***
Утро в Иерусалиме началось не с молитв за мир, а с колокольного звона. Встревоженные силы, что вели борьбу за сердце святой Земли, послали своих гонцов узнать, что же произошло за ночь. Те же вернулись даже быстрее, чем ожидалось, и каждый из них донёс одну и ту же весть: посреди рыночной площади лежал труп ассасина, обезображенного и растерзанного на ошмётки человечьего мяса. То, что это был именно ассасин, а не какой-то бродяга или учёный, указывал характерный капюшон в форме орлиной головы и пояс с символом братства. Уже хладное тело было покрыто множеством глубоких царапин, а возле повсюду были видны окровавленные кошачьи лапы, слишком большие для бродячей кошки. Горожане были напуганы: мало им войны, что готова прийти к воротам в любой час, так ещё и зверь-людоед объявился неподалёку. — Этого ещё не хватало, — выслушал донесение Малик, едва продравший глаза, — На нас открывают охоту христиане, сарацины, тамплиеры, а теперь ещё и дикие животные?! Нужно написать Аль-Муалиму. И захоронить тело как полагается. И как можно быстрее… Кажется, сегодняшняя жара будет такая же, как и все предыдущие дни. — А может, и не животное… — высказал свою мысль вслух Альтаир, и сразу же почувствовал на себе недоумевающий взгляд нескольких пар глаз. — Тебе есть что сказать по этому поводу, новичок? — у Малика не было ни сил, ни настроения даже имитировать безразличие. — Что, если это убийство совершило… не животное? Просто кому-то выгодно, чтобы все так думали, — решил досказать свою мысль Ла-Ахад, хоть и сам до конца не верил в свои слова. — Заняться тамплиерам нечем, как перекладывать свою вину на неразумных тварей. Однако, это послужит остальным уроком, что в одиночку по ночам шастать не стоит. Убийство откладывается. Нужно проводить нашего брата достойно. Даже видавшие виды ассасины плохо скрывали отвращение при виде искалеченного трупа. — Всё ещё думаешь, что это сделал человек, в то время как даже тамплиеры не позволяли себе такого? — задал вопрос Малик больше в пустоту, нежели напрямую обращаясь к Альтаиру. Ассасин и не думал отвечать, лишь смотрел нечитаемым взглядом на чужое обезображенное лицо без одного глаза и с разорванной щекой. Тамплиеры пытали его собратьев, армии пытали пленных, но никогда ещё он не видел такой жестокости своими глазами. Словно тот, кто совершил это убийство, наслаждался каждой нанесённой еще живой жертве раной, упивался процессом будто алкоголем. В городе снарядились охотники, готовившие силки и капканы на крупного зверя. Возле городских стен копались ловчие ямы, а собак натаскивали с помощью леопардовых шкур. Увы, хищник, кажется, и не думал показываться этой ночью, но, надо отдать должное, разорванных тел тоже не было ни в городской черте, не в окрестностях Иерусалима. Упомянув животное недобрым словом, Малик вновь отправил ассасинов на улицы, искать, узнавать и убивать. Солнце нещадно пекло, поливая лучами всё живое под собой, и Альтаир с трудом забрался на башню, то и дело стирая с лица лившийся градом пот. Для себя ассасин решил, что сделает сегодня по максимуму работы, покуда будет возможно нормально передвигаться по крышам. Даже осмотреть город сейчас было тяжелой задачей из-за повисшей в воздухе пыльной дымки и множества миражей, поднимающихся от каменных стен. — Так ничего путного не выйдет. Кажется, день опять пройдёт впустую, — вздохнул мысленно убийца, прыгая в стог так приятно прохладного сена. Альтаир позволил себе задержаться в его тени чуть больше, чем обычно, после чего лениво высунул голову, дабы не пропустить рядом с собой стражников, и замер в то же мгновение. На соседней крыше, в метрах двадцати от него, стоял такой же сонный и сраженный жарой стражник, какими сейчас кишит весь город. Лёгкая цель даже для мальчишки с камнем, не то что для ассасина. Но в этот раз к солдату подкрадывалась огромная пантера, словно сотканная из ночных теней и грозовых туч. Так или иначе, Альтаиру в любом случае пришлось бы убить врага, поэтому он просто решил посмотреть, что будет, да после рассказать братьям, чтоб были осторожнее даже днём. Пантера грузно пропрыгала по балкам, иногда останавливаясь, чтобы прислушаться, а после одним прыжком повалила стражника наземь. Ла-Ахад будто во сне видел издалека, как перестал дёргаться несчастный под клыками зверя. Ассасин не боялся, что хищник почует его через пахучее сено. Всего-то нужно было сидеть и не издавать ни звука… Губы сами раскрылись в проклятии, и лишь на голых инстинктах рука со скрытым клинком зажала собственный рот в последний момент. Пантера, видимо, убедившись в смерти своей жертвы, встала на задние лапы, и только сейчас иллюзия миражей спала, обнажив вполне человеческую фигуру, а цельная блестящая шкура распалась на лоскуты ассасинского одеяния, выкрашенного чёрным пигментом. Руки-лапы вздымались над телом павшего, разрывая одежду и мертвую плоть. Несколько минут надругательства над трупом хватило, чтобы неизвестный утолил свою безумную жажду крови, скрывшись на соседних крышах в пыли и тяжелых лучах солнца. Альтаир словно весь окаменел, проворачивая в голове увиденное из раза в раз. То, что казалось лишь глупой сказкой, сейчас происходило на его глазах. Нет. Быть может, ему прямо сейчас стало плохо на солнцепеке, а больной рассудок лишь поглумился над своим хозяином. Выждав время достаточно, чтобы убедиться в уходе наваждения, ассасин покинул своё убежище, направляясь прямо к месту убийства. Собственная походка сейчас казалась непростительно громкой, демаскирующей, и словно у каждой стены в один момент появились глаза и уши. Солдат-тамплиер был изувечен так же, как несчастный из ордена день назад, испещренный царапинами и с рваной раной на шее, а лицо так вообще было почти что снято с костей. — Покойся с миром, — прошептал Альтаир, ощущая, как в нос ударяет по-особенному противный сейчас запах крови и начала разложения. От созерцания столь ужасной картины ассасина отвлекли голоса приближающейся стражи, и, не желая ввязываться в драку под палящим солнцем, Ла-Ахад спустился в узкие темные улочки, мгновенно пропадая из виду. Вверху солдаты уже поднимали тревогу и сокрушались о столь ужасной участи. Ещё бы, зверь объявился средь бела дня за своей кровавой данью, значит, весь город мог стать его добычей. Колокола начали свою тревожную песню, и в бюро уже ждали появления Альтаира с кровавым пером в руке. Однако, в прихожей раздался глухой тяжелый звук упавшего тела, словно за прибывшим гналась разъяренная толпа. — Альтаир, ты снова… — начал было излюбленную песню Малик, как его грубо оборвали на полуслове. –Я видел его. Видел собственными глазами. Видел того, кто оборвал жизнь одного из наших братьев, — безапелляционно заявил Альтаир, прогоняя тяжелый воздух через лёгкие, — Чёрный Ассасин, ночной кошмар из глупых легенд, он реален как лезвие скрытого клинка. И он не стыдится убивать днём, прикрываясь звериным обликом… В руке рафика хрустнуло и надломилось писчее перо. — Ты совсем головой тронулся под жарким солнцем, Альтаир?! — взревел Малик на эту невероятную росказню, вполне имея право не поверить в что-то настолько фантастичное, — поверить не могу, что ты наслушался местных россказней до такой степени, что увидел мираж в обычном нападении хищника. В таком состоянии ты не то что на убийство, на крышу не имеешь право выходить! Это приказ старшего по рангу, Альтаир. И не смей перечить. Ла-Ахад шокированно уставился перед собой. Ему не верят. Никто из тех, кто находился с ним в одном бюро, ему не поверил. И не поверят. Ассасины всегда были известны скептическим отношением к окружающему миру, и нередко кого-то из них надо было ткнуть носом, как котёнка в миску молока, чтобы они поверили во что-то. То, что обычно помогало членам братства выстоять там, где отступят суеверные, сейчас подвергало их всех опасности. Был отдан приказ закрыть вход в бюро, а информаторам не показывать носа из домов. Новые трупы были ни к чему. За Альтаиром же наказано было смотреть в оба, чтобы «этот помешанный не натворил глупостей и не разменял свою жизнь так бездарно, свалившись с крыши прямо в прыжке». И до вечера решётка действительно ограждала маленький мир бюро от пропитанного страхом города. — Надеюсь, Альтаир, тебе уже не мерещатся бесхвостые пантеры на задних лапах, и мне не придётся докладывать о твоем буйстве Аль-Муалиму? — поинтересовался Аль-Саиф, убирая на ночь свои записи. — Не придётся, брат Малик. Ты был прав, и мне действительно привиделось в обычной охоте хищника невесть что, — ответил Ла-Ахад, и ни один мускул на его лице не дрогнул. — Выспись как следует и, наконец-то, убей Талала. Ты и так задержался здесь дольше, чем нужно, — своеобразно пожелав доброй ночи, Малик оставил собеседника наедине со своими мыслями, а обдумать ему было что. Альтаир усвоил урок, что гордыня и излишняя самоуверенность — верные спутники на тот свет, и далеко не каждую миссию можно завершить в одиночку. Но, кажется, именно в этот раз мужчине придётся сражаться одному. И противник его будет гораздо опаснее десятка разъяренных тамплиеров. Всю ночь ассасин ждал на решётке появление кровожадного гостя, пытающегося выломать замок и пробраться за своей добычей внутрь, но убийца не спешил подходить близко к бюро, выжидал, запугивал, вёл свою собственную игру. Утром Альтаир даже не отреагировал на не очень вежливое напоминание о своей миссии, лишь перевернувшись на бок. Сказались бессонные часы да тяжелые мысли. Когда Ла-Ахад очнулся лишь к закату, обеспокоенный его состоянием Малик уже собирался послать за лекарем, лояльным к братству. — Очнулся, это хорошо. А то я уже подумал, что ты собрался тут так и помереть во сне, — раздался почти будничный тон рафика рядом, но Альтаир и не думал слушать. Секунда, и ассасин птицей вылетел из бюро, убегая на встречу закату. Пускай его хоть высекут за неповиновение, терпеть удары плети будет легче с мыслями о том, что братство в безопасности. Безусловно, Альтаиру и раньше доводилось скакать меж городов под луной, но впервые он бродил по знакомым крышам вот так, в фиолетовых сумерках. Дневной жар отступал, а ветер неуверенно разгонял тяжелый душный воздух, наполняя его криками ночных птиц и шелестом флагов. Мимо ассасина пролетело несколько жирных тучных мотыльков, что стремились насытиться нектаром поздних цветов, а над головой робко пищали летучие мыши. Иерусалим предстал чем-то новым и прекрасным, и хотелось в эти недолгие мгновения заката исследовать каждый его уголок, но Альтаир понимал: там, внизу, уже притаились зубастые тени, готовые не выпустить из своего нутра неосторожного прохожего в это переходный между днём и ночью час. Здесь, на крышах, он в безопасности, насколько это вообще было применимо в данной обстановке. Закат уступил место ночи, коварной и таинственной, как большинство женщин. В языческих верованиях это было время колдовства, чудищ и призраков, что мстят миру живых за неподобающее отношение. Альтаир посмотрел на изящный серп луны и вздохнул: убывающая. Через два дня будет новолуние, когда звёздной россыпи не будет хватать даже на то, чтобы разглядеть свои ладони как следует. Темнейшая ночь, скрывающая что угодно и кого угодно. На очередной подозрительный шорох кинжал и меч легли в руку одновременно. Глупо рассчитывать на то, что местная стража будет тихо подкрадываться к одинокому гостю, а не оповестит весь квартал единым криком. Ассасин по наитию пропрыгал в сторону закрытого сейчас рынка, заняв позицию на одной из балок. Открытая местность, где к нему вряд ли смогут подобраться незаметно, сейчас была только на руку. Минутное затишье, и одна из теней отсеклась от монолитной стены чуть дальше, перетекая по балке с грацией крупного хищника. — Значит, я всё-таки не безумец, — промелькнуло в мыслях ассасина, когда фигура поднялась на две ноги, расставив руки-лапы в характерной стойке. Противник был высоким, почти под два метра, крепко сложенным мужчиной, с большими светлыми, блестящими из-под капюшона-морды глазами. — Почему не убил сразу, как только увидел, что я один? — заместо приветствия начал Альтаир, надеясь, что тот, кто перед ним стоит, понимает человеческую речь. — Тот, который не знает кредо, глупец. Тот, кто знает кредо и не видит ничего дальше него, дважды глупец. Ассасин, который видит дальше кредо, способен задавать вопросы, искать, думать вне указки учителя, это такая редкость, что убить тебя просто так, Альтаир Ибн Ла-Ахад, слишком опрометчиво. — Знаёшь моё имя? — убийца выставил вперёд себя кинжал, не отрывая глаз от собеседника. — Слава идёт впереди таких, как ты и я. Не зря же ты выпрыгнул из бюро в последний момент под благие маты своего рафика, рискнув пройтись по пыльным улочкам Иерусалима в темноте. Только лучший из братства способен на такой подвиг, — пантера оскалился, не стесняясь показываться на глаза. — Зачем столько смертей? Ты убил ассасинов, убил тамплиеров, убил всех, кто повинен в смерти твоей семьи, так почему ты продолжаешь проливать кровь? — Альтаир выверял каждое слово, стараясь узнать и понять как можно больше, пока позволяет шанс. — Убийца спрашивает у убийцы, зачем столько смертей… Иронично. Хм, дай-ка подумать… — ассасин прошёлся по балке, заставляя вздрагивать собеседника каждым своим шагом, — наверное, потому что мне это нравится. Отступник оскалился и утробно рыкнул: — Я честнее многих из тех, с кем мы воюем, вне зависимости от стороны. Мне, хотя бы, не нужно скрываться за химерами или кредо, чтобы отнимать чужие жизни. Не бывает безвинных людей, и каждый грех имеет длинную тень. –Т ы безумен. И твоё безумство несёт лишь боль и смерть. — И кто же меня остановит? Неужели ты? Это был уже открытый вызов, демонстрация силы и превосходства, нацеленная на ассасинскую гордость. Пока Альтаир готовился к выпаду, его противник уже набросился на него со звериной жаждой крови, оттеснив с неудобной, узкой балки на просторную крышу. Перед глазами заплясали высеченные тяжелым ударом искры, и с первых ударов Ла-Ахад понял, что проигрывает на целую ступень, если не больше. Он обучался сражению с тяжело закованными рыцарями, проворными сарацинами и не гнушающимися ядами тамплиерами, но этот противник… Он выглядел, как человек, говорил, как человек, но каждое его движение словно говорило: перед Альтаиром зверь. Дикий, действующий за гранью людского понимания. Тот, кто отбросил всякую человечность. Уже не новый меч ассасина разлетелся на куски от очередного удара об чужака: в наручи оказалась металлическая пластина, служившая щитом. Грубый удар в грудную клетку, и вот Альтаир уже поверженный на холодных камнях, придавленный тяжелым сапогом. Левую руку, уже с приведенным в боевую готовность скрытым клинком, прибили кинжалом к пыльной крыше быстрее, чем разум был способен осознать произошедшее. — Ты умрёшь в одиночестве, как и все, кто был до тебя, и твоё драгоценное братство тебе не поможет, — прорычал Чёрный Ассасин, и под рёбра тут же вошли железные когти. Альтаир подавил в себе болезненный крик силой воли, не собираясь показывать слабость перед врагом. — Молчаливый, хах. Я заставлю крик агонии сорваться с твоих уст, — на ребра надавили сильнее, пытаясь сломать закаленные тренировками кости. — Пошёл к дьяволу. Удар наотмашь, которым ещё немного и можно было бы свернуть чужую шею. На языке покалывало вкусом только что пущенной крови, а затылком ощутилось голодное дыхание смерти. Готовясь встретить столь бесславный конец, Альтаир был оглушен протяжным рычащим криком над самым ухом. Пантера зажимал свободной рукой плечо, из которого торчала стрела. Следом просвистела вторая, третья… — Я ещё вернусь за твоей шкурой. Молись, чтобы сегодня ночью ты скончался от ран, — бросил на прощание ассасин, злобно рыкнув в темноту и ускользнув в пролёт между домами. Бойня двух гениальных убийц привела их к укрытию братства, и шум драки естественно перебудил всех его обитателей. Разбуженный Малик приказал подняться лучникам на крышу дабы попробовать подстрелить хищное животное, если оно подошло так близко, но заместо звериного трупа ему принесли полуживого ассасина с дырой в руке. Немедленно послали за лекарем, так как до утра несостоявшаяся добыча могла просто не дожить. Наверное, потому что мне это нравится — Скажи мне, Альтаир, о чем ты только думал, когда в одиночку решился на такое? Ты ассасин, а не охотник или зверобой. А теперь все планы братства летят псу под хвост из-за того, что ты в очередной раз послушал свою гордыню! Голос Малика звучал скорее устало, чем зло, ведь он всю ночь не отходил от раненого товарища, следил, чтобы не открылись раны или не началась лихорадка, и наконец-то открывший глаза Альтаир немного скрасил нервный досуг. Ассасин медленно сменил положение на сидячее, пропуская все нравоучения мимо ушей. Засаднило в левой руке, той самой, что была проткнута собственным кинжалом. Не привиделось, не приснилось, не показалось. Ла-Ахад неосознанно зашарил по лежащей рядом одежде, прежде чем дрожащие пальцы нашли что-то. — Брат Малик, назови мне хоть одно животное, которое оставляет после себя это, — Альтаир показал кольцо в виде железного когтя, что оставил в его одеянии ночной убийца. Рафик Иерусалимского бюро рассматривал артефакт некоторое время: — Это… — Наш нынешний враг не зверь, но и не человек. И он не успокоится, пока не доберется до каждого из нас. Ни о каких убийствах не может идти и речи, пока это создание бродит рядом, — озвучил свою мысль Альтаир, смотря перед собой. — Забудь о нём, как о страшном сне. Лучники рассказали, что подстрелили эту тварь ночью, и к рассвету следующего дня он наверняка сдохнет от ран где-то в трущобах города, — заверил Альтаира Малик. — Этот не сдохнет. Не просто так. Он явится тогда, когда никто не будет его ждать. И ему буду нужен я. Чтобы завершить начатое. Он не отступится, — ассасин пошевелил пальцами раненой ладони. — Придется писать в Масиаф. Пусть Аль-Муалим пришлёт подмогу. Мы не можем рисковать братством и, к сожалению, не можем справиться сами, — Аль-Саиф уже отошел за стойку, подбирая слова для описания ситуации. — Не придётся. Как ты сказал правильно, мы не можем рисковать братством, и любая подмога будет ничем иным как бессмысленной мясорубкой. Я сделаю это сам. Новый виток брани прервало краткое, стремительное появление тени над бюро, после которой вниз упал труп разодранного орла. Глумление над соперником, которого не считали за равным себе. — Ему нужен я. И только я. И он пойдёт за мной, где бы я ни был. Брат Малик, кажется, где-то неподалёку от Иерусалима была тамплиерская ставка? — Чуть севернее города, в скалах… Что ты задумал? — Малику казалось, что у сидящего перед ним асасина не иначе как буйное помешательство. — В скором времени один из нас умрёт. Как только буду способен стоять на ногах, то отправлюсь за ним. Не вздумай меня останавливать. Я все равно исполню задуманное. Иногда бесполезно было спорить или пытаться давить авторитетом, и сейчас была именно такая ситуация. Аль-Саиф буркнул лишь о том, что другого меча для Альтаира не предвидится в ближайшее время, поэтому пусть сражается тем, что есть, раз ему так захотелось к предкам раньше времени. Силы вернулись к мужчине лишь через день, в аккурат на новолуние. Днём правила жара, ночью царила тьма. И всё было против человечьего роду. Ассасин, задумавший охоту на своего бывшего собрата по оружию, несколько раз забирался на башни вблизи бюро, оценивал расстояние до тамплиерского лагеря да проверял собственную форму. Тело ещё болело и иногда нога соскальзывала с камня. Радовало лишь то, что противник сейчас тоже ранен и не способен будет сразиться в полную силу. На закате Альтаир лично убедился в том, что вход в бюро будет закрыт, и в последний раз пошёл на обзор. Медленно поднимался вверх тонкий столбик дыма за городом, куда придётся бежать при появлении Чёрного Ассасина. Если тот действительно не умер от ран, как утверждал Малик, и не появится с минуты на минуту. Глубокий вдох, толчок, и прыжок веры… Доли секунды превратили свободный полёт в сильный удар о жёсткий, ещё горячий камень крыши и треск сломанной собственным телом черепицы. Его ждали. Вернее сказать, поджидали. Как кот поджидает птицу, засев на удобной для него ветке дерева. Не до обмена острыми фразами, в ход сразу пошел скрытый клинок, и сразу же парировался защищенной наручью. Альтаир не дал на себя сесть, отпинывая противника прочь ударом сильных ног. — Неплохо, брат. Решил добровольно приблизить свой конец? — огрызнулся Чёрный Ассасин, облизывая сухие губы. — Ты самоуверен, именно это тебя и погубит. Я лично приложу к этому руку, — Ла-Ахад внимательно смотрел из-под капюшона, дабы золотые глаза не пропустили ни единого чёртового движения. — Пусть ты не дотягиваешь до меня так же, как сорокопут не дотягивает до дикого кота, у нас есть много общего. Просто ты, как и все в ордене, боишься это признать. Прячешься за моралью, надеясь, что это хоть немного обелит твой образ. Ассасин в свою очередь снял свой капюшон-голову, открывая оскаленное в широкой улыбке бледное лицо с горящими аквамариновыми глазами. Едва ли мужчина был сильно старше Альтаира. Юный, пышущий силой и волей воин, что мог бы служить братству, стал его злейшим врагом. — Нас рассудят потомки. И только они. Всё остальное — не истина, — Ла-Ахад отступил на пару шагов назад и, пропустив через легкие порцию похолодевшего воздуха, рванул прочь по крышам, в заранее выбранную сторону. Повинуясь словно первородным инстинктам, Пантера кинулся за ним, иногда пытаясь попасть по подвижной мишени метательным ножом. Остатки света солнца ещё мешали ему разойтись в полную силу, но он не отставал, видя перед собой одну единственную бегущую цель. Альтаир двигался верхом, опасаясь внезапного тупика в узких улочках, где он точно встретит свою погибель от чужих когтей. Несколько раз смерть с голубыми глазами едва не настигала его, ловчее и быстрее прыгая по неровным балкам. — Не уйдешь. Сниму с твоего черепа это горделивое, глупое лицо, и повешу его на стенках бюро, когда покончу с тобой! Чёрный Ассасин прыгнул сверху, впиваясь когтями в голову преследуемого, от чего Альтаир в отчаянии срезал капюшон к черту, оставив в железных лапах лишь кусок чуть окровавленной ткани. Так даже бежится легче, на адреналине и лучшем обзоре. Темнейшая ночь меж тем входила в свои права, укрывая Иерусалим плотным покрывалом с редким звёздным узором. Подул порывистый ветер, царапая незащищенное лицо колючими песчинками. Быстрее, проворнее, хитрее. — И это твой гениальный план? Заманить меня к тамплиерам, рассчитывая, что эти недотёпы смогу меня убить? Ты либо безумец, либо… Альтаира, не слышавшего звуков преследования несколько минут, схватили снизу за ноги и утащили во тьму, вонзая что-то острое в голень. Мужчина коротко вскрикнул и ударил кинжалом вслепую, дабы не дать полностью скинуть себя с крыши. Ответный крик стал ему сигналом того, что лезвие достигло своей цели: одного глаза преследователь лишился, ослабив хватку и съехав вниз. Хромая, Ла-Ахад забирается на городскую стену, и затуманенный болью взор уцепился за робкие огни дозорных факелов. — Так иди и убей меня, если посмеешь! — издал боевой клич ассасин, спрыгнув на дикую пустошь и приготовившись к марш-броску: как назло, в округе ни одной лошади сегодня не стояло. Пантера, бряцая оружием, бросился в погоню, громко рыча своим низким демоническим голом, поднимая всех на ноги Стражники-крестоносцы окончательно скинули морок сна в момент, когда ассасин пробежал мимо, и увидели лишь несущегося на них разъярённого зверя. Хищник с человечьим лицом свернул шею первой попавшейся жертве одним ударом, а второй пустил кровь скрытым клинком. В оставшийся здоровый глаз больно ударил свет факела, и в ярости Чёрный Ассасин пнул его на сухую траву. Порывистый ветер словно глашатай разнес пылающее сено и голодные, жадные искры по лагерю, поджигая мирно спящих лошадей, палатки и флагштоки. За треском растущего огня поднялись крики напуганных, горящих заживо тамплиеров, замурованных в пылающих шатрах, и тех, кто принял свою смерть от чужого клинка. На мечущегося по пожару Альтаира никто и не думал обращать внимания, спасая солдат или свою шкуру. Пускай он рассчитывал не на это, но, если Пантеру не убьют крестоносцы, это сделает огонь. Едкий дым и пылающие клыки пламени загнали Ла-Ахада на небольшую каменистую площадку, не то для тренировок, не то для казни. Огонь сомкнулся кольцом, но не шел дальше, лишь чадил и коптил облака над Иерусалимом. Альтаир смотрел перед собой меж языков пламени, и одна мысль крутилась в его голове: «не приближайся». В пожаре слышны были крики и шаги, пока, словно из самых глубин Преисподней, к ассасину не вышла знакомая высокая фигура с обломком меча в правой руке. Неужели он обломал его о тамплиеров? Собственный меч Альтаир сломал уже давно, кинжал был потерян на улицах Иерусалима. Всё, что оставалось у него сейчас, это собственные кулаки, и скрытый клинок в запястье. Лицо Чёрного Ассасина расплылось в хищной ухмылке, а обломок оружия был отброшен в бушующее пламя. Он со своей добычей один на один. Ни места для манёвра, ни укрытия, ни подмоги. — Ты называл меня безумцем. Они все называли меня безумцем. Но как они могли говорить такое, если ничто не истина, и все дозволено? — мужчина опустился на четвереньки, вытягивая сильные длинные конечности и высекая искры железными когтями о камень, — ты можешь лишить меня одного глаза, вырвать хоть оба, но я всё равно буду слышать твою тихую походку, звук твоего мечущегося в ужасе сердца, чувствовать запах свежей горячей крови, капающей из каждой ранки на теле. Ты проиграл, и в этот раз поплатишься не только жизнью братьев, но и собственной. Альтаир понял, что оказался в западне: пускай на пожаре светло, как днём, тень его фигуры будет огромным чёрным пятном, мимо которого нельзя будет промахнуться. Мужчина размял кулаки: не выживет сам, так заберёт эту кошмарную тварь с собой, на тот свет. Черный Ассасин окунул руки в перчатках в пламя, заставив выделанную кожу гореть и обжигать не хуже зажженной стрелы, и первым бросился в атаку. Сражался он как зверь и как со зверем: бегал кругами, атаковал снизу, заставляя непривычного к драке с дикими животными Ла-Ахада держать глухую оборонительную позицию. Те же редкие выпады, что удавались Альтаиру в ответ, едва ли ненадолго сбивали его с ноги: пот, кровь, обжигающий легкие воздух, словно всё играло сейчас против мужчины, поддерживая жизнь и жажду крови в этом монстре с человеческим лицом. Уже красовалось несколько глубоких длинных царапин через всю грудь, а от усталости и боли шатало даже в крепкой стойке. Треск огня иногда прерывался на довольный рык нападающего, когда снова кинжал или тяжелый кулак достигали своей цели, выбивая остатки сил и сознания. — Тебе конец, Альтаир… Конец! Взяв разгон на всех четырёх лапах и прыгнув, словно настоящая, не фигуральная пантера, Черный Ассасин кинулся в последнюю, смертоносную атаку, собираясь если не металлом, так зубами вцепиться в горло своей добычи, насладиться предсмертными хрипами и трепыханием умирающего тела под своими когтями, завершить начатое и оставить послание всем, кто захочет встать у него на пути. Послание кровью и смертью. Треск порванной ткани, а после и мерзкий, ни с чем не сравнимый звуки рвущейся живой плоти рубанул слух, пока по грудной клетке разбегался холод скрытого клинка и боль. Альтаир, не способный уже уклониться, на последнем издыхании обнажил единственное свое оружие и ударил сверху вниз, загоняя лезвие меж ребер и грудины в сердце и легкие, пробивая вены и частично глотку. Он лежал на камнях, а сверху на нём пытался инстинктивно вдохнуть противник, лишь сильнее разгоняя вышедшую кровь по ране. Чёрный Ассасин закашлялся, от чего на смуглое лицо упало несколько крупных, вязких темных капель. Они оба понимали: обычный удар скрытым клинком уже смертельная рана, а такой выпад так и вовсе оборвёт чужую жизнь в считанные минуты. Шипя проклятья, Пантера пытался дотянуться до горла своего убийцы, но сил хватило лишь на то, чтобы в бессильной злобе скрести землю да обдирать чужие предплечья. — Возвращайся туда, откуда пришел, возвращайся в ад, — прошептал Альтаир не своим, тихим, по-настоящему напуганным голосом. Рука сама загнала клинок глубже, подстраховывая и дрожа в первобытном ужасе — Кх… будь ты проклят, Альтаир Ибн Ла-Ахад… Знай. какой бы на дворе ни был век, сколько бы не длилась война… Кхе… Между людьми… Я найду тебя… Кхе-Кхе. Найду тебя в следующей жизни… И тогда… ты пожалеешь о том, что не умер сегодня… Захлёбываясь собственным безумием и кровью, мужчина закрыл здоровый глаз и опустился на разодранную грудь, после чего хрипы стихли навсегда. Альтаир с трудом отпихнул с себя более крупного противника и лежал, переводя дыхание. Вдарил раскат грома, один из многих, что уже звучали ранее и были незаметны в пылу боя, после чего на выжженную Святую Землю пролился долгожданный заслуженный ливень. Небесная вода потушила горящий лагерь, открыв миру обгорелые постройки и трупы. Наверняка, когда дождь закончится, здесь ещё долго будут стоять по утрам пропахшие гарью и смертью туманы. Альтаир жадно, словно после десяти дней в пустыне, глотал упавшие на его губы капли, прежде чем подняться на ноги. Нужно уходить, пока не явились выжившие хозяева лагеря и не навязали ещё один бой, который ассасин точно не выдержал бы. Мужчина в последний раз взглянул на своего противника. Сейчас, смотря лишь на труп, он испытывал самые противоречивые эмоции, но перед уходом ему нужно было сделать ещё одно дело.***
В бюро уже были готовы устраивать очередные похороны, когда «покойник» явился к ним на своих двоих, молча положив перед Маликом капюшон, сделанный под голову пантеры, и остальные восемь железных когтей. — Дело сделано. Черный Ассасин мёртв и ушел в джунгли на тот свет, — произнёс вслух Альтаир, смотря вокруг уже привычным спокойным взором. — Не знаю, как тебе это удалось в очередной раз с твоим пренебрежением кредо, но ты достойно поработал, Альтаир. Надо думать, пожар в лагере тамплиеров тоже твоих рук дело? — Малик с некой опаской поглядывал на кусок черной ткани, будто она укусит его в любой момент, — постой… как тогда получилось, что на тебе нет ожогов? — Не моих. Черного Ассасина, и он пал от своей же опрометчивости. В остальном же… меня прикрыл дождь, — честно признался Альтаир, у которого до сих пор в ушах звенело от треска огромного костра. Малик все же ушёл писать донесение в Масиаф, так как подобный инцидент было непростительно утаивать от учителя, но, такая у них, рафиков, работа. — О, Альтаир, вы живы и относительно здоровы, — через бюро залез одноглазый информатор, рассказавший сказку, ставшую пророчеством. — Мира и покоя, Асад. Именно так. Теперь Черный Ассасин действительно будет тем, кем его считали — городской выдумкой, — ответил Альтаир, а после добавил то, что давно вертелось у него на языке, — он не предатель, и не безумец, он точно знал, что хотел, в каждом его слове была своя, извращенная логика, за гранью человеческого понимания. Словно он… никогда и не был одним из нас. А что… что если он не один такой, во всем мире? Асад положил свежие украденные письма на стол к пишущему Малику, после чего вернулся к невольному охотнику, и проронил фразу: — Ассасины, как и тамплиеры, дерутся уже много веков за мир, но при этом и те и другие мало что в нем понимают. Далеко на западе, за морем, люди с оленьими головами поедают потерявшихся в чаще путников. На востоке девы с змеиными хвостами вместо ног охраняют прекрасные сады от воров. На юге шакалы с красной шерстью гонят пыльные бури на оазисы, пока на севере танцуют своих смертельные хороводы призраки лунного света, а вы переживаете из-за простого котёнка, хоть и похожего на нас сильнее всего. Резко вздрогнувший всем телом Альтаир повернул голову в сторону собеседника, но от того остался лишь звук удаляющихся по крыше шагов да лёгкий запах гари в помещении.