент? Почему Арсению вообще стукнуло в голову остановиться, не доведя дело до логического финала, как будто это что-то меняет? Что им, завтра менее странно будет друг на друга смотреть, что ли? Они всё равно целовались, это же никак не меняется. Его член был буквально у Арсения во рту. Его член был буквально у Арсения во рту. Томящее ожидание уступает место злости, но Антон так и не знает, на себя он злится или на Арсения. Лучше бы они тогда вообще это всё не начинали — ушёл бы Антон в свой номер, когда его предупреждали… и чего? Перестал бы думать об этом всём? Нет же. Такое ощущение, что уже не перестанет, пока вся эта история не придёт к какому-то логическому финалу — либо они нормально поговорят и решат, что совсем ебанулись, либо уже потрахаются (и после этого поговорят и решат, что совсем ебанулись). Антон не рвётся прям в какие-то отношения, он не влюблён, и, что немаловажно, не гей вообще-то. Весь его опыт с мужчинами ограничивается пьяными поцелуями по приколу и одним (тоже пьяным) неловким минетом от чувака, чьё имя он сейчас даже не вспомнит. Они это даже когда-то обсуждали уже вчетвером, и тогда-то он про Арса и узнал. Димка тогда прям глаза пучил и утверждал, что он с парнями ничего, никогда и никуда, и вообще как можно. И Антон такой — да ну у кого не было по пьяни-то? И Попов тогда сделал на пару секунд суперсерьёзное лицо и головой помотал: по пьяни ни разу, все по трезвяку. Серёжа ещё на него долго глаза закатывал и говорил, что его любовь к тупым шуткам его когда-нибудь заставит ляпнуть что-то не то при ком-то не том. И вот сейчас они вместе как-то оказались в этой дебильной точке, где их тянет друг к другу, но они как будто сделать ничего не могут, потому что сама идея трахаться с тем, с кем работаешь — максимально неуместная. И от этого, блядь, только более возбуждающая. Антон в кровати вертится, как курица гриль на своём шампуре. Чувствует себя, словно попавшая в паутину муха без выхода — а ведь это он даже не начинал ещё толком думать о том, как ему после тура Ире в глаза смотреть. Ему кажется, что он не спит вообще, хотя на деле он проваливается в какой-то тревожный некрепкий сон уже под утро. И никакой Арсений к нему так и не приходит. Зато утром Арсений как ни в чем не бывало появляется на завтраке и бодро запихивает в себя свой обожаемый скрэмбл, пока Антон за соседним столом пытается утопиться в чашке с кофе. Попов себя ведёт так непринуждённо, будто у него ну ничего из ряда вон выходящего ночью не произошло — он даже успел до завтрака побегать и в душ заскочить, а всю дорогу до Тюмени умиротворённо залипает в электронную книжку. Он притворяется так естественно, что Антону самому начинает казаться, что ему всё это приснилось, и не было никаких поцелуев у шкафа, никаких халатов и никаких брошенных на полпути минетов. Даже когда перед самым концертом Арсений растерянно шарится по гримёрке в поисках чего-то, он не подаёт никаких признаков того, что что-то изменилось. — Ты не видел мою бутылку с водой? — буднично кидает он Антону. — Вон там какая-то стоит, — Шастун кивает на одинокую недопитую бутылку на тумбочке. — Это не моя, это какая-то чужая, — ворчит Арсений. Антон пожимает плечами: — Можешь мою взять. Или боишься, что изо рта в рот получается микроб? — звучит почему-то не по-детски наивно, а как-то ядовито, как будто Антон обижен. Арсений протянутую бутылку спокойно берёт: — Да что мы, из одной бутылки раньше не пили, что ли? — Действительно, — цедит Антон. Нужно что-то срочно делать с этим сучьим настроением, переключиться в концертный режим, вытряхнуть всё из головы… и перестать злиться на Арсения за то, что у него получается вести себя спокойно, а у Шастуна нет. Но и на концерте он язвит больше привычного, и, проверяя Арсовы наушники, говорит что-то обидное — выходит вроде как смешно, но Антон всё равно собой недоволен. Он ведёт себя как ребёнок, которому в песочнице не дали забрать чужую игрушку, и сам это прекрасно понимает. *** Стоя на веранде ресторана, где они отдыхают после тюменского концерта, Антон затягивается и смотрит вниз на раздражающе аккуратные перпендикулярные улочки, складывающиеся в ровные кварталы. Вот бы и в голове у него был такой порядок. Арсений появляется как-то бесшумно и опускается на один из столов, заставленных перевернутыми стульями — к концу сентября гости на веранде уже не сидят. — Шаст. Что ты, блядь, устраиваешь? Голос Арсения звучит так ровно и спокойно, что Антон мгновенно выходит из себя и шипит в ответ: — Это ты что, блядь, устраиваешь? Вот и поговорили. Вот и пришли к консенсусу. Антон на него не смотрит — он вообще-то тут курит и городом любуется, ему некогда. — Ну ты реально думаешь, что оно тебе надо? — вздыхает Арсений, поднимаясь со своего места. Когда он подходит ближе, Антону всё-таки приходится к нему развернуться — глупо продолжать избегать зрительного контакта, если они хотят когда-нибудь поговорить. Арсений замирает неприлично близко для человека, который считает, что это всё очень плохая идея, и кивает на сигарету в руках Шастуна: — Табак? — Нет. Попов качает головой и тихо цокает языком, но тянется к косяку и осторожно его забирает из пальцев Антона, прежде чем затягивается сам и выпускает сладковатый дым в лицо Шаста. Антону почему-то хочется оправдаться — сказать, что до следующего концерта ещё несколько дней, а он хочет отдохнуть; сказать, что он курит, чтобы хоть как-то заснуть; сказать, что это вообще не Арсения собачье дело, что он курит… Но он молчит и смотрит, как лицо Арса медленно проявляется в клубах сизого дыма. Тот смотрит на Антона внимательно, словно разглядывает, как будто у него все намерения на лбу написаны. — Ты же даже не понимаешь, что ты, блядь, со мной творишь, — качает головой Арсений. А сам стоит неприлично близко. Антон забирает у него косяк и затягивается сам, но дым выпускает в сторону. — Не-не. Это ты не понимаешь, что ты, блядь, со мной творишь. На веранду в любой момент может выйти любой желающий покурить или банально кто-то из сотрудников ресторана, а они уже стоят в достаточно компрометирующем положении. Арса сейчас поцеловать вот совсем ничего не стоит — нагнуться и пошло выдохнуть в губы сигаретный дым под несущуюся из колонок тягучую песенку, но Антон этого не делает. Почему-то. — Да я всё понять не могу, что на тебя нашло, — признаётся Арсений. — Почему сейчас внезапно? — Саше своему спасибо скажи, — пожимает плечами Шаст. — Всё его ссылочки. — Серьёзно? — усмехается Попов. — Из-за видео? Антон кивает и тянется к стоящей у перил пепельнице, чтобы затушить окурок, нависая над Арсением. И пока его ухо оказывается так соблазнительно близко, добавляет вполголоса: — И ты не представляешь, как сильно я хочу сделать с тобой все эти вещи с видео. Он ждёт, что Арсений сейчас покраснеет и отпрыгнет, но, кажется, начинает забывать, что и у того есть тёмная сторона. — Да ты понятия не имеешь, как делать все эти вещи с видео, — шепчет он, обжигая ухо Антона, когда притягивает его к себе за футболку. Тут он прав, Шастун вооружен по большей части теорией, а не практикой, но он искренне верит, что все великие мастера начинали когда-то как ученики. Антон краем глаза видит фигуру, движущуюся к двери веранды и благоразумно делает шаг назад, отстраняясь от Арсения. Заканчивает он совершенно будничным тоном, как будто они стоят тут работу обсуждают: — Так-то да, но не делай вид, что тебе не похуй. Прежде чем Арсений успевает что-то ответить, рядом вырастает Стас. Господи, как он любит вмешиваться в неподходящий момент, у этого человека талант. — Шушукаетесь? — усмехается он. — Мам, мы не курили! — заверяет его Арсений, и Шеминов закатывает глаза: — Понятно всё с вами. Антон кивает, но на самом деле, как бы ему самому хотелось, чтобы было понятно всё с ними. Потому что он не понимает нихуя. *** Не понимает. Он. Нихуя. Несмотря на выкуренный косяк, расслабиться всё никак не получается, и часам к двум Антон оставляет попытки уснуть, запуская ночной чатик. Сообщения текут бессмысленным потоком — на чат особо не похоже, в комментариях на твиче и то смысла больше. Но монотонное удаление ботов помогает как-то отвлечься от навязчивых мыслей о… Стук в дверь такой тихий, что Антону сначала кажется, что это ветка дерева в стекло бьётся или кто-то топает наверху. Но стук повторяется — настойчиво, как будто в его дверь даже. Антон настороженно поднимается на ноги и тащится к двери, стараясь сильно не обнадёживаться: либо пьяный сосед номер перепутал, либо Дима с коньяком будет звать отправиться с ним в страну приключений. Но на пороге всё-таки стоит Арсений. Антон почему-то замирает, глядя на темный силуэт на фоне красного отельного ковра, и проходит секунд двадцать, прежде чем он решает уточнить: — Ты трахаться пришёл или говорить? Арсений пожимает плечами, но улыбается совсем не как человек, который пришёл на серьёзный разговор. Антон его молча пропускает в номер и закрывает дверь — а что ещё делать? Они стоят, как два идиота, у самой двери, в этой небольшой отельной прихожей между шкафом и ванной. Темно и ничего не видно, только от не до конца задёрнутого окна долетают жалкие огрызки света фонарей. Тёмный силуэт перед Антоном какое-то время не двигается, а потом выдыхает: — Блядь, Шаст. И подаётся вперёд. У Антона почему-то руки дрожат, и он этими дрожащими руками обхватывает лицо Арсения, притягивая его к себе. Целует глубоко и жарко, как будто с укором — смотри, сколько ждать пришлось. От Арсения на этот раз джином не пахнет, и это одновременно хорошо, и вместе с тем очень плохо — хочется всегда иметь возможность спихнуть всё на какую-то непреодолимую внешнюю силу, но её нет. Непреодолимая сила сидит внутри. Именно она заставляет руки Антона опуститься ниже и забраться под безразмерную Арсову футболку, чувствуя под горячими пальцами холодную, словно мрамор, кожу. Нет, не мрамор даже, скорее, мороженое — потому что кажется, что Арсений под его пальцами плавится моментально. Антону и самому хочется расплавиться — от горячего дыхания, от пальцев на тыльной стороне шеи, от самого осознания, что терзавшие его фантазии стремительно превращаются в реальность у него в руках. Они добираются до кровати, как парочка неуклюжих подростков, спотыкаясь обо всё на своём пути, и Антон думает, что давно не испытывал таких мурашек от простых поцелуев, от предвкушения секса с кем-то. Пока Шастун пытается нашарить на кровати свой брошенный телефон, Арсений включает ночник. Он торопливо стягивает с себя футболку, а из карманов спортивок выгружает на тумбочку собственный телефон, початый тюбик смазки и одинокий презерватив. — Один?! — возмущается Антон, он почему-то чувствует себя недооценённым, хотя, положа руку на сердце, не может назвать предложенный сценарий нереалистичным. — А у тебя разве своих нет? — удивлённо моргает Арсений. — Нахуя мне в туре презики? — резонно замечает Шастун. Арсений красноречиво обводит рукой пространство кровати, как бы говоря: для подобных ситуаций. Из-за того, что они прервались на разговор, он похож сейчас не на какой-то тёмный силуэт и не на источающего страсть соблазнителя, а на… Арса. Обычный такой Арс, сидит на кровати напротив без футболки, смотрит немного растерянно. И от мысли, что этого обычного, настоящего Арса можно взять и поцеловать, почему-то рвёт крышу. Просто взять, наклониться и поцеловать. Ну не охуеть ли? Антон свой телефон беспечно откидывает куда-то в сторону тумбочки, подаваясь вперёд. Арсения опрокидывает на спину, и, зависнув над его лицом, шепчет почти умоляюще: — Выеби меня, я так не могу уже больше. Арсений фыркает ему в губы: — Это цитата? — Ага. Из моего любимого фильма. Арсений под губами тёплый и мягкий, он смеётся и подставляет шею, и Антон в эту шею зарывается лицом. Хочется до одури присосаться к ней, как вампир, наоставлять засосов на нежной коже — но нельзя. Не там, где видно. Поэтому приходится себя осадить, целовать мягко, скользя губами вниз к ключицам. Арсений вплетает пальцы в его волосы и дышит нарочно шумно, а у Антона в голове остаётся только белый шум из этого дыхания, и никаких адекватных мыслей. Он спускается ниже, по рёбрам, еле находя под подушечками пальцев небольшие плоские соски, пока губы шарят по телу Арсения, как будто Антон какой-то одержимый фанат, дорвавшийся до своего кумира. Арсений под ним ёрзает, пытаясь выползти из штанов, и Антон, поняв намёк, дёргает за завязки, помогая ему стащить с ног спортивки. Под ними не оказывается белья — как и всегда. Почти находящийся в боевой готовности член Арсения подозрительно хорошо ложится в руку, а ещё лучше — в рот. Антон сам от себя не ожидает такой прыти, когда тянется и обхватывает розовую головку губами практически сразу, стоит штанам покинуть ноги Арсения. Последний удивлён не меньше, он приподнимает запрокинутую голову и встречается взглядом с Антоном — почему-то выходит не эротично, как в порно, а неловко, и Арсений снова откидывает голову, позволяя Антону самому разбираться со своей инициативой. У Шастуна хоть и нулевой опыт в минетах, есть какое-никакое преимущество человека, который бывал в этой ситуации с другой стороны и может хотя бы в теории представить, что кому-то может понравиться. Он пытается ухватиться за всё и сразу — ртом насаживается на член, и одной рукой сжимает его у основания, пока вторая осторожно перебирает пальцами яички. Арсений рвано выдыхает и поднимает вверх большой палец, и Антону это льстит, но пытаться координировать все эти действия — всё равно что играть то упражнение, где нужно одной рукой себя бить по голове, а второй гладить по животу. Иметь член во рту оказывается совсем неудобно, но всё равно того стоит — просто из-за того, какую власть Антон сейчас ощущает над беспомощно распластавшимся перед ним Арсением. Он может ускорить темп, заставляя Арсения протяжно мычать, или замедлиться, теребя кончиком языка уздечку во рту — и выбить из него короткие жалобные всхлипы, как музыкант, который нажимает на клавиши и дёргает за струны, чтобы извлечь из инструмента звук. Но звука хочется больше. В этот раз у них за стеной нет никого из знакомых, можно не бояться, что их услышит кто-то из команды — поэтому Антон намерен выбить из Арсения максимальную возможную громкость. Выпустив член изо рта, но продолжая скользить по стволу мокрыми губами, Антон позволяет руке, обхватившей мошонку, скользнуть ниже, надавливая кончиками пальцев на чувствительное место под швом. — Твою ж мать! — шепотом ругается Арсений, но по его тону нельзя сказать, что он против или действительно чем-то возмущён, кроме использования Шастуном запрещённых приёмов. Антон осторожно пальцами ведёт ниже, пока не вздрагивает сам, натыкаясь на тёплый металл. Останавливается, удивлённо ощупывая плоское серебристое основание пробки, тускло поблескивающее в полумраке номера. — А, ой. — Ты её не увидел сразу, что ли? — Арсений снова поднимает голову. — Не, только сейчас. Ты и такие штуки с собой в тур возишь? — Ты хочешь прямо сейчас перебирать весь мой чемодан и обсуждать, что я беру в тур? — рычит Арсений раздражённо, и Антон не может сдержать садистскую ухмылку. Вот мы, значит, какие. Как обсуждать хуёвость идеи во время минета, так Арсений первый, но стоит им поменяться местами, и он уже требует перестать пиздеть и вернуться к делу. Антон его чемодан обсуждать и не хочет — он хочет снова насадиться ртом на член и осторожно поддеть пальцами основание пробки, заставляя её шевелиться внутри Арсения. В оглушительной тишине раздаётся заметный шлепок — это Арсений закрывает себе рот ладонью. Он, кажется, не намерен сегодня шуметь, а жаль — в этом их намерения с Антоном расходятся. Шастун осторожно тянет основание на себя, и, стоит ему поддаться, отпускает, позволяя серебристому телу пробки снова исчезнуть внутри Арсения. Тот уже обеими руками закрывает лицо, мыча что-то нечленораздельное себе в ладони. Несмотря на затёкшую челюсть, несмотря на страх, что Арсений сейчас кончит ему в горло, и Антон поперхнётся, несмотря на то что в попытках скоординировать темп движений рта и рук Шастун себя чувствует, как та женщина с мема, перед которой летают формулы… Несмотря на всё это, он понимает, что сам возбуждён до предела. Одновременно бесящее и сладкое напряжение внизу живота растекается по телу, грозясь захватить всего Антона, пока от самого него ничего не останется — только оболочка, до краёв наполненная возбуждением. Он отстраняется, тянется к тумбочке за смазкой и презервативом, но мокрые от слюны пальцы никак не могут справиться со скользкой упаковкой, и Арсений, сев на кровати с нетерпеливым рёвом, вырывает резинку из его рук, а затем и вовсе уверенным движением Антона опрокидывает на спину. Шастун полностью одет против полностью голого Арсения, но на удивление, он сейчас себя чувствует куда уязвимее. Он ждёт, что его начнут раздевать, но этого не происходит — Арс просто немного стягивает его штаны с трусами, выпуская на свободу заждавшийся член, и уверенно устраивается сверху, одним движением натягивая на Шастуна презерватив. Член Антона напрягается, трётся об Арсовы ягодицы, и Шаст готов поспорить, что может кончить уже от одного этого — от того, как тяжело и приятно Арс ощущается на нём верхом, от его тела в тусклом свете ночника, от его запаха, от стонов, которые он не может сдержать. Но Арсений на этом не останавливается — он подаётся вперёд, отбрасывает неизвестно когда появившуюся снаружи пробку в сторону, и Антон приглушённо чувствует на головке холодную каплю смазки, а сразу за этим — что-то обжигающе горячее и тугое, когда Арсений опускается на него. Он скользит по члену вниз медленно, до самого конца, неотрывно глядя всё это время Антону в лицо, в его широко распахнутые глаза, на сложившиеся кольцом губы, на залившие щёки пятна алого румянца. Антон не выдерживает и сдаётся сам — тихонечко жалко стонет, и Арсений этот стон крадёт, смазанно целуя его в губы. А сам продолжает двигаться: резко вверх, так высоко, что головка почти выходит, а затем медленно, мучительно вниз. Резко из и тягуче в. Антон ничего практически не делает, даже бёдрами толкаться не может, чувствует себя куском расплавленного металла на наковальне, который с нетерпением ждёт, как на него обрушится молот — и ещё раз, и ещё, и ещё. По лицу Арсения видно, что он этой властью упивается — он здесь всё контролирует, он решает. И Антон себя чувствует так, как не ощущал никогда раньше — беспомощной секс-игрушкой, резиновой куклой. Это кто ещё кого выебет. Арсений двигается жадно, наращивая темп, и несмотря на то, что он начал получать удовольствие раньше, Антон боится, что сам кончит первым от переизбытка впечатлений. Страшно подумать, что было бы, не будь на нём притупляющего ощущения презерватива — он бы, наверное, от первой же фрикции взорвался, особенно если подумал бы о том, как кончит в Арсения, и как его сперма будет вытекать, сбегая по бедру… От одной этой мысли становится нестерпимо жарко, и Антон понимает, что проиграл по всем фронтам — он готов кончить первым, он готов кричать в голос, готов даже утром на ресепшене придумывать отмазки, объясняющие сломанную кровать, если они не сбавят обороты, и каркас не выдержит. Но его сердце внезапно замирает, когда от двери доносится тихий стук, а за ним неуверенный голос Стаса зовёт: — Антон? Им бы замереть, но Арсений об этом даже не думает — он мгновенно кладёт ладонь Антону на рот и качает головой, предупреждая то ли не отвечать, то ли не стонать, то ли не останавливаться. Антон хмурится и зеркально вытягивает руку, зажимая рот Арсения в ответ — из них двоих он главный любитель постонать. — Антон, я знаю, что ты не спишь, я видел ночной чатик. Открывай, разговор есть, — Шеминов и не думает уходить, и Шастун чувствует, что сердце сейчас выпрыгнет из груди — он никогда ещё так не соединял волнение с возбуждением, и кажется, что, не лежи он горизонтально, земля ушла бы из-под ног. Так удачно и неудачно появившийся Стас как будто добавляет в происходящее остроты, давя на арсеньевское тайное желание быть увиденным, а Антона заливая свежей порцией возбуждающего стыда. Шастовский телефон на тумбочке оглушительно громко вибрирует — видимо, Стас отчаялся достучаться и решил написать, но голос за дверью не умолкает: — Да я же слышу, что твой телефон там, Шаст. Антон, увы, ответить не может — он в этот момент изгибается дугой, чувствуя, как по телу бьют электрические разряды оргазма, впиваясь пальцами свободной руки в бедро Арсения до синяков. Тот так и не думает останавливаться — намерен получить своё, пока член Антона не начал опадать. Он взлетает и падает вниз, кажется со второй космической, и вот-вот покинет земную орбиту. Шасту хочется хныкать от того, как болезненно чувствителен член, которому не дают отдыха. Он бы честно сейчас стонал, скулил, молил, если бы не голос за дверью, а точнее, хозяин этого голоса. Антон тянется к члену Арсения, пытаясь помочь, но получает по руке — видимо, тут Арсений ему уже не доверяет и не хочет сбить ритм. Он сам тоже держится на удивление тихо — даже когда через минуту почти замирает, сжимаясь невообразимо туго, а затем падает на Антона, как рушащаяся башня. Влажно дыша в закрывающую рот ладонь, Антон чувствует, как на его животе пульсирует горячий член Арсения, зажатый между их тел, а затем часть футболки становится мокрой. Голос за дверью замолк, но всё ещё непонятно, ушёл Стас или просто молчит. Арсений медленно соскальзывает с члена, и только после этого убирает руку, но всё ещё остаётся лежать на Антоне. Тот замирает в растерянности — они вроде как уславливались только на секс, ни о каких романтических штуках речи не шло, и если поцелуи до можно засчитать за прелюдию, то поцелуи после вроде как элемент необязательный. Арсений сам развеивает его сомнения, целуя первым — горячо и жадно, но устало. А после этого заваливается на спину рядом, пытаясь восстановить дыхание. Они лежат так молча минуты, наверное, три — Антон только осторожно снимает и завязывает презерватив, опуская его рядом с кроватью, а потом натягивает обратно штаны и возвращается к молчаливому совместному созерцанию потолка. Они это сделали. Они с Арсением, настоящим Арсением, мать его, Поповым — потрахались. И это было раздражающе, душераздирающе охуенно, почти лучше, чем он мог представить себе, бесконечно воспроизводя в голове картинки с видео. Что, блядь, только делать с этим всем теперь? Тупо надеяться, что навязчивые мысли об Арсении пройдут сами собой — теперь кажется, что он сделал только хуже, и они не пройдут никогда. Блядь. Арсений вот не похож на человека, который сейчас терзается какими-то моральными дилеммами. Он скатывается с кровати, подбирая отброшенные штаны, и смешно натягивает их на ноги, прыгая до двери. Смотрит в глазок (благо, в этом отеле они есть) и довольно выдыхает, поворачиваясь к Антону: — Горизонт чист. Арсений натягивает на себя поднятую с пола футболку и собирает по кровати свои вещи: пихает в карман пробку и ищет среди складок одеяла тюбик со смазкой. А Антон всё лежит, таращится на него и не знает, как спросить: а что дальше-то? И молится, чтобы Арсений это не спросил первым, потому что он сам не знает, что отвечать. Арсения лежащий истуканом Шаст то ли забавляет, то ли напрягает, и Попов, стащив с тумбочки свой телефон, наконец-то спрашивает: — Ты чего? — Ничего, — неубедительно отвечает Антон и тут же признаётся. — Подохуел малёк просто. Арсений усмехается так, как будто ему такое после секса говорят регулярно: — Бывает. Он не прощается и не посылает никаких воздушных поцелуев, просто подмигивает и выскальзывает из двери, оставляя Антона в тускло освещённом номере одного. Тот лежит, пялясь в потолок, ещё минут пять, а затем всё-таки поднимается с кровати и идёт смывать в унитаз презерватив — единственное доказательство, что ему это всё не приснилось. *** А снится Антону в ту ночь какой-то бред про армию человекоподобных морковок, но по крайней мере, снится хоть что-то, ведь он благополучно засыпает, а не лежит с закрытыми глазами до утра, как бывало раньше. Утром он чувствует себя как человек — немного обидно, потому что сегодня концерта нет, а есть только нудный перелёт. Арсений — ничего необычного — фонтанирует энергией и после завтрака находит Антона в лобби, заговорщически толкая ему в руку что-то, завёрнутое в бумажную салфетку. Шастун смотрит на него с подозрением, но в салфетке обнаруживается несколько кусочков пастилы — видимо, Попов их стащил где-то в столовой. — Пасиб, — мямлит Антон, суя один из них в рот, и после этого, пользуясь тем, что никого из знакомых сейчас нет рядом, добавляет. — Слушай, насчёт вчерашнего… Арсений вскидывает брови, показывая готовность слушать: — М? Антон жуёт вязкую фруктовую субстанцию и набирается сил выдавить из себя: — Ты не собираешься говорить… ну… что это всё была ошибка, и нам надо… эм… об этом забыть? Арсений смотрит на него озадаченно и тоже закидывает кусок пастилы в рот: — Нет. А ты хочешь, чтобы я это сказал? И Антон в ответ мотает головой: — Неа. Лучше бы не.