После

      Удар ножом от Лао — как отрезвление. Напоминание о том, что Эш не может быть с Эйджи, что рядом всегда опасно, всегда будет тот, кто захочет навредить.       Леопард шел к горе, Эш пришел в библиотеку. Умереть, освободить Эйджи, чувствуя только прощальный поцелуй– не в губы, а в душу: его письмо. Не умирать, выжить, выжить, потому что он должен защитить, потому что хочет изменить все, ведь он человек, ведь они смогли изменить мир, он должен смочь изменить и свою жизнь!       Кровь то текла сильнее, то почти останавливалась синхронно чувствам.       Умереть. Выжить. Тик. Так. Чет. Нечет. Эдгар По. О Генри.       Смерть от кровопотери приятна: она не выдирает из тебя кишки костлявыми руками, не душит, не вызывает паники. Она ласково обнимает и и обдает приятным холодком. Как мороженое в жару. Она нежна, как никто с ним в жизни, кроме…       Решай. Решай. Ты волен сделать выбор.       И Эш вырвал себя из бессознательного состояния, вырвался из приятно холодных рук, с отчаянным криком, который наконец привлек внимание к так публично и одиноко умирающему человеку.       «Эйджи!»       Потому что только он мог спасти Эша. Потому что даже находясь далеко, он хранил и не позволял кому-то добить вместо помощи, отвернуться, посмеяться.       Он сделал выбор.       Шин чуть не закончил дело своего братца в больнице тремя неделями позже, когда снова услышал от Эша сомнения в том, что ему стоит видеть Эйджи. Эйджи, который так и не смог сказать «сайонара» не только Эшу, но и Америке, который вернулся на следующий день со сжатыми губами и красными звездами полопавшихся сосудов в глазах.       — Ты такой же кретин, как Юэлун! Только и можете, что лить слезы о том, как вам плохо, а вам не одним плохо! Как вы меня оба достали, придурки! — орал Шин. — Ты не видел, что было с Эйджи! Ты хоть кого-то кроме себя послушаешь когда-нибудь?!       Шина услышали и, конечно, попросили очистить палату, и он гневно вынесся оттуда. Эш знал, куда — Шин всегда приносил запах Эйджи. Запах дезодоранта и чистого белья, запах черных волос, запах слез. О, он был самым отчетливым.       И как этот мальчишка умудрялся все знать? Образование Гольцине можно выкинуть в помойку, Шин со школой улиц знал куда больше.       Все, что он знал от Гольцине и подобных ему ублюдков об отношениях, тоже следовало выкинуть следом, думал Эш через три месяца, лежа рядом с Эйджи на одной кровати.       Он называл Эйджи другом, потому что не смел, боялся назвать иначе, потому что это ведь оскорбление — сказать «я тебя люблю». Так говорили ему тысячи раз — они любили тело, они любили демона и упивались причастностью к нему, способностью его хоть немного обуздать, они любили экспонат в своих коллекциях.       Эйджи говорит: «я так тебя ждал, Эш».       Я защищу тебя. Давай немного пройдемся, тут никто тебя не тронет. Ты хороший, ты чудесный.       И во всех этих словах — «люблю тебя, люблю, моя душа». А еще Эш знает, что он для него не дикая кошка из зоопарка, не дьявол в красивом обличии, а человек. Не чувствовать, как сдирают человеческий образ — непривычно и приятно. Так же, как ощущать крепкие и нежные объятья, которые не хочется разорвать, желательно вместе с руками.       Они спят вместе, и Эйджи вторгается в кошмары Эша — настойчиво-мягким голосом и нежными руками вытаскивает из холодной и кровавой тьмы снов в теплую, родную, совсем не страшную темноту спальни и обеспокоенных черных глаз.       Если бы у каждого человека была бы хоть капля храбрости Эйджи, мир был бы лучшим местом.       Они тянутся друг другу навстречу, сплетают пальцы, но этого мало после того, что было в больнице, нужно больше, нужно сильней. Нельзя сказать, что кто-то начал поцелуй первым, что вообще был инициатор — они сделали это вместе. Потом Эш спросит, не на помидорах ли тренировался Эйджи или так хорошо запомнил урок с первого раза, но они оба знают, что под этим вопросом. Извинение за украденный поцелуй.       Эйджи смеется и говорит, что Эш точно лучше помидоров, а потом снова встречает его губы на половине дороги к своим.       Эша имели во всех возможных позах и всеми возможными способами, трогали руками, губами и членами каждый квадратный сантиметр тела, и это имело строго определенную цель — кончить, спустить морально и физически. На него, в него, на спину, на живот, в рот, в задницу, на волосы. Иногда к этому моменту Эш уже был в отключке, но финал все равно настигал его — стянутой кожей, мерзкой перхотью засохшей спермы с волос, неоспоримыми следами того, что все закончилось так, как они хотели.       С Эйджи оргазм не самоцель. Они целуются, гладят друг друга, и неопытный Эйджи читает реакции с прозорливостью великих любовников из романов. Возможно, потому, что ему они по-настоящему важны. Их близость — бесконечно долгое горение, касание кожей кожи, и это удовольствие за гранью сексуального, за гранью всего, что ощущается даже под наркотическими возбудителями. Обычно в конце они доводят друг друга руками только для того, чтобы не засыпать со стояком. Нет, приятно и хорошо, но то, что происходит до этого, гораздо лучше.       Эшу сначала кажется, что это неправильно и нечестно — в конце концов, такими темпами Эйджи останется девственником до конца дней своих, ведь Эш больше его не отпустит.       Эйджи улыбается и говорит, что слишком стар для более активных постельных забав, а потом целует Эша: губами — в губы, в щеки, в подбородок, а словами — в душу. Снова.       И Эш рад, что выбрал жить.