Страшнее, когда в тюрьме не тело, а душа.

Многие, услышав слово «тюрьма» сразу представляют себе тесные бараки, пропитанные многолетней сыростью и мраком, обязательно кишащие крысами и опасными недружелюбными соседями. Многие, но точно не Ривер. Она, как временный/постоянный жилец камеры под номером «11R10» в Стормкейдж знала, что такое бывает только в страшных историях на Земле. На самом деле все было намного приятнее. Достаточно просторная камера, пять нервных шагов от одной стены к другой. Тонкое окно под потолком, к которому тяни-не тяни руки не достанешь. Толстые прутья из негнущегося-неплавящегося металла, между которыми можно просунуть руку и бессмысленно шарить в брюхе у темноты. Жесткая койка, на которой можно спать, только свернувшись калачиком, только поджав ноги. Не столько из-за роста, сколько из-за вечного холода и сквозняка никогда не выключающейся вентиляции. В Стормкейдж все было не так плохо, как в стереотипах о тюрьмах. Для Ривер все было намного хуже, потому что каждый день, глядя в высокий потолок и не находя в себе силы притронуться к завтраку/обеду, Ривер вспоминала за что она тут. Комом в горле резалось отчаяние и злость на то, что она была чьей-то игрушкой. Подозрения, что она все еще чья-то пешка в нелепой игре «убей Доктора». Что вся ее жизнь спланирована кем-то другим. Утром и днем совсем не хотелось жить. И завывания вентиляции отлично подходили под вой ее души. А ночью на весь этаж раздается любимый звук до конца не отжимаемых тормозов. Ривер подскакивает к решетке, улыбается, чувствует, как внутри разгорается пламя, космическая буря, золотая регенерация ее души. Доктор приходит, прогоняя коридорный мрак, протягивает руку. И Ривер, смеясь, говорит, чтобы он не возвращал ее до самого утра. Потому что ночью она может сбежать от собственных кошмаров, которые голодными псами настигнут ее утром.