Регулус поднялся в свою комнату и оглядел ее. После такого внезапного известия о том, что к ним в гости приезжают Катуары — родственники, с которыми Регулус в последний раз виделся, наверное, года три или даже, четыре назад, — Регулус чувствовал себя немного обескураженно. Большая семья из шести человек собиралась наведаться к ним и поселиться в комнатах, которые так долго пустовали.
Был ли он рад их видеть? Регулус сказать не мог. Да, Катуары были когда-то важной составляющей его жизни. Они были богатой, красивой семьей — чего стоила одна Элладора Катуар, родная сестра Ориона Блэка.
Но Регулус помнил их едва ли. Да, он много общался в своем далеком детстве с девочками-сестрами и их братом, так как разница в возрасте между ними не играла большой роли. Самым старшим — Аралуэн Катуар и Ивесу Катуар — сейчас было семнадцать, они были всего на два года старше Регулуса и приходились Сириусу ровесниками. Самая младшая — Орнелла — на два года младше Регулуса. Средняя сестра Камилла — его ровесница, и вместе с ней было проведено большое количество веселых часов во Франции, уже успешно подзабытых.
Хотя изначально Регулус отвергал любое появление гостей, чем больше он о них думал, тем сильнее в нем разжигалось любопытство. Ему было интересно узнать, как изменились его кузен и кузины. Регулусу хотелось взглянуть на них одним глазом, а затем снова подняться в свою комнату и закрыть дверь, оставшись в одиночестве.
Нежелание видеть семью заключалось, в большей степени, в сестрах, нежели во всех. Регулус понял, что, вероятнее всего, родители Катуар захотят выдать за него замуж одну из трех сестер. Всем было ясно, что сестры Блэк — дочери Друэллы и Сигнуса Блэков — слишком взрослые, да и все трое уже успели повыходить замуж, но зато французские родственницы идеально подходили по возрасту обоим Блэкам.
Регулус вспомнил об этом практически сразу, и абсурдность и глупость ситуации его просто угнетали. Он сразу понял, что, скорее пойдёт к Темзе и утопится в ней, чем женится на одной из своих двоюродных сестер. В голове его плотно сидела мысль о том, что даже под пытками он на это не согласится, и почему-то Регулус был уверен, что отвратительное совместное намерение Блэков и Катуаров потерпит крах. Нет, он никогда не ляжет в постель со своей сестрой и никаких детей-наследников у них не будет — мысль эта его чертовски смущала, ему было просто стыдно думать об этом, и эти чувства только усилили его желание сопротивляться всеми возможными способами.
Все, что сделал Регулус при приказе матери «привести себя в порядок» — сменил одну рубашку на другую. Он заметил маленькое кофейное пятно на рукаве, но видно его практически не было, однако все же кинул ее в стирку и теперь был в совершенно чистой и идеально выглаженной, накрахмаленной рубашке.
Регулус надел и зашнуровал свои ботинки,а затем от нечего делать спустился на цокольный этаж в пустую кухню. Эльфы готовились к приезду семейства, и в комнатке было непривычно тихо.
Регулус достал из шкафа пачку с печеньем и, пока он одно за другим отправлял его к себе в рот, бездумно и медленно шагал по периметру кухни и рассматривал ее, успев совершенно забыть, зачем сменил рубашку и надел жесткие ботинки.
Внезапно громко распахнулась дверь, практически над самой его головой, над потолком, он услышал восторженную мужскую английскую речь с ужасно грубым французским акцентом. Регулусу было совершенно не разобрать, что говорит мужчина, но такое появление застало его врасплох, потому что Регулус чуть не уронил коробку с печеньем от неожиданности.
Дом сразу наполнился шумом, загудел и оживился. В последний раз его стены наполняли множества чужих голос, наверное, три года назад, с последним балом в доме Блэков, не меньше, и теперь было очень необычно в уже привычной тишине слышать, как её бессовестно нарушает ломаная английская речь французского тенора.
Регулус неторопливо, намеренно замедляя каждое движение, закрыл картонную, и уже наполовину пустую, коробку и сунул ее в ящик, откуда ранее достал. Ему все равно не стоило сразу появляться на глаза гостям, хотя по правилам этикета он должен был быть поблизости со входом, и уж точно не в подвале на кухне, поедая печенье. Но ему было все равно. Если бы он был нужен, уже давно бы послали Кричера, который бы и позвал своего юного хозяина наверх. Но его никто не искал.
Регулус залпом выпил стакан апельсинового сока, уже чуть не вытер рот рукавом белой рубашки, но вовремя опомнился и взял салфетку.
Но так быстро уходить он не собирался.
Он провел в подвале еще какое-то время, и лишь после того, примерно двадцать минут спустя, как убедился, что родственники потихоньку начинают спускаться в общий зал для ужина, встал со стула и направился к выходу.
С неменьшим удивлением он заметил, что по коридору медленно расхаживают Сигнус и Друэлла Блэк — родители Беллатрисы, Нарциссы и Андромеды.
Медленно он начал подниматься по лестнице вверх, с каждым шагом приближая чужие голоса и начиная различать их.
Каждый прибывший уже отдал чемоданы эльфам, которые за пару секунд доставили их в комнаты, а Регулус приблизился к коридору у самого входа.
Родители уже разговаривали с Элладорой и Луи Катуарами, любезно улыбаясь и кивая, пока те о чем-то говорили. Рядом со своими родителями надменно стоял семнадцатилетний Ивес Катуар. Он бросил взгляд на появившегося из ниоткуда Регулуса, осмотрел его сверху вниз, и Регулус сразу понял, что тот ему уже не нравится. Этот пробор на его голове, взгляд голубых глаз, фигура и поза, в которой он стоит. Рядом с ним, под руку, стояла Аралуэн Катуар. Её передние пряди блондинистых волос были собраны сзади, убирая таким образом все волосы с лица. Её нос с еле заметной горбинкой величаво смотрел вверх, а из-под расслабленных век был виден насмешливый, высокомерный взгляд. Легкая улыбка играла на ее губах, но она вовсе не была искренней.
Самая младшая из сестер, Орнелла, рассматривала дом, очевидно очень заинтересованная тем, как многое тут изменилось и что осталось совершенно таким же, как и три года назад. Орнелла была невероятно похожа на Аралуэн, хотя все же в ее тринадцать лет сохранялось в движениях и позе что-то по-детски глупое, еще совсем незрелое.
Одна лишь Камилла Катуар стояла немного в стороне от семей, которые вот-вот должны были пойти в зал для ужина. С дороги семья, вероятно, устала, и поэтому было весьма логично, что как только они обоснуются в своих комнатах, то сразу же спустятся на ужин. И Камилла, по видимому, была достаточно измождена долгими сборами и поездкой. Она без интереса водила пальцем по орнаменту на обоях, переминаясь с одной ноги на другую. Она была достаточно долговяза, хотя и не доставала до ста семидесяти трех сантиметров Регулуса, которых он достиг к пятнадцати годам. Камилла была стройной, но наименее фигуристой и привлекательной из трех сестер, хотя в каждой ее черте лица и мелком движении слышалось изящество и неторопливость. Ее немного длинный, не совсем ровный, но тонкий нос делал ее лицо удивительно живым и с долькой детского озорства, смешанного с серьезностью. Её большие голубые глаза упирались в одну точку, отражая полнейшую отрешенность от мира; она устремилась в свои мысли и даже не понимала, о чем говорят ее родители, не замечала, что где-то из-за стены появился Регулус. Камилла молча сделала маленький шаг, когда все двинулись к залу.
Регулус смотрел им немного вслед, не торопясь идти в зал самому, потому что время еще было. Все они немного изменились. Если Элладора и Луи не так заметно, то брат и сестры — определенно.
Ивес совершенно точно стал выше и крупнее Регулуса. У старшей кузины появились высокомерные повадки, и она явно считала себя лучше других, хотя Регулус автоматически, даже не задумываясь, отметил, что ей было бы простительно, если бы она хотя бы была красива, с чем ей не очень повезло. Камилла выросла, вытянулась. Её лицо стало милее, чем то, которое Регулус помнил из детства. Хотя уже сейчас она казалась Регулусу незнакомкой. Про Орнеллу сказать что-то было сложно. Её блондинистые волосы с возрастом потемнели, как это обычно происходит. Детский блонд оставался лишь на концах её прямых волос, и те скоро будут обрезаны, когда волосы достаточно отрастут. Безусловно, разница между десятью и тринадцатью годами, как правило, колоссальная, но Регулус ее не заметил.
Когда все потихоньку стали заходить в зал, Регулус вышел в светлый коридор, направляясь к залу и продолжая слушать чужие голоса, но даже не вникал в разговоры о здоровье, времяпрепровождении, балах и визитах.
Регулус зашел в обеденный зал, который ныне изменился. Стало немного светлее и теплее, все блестело еще ярче, блюд на столе добавилось и аромат был невероятный. Стульев добавилось, и Регулус направился к своему месту, которое теперь было немного сдвинуто.
Сидели все свободно. Так как все приходились друг другу родственниками, этикет был куда проще. Во главе стола сидел Орион Блэк. Справа от него — Вальбурга, слева — Луи Катуар, возле которого уселась Элладора Катуар, — не только сестра Ориона Блэка, но еще и хорошая подруга матери Регулуса, хотя тому и казалось, что она не может иметь хороших подруг. Затем Регулус вспомнил, что Вальбурга и Элладора троюродные сестры, но постарался на этот вечер убить эти мысли.
Около Элладоры разместилась Орнелла, тупым взглядом рассматривая перед собой блюда.
Регулус оказался достаточно далеко от родителей. От матери его отделяли Сигнус и Друэлла, около которой он и сел, о чем сразу же пожалел. Непонятный Регулусу цветочный аромат парфюма Друэллы ударил ему в нос, заставив его нос начать шмыгать, а глаза слезиться. Ему несколько раз хотелось чихнуть, но, к его огромному счастью, все каждый раз обходилось, пусть и с большим трудом. Регулус всеми силами старался дышать спокойно, не вдыхая слишком много воздуха, и незаметно он отстранился немного вправо, чтобы хотя бы немного увеличить расстояние между собой и Друэллой.
Справа от Регулуса оказалась старшая из сестер — Аралуэн. От нее тоже шел запах цветочного парфюма, не слишком резкий для Регулуса, как у Друэллы, но ему все же приходилось всеми силами держаться, чтобы не вдыхать резко.
Напротив Аралуэн сидел Ивес Катуар, и теперь Регулус смог лучше рассмотреть его крупное лицо. Все его черты были достаточно чёткими, но казались большими и округлыми, хотя и имели резкость. Из-под коричневых бровей, так сильно контрастировавших с пшеничным блондом, смотрели глубоко посаженные голубые глаза. Нос был непропорционально мал, хотя и не портил лица. Внешности Регулуса и Ивеса были совершенно разными, хотя Катуар вполне мог создать впечатление симпатичного подростка ровно также, как и Регулус.
Напротив Регулуса оказалась Камилла.
Они столкнулись взглядами и девушка не удержалась, чтобы не улыбнуться ему. У нее был большой рот, поэтому ее улыбка, казалось, действительно светится и открыта всему миру. Она бегала взглядом по его лицу, в глазах играли искры, и Регулус не мог не улыбнуться в ответ, хотя куда более скромно и спокойно.
Камилла улыбалась, иногда озираясь по сторонам, чтобы убедиться, что все достаточно увлечены едой и разговором.
Нет, перед Регулусом не сидела сейчас пятнадцатилетняя девушка-подросток, чистокровная волшебница, с мягкими подкрученными волнами блондинистых волос и небесно-голубыми глазами, из которых могло бы литься величие и высокомерие, которое было у двух ее сестёр и брата. Перед ним сидела та пятилетняя Камилла Катуар, которая забегала в изящных летних туфельках в морскую пену, а затем набирала в сложенные ладошки прохладную соленую воду, отправляя ее вверх и заставляя рассыпаться на сотни мелких капель. Единственное, что Регулус заметил — то изменение, которого явно не было у того детского образа, который внезапно всплыл в голове Регулуса, — осознанность, взгляд почти что взрослого человека.
Регулус едва ли ковырялся в своей тарелке. Камилла постоянно ловила его глаза, заставляя играть во что-то вроде гляделок. Регулуса это и смущало, и одновременно забавляло.
Вскоре был подан десерт. Все с удовольствием ели абрикосовый торт, но Регулус снова не мог притронуться к пище. Иногда он поглядывал на сидящую возле себя Друэллу Блэк, но каждый раз когда он слегка доворачивал к ней голову, вспоминался парфюм, и в нос бил жестокий и резкий его запах, который, вероятно, вызывал аллергическую реакцию, — сразу приходилось шмыгать носом, глаза неприятно жгло, — поэтому Регулус держался от своей тети на расстоянии, незаметно отодвинув стул. У него получалось игнорировать запах, и шмыгал он не так часто.
Но Регулус с нетерпением ждал, когда их смогут отпустить. Лишь через сорок минут его бессловесного присутствия за этим столом, про них словно вспомнили и сказали, что, в целом, они могут идти.
Регулус вскочил первым. Конечно, нельзя сказать, что он буквально вылетел из-за стола, но был близок к этому. К счастью, не один Регулус разделял желание поскорее выбраться из-за стола — пришлось сделать пару условных манерных жестов, чтобы помочь встать Аралуэн, хотя та спокойно могла подняться со своего стула сама.
Старшая из сестер улыбнулась, когда Регулус подал ей руку, но Блэк ничего не заметил, и Катуар это как-то обидело. Регулус уже мысленно на всех порах мчался к дверям, лишь бы поскорее выбраться из цветочного ада. Да, за свою жизнь он сталкивался со многими запахами, но эти были совершенно новыми, и организм их не приветствовал.
Регулус оказался в коридоре, и, лишь когда он отошёл достаточно далеко от зала, Регулусу стало немного лучше. Со стороны вовсе не было заметно, что ему не по себе от окружавших его запахов, но Регулус был уверен, что к Друэлле Блэк он сегодня не подойдет.
Регулус отошел в дальнюю часть дома, попав в одну из гостиничных комнат, и распахнул окно, позволяя вечерней темноте проникнуть в зал. Свежий зимний воздух окутал его, дышать стало гораздо легче, он прикрыл глаза, опираясь на подоконник, когда внезапно прозвучало скромное, с французским мягким акцентом
«привет».
Регулус обернулся, и увидел тощую, хрупкую, достаточно высокую фигурку. В темноте ее было не разглядеть как следует, можно было лишь понять приблизительные очертания.
Худые ножки аккуратно двинулись вперед. Свет свечей теперь окрасил Камиллу Катуар своими мягкими оттенками, делая лицо красивым и не таким угловатым. Она стояла теперь в трех-четырех метрах от Регулуса, безмятежно переминаясь с ноги на ногу. На ней было легкое белое платье с голубым отливом, ниже колен, покрывающее плечи. Тонкий синий поясок огибал практически незаметную на ее худом теле талию. Камилла успела достать резинку, и теперь ее волосы были собраны в низкий пучок, откуда выбивались тонкие и воздушные передние пряди, спадающее ей на лицо.
Прозвучавшее «привет» от Регулуса также беспомощно повисло в этой тишине. Куда пропала их крепкая детская дружба? Этот вопрос летал в головах у обоих. Трех-четырех лет вполне хватает, чтобы совершенно забыть человека, чтобы кардинально измениться, и при встрече не узнавать друг друга. Хотя обоим казалось, что сейчас никто из них конкретно не изменился. Оба выросли, вытянулись, но что кроется за внешней оболочкой?
Камилла не выглядела так, словно слишком дорожила бы своим состоянием на счету в банке, который станет ей доступен после ее совершеннолетия, будто она не слишком дорожила чистотой своей крови, и все это не доставляет ей удовольствия. Возможно, за столько лет притворства Регулус научился в какой-то степени определять, чему человек принадлежит.
Но он не мог доверять этому. Регулус также часто сталкивался с двуличностью, с неоднозначными людьми, поэтому несмотря на то, что он скромно улыбнулся ей, и даже ни одной плохой мысли о ней у него не пронеслось, он держался около нее все также холодно, чего-то ожидая.
Камилла держалась так непринужденно, насколько это было возможно. Она держалась на расстоянии, рассматривая картины или какие-то немногочисленные безделушки на комодах.
— Как много времени прошло с нашей последней встречи? — внезапно спросила она, — Я даже не помню, где это было, то ли во Франции, то ли в
Лонгфильде...
Острым лезвием по сердцу полоснуло упоминание Лонгфильда. Регулус старался забыть об этой новости, которую он подслушал. Он еще долго думал, что было бы лучше — пожить еще какое-то время в полном неведении, либо как можно скорее узнать всю правду? Камилла не смотрела на его лицо, пока она размышляла, поэтому не могла видеть, как в глазах Регулуса проскользнула несдерживаемая тень отчаяния и слабого гнева, вызванного этой несправедливостью.
— Не так много времени и прошло, если подумать о том, как быстро оно пролетело, — сказал Регулусю но скорее самому себе. Те четыре года, что они не виделись — сущий пустяк. «Но сколько всего произошло», — подумал Регулус, но вслух, конечно же, ничего не сказал.
— Но сколько всего произошло. И как мы изменились, — она провела рукой по изгибу спинки стула, стоящего около небольшого стола, — Все это так неожиданно произошло, — вдруг начала она, отвлекаясь от предыдущей темы, — Поездка в Лондон. Мы узнали о ней сегодня утром, но сколько я маму не спрашивала, она мне так ничего и не сказала. «Навестить родственников, навестить родственников...» Столько лет никуда не ездили, а тут решили приехать, да так внезапно. Какой-то бред.
Она усмехнулась на последних словах, отодвигаясь от стула и вновь отходя в другой угол зала. Регулус наблюдал за ней, слушал ее льющийся голос. Она хорошо говорила по-английски, но французский акцент оставлял в каждом слове мягкие звуки, которых в английском практически не было, её французская «р» все ещё проскакивала в словах, но говорила Камилла предельно понятно и правильно.
— Maman t'a dit de ne pas te coiffer, Camille, — тихий и низкий голос раздался за спинами Регулуса и Камиллы, и они синхронно обернулись. В дверях стоял Ивес Катуар.
— Ce n'est pas tes affaires, Ives, si j'avais la permission de me couper les cheveux, — поменявшимся тоном сказала Камилла. Французский звучал у нее куда естественнее, нежели английский, и проблема была даже не в том, что она слышит его с детства и это ее
родной язык.
Её осанка выровнялась, она оборонительно вытянула свою худую шею.
На лице Ивеса не дрогнула ни одна мышца, ни одно слово Камиллы не отразилось в его сознании, лишь позже он усмехнулся.
— Bonsoir, Regulus, content de te voir, — сказал он уже с другой интонацией и теперь вошёл в комнату. Он подошёл ближе к своему кузену, изучая его с нескрываемым интересом.
— Bonsoir, Ives, — ответил Регулус. Он сидел на подлокотнике дивана, когда Катуар подошел к окну, около которого этот диван и стоял.
— Почему мы не можем говорить по-английски? Мы же в Англии, — сказала Камилла. Контраст между тем, как она говорила по французски и английский был колоссальный, он умилял, интересовал, и не мог оставаться незамеченным. Регулусу было с высокой башни наплевать на каком языке говорить — несмотря на то, что он большую часть жизни прожил в Англии, в доме на площади Гриммо практически всегда говорили по-французски, полки кишили книгами на французском, и даже несмотря на полное окружение этим языком, литературный французский даже преподавался.
Регулус хорошо помнил моменты из своего детства, когда по возвращению из Франции он иногда вовсе забывал, как говорить по-английски, то и дело вставляя французские слова. Единственный, кто помогал не забывать английский маленькому Регулусу — Сириус.
Однако Ивес Катуар поморщился в момент, когда Камилла заговорила по-английски.
— Arrête, c'est dégueulasse, — сказал он. Камилла покрылась багровым румянцем. Регулус был немного сбит с толку такой нетактичностью и прямотой, но ничего решил не говорить, хотя, наверное, стоило. Хотя он в любом случае не знал, что ему стоит сказать, — Lâche tes cheveux.
— Non, — резко отвечает она, а в следующий момент легко отпрыгивает назад, когда видит, что Ивес намерен к ней подойти. Это не остается незамеченным, и слова сами вырываются из груди Регулуса:
— Tu vas vraiment la jeter comme un chien? — сам Регулус сдерживается чтобы не вскочить и физически не задержать Ивеса.
Кузен бросает колкий взгляд в сторону Регулуса, в следующий момент успокаивается и неприятная улыбка расцветает на его лице:
— Tu sais parler? Soudain, je pensais que tu étais stupide, — бросил Ивес, во второй раз слегка удивляя Регулуса. В этот момент Регулус даже не думал о том, что кузен намерен безостановочно унижать своего младшего брата без повода, но о том, всегда ли Ивес был таким, каким сейчас предстает перед Регулусом. Когда-то сын Катуаров неплохо ладил с Сириусом, потому что те были ровесниками, но дружба эта раскололась окончательно уже к девяти годам, Регулус это помнил. Ивес всегда был спокойным и достаточно терпеливым, но видимо, это мнение Регулуса о нем было ошибочным.
— J'ai dû apprendre, — отвечает ему Регулус и издевательски улыбается, смотря прямо в водянистые голубые глаза Ивеса. Тот явно не ожидал такого ответа. Ивес сглотнул, пытаясь понять, что ему дальше говорить. Камилла приподняла брови, явно сдерживая смешок. Ее руки у шеи, она явно оборонялась за свой лохматый пучок.
— Tu nous fais honte. Tu ne peux pas ramasser tes cheveux pendant ta visite, — говорит Ивес и тут он прав. Девочкам, незамужним девушкам нельзя собирать волосы. Глупое правило в понимании Регулуса, видимо, в понимании Камиллы тоже, но никак не у Ивеса, который до тошноты соблюдал весь, совершенно весь этикет, даже самые его мелочи, которые дозволено опускать. Он держался весь вечер, за исключением, когда попал в этот зал и буквально практически набросился на Камиллу.
— Va dans ta chambre, — говорит Камилла холодно, отходя от двух братьев и поворачиваясь спиной, демонстративно показывая обоим, но более явно, Ивесу, свой пучок.
— Je ne veux pas encore, — с этими словами он сел на диван, положил ногу на ногу, и посмотрел на Регулуса, — Peut-être que je veux parler à mon cousin.
— Tu ne peux pas dire ça pour toi. — возражает Регулус, но улыбка, которую он отправляет Ивесу и которая немало удивляет Камиллу, опускает любой агрессивный намек, отправляя в эту напряженную атмосферу легкий импульс с непринужденностью и чувством, будто ничего не было.
Ивес ухмыляется. Он думает о том, что Регулус послал ему с этими словами, однако не мог уловить в них явной раздражительности, но и искреннего чувства доброты в нем тоже не находилось. И реплика эта совершенно точно не сопровождалась равнодушностью.
Миссия Регулуса в очередной раз успешна. Он располагает человека к себе даже тогда, когда на клеточном уровне все начинает его отторгать.
— Ton français est bien meilleur que ce que j'aurais pu imaginer, — начинает Ивес, вызывая у Регулуса более открытую усмешку, которая очевидно задевает Ивеса. Регулус уже начал чувствовать собственное превосходство, потому что давление, которое он потихоньку оказывал на Катуара, давало свои плоды.
— Je parle français depuis ma naissance, anglais seulement à l'école, Ives, — и это его добивает. Все карты были в руках Регулуса. Хотя ему очень хотелось ответить что-то колкое, подбросить углей в огромный костер, чтобы его языки пламени с громким треском и с огненными брызгами эффектно взметнулись вверх, но он сдерживал себя. Он решил использовать эту не самую приятную встречу — он бы более предпочел остаться с Камиллой наедине — как очередную тренировку.
Регулус посмотрел на Камиллу. Ее щеки все еще держали на себе тень прежнего багрового цвета, но глаза ее теперь блестели, отражая скудный свет нескольких свечей. Она села в кресло, и зачем-то стала поправлять складки своего платья, оттягивая их вниз, хотя потребности в этом не было — даже сидя платье было ей ниже колен. Однако выглядела она теперь крайне зажато — в плечах, в шее, во всем корпусе читался нескрываемый некомфорт, Регулусу стало ее жалко и интересно, — неужели приход старшего брата так повлиял на нее.
— Les parents vont quelque part demain? — спросила Камилла, чтобы как-то поддержать увядший разговор. Словно ничего и не было.
— Oui. Chaque jour. Un travail. Je préférerais que nous soyons laissés en France plutôt que traînés dans ce Lordon humide et moche, — сказал Ивес, поправляя густые блондинистые волосы назад.
Камилла вздохнула.
— Я устала, — она внезапно перешла на английский.
— Un peu vite. Il y a cinq minutes, tu étais pleine de force.
Разговор этот был странен. Камилла говорила по английски, Ивес отвечал ей по-французски, а Регулус, сидящий также на ручке кресла между ними, молча наблюдал за их диалогом.
Камилла Катуар вскочила, снова поправляя свое платье. На часах от силы было восемь часов, и если она действительно устала — понять то было вовсе несложно. Сборы, приезд, смена климата, в конце концов. Но когда Ивес поднялся и отвлекся на какую-то книгу в шкафу, Камилла обернулась и подмигнула Регулусу. Ее голова слегка мотнула вверх, и хотя Регулус не очень понял, что она имеет в виду конкретно, на что намекает, он понял, что спать она не собирается.
Регулус и Ивес остались тет-а-тет. Ещё были слышны обрывки смеха из-за стола в зале, оставшемся в где-то позади них, звяканье чашек с чаем.
Тишина не успела охватить их надолго. Ивес начал разговор, продолжая настаивать на французском:
— Камилла бестолковая, тебе стоит посмотреть на Аралуэн или Орнеллу. Лу ещё могут успеть выдать замуж, но вот Орнелла ещё мелкая. Хотя еще как пойдет.
Регулус кинул на него взгляд, никак не понимая, как он так легко может говорить об этих ужасных вещах. Регулус продолжал молчать, задумчиво глядя на Ивеса и пытаясь понять его целиком. Всю его сущность, добраться в самую его душу, узнать, что он из себя представляет.
Но они сидели в тишине. Ивес Катуар вернулся к своей книге, а Регулус, видя, что тому уже дела до него нет, вышел из зала.
Несколько дней подряд Камилла и Регулус провели время вместе. Удивительно легко находились общие темы для разговора, и они вдвоем не замечали, как пролетает время. Не слышали, как родители уезжают из дома, не обращали внимания, когда кто-то из сестер или Ивес пропадали, — и они снова стали хорошими знакомыми.
Вечером тридцатого декабря Регулус подошел к лестнице, и лишь слыша отголоски из зала, где взрослые все еще о чем-то говорили, пошел вверх. Внезапно ему стало очень тоскливо, — хотя дом был наполнен людьми, он снова ожил, Регулус его не узнавал, ему снова казалось, будто он в чужом поместье на приеме, но нет. Все стало немного более живым, хотя с первого взгляда все было неизменным.
Ему было интересно, почему Катуары так внезапно приехали в Лондон. Как он мог знать, никто из семьи не любил ни Лондон, ни Англию в целом — начиная с климата и заканчивая людьми, которые тут проживают. Из-за этого Ивес и не говорил по-английски, и в голове Регулуса он оказался очередным чистокровным, не видящим ничего кроме своей престижности и важности, волшебником.
Регулус дошел до второго этажа, полностью забывшись в своих мыслях, как внезапно, буквально из ниоткуда на него вылетела Камилла.
— Ой! — воскликнула она, отпрыгивая назад. Она больше не наделала платья, и теперь вместо нежного шелка на ней были черные брюки, свободная блузка, и строгость придавали одни лишь аккуратные ботинки на невысоком каблуке. Пучок также стал неотъемлемой частью её образа — она делала его потуже, хотя все еще на голове была какая-то растрепанность, — Прости, я тебя не заметила! — протеребила она, путаясь в слогах, но Регулус ее понял.
Он лишь улыбнулся, покачал головой, мол, ничего страшного, и усмехнулся.
Они остановились, не зная что сказать. Подростковая неловкость опять овладела обоими.
Регулусу захотелось на улицу. Сигареты были наверху. Ему в любом случае надо будет подняться вверх.
— Идешь спать? — спросила Камилла, и Регулус был рад, что она оказалась более находчивой.
— Нет. Думаю, сейчас выйду на улицу на несколько минут, — сказал Регулус, делая шаг на ступеньку выше.
— А можно? — спросила Камилла, которой явно было скучно одной в этом огромном доме. Регулус пожал плечами.
— Почему нет. Если хочешь, можем вместе выйти. Но мне надо быстро подняться в комнату, — он предложил ей этой совершенно случайно, даже не задумываясь. Но глаза ее загорелись, она закусила губу и кивнула, снова улыбаясь.
Они расстались на пару минут. Регулус быстро достал свою кофту на молнии, накинул ее на плечи и с успокоением нащупал в кармане пачку сигарет. Он не знал что им двигало, когда он звал Камиллу с собой, но почему-то сегодня ему не хотелось оставаться одному. Или что-то сказало ему
позвать её и не оставлять одну.
Единственной проблемой сейчас было найти спички — он не может пользоваться магией и уж точно не может поджигать себе сигареты привычным способом. Однако сегодня удача была на его стороне и долго метаться по комнате не пришлось — на дне раскрытого около кровати чемодана, лежал почти нетронутый коробок спичек.
Они встретились в полной тишине на втором этаже. Около парадного входа забрали верхнюю одежду и пошли к черному ходу, через который Регулус ходил чаще всего.
Ледяной воздух морозил им лица, колол подбородки, щеки и носы, но обоим было все равно. Камилла как следует укуталась в свое зимнее пальто и шарф, а Регулус даже не застегнулся, о чем пожалеет, но немного позже.
Вдвоем они отошли подальше от дома на площади Гриммо, оказываясь в саду, где летом можно было заблудиться в пышной зелени , а зимой на тонких ветках кустов и деревьев копился снег.
— Нас не будут искать? — спросила Камилла, оглядываясь вокруг себя и смотря на отдалившийся от них дом.
— Нет, не сейчас, — сказал Регулус, немного отходя и доставая сигарету.
Регулус проверил, чтобы он смог закурить и при этом минимально помешать Камилле, которая в задумчивости отошла к дереву, стоя по щиколотки в снегу.
Пока она не видела, Регулус своим любимым способом поджег сигарету, уже зажатую зубами, и столб дыма окутал его горло и легкие.
Камилла не почувствовала сигаретного дыма сразу, но все же бросила взгляд на Регулуса и увидела его — совершенно одинокого, далеко стоящего в тени, даже не под фонарем. У нее в голове были сотни вопросов. Она хотела узнать все о человеке, с которым когда-то было проведено так много времени. Ей было необходимо спросить про Сириуса, которого почему-то в доме не было. А она никак не осмеливалась заикнуться о нем. Все выглядело так, словно Регулус всегда был единственным ребёнком в семье.
Камилла хотела спросить про сестер Блэк, спросить о Лонгфильде, спросить обо всем.
Она засмотрелась на Регулуса, и все также поражалась, как он изменился, хотя ничего удивительного не было в том, что Регулус был выше ее, хотя Камилла тоже была высокая, или то, что голос его сломался еще года два назад, если не больше; лицо теряет детскую мягкость, движения становятся более взрослыми. Речь и слог, мимика лица, поведение, поступь, — все тоже самое, но совершенно другое.
А как изменилась она?
Регулус не смотрел в ее сторону так пристально. Он помнил, что она его сестра. Такая же, как Андромеда, Нарцисса или Белла. Но ему тоже было все странно. Она оставалась той же бойкой, смелой и громкой Камиллой Катуар, девочкой, которая мечтает обрезать себе волосы, которая не любит кружевные платья и ленты в волосах; ей не нравится яркая помада или румяна, она не любит манерность и светские приемы. Неужели, она все еще та же, что и три-четыре года назад?
Что-то произошло и они уже не могли находится поодаль друг от друга. Регулус практически докурил и заворожённо смотрел, как оранжево-желтые искры сигареты, которые он смахивает пальцем, падают на снег и мгновенно тонут, когда соприкасаются с ним.
Камилла подошла к нему, останавливаясь в паре шагов. Она часто дышит, она волнуется, и волнение передается Регулусу. Им обоим все также неловко, потому что оба совершенно не понимают, какой нужен друг к другу подход.
Камилла снова начинает первая. Потому что Регулус ей позволяет. Он чувствует, как она сглатывает и как в легких появляется больше места для воздуха, чтобы начать говорить. Ее губы вот-вот приоткроется, чтобы задать вопрос. И Регулус всем видом, точнее, мысленно, словно она сможет прочитать его мысли, даёт ей понять, что он готов ее выслушать. И Камилла понимает невидимый знак кузена.
— Ты можешь рассказать мне все, что я захочу узнать?
Регулус смотрел на нее во все глаза, пытаясь понять, что она имеет в виду под этим.
В голове сотни мыслей. Могли ли ее подослать? Не похоже. Все ее поведение, стиль, манера речи и общения с братом не могут оказаться такой хорошей актерской игрой. Но Регулус не хочет рисковать. Прошло слишком много времени и сейчас в этом снежном вечере стояло два совершенно чужих человека, пусть и связанных связанных кровью.
— В пределах разумного, — отвечает Регулус, делая последнюю затяжку. У него снова включился бессознательный режим его образа, который он не замечал, но который не ускользнул от Камиллы. Она поджала губы.
—
Где Сириус?
Имя старшего брата снова грузом повисло в бессмертной вечерней тишине.
Перед глазами мгновенно всплыл он — его старший брат. Регулус понятия не имел, где сейчас Сириус. Скорее всего, у Поттеров.
— Не знаю, — отвечает Регулус, хотя понимает, что это не тот ответ, который должен сказать. Регулус должен был ответить что-то в роде — сбежал, ушёл из дома, или Сириус больше здесь не живет. Но Регулус просто говорит, что он не знает.
И их глаза встречаются, заключая продолжительный зрительный контакт. Это можно было бы назвать гляделками, но в глазах у обоих не было ни капли веселья или азарта. Регулус держал себя внешне, но в глазах поднял кулисы, показывая все, что было в его душе.
Если Камилла поймет, — а Регулусу кажется, что она
поймет,— то они обойдутся без лишних слов.
И Камилла
понимает. Ее щеки краснеют еще сильнее, брови немного съезжают к переносице, она смотрит в глаза Регулуса очень внимательно. В ее мыслях полный беспорядок. От жизнерадостной и легкомысленной дочки лорда Катуар ничего не остается. Перед Регулусом взрослая девушка пятнадцати лет.
— Значит, я была права. — шепчет она, не отводя взгляда. Голос чуть не ломается.
— Да. — отвечает Регулус. Его взгляд немного смягчился. Сигарета в руке остыла окончательно, и пальцы начинали мерзнуть.
Камилла медленно один раз мотает головой, перед тем как снова начинает шептать:
— И с ним все хорошо?
Вопрос в пустоту. Регулус отводит глаза, и фиксирует свой взгляд на ее синем шарфу. Хорошо ли все с Сириусом? Регулус думает, и он почти уверен, что да. У Сириуса все хорошо. Сириус счастлив. Он
должен быть счастлив.
— Полагаю, что да, — отвечает Регулус медленно, тоже переходя на полушепот. — Он должен быть счастлив там.
Тишина угнетает. Камилла немного отворачивается и начинает шмыгать носом. Регулус думает, что это, вероятно, от холода, но в следующий момент он смотрит на ее лицо, еле-еле освещенное фонарем и видит на щеках дорожки от слез. Глаза красные, нос и щеки тоже. Камилла старается держать слезы в себе, но их слишком много. Они быстро скапливаются в глазах и из-за большого количества они против ее воли скатываются вниз по щекам.
Камилла выдыхает, выпуская теплый пар изо рта, а затем хватает воздух — то ртом, то носом, насколько это возможно. Регулус стоял в растерянности. Его самого кидало из одного состояния в другое, — то его голова была наполнена мыслями, то совершенно пуста. От нечего делать он снова начинает ковырять потухшую сигарету, рассыпая черный пепел на белоснежный снег. Внезапно, Камилла, не оборачиваясь, начинает говорить:
— Мерлин, я ведь все поняла, зачем мы сюда приехали, — она шмыгает, — Черт, Регулус, я же вижу, что что-то не так. И с тобой в том числе.
В этот момент Регулус окатывает волна жара. Он смотрит на Камиллу, снова не показывая на лице ни одной эмоции, и кузину это выводит.
— Какова вероятность того, что ты пойдешь и расскажешь моим родителям все, что сегодня обо мне узнал и что я тебе уже рассказала? — с еле скрываемым отчаянием в голосе спросила она. Неужели, в их семье творилась та же тирания, как и в его? Нет, он не хотел об этом думать.
Камилла отворачивается к нему спиной, теперь Регулус видит только ее блондинистые волосы и небрежный пучок, и в следующий момент он говорит:
— Этой вероятности не существует.
Камилла стояла к нему спиной, совершенно неподвижно, но он заметил, как ее периодически содрогающиеся плечи перестали дергаться, как она напряглась, а затем словно предприняла попытку снова обернуться к нему, но застыла.
— Мама и папа приехали сюда по поводу этого... этих... — она запинается, не соображая, какое слово ей вставить, но Регулус знает, что должно было оказаться в конце ее предложения.
— Дел Тёмного Лорда, — заканчивает он за нее, и она шмыгает еще громче обычного. Она немного оборачивается к нему, пару раз кивает и рукавом пальто вытирает мокрые и красные глаза.
— Это все так неправильно, — она держится, чтобы не дать рыданиям с новой силой разорвать ей грудь. Регулус видит её лицо, и внутри у него все сжимается. — Мне ничего не будет, если ты что-то расскажешь. Моя судьба — удачно выйти замуж, на этом все. Всем наплевать, что я думаю обо всем, — она робко усмехается, а Регулус чувствует небольшое расслабление. Нет, в их семье все не так страшно, как у него.
Камилла старается успокоиться, и это получается. По-видимому, слишком долго все это в ней держалось, накапливалось, и когда она
физически стала ближе к тому, кто этим заправляет; к тому, кто заставляет Магическую Британию и страны рядом содраться от ужаса уже пару лет подряд, она не сдержалась.
— Папа намерен стать близким к
нему. Ивес собирается это делать. Аралуэн хотят выдать замуж за того, кто близок к
нему. — Камилла не осмеливается произносить имя Темного Лорда, Воландеморта. В ней кроется страх — оправданный, обоснованный страх. — Это причина, почему мы здесь. Почему взяли нас, детей. В частности, Ивеса и Аралуэн. Ну а нас было бы просто абсурдно оставить одних, сам понимаешь.
Камилла усмехается, но Регулусу не до смеха. Он все еще не доверяет Камилле. Чувство недоверия пожирает его изнутри. Все, что может пойти не так, уже по десять раз проскользнуло перед его глазами, но сердце внутри кричало — не отталкивай ее. Но разум был строго против открывать все двери души нараспашку.
— Чего же ты молчишь? — с нажимом и уставшей злостью говорит Камилла. Еще чуть чуть, и она бы набросилась на Регулуса, как Ивес несколько дней назад чуть ли не сделал с ней.
Регулус пожимает плечами.
— Почему ты говоришь мне это? — спрашивает он, и параллельно думает, насколько грубо или наоборот, мягко это прозвучало.
В глазах Камиллы полнейшее отчаяние. Внутри нее все надрывается, видно, что боль, которую так долго она держала в себе, сейчас льется из нее наружу, и Регулус возненавидел себя. Возненавидел за свой страх, за излишнюю предусмотрительность, за хладнокровность и неумение поддержать, он ненавидел все, что только что сказал.
Слеза снова покатилась по щеке Камиллы. Она стремительно вытерла ее рукавом, лицо ее снова приобрело более отважный вид. Брови стали более схмуренными, красные глаза сощурились. Она сложила руки на груди, начиная прожигать Регулуса взглядом.
Регулус немного усмехнулся, потому что резкая перемена на лице Камиллы никак не вязалась с ее настоящим состоянием.
Видя улыбку на лице Регулуса, Камилла не удержалась, и в следующий момент тоже улыбнулась, сама поражаясь такой реакции со своей стороны. Она приложила руку к глазам, сжимая переносицу, а затем снова отошла.
— У меня не было никого, кому бы я могла что-то рассказать. Прости, я просто размазня. — она снова вытерла свежие слезы. — Ты можешь выслушать это, наверное... мне так кажется... То есть, ты как-то заступился за меня возле Ивеса, ты вел себя так, словно...
Тут она замялась. Она побоялась, что ошиблась, особенно после последнего вопроса Регулуса.
И Регулус все ещё боялся ошибиться.
— Мне просто страшно. Я читаю новости, что-то слушаю, и схожу с ума. Шармбатон на ушах, ты бы знал, сколько студентов придерживается мнения, что чистоту крови нужно сохранять, но сколько людей они убивают, Регулус, ты знаешь, сколько людей убили в одном только Париже?
Регулус снова уставился на нее.
— Что происходит в Париже? — спросил Регулус. Мгновенно вспомнились Андромеда, Тед, Нимфадора, Альфард, и внутри все похолодело.
В глазах Камиллы уже не было слез; все, что так долго копилось, вышло, и если что-то осталось, то она не собиралась сбрасывать все на своего кузена. В ее глазах была твердая решимость рассказать кузену все. Ей рассказывали, что Регулус готовится стать последователем Темного Лорда и он уверен в своих намерениях, ей говорили, что он придерживается тех же взглядов, но она наблюдала за ним несколько часов — пристально, чутко, и сейчас Регулус сам дал ей шанс узнать всю правду. Попробовать без слов догадаться.
Она узнала, догадалась, по той простой причине, что это объединяло их обоих.
Камилла была ребенком-предателем в своей семье. Таким же, каким сделался Сириус, и таким же, каким стал Регулус, который, однако, тщательно это скрывал.
В этот короткий вечер они нашли друг друга. Нашли спустя три долгих года, и волей судьбы, обоим удалось понять друг друга.
С неба повалил снег. До нового 1977 года оставался один день.
Они вдвоем стремительно поднялись по лестнице на самый четвертый этаж, в комнату Регулуса. За окном тьма съедала весь обзор, но ребят это не волновало. Они слышали, как сквозь приоткрытую форточку завывает зимний ураган, но в комнате было тепло.
Регулус скинул обувь, садясь на кровать, а Камилла запрыгнула на кровать кузена так, словно делала это уже сотни раз. Она сложила ноги под собой, потирая немного замерзшие руки. На ее лице все еще оставался след от прошлых слез — веки все ещё немного припухшие, нос красный, и не только от мороза, но и от слез, а сам взгляд более чем растерянный.
Регулус сидел напротив Камиллы, все еще в недоумении и смущенный, так как понятия не имел, что ему делать, что говорить. Он наговорил на улице кое-чего лишнего, как ему казалось, и больше не собирался молоть языком что попало, и решил сначала думать как следует, но решение это было более чем бессмысленным — не клеились не только слова, но и мысли.
Регулус терпеливо ждал, когда Камилла сможет рассказать ему о происходящем в Париже.
— Странно, что в Англии у вас ничего об этом не говорят. Во всей стране ужасные преследования и бесконечные убийства. Шармбатон опустел, начиная с этого года.
Регулуса бросило в жар. Он помнил, что Клеменс сказал ему незадолго до каникул, но сейчас все слова и надежды рушились и бились.
— И некоторые из моих знакомых... — тут она запнулась, и новая волна слез подступила к ее глазам. Регулус не хотел слышать продолжения. — Сначала все было хорошо, аврорат справлялся, и казалось, что всех нас это обойдет, но потом вероятно, что-то произошло, потому что защита стала рушиться. Каждый день кого-то убивают, в огромной массе маглорожденных. Я слышала, что это не совсем Пожиратели, это скорее...
— Варды? — уточнил Регулус.
Камилла вскинула глаза, словно вспоминая.
—
Les wardes, да, — она кивнула. — Я слышала, как родители о них говорили. Они еще думали, получится ли у Ивеса сразу попасть в ряды пожирателей, или ему придется стать вардом. Их огромное количество. Я видела несколько на приемах — в черных перчатках, в черных брючных костюмах, и у каждого лицо злое, подлое, — Камилла снова всхлипнула. — Очевидно, его армия нашла себе пристанище во Франции.
Она смахнула слезы с глаз, снова шмыгнула, затем достала платок и отвернулась, чтобы высморкаться.
В голове все вставало на места. И одновременно путалось еще больше.
Если все, что говорит Камилла, правда, что вполне может ею быть, а не просто преувеличенными образами ее фантазии — то сразу объясняются проблемы, с которыми столкнулись Тонксы и Альфард, сразу объясняется, почему они не могут писать письма, и Регулусу становится еще хуже. Только сейчас Блэк понял, что совершенно ничего не знал о том, как обстоят дела в других странах.
Темный Лорд начал действовать иначе. На фоне этих рассказов создавалось впечатление, что он действительно оставил Англию на какое-то время. Могли ли быть там какие-то люди, которые вдруг помешали бы его планам? В чем суть его действий? Зачем?
Зачем? Регулус не понимал. Когда волнения его души, казалось, успокоились после новости, которую ему передал Чарльз, его снова нахлынули новые известия.
Что если куда большей ошибкой было отправлять Тонксов во Францию? Вдруг у них уже не все хорошо? Кому вообще верить?
Возможно, это было правильным решением в том году. Прошел уже целый год с того момента, когда Регулус видел Андромеду в последний раз. От тоски все снова сжалось.
Камилла видела, что Регулусу эти новости не дают спокойствия, но тоже ничего не могла сказать.
Она ничего больше не сказала. И они больше этого не вспоминали.
Лишь мирные два часа безмолвного присутствия двоих в комнате Регулуса запомнили тот день.
***
Катуары покинули Лондон пятого января, за день до того, как Регулусу придется возвращаться в Хогвартс.
Камилла и он условились, что периодически будут друг другу писать. Она обещала сообщать ему все, о чем будет узнавать, а от Регулуса требовалось только писать, как его дела.
Оба не захотели терять друг друга. Не прошло даже и десяти дней, но рассказано было столько всего, что эта неделя с небольшим, казалось, могли бы компенсировать три года их разлуки.
Да, Камилла подтвердила, что с почтой все крайне туго. Но школьные совы Шармбатона должны были выполнять свою работу исправно, тем более что Камилла обладала собственной совой, имеющей собственные привилегии из-за своего пока что скромного, но уже весомого статуса пятнадцатилетней дочери Катуаров.
Как только семья уехала, Регулус снова ощутил холод стен родного дома. Стены сразу же остыли.
Камилла оказалась бóльшим, чем он мог себе представить.
Дни пролетели так незаметно, что Регулус даже и не понял сразу, что на следующий день ему надо отправляться на вокзал Кингс-Кросс, снова вливаться в учебу, начинать второй семестр пятого курса.
Все вернулось на круги своя. Родители стали прежними. Множество свечей потушили, оставляя лишь немногие для поддержания света. За столом снова пришлось оставаться один на один с родителями, и хотя это был последний день — ведь в следующий раз он увидит их только в июле — день этот был невероятно длинный и напряженный. И одновременно чертовски тоскливый.
Вечером Регулус стоял в их общей библиотеке, убирая пару книжек, которые брал на каникулах и которые даже успел полистать и что-то почитать, но он лишь снова убедился, что в этой библиотеке собраны наискучнейшие романы и другие художественные произведения магических авторов.
Регулус убрал книги на нижнюю полку, ровно туда, откуда взял их две недели назад, расположив их в точно той же последовательности, в которой они стояли — это было полным абсурдом, но Регулус все равно сделал это. Он начал подниматься с корточек, когда за его спиной пронеслось:
— Je vois que tu t'es bien débrouillé avec Camille. — Регулус услышал голос своей матери, Вальбурги. Он обжег его холодом, и Регулус не знал, как реагировать на это — хорошо ли то, что они поладили, или наоборот. Вдруг им известно что-то о Камилле, чего Регулус не знал? Вдруг, он все же оступился?
Регулус обернулся, видя силуэт своей матери около одного из шкафов.
— Camille est une bonne fille. Un peu bizarre, mais vous serez bien ensemble, je pense. — Регулус услышал ее слова, понимая, к чему клонит мать.
Полнейший абсурд. Ему только пятнадцать, а ему подыскивают жену. Регулус отвел взгляд, упираясь в стену мимо своей матери.
Он был тверд в своем намерении.
***
Эти каникулы были, наверное, одними из лучших за последние несколько лет. Регулус практически не пересекался с родителями, не выходил за пределы Гриммо 12, и после Рождества уезжал без свежих ран на ногах. Это была чистейшей воды удача.
Орион Блэк быстро закинул его на вокзал Кингс-Кросс, полностью игнорируя сына, что было в его духе (Регулус за столько лет так и не узнал, в чем заключается смысл игнорирования — является ли это своеобразным вариантом воспитания, или чем-либо еще, но Регулус просто пришел к выводу что это куда лучше, чем если бы отец говорил с ним, особенно так, как обычно проходят их диалоги).
На вокзале было морозно, но от количества людей, речей, жара локомотива на платформе девять и три четверти, январь быстро сходил на нет, — о нем все забывали.
Много времени чтобы найти Барти не понадобилось, правда пришлось ещё какое-то время подождать в стороне перед тем, как Агнес Крауч, его мать, отпустила своего сына к вагонам.
Сцена эта была более чем умилительна — хрупкая, тоненькая волшебница лет сорока, с прямыми, собранными сзади в пучок, черными как угли волосами, держит тоненькими руками за плечи своего сына, который выше ее уже более чем на одну голову (на полторы, а может даже и больше). Ее черные глаза внимательны, но все же нервно бегают по лицу Барти. В следующий момент она поправляет значок старосты на его груди, а затем быстро отстегивает и прикрепляет его ровнее. Барти ничего не говорит, но лишь активно кивает, то и дело пытаясь вырваться из тисков заботливой матери и бросая взгляды за ее спину, даже не догадываясь, что за его собственной стоит Регулус и терпеливо ждет своего друга.
Раздаётся продолжительный гудок экспресса, миссис Крауч вздрагивает, затем поднимает руки вверх и притягивает за голову своего высокого сына — выглядит это комично, Барти смущается, когда она целует его в макушку, но Агнесс все равно. Мать Барти снова улыбается и только в этот момент отпускает его, позволяя Барти развернуться и наконец заметить Регулуса, скромно стоящего около стены невдалеке от них.
Регулус еле заметно кивает миссис Крауч, она замечает это и одаряет его спокойной улыбкой. Однако, в глазах проскакивает тень предвзятости, нерешительности, и Регулус ее понимает. Понимает, почему она смотрит на него
так.
Он не может сказать, что ему неприятно, нет. Он даже не подаст виду, что его как-то задевает, что мать его лучшего друга с самого первого курса обеспокоена крепкой дружбой своего сына с младшим наследником Блэков. Регулус не сделает этого, потому что Барти уже направляется к нему, и друг безмерно рад видеть Регулуса после двух с небольшим недель разлуки. Регулус слегка улыбается Барти, но все еще понимает, что иногда на него бросают взгляды чужие родители. Агнесс не единственная, кто вот уже пятый год обеспокоена некоторыми лицами. Кто-то смотрит из любопытства, слово на зверька, чтобы ради своей потехи узнать, как изменился сын одной из самых прославленных и богатых семей Магической Британии. Кто-то воззирается с животным ужасом, ведь, возможно, их ребенок учится за одной партой с будущим убийцей. Но Регулусу уже все равно.
Двое друзей вскочили в вагон, который через несколько минут на долгих пять с половиной месяцев умчит их в далекую Шотландию, снова оставляя реальный мир и возвращая учеников к студенческой жизни в школе.
Единственное, чего хотелось Регулусу — поскорее засесть где-нибудь в купе, там, где людей будет минимальное количество, и ему везет. Спустя восемь занятых купе, потеряв надежду поехать вдвоем или в более или менее приятной компании, Регулус и Барти натыкаются на вагон, где на одной скамье сидят Пандора и Сольвейг, напротив — Доркас Медоуд, а около слизеринки-шестикурсницы стоит студентка Гриффиндора Марлин Маккиннон, и было не понятно — покинет ли она купе, или нет, так как по лицам обоих девушек можно было подумать, что разговор, который начался буквально только-только, собирался быть долгим.
Пандора сразу же заметила, как Барти просовывает голову через дверь, громко заливая:
— Девичье царство, прелестно, — он все еще не открывает дверь до конца, из-за чего Регулус не имеет никакой возможности поздороваться с кем-либо или даже увидеть. Но он услышал веселый смех Пандоры и ухмылку Доркас, и практически увидел их в своей голове, когда в следующий момент он, совершенно не движимый собственным желанием, поворачивает голову вправо и его ошпаривает кипятком.
В мгновенно осушившемся рту, на языке появляется уксусный привкус, лоб заливает жар, сердце учащенно бьется, потому что к нему направляется Сириус.
Голова Барти все еще в купе, но он уже начал приоткрывать дверь полностью.
Регулус до последнего почему-то надеялся и думал, что Сириус идёт непосредственно за Марлин, но странный подсознательный маячок, никак не контролируемый, сигналил, что Сириус в первую очередь идет к своему младшему брату.
Регулус уже не отводит головы и взгляда от Сириуса. Брат идет свободно — на ногах тяжелые ботинки с достаточно толстой подошвой, черные джинсы, обтягивающие его, возможно, стройные, но по прежнему более чем худые ноги. Его руки в карманах большой кофты на молнии, из-под которой виднеется футболка с именем Дэвида Боуи. Его волосы оставались примерно той же длины, которую Регулус запомнил ещё давно, с дней, когда Сириус все еще жил на Гриммо 12.
Регулуса охватило любопытство, и в то же время, дикая тоска. Со странным смирением он ждал, пока Сириус шел к нему.
В голове же Сириуса Блэка был чертов кавардак. Его сердце бухало как сумасшедшее, мозг закипал, а ладони грозились вспотеть.
Несколько минут назад Сириус мельком заметил Регулуса и понял, куда тот движется, и в тот момент Римус Люпин сказал ему: «Сделай это, не будь сопливой размазней». Люпин хлопнул Сириуса по спине, и хотя это был не сильный дружественный хлопок, Блэк все еще ощущал его тень, оставшуюся в том месте.
И Сириус пошёл. Он заметил, как Регулус остановился с Барти у купе. Он услышал громкие голоса Доркас и Маккиннон. Он мог отдать то, что следовало Регулусу и быстро перевести волну на подруг, но в то же время, Сириус мечтал, чтобы они с Регулусом остались на эти несколько секунд наедине.
Сириус подошел ближе, когда как назло, Барти открыл дверь и теперь Регулус невольно посмотрел на студенток сидящих внутри. Он еле успел улыбнуться и практически отнял руки, сложенные ранее на груди, когда Сириус оказался около него.
Барти от неожиданности немного отшатнулся, заходя в вагон и застревая невдалеке от двери.
— Сириус, привет, рада тебя видеть! — звонкий голос блондинки Марлин Маккиннон разрезал внезапную тишину.
Больше всех, наверное, замер Барти. Ему было неплохо известно о конфликтах, ссорах между двумя братьями, но наверное, он знал не больше, чем любой другой прохожий студент Хогвартса. Разве что Барти был знаком с настоящей личиной Регулуса Блэка, но и это лишь усугубляло ситуацию.
Барти помнил, каким раздраженным и неузнаваемо грубым становился Регулус каждый раз, когда кто-то из его немногочисленных друзей спрашивал, в чем их проблема. И никто ничего не понимал, даже сами Регулус и Сириус.
Или может, понимали, но где-то далеко, на подсознательном уровне, и оба еще не были готовы признаться в этом и разобраться.
Сириус кивнул Марлин, улыбаясь ей своей скромной, не такой широкой и ослепительной, но все еще обворожительной улыбкой, и Регулус видит, что тот достает руку из кармана, что-то тянув из него.
— Мэри тебя потеряла, не находит себе места, — шутливо произносит Сириус, а Регулус уже не может найти себе место от его присутствия. Да, Сириус сейчас уйдет и, Мерлин знает, когда они увидятся в следующий раз.
Сириус достал вскрытое письмо, в котором, очевидно, что-то лежало, и впихнул его Регулусу. Никто ничего не заметил.
Регулус еле сдерживается, чтобы не вскинуть брови и в нескрываемом удивлении не раскрыть глаза, но он сдерживает себя, чтобы никто ничего не заметил.
Их руки соприкоснулись, когда Регулус забрал письмо.
Когда-то они засыпали в одной кровати, слишком уставшие после игр, чтобы разойтись по своим комнатам, в шутку дрались, помогали друг другу, поднимали с земли, когда-то они действительно были одним целым, а сейчас до ужаса странным показалось это мимолетное прикосновение.
Оба забывали, что их связывают крепкие кровные узы, и с неким удивлением вспоминали свою прошлую близость.
— Я зайду немного позже, — лениво покручивая переднюю прядь волос и сверкая своими голубыми глазами сказала Марлин, а Доркас не отрывала от нее глаз — во всю улыбалась. Её, казалось, вовсе не колышет, что происходит сейчас за пределами купе.
Сириус улыбается ей шире, так, как он делает это обычно. Он бросил последний взгляд на Пандору, с которой тоже весьма мягко поздоровался, и подозрительным взглядом окинул Барти.
Сириус отошел от проема двери и оказался прямо напротив Регулуса.
Рука Сириуса поднялась и взяла Регулуса за плечо, из-за чего второй мгновенно сжался. Сириус наклонился ближе к лицу Регулуса, к самому уху, и поправляя прядь прямых волос прошептал:
— Твое письмо от Альфарда. Он запихнул их в один конверт.
Регулусу показалось, что он совершенно онемел. Рука сжала бумагу, а сам он пытался понять интонацию Сириуса.
Мимо Регулуса не проскочили ноты неуверенности, проскакивавшие в голосе брата. Он видел, как Сириус шел, каким он был напряженным, — он не упустил этого.
Сириус прошептал все быстро, словно боялся упустить драгоценное время, и Регулусу показалось, что тот почти что запнулся.
Сириус отдалился мгновенно , как только произнёс последнее слово. Он не кинул никакого взгляда, ничего больше не сказал. Регулус разрывался. Ему хотелось, чтобы Сириус что-то сказал. Регулус посмотрел на него и снова ощутил пустоту, которая сопровождает его вот уже пятый или даже шестой год. Особенно сильно эта пустота ощущалась именно в такие моменты.
Регулус бросил взгляд на письмо, где тонким почерком Альфард написал имя Сириуса и адрес — дом Поттеров. Но письмо это чем-то отличалось. Конверт был другим.
Регулус быстро сунул его в карман. В голове взыграл хаос, только теперь Регулус целиком всем показался. Барти сидел около Пандоры, Регулус сел около Доркас, и никто не проронил ни слова, хотя Марлин, казалось, смотрела на Регулуса крайне внимательно какое-то время.
В тот момент, как бы не казалось по-другому, встреча двух братьев не прошла незаметной.
***
«Регулус, здравствуй.
Как ты поживаешь? Мне действительно очень жаль, что так долго ты не получал писем. И я даже не буду пытаться сказать что-то в свое оправдание, потому что каждый раз, когда я спрашиваю себя, как ты там, один, я начинаю чувствовать себя прескверно. Я очень надеюсь, что у тебя все в порядке.
Последние пару дней нас окружает тишина, позволившая наконец отправить сову. Тишина, которая так внезапно покинула нас несколько месяцев назад.
Тот ужас, с которым столкнулась Франция, так и не донесся до пределов Англии, оставшись замятым французскими властями. Здесь продолжаются убийства в немеренных количествах, но отличаются они своей тишиной и незаметностью. Люди пропадают внезапно, тихо, и вспоминают о них уже часто спустя много времени после того, как тех уже убили. Властью орудуют варды — армия оказалась куда более проворной и ловкой, чем все ожидали. Хотя всем известно, кто стоит за спинами десятков вардов.
Парижское Министерство Магии потерпело полный крах. Но никто не заметил этого, потому что снова ни о чем не было провозглашено. Срок последнего министра внезапно истек, и он не продлился. Теперь на посту министра магии Франции стоит сторонник Темного Лорда, его верный последователь — Аделис Авен. Теперь они в самом Министерстве.
Пока сложно сказать, было ли ошибкой, скрываться Меде и Теду с Дорой во Франции, но у них пока все тихо, здесь они смогли переждать гнет в Англии, и тогда это был действительно безопасно. Тед, разумеется, больше не может иметь связи с французским Министерством. Сейчас они все тихо сидят у себя дома под сильной охраной «Альтаиса». О нем я расскажу тебе позже.
Письма получится писать редко. Но ничего не могу обещать.
Со мной все в порядке. Наверное, могу даже сказать, что где-то что-то налаживается.
Прости, что вылил на тебя столько неприятного, но боюсь, это лучше, чем совершенно не знать, что происходит. Мне все еще важно, чтобы ты был аккуратен — и в поведении, и в словах. Если мне повезет, то я смогу увидеться с Дамблдором, и тогда, возможно, мы сможем увидеться в ближайшее время. Если нет, то придется ждать до лета. Но лучше поздно, чем никогда, так ведь?
Письмо с можешь написать на старый адрес. Не подписывай своего имени, я узнаю все по почерку. Попробуй наложить заклинание самоуничтожения, в случае чего, оно поможет сделать так, чтобы лишние глаза не увидели его. На этом, как ты, наверное, уже догадался, оно наложено.
Последнее, что я хотел бы тебе сказать, потому что писатель писем из меня никакой, и я не могу исписывать листы... Не отчаивайся, Рег, ни в коем случае. Как бы тяжело не стало, пожалуйста, не опускай рук и не думай о плохом. Я хочу чтобы ты просто помнил, что я люблю тебя. Любит Меда, Тед, Дора. И я не знаю, как ты отреагируешь на эти слова, но, пожалуйста, попробуй хотя бы немного найти общий язык с Сириусом. Ему я написал тоже самое. Это длится слишком долго и совершенно не имеет твердой почвы, чтобы находить какие-то оправдания. Вы вдвоем на одной стороне, со мной, с Тонксами, со многими другими, и тем не менее, все пошло наперекосяк. Я слишком долго ждал, надеялся, что все сможет наладиться, но оно пошло дальше, чем я мог ожидать.
Я прекрасно понимаю, что тебе, Регулус, делать это совершенно небезопасно, но я и не прошу того бескрайнего чувства и провокационного поведения.
Вам все равно придется пересекаться, потому что я не могу отправлять по два письма, то будет вызывать много подозрений. Один конверт, два письма. Возможно в какой-то момент будет четыре, если я смогу увидеться с Андромедой.
На этом я заканчиваю. Береги себя.
Люблю,
Альфард».
Регулус сидел в гостиной Слизерина. Стрелка часов приближалась к трем часам ночи, но сна не было ни в одном глазу.
Все студенты после долгой поездки в поезде уже спали, а Регулус, понимая, что сейчас его единственная возможность в тишине прочесть письмо от Альфарда — тихо вышел в гостиную, и теперь сидел на мягком зелёном диване у камина, где еле-еле тлел слабый огонек.
Мурашки бегали по коже — то ли от холода, потому что огня в камине не хватало, чтобы согреться, то ли от письма. Пальцы дрожали. Казалось, столько нового.
Письмо от дяди, впервые за четыре месяца.
Регулус ждал, как вскипит его голова, но вместо этого получил гробовую тишину внутри. В душе образовалась дыра, которая снова напомнила о себе. Регулус видел голубые глаза Альфарда, из которых струилось тепло. Видел его в дорогом смокинге, в идеальной рубашке, с ровнейшей осанкой, и видел эту добрую ухмылку на его лице.
И снова тоска.
Тяжелая, вязкая, захватывающая душу целиком.
Регулус вертел письмо в руках. Он прочел его всего один раз.
В любой другой момент он бы накинулся на него, перечитал бы пять раз подряд, сохранял бы до тех пор, пока оно само не уничтожится, но в этот раз строки задели его за живое.
Слова, которые ему так редко доводилось видеть в письмах или слышать от кого-либо, снова испугали его, словно с ним этого произойти не могло.
Регулус почему-то не верил, что его можно любить.
Он сложил письмо после того, как прочел его. Все смешалось в голове, и одновременно это все — не оставило ничего.
Регулус все же мялся еще какое-то время. Что-то внутри него подначивало перечесть последние абзацы, именно последние, но другая сторона приказывала не открывать их.
И он не открыл.
Регулус сложил письмо вчетверо и бросил его в камин, заставляя языки пламени оживляться.
Пожелтевшая бумага стремительно сжималась, чернела, и вскоре от письма не осталось и следа.
