Звёздный Предел

      — Подумать только, доехали — а уже не надо!       Миднайт рассмеялась. Мария с порога налетела на неё, еще едва встающую, и долго не выпускала из объятий, потираясь щекой о снова жесткую растительность на голове.       — Давно тебя такой не видела, — Мария встрепала ей волосы, вытягивая их кверху, как колючки. — Ты первый раз так постриглась для лётных испытаний.       — Тогда так требовалось, — Миднайт тряхнула головой и пригладила челку. — А теперь что уже? Только юбки и носи. Я уже даже не поскальзываюсь на них, хотя, признаться, наши костюмы были легче.       — А я только недавно свой старый примеряла, — Мария оставила её волосы в покое и присела на стул. — Так голой себя почувствовала. Он же в облипку, как вторая кожа. Даже Карнистиру было стыдно на глаза показываться, а он ведь такой, знаешь — женщин не своей расы за женщин не считает.       Миднайт ехидно усмехнулась.       — По себе судишь?       — Нет, еще по наугримкам…       — Сравнила!       Джеймс деликатно кашлянул, привлекая к себе внимание. Миднайт вскинула брови, отметив, какой чудной у него вид: что-то среднее между эльфом и монголом — те же выбритые виски и остатки черняво-седых волос от лба до затылка узкой полосой, мудрено заплетены и скреплены зажимами из червонного золота.       К тому же, Хелеворн явно имел тенденцию задавать моду соседствующим землям, судя по тому, как вольно и красиво одеты её друзья — в вольные, летящие и мягкие одеяния, как те же широкие штаны Джеймса, небрежно заправленные в сапоги. В Химринге и Вратах не было места подобной роскоши, за исключением жаркого и засушливого лета или праздников. Быт был довольно простым, хотя не лишенным мрачной (свойственного Форменосу, как говорил Нельо) торжественности или изящества.       — Как вы выжили? — сухо спросил Джеймс.       — Я нашла нишу, когда вытащила Ирму из-под лошади. А она была очередным туннелем. Сначала он уходил вниз, потом вверх. В итоге мы выползли по скале наружу, по эту сторону цепи — там были стертые мелкие ступени и такие же маленькие площадки, видно, остатки гоблинской жизнедеятельности. А как, собственно, поднимались — уже и не помню.       Он размеренно кивнул.       — А когда ты была в коме? Тебе снилось что-то?       Миднайт прикрыла глаза и откинулась на подушки.       — Ворох воспоминаний. Только и всего.       — Значит, Он до тебя не добрался, — Халпаст облегченно и выдохнул и сел прямо на пол, вытянув ноги. — Это здорово.       — Ты стал таким фаталистичным, Джеймс.       Он едва дернул губами, но сдавил улыбку. Мария снова развернулась к Миднайт и затрещала о чем-то своем, преходящем, отвлекающем, женском. Еще на подъезде к Аглонской крепости она обстоятельно проехалась по его мозгам, настаивая на отсутствии необходимости изливать свои меланхоличные настроения тому, кто только вылез из-под навалившейся на неё смерти. Джеймс промолчал.       Лорд Канафинвэ как раз собирался домой — ему нужно было подновить стены, окружавшие его собственную крепость, рвы и починить мосты, и вплотную заняться поселениями, уже немного разбавленными беглыми лаиквенди и синдар. Маэдрос не собирался так просто сдаваться и уповать на Осаду, и методично множил силы и проверял новые орудия. Моргот — и Джеймс был абсолютно в том уверен — занимался тем же.       С их приездом Ирма и Миднайт быстрее шли на поправку. Сказывались ли примочки Марии, или же просто присутствие кого-то столь близкого — они не задумывались. Куруфин не спешил возвращаться в Аглон, поэтому управление землями и крепостью целиком и полностью пало на плечи старшего брата. Его же племянник, с довольно-таки зубодробительным даже для квенья именем, Тьелпэринквар, повзрослевший уже эльфийский юноша, улучил время пообщаться с одним из тех раньяр (или, как их называли под влиянием синдарского населения — эльтаури), которые приложили руку к изменению ландшафтов западного Дортониона и сирионского устья.       Джеймс с удовольствием рассказывал о неизвестных здесь еще металлах и веществах — был уверен, что вскоре нолдор доберутся и до более глубоких залежей, чем митрил или адамант. Хотя, было ли в Арде пылающее ядро и магмовая мантия, он не ручался говорить наверняка…       Тьелпэринквар же демонстрировал тонкости применения дара эльфов непосредственно в кузнице.       Они и без того знали о зачарованных эльфийских стрелах, и о клинках, пропитанных рунами силы — скованные еще Феанором для своих сыновей. Миднайт что-то такое рассказывала, когда пыталась понять, как у неодушевленных, искусственных предметов может быть своя воля и сила, не предусмотренная особенностями и свойствами металла и последствиями его обработки.       — Вообще-то, я отнюдь не силен в песнях силы, но понимаю в этом побольше своего отца, — сказал Тьелпэ, протягивая ему фартук. Кузница Куруфина, святая святых, в их полном распоряжении — Тьелпэ был даже куда больше взбудоражен, чем он сам. Джеймс иронично усмехнулся — он теперь почти что старик, ворчливый дедушка рядом с вечным юнцом. Он скинул куртку и повязал кожаный фартук поверх льняной рубахи, а юный нолдо же полностью оголил верх — уже сейчас он мог хвастливо демонстрировать нисси налитые мышцы и ровный тон бронзовой кожи. — И, пока у меня еще статус подмастерья, я могу рассеивать свое внимание... и не только на мечи и копья.       Джеймс хмыкнул.       — Похоже на выбор специализации после общего курса подготовки, — Тьелпэ раздувал мехами печь, но его ушко заинтересованно дрогнуло. — Мы учились вместе много лет, и в том…месте у всех несколько лет был общий курс, а потом шло разветвление на различные дисциплины. Которые были бы полезны нашему военному строю, разумеется, но их было более чем достаточно. Узкие направления и сами по себе имеют много подвидов, поэтому науки нам хватало, — он приблизился к нолдо и поставил ногу на ручку мехов, сменяя его, — например, как у меня с леди ван Лейден. Мы были…ммм…инженерами, то есть, изобретателями в широком смысле, оружейниками — в узком. Но и это не конец.       — Я видел, — кивнул Тьелпэ. — У вас очень неодинаковое оружие. С разными принципами работы.       Джеймс одобрительно кивнул и навалился всем весом на тяжелые мехи, стараясь не сбить ритм дыхания. Дыхание — это важно.       — Именно. Я занимался по большей части тем, что рассчитано на большие площади урона… Ирма же испытывала уже готовые образцы... и гоняла в хвост и гриву тех, кто не справлялся с работой. Хотя именно она занималась взрывчатками до меня. А ты уже думаешь, что бы такого изобрести, чтобы Ангбанд — и раз! — разнести? — Джеймс пытливо уставился на Куруфинвиона, но тот — честь его отцу — удержал лицо.       — Эльдар еще не утратили надежду на то, что его повержение возможно, — ровно ответил тот. — И я лишь хочу…       — …сплести наши методы с вашими? Это хорошо, хотя и очень рискованно, — Джеймс задумался. Идея была все еще свежа и соблазнительна, да и соображения имеются... Например, ту же пелагику — плазму, не так просто применять в связке с чем-либо другим. Она прижилась как огнестрельная начинка — и хорошо, но и последствия её использования надолго сохранялись в материи. К тому же, её оставалось слишком мало — её нельзя было уничтожить, но чтобы и применить, нужно было подгадать момент. — У тебя есть идеи?       Тьелпэринквар с чувством кивнул. Такое лицо… уж очень он своей самоуверенностью напоминал отца. А может быть и деда — хорошо, что он пока демонстрировал более сдержанные черты характера. Он приблизился к столу, где в своеобразном органайзере были разложены инструменты — и чисто кузнечные, и вовсе какие-то странные. Тьелпэринквар порылся и взял какой-то чертеж. Хотя нет, не чертеж.       Это были страницы из какой-то тетради, видно, очень старой — вырванные, сшитые грубой нитью, прошедшие воду, копоть, испещренные многочисленными пометками и помарками, разными чернилами и очень, очень приблизительными эскизами.       — А что это?       — Наследие моего деда, — с готовностью ответил мальчик (а как его называть иначе?) — Его соображения о соприкосновении материи Арды и материи духа — до того, как он начал создавать оружие.       — Как интересно… — Джеймс сощурился. Здесь было темно, и без того заковыристый почерк расплывался. Но что до того эльфу? — Но разве это не сокровище твоего рода? Ты показываешь его постороннему… Хотя подожди. Это не тенгвар.       Каков хитрец. Джеймс кивнул и отодвинул тетрадь. Наверное, сарати… Или какой-нибудь шифр. Кто знает, может, Феанор всегда был немного параноиком? А тут, видно, еще молодой, пылающий желанием самоутвердиться… Может, внук был похож на деда больше, чем его отец — кто знает? Время покажет.       — Так что здесь написано? — он вздернул бровь. — Я не смогу тебе помочь, не зная замысла.       — Я видел нож леди Ирмы, — пробормотал Тьелпэ, не заметив, как вскинулся собеседник, — он очень хорош… И я подумал, что было бы, попади хорошее оружие не в те руки.       — Ножом пользоваться и обезьяна сможет, — Джеймс фыркнул. — Там и думать особо нечего. Одна сторона ранит, другую держать можно.       — Да, но если это будет не клинок? А что-то другое… Такое же, как ваше оружие, разрушающее материю. И что такое о-безь-я-на?       Джеймс хлопнул руками по столу, прерывая мысль мальчишки.       — Всего лишь далекий предок прямоходящих и самосознающих. Но нет, парень — такие идеи под стать скорее вашему заклятому врагу. Идея твоя хороша, и не нова. Нолдор свойственен размах — ты подумай, что будет, пользуйся таким каждый?       — Я думал об этом, — он кивнул. — Но, видишь ли, господин Халпаст, для эльдар всё несколько иначе.       Молодой Феанор — подумать только! — писал о разном. По сути, это было что-то вроде эльфийского философского трактата, разве что эльфы Валинора не задумывались о смысле жизни, платоновской концепции Идеи, о том, что сделало человека — человеком (или эльфа — эльфом), и почему в итоге только люди сознавали себя самих. У эльдар ответы были изначально на руках — Пробужденным мысль в голову вложил сам Эру, остальных научили Валар. В чем был смысл их жизни? Задумываться над этим тоже было не нужно. Их радостью было сотворение, познание, наречение ранее неизвестных феноменов. Феанор заметил, что если бы Оромэ дал волю татьяр во время первого Исхода давать имена всему, что они видели, Поход бы не закончился даже к нынешнему времени. «…в основе всего сущего лежит воля Эру. В таком случае, сущим считаются и Валар, и сотворенное ними, Мелькор, и сотворенное (искаженное) им, и эльдар — и сотворенное ними…»       Этот ли эльда призывал нолдор в Исход? Если так подумать, то и мечи, и Рок нолдор, и Клятва, озвученная и принявшая таким образом воплощение, как Песнь, — предусмотрены волей Эру. Задумывался ли он об этом, когда всё уже было совершено? Тьелпэ продолжал перевод размеренным тоном — так, будто подтверждал прошлогодний экзамен. «…Это и роднит Эрухини с Айнур, которые тоже Его дети. И всё, что ни вложено нам в головы, является следствием Его воли. Как Вала сумел мысль, или помысел, вложенный в него Всеотцом, развить в Песнь и её материальное воплощение, эльда развивает сотворенный Аулэ металл и камень, обращая его в наковальню, молот и нож. Таким образом, мысль — всегда материя, и её воплощение — лишь дело времени и воли несущего её»       Тьелпэ перевел дух.       — Знаешь, я никогда не считал его примеры чем-то странным, но теперь и я думаю немного иначе, чем думал дедушка в моем возрасте. До определенной поры нож был для него инструментом. Он мог придать более изящную форму, разделить для удобства на части.       — …зайца, например, — задумчиво откликнулся Джеймс. Какие, однако, мысли были у подростка-Феанора! Он не зря прослыл гением. Человек повернул голову к эльфу. — Ты же об этом говоришь? Об убийстве, как о разрушении материи?       Он кивнул.       — Но ведь и охотники среди эльдар были всегда, — продолжил Халпаст. — Или эльда никогда ранее не приходило в голову, что другого, такого же эльда можно разделить этим самым ножом на части?       Тьелпэринквар посерел, но взгляда — твердого взгляда — не отвел.       — Да, господин Халпаст. Такого прежде раньше не думали, и, наверное, не знали.       — Но знали Валар, — подсказал Джеймс. — Этот ваш… Судья. Он ведь всё знает, не так ли?       — Молот и нож в некотором роде антонимичные предметы. Пока они служат разным целям. Но и то, и другое можно использовать для разрушения, — нолдо смотрел на свои руки — в мелких шрамах, ожогах и прелестях слоящейся кожи. — Если их нельзя было сотворить полностью созидающими, неспособными для разрушения, может, так оно и было нужно?       — То, что ты говоришь, на твоем языке зовется Искажением, Тьелпэ. Но как ты собираешься использовать оружие моей расы для созидания?       Он пожал плечами.       — Никак. Дальше дед писал о том, что если мысли и воли хватило Вала для создания воды и воздуха, растения и камня, а ему, как известно — хватило идеи о Палантирах, — действительно, кому бы пришло это в голову, когда эльдар обладали осанвэ? Гению, не иначе. — И идеи и Сильмариллах, — гению или провидцу, — чтобы их сотворить.       — В моем мире запросили бы документ об авторском праве, — Джеймс отвел взгляд от заворожившего в печи пламени — глаза были уже сухи и, возможно, слегка воспалены. Он протянул руку к кувшину и, плеснув на руку, брызнул водой на глаза. — Продолжай.       — Это говорит о силе духа, — тихо продолжил Тьелпэ. — Всё сводится к тому, что, чего ни пожелаешь, всё возможно исполнить, пока возможна сама мысль об этом.       — Это может сыграть с вами злую шутку. Помни, что у ножа две стороны. Два способа применения.       — Я помню. Обещаю, всегда буду помнить, — закивал мальчик с сияющей гордостью в глазах.       Спустя некоторое время Джеймс касался пальцами ожерелья. С виду простая, латунная безделушка, которой суждено почернеть со временем, была чем-то вроде обещания Арде — он останется. Он останется и впитается в материю Арды, как пелагика выжигает на подкорке земли, на уровне молекул свой след.       Тьелпэ фонтанировал идеями. Но для воплощения каждой из них нужно было и время, и силы. Он пригласил его в Таргелион — наступили тихие и относительно спокойные годы, да и мальчику пора учиться контактировать с наугрим, для обмена опытом, как говорится…       А еще он убедился в том, что к мальчишке следует приглядеться. У него не был такой чистый голос, как у его дяди и не было в нем той силы, что присуща музыкантам этого мира — вот кто поистине всесилен, стоило бы только захотеть; но у Тьелпэринквара была юношеская отчаянность и смелость идей, и именно он предложил (Джеймс старался не особо распространяться о реалиях своего мира, чтобы хоть как-то подтвердить гипотезу Феанора) создать нечто, подчиняющееся только одному хозяину. По правде говоря, он о чем-то таком слышал от гномов, правда, в контексте преемственности власти, но Тьелпэ изъяснялся не в пример проще, хотя и это звучало очень дико — например, заставить металлы в плоти эрухини взаимодействовать с металлами из плоти Арды. Да, в крови людей есть железо, и мало не вся таблица химических элементов, но неужели с телами эльфов обстояло как-то иначе? Но он и сам согласился испытать эту версию на себе.       А…ошейник, скорее, а не ожерельице, из латуни, могло бы испытать на правдивость и эту безумную идею.       Джеймс спрятал его за накрахмаленным широким воротом-стойкой и углубился в чтение гномьего трактата о деревьях и камнях. После Тьелпэ многое перестало казаться непонятным и странным. Интересно было бы знать мнение самих наугрим о материях и их преобразовании.       …Может быть, где-то тут и начинается магия?       Письмо от Маэдроса, созывающего в Химринг своих знаменосцев, стало неожиданностью. Миднайт только недавно уехала во Врата в сопровождении своих эльфийских друзей и отряда, отправленного Тьелкормо для пущей безопасности, и вроде бы ничего такого не должно было произойти.       Не приходило даже никаких писем от Риги и Миры, у которых все время что-то происходило — долетали какие-то слухи о шевелении в Таур-им-Дуинат, и в холмах Андрама (им же пришлось разгребать всю ту шумиху, что устроили северные нолдор в связи с событиями Нан Дунгортеб), но ребята держались стойко и уж обосновались в наконец достроенной Амон Эреб. К ним даже понемногу подтягивались лаиквенди Оссирианда, расселяясь кругом. Письма не приходили, взамен, Рига и Мира нагрянули сами вместе с младшими лордами Амбаруссар, и в Аглоне стало совсем тесно.       — У вас ведь, ясное дело, куда милее, чем в Химринге, — Рига громогласно рассмеялся и обменялся с лордом Туркафинвэ рукопожатиями. — И пейзажи красивее, и девушки… Мира наступила ему на ногу, и тут смех подхватил и старший лорд Химлада, похлопав Штрауса по плечу.       — И вино хмельнее, у меня еще остался наугримский бочонок.       Рига понятливо похмыкал, ведь бочонки вина предназначались как раз-таки Химрингу — что там должно было произойти, Тьелкормо, похоже, знал, но говорить не торопился. Амбаруссар остановились на день, дав передохнуть отряду и лошадям, наутро же все двинулись в путь.       Рядом бежал Хуан — Джеймс впервые видел его настолько близко. В Митриме как-то не пришлось, да и после тоже. В Аглоне оставался лишь Тьелпэринквар, охваченный какими-то новыми идеями и возможностью творить и вытворять в отсутствии отца и дядей.       Сам Келегорм, в ярко-алом плаще со звездой, ехал во главе процессии и о чем-то перешучивался с братьями и Ирмой, изредка переходя на странно-повышенные тона. Хуан иногда подпрыгивал, пугая лошадь, ластился и выпрашивал у задумчивой Марии яблоки. Та давала их щедрой рукой, всерьез охваченная какими-то своими переживаниями.       В Химринг они въехали с помпой, поднятыми знаменами и под недоуменные, но всегда благожелательные и радостные оклики жителей Холодного Холма. Келегорм спрыгнул, не забыв красиво подать руку Ирме, и развернулся к кастеляну, встречавшего их у главного здания.       Здесь было очень оживленно. Эльдар, пробегавшие-пролетавшие мимо, с интересом разглядывали новые лица, улыбались, приветствовали. Навстречу из толпы к ним выбежала Эльза, прыгнув с расстояния ему на шею — Рига просто стоял чуть позади. Джеймс облегченно выдохнул и похлопал её по спине.       — Как я рада вас видеть! — она поочередно обнялась со всеми, обменявшись улыбками с Тьелкормо и Амбаруссар. И ткнула пальцем в Ригу, все еще тесно прижимая к себе Миру: — Вы слишком долго собирались! Могли бы послать птицу.       Рига развел руками.       — Мы собрались так быстро, как могли. Нужно было еще назначить тех, кто закончит с делами вместо нас.       — И по обыкновению свалили на Эрестора, — Мира улыбнулась. Её щеки немного округлились, и бледные раньше ямочки стали заметнее. — Он долго ворчал, но согласился. К тому же, ему это подходит.       — У вас праздник, да? — перебила Мария. — Маэдрос прислал всего пару строк, ничего так и не поняла.       — Я и сама не знаю, — Эльза неловко улыбнулась. — Но что-то будет. Я тоже получила приказ явиться, но устно, когда переписывала послания, — она прикрыла пальцами смеющийся рот. — На меня он пожалел чернила тратить. Ждём только Морифинвэ и Куруфинвэ, они задерживаются.       — А Миднайт с Макалаурэ? Уже здесь?       — Эти тоже время не рассчитали. Будут только завтра — их видели на заставах. Идем? Я покажу ваши комнаты.       Рига улыбнулся, придерживая Миру за талию и увлекая вовнутрь — они-то были официально женаты, а Джеймсу и Марии комнаты достались отдельные. Мария просто щелкнула его по носу и сказала: «план В». Файнолмэ, химрингский кастелян, провожал их, переговаривающихся на родном языке, подозрительным взглядом, в то время как Эльза уже упорхнула в Палаты Врачевания — как-никак, она была у себя дома, и от работы улизнуть не могла. Её подхватила под руку какая-то эльфийка и они, бегло переговариваясь на квенья, ушли в другое здание, где располагалось лечебное крыло.       Зал, где назначил им лорд Химринга, неспроста назывался залом Огня. Стены были задрапированы богатыми гобеленами о деяниях нолдор Первого Дома, начиная со времен Валинора и по нынешний день. Здесь даже располагался резной трон из темного массивного дерева — поменьше того, что был в главном зале, но тем и пользовались редко. За троном висело знамя с восьмиконечной звездой.       Сам Маэдрос явился последним: эльфы приветствовали лорда веселыми окриками и хлопаньем в ладоши. Братья его уже были здесь — один щеголеватей другого, с венцами в волосах. Тьелкормо, столкнувшись с ним взглядом, залихватски подмигнул. Джеймс еще подметил, что среди присутствующих в первых рядах — военные советники, командиры отрядов, косятся в их сторону. Действо начиналось.       Маэдрос снова заговорил о войне с Морготом — о битве, в которой они одержали победу, и о тех, что еще грядут. И победу они, конечно же, одержат снова. И о заслугах — каждого по отдельности, из чьей верности и выросла победа и уверенность в новом дне.       — Но стоит отдать должное нашим друзьям и союзникам в этой войне, — Маэдрос, наконец, смотрел непосредственно на них. Каждому в глаза. Рига хмурился, не понимая, что происходит — никогда не любил недомолвок, хоть внимание ему и льстило. Ирма в упор смотрела на Турко, выискивая ответы, но тот только улыбался — так же, как подмигивал самому Джеймсу. Мария комкала пальцами его отутюженный, богато вышитый рукав. Маэдрос улыбнулся, и его строгое, жесткое лицо разгладилось. — Я рад называть вас друзьями. Но также я буду рад называть вас нолдор — частью нашего народа.       — Это будет честью и радостью для нас, лорд Нельяфинвэ, — рыжий улыбался такому же рыжему — слегка напряженно, цепко выхватывая взглядом растущие тени-фигуры из танцующих бликов огня. Маэдрос улыбнулся в ответ и подозвал слугу.       Тот подал меч — в красивых ножнах, рукоять была инкрустирована рубином в обрамлении черного железа. И он продолжил:       — Я не могу не ценить то, что вы сражались на нашей стороне с первого дня, как вы вошли в Арду. И не могу не благодарить вас за это. Прими этот клинок в дар за свою верность и за свои свершения, Рига Штраус, воин народа нолдор.       Джеймс нервно усмехнулся. Часть лица просто заклинило, или онемело. От шока. Первым отошел Рига — он вышел вперед и поклонился, очевидно, осознав суть происходящего.       — Благодарю... мой лорд.       — О господи, стоило же это такой тайны, — вздохнула Миднайт где-то за его плечом и послала раздраженный взгляд Макалаурэ.       Макалаурэ вполне успешно делал вид, что отвлечен разговором с Морифинвэ.       — Могли и предупредить, — шепнула Мария. — Так бы хоть не позорились, перед всеми.       Рига, по-эльфийски приложив руку к сердцу, приносил воинскую присягу.       Служить благу народу нолдор, стоять на защите нолдор, быть нолдо. Он видоизменял её на ходу — но эльфы слушали внимательно и с пониманием. Всё же, для каждого из присутствующих это было неожиданностью. К Эльзе пробилась её эльфийская подружка и обнимала за шею, что-то шепча ей на ухо и называя «Эльсэ».       Миднайт рассеянно улыбалась и, едва последнее слово отзвенело под высокими сводами, захлопала в ладоши. Когда подхватила и эльфийская публика, Рига поспешил ретироваться в их строй. Мира тут же обвила руками его плечо и потянулась было к мечу, чтобы получше его посмотреть… Джеймс наклонился и сам.       — Джеймс Халпаст, — четко, по слогам, прозвенел чистый голос Канафинвэ.       Ему тоже достался меч — другой. Врученный Риге был тяжелым и двуручным — похожий был у Карнистира; его же меч был полуторным, с другой гардой, другой рукояткой, и односторонней заточкой. Он усмехнулся, вспоминая сказанные Тьелпэ слова. Ковал, несомненно, Куруфин, оставив характерную пометку на пяте под рукояткой. Но из той же, непривычной глазу, черной стали. Насколько он мог судить с виду — крепкий, с едва знакомым рисунком многоразовой обработки стали.       Врученные им клинки разительно отличались друг от друга, как неродные и непохожие братья, но все, как один — из одного чудного сплава. Куруфинвэ обменивался с Майтимо многозначительными улыбками, пока Канафинвэ вручал уже Миднайт её клинок — прямой и достаточно длинный, около целого метра в длину, заточенный с одной стороны… Похоже на тот, которым она пользовалась когда-то давно.       Потом был пир. Какие-то эльдар поздравляли и выражали радость, что теперь они официально часть их народа. Морьо одобрительно и немного скупо улыбнулся, Амбаруссар разглядывали длинный кинжал Миры, созданный по прообразу их мачете, Амбарто что-то бормотал о том, что не сможет теперь отказать госпоже Штраус в посещении ристалища.       — Ты недоволен? — спросила Мария, отбирая у него кубок в вином и меняя на толстый кусок мясного пирога. — Нас официально признали, дали оружие…       — …заставили принести присягу, — буркнул Джеймс. — Почему же? Всё к этому шло. Присяга — лишь формальность, и так понятно, что мы... не предадим. А у того, что раньяр теперь часть нолдор, тоже есть плюсы.       — Морьо, кстати, сказал, — Мария заговорила, еще не прожевав того, что она откусила от его куска, — что раз я теперь нолдиэ, да еще и без отца или брата, он, лорд, принявший меня, обязуется охранять мою честь. Так что или женись, дорогой мой, или осваивай скалолазание в условиях крепостных стен. Так-то.       Она отпила из его кубка и впихнула его обратно в другую руку. Джеймс так и остался стоять, высматривая рябеющее отражение в темнеющей глади. У ножа две стороны…       У него будто заложило уши на некоторое время, но он услышал негромкие возмущения Миднайт, которая уже куда-то уходила под руку с Канафинвэ. Еще один, блюдущий честь новоиспеченной нолдиэ. Их переглядывания с Макалаурэ только слепец бы пропустил. Интересно, считается ли Рига ей теперь мужчиной-родственником, имеющим право распоряжаться её рукой и сердцем, и рукой Эльзы вдобавок? Но, как ни крути, в таком случае слово Маэдроса, как сюзерена и короля (некоронованного, но кто в Первом Доме оглядывался бы на Финголфина?) будет куда полновесней… Как интересно всё получается. Эльза как раз высказывала свои восторги по поводу собственного клинка — скорее шпаги, с самым тонким лезвием из всех откованных, что совсем нетипично для нолдор. Куруфин скупо и очень загадочно усмехался.       Ирма сидела в дальнем углу и рассматривала свой — рассматривала очень пристально, сверяя рисунок с рисунком на стали эльфийского меча, который она уже успела отобрать у какого-то военачальника, приехавшего вместе с ними из Аглона. Она что-то говорила, а он ответил. И они рассмеялись, словно высматривали на стали картинки, как в аналогичной игре с облаками.       Он отставил кубок и приблизился к Куруфинвэ. Тот с готовностью повернулся и оставил на нем свой темно-серый, почти черный взгляд. Так мало сходства с собственным сыном — должно быть, мальчик пошел в мать.       — Хороший клинок, — Джеймс и сам скупо улыбался. Жесткие морщины изрезали иссушенное лицо, и казалось вот-вот — кожа треснет и лопнет, как высохшая глина. Онемение правой стороны лица не прошло, и холодок постепенно подбирался к уху. — Я рад, что такой металл нашел мастера, способного совладать с ним.       — Узнал? — с любопытством спросил Маэдрос. Эльза перевела на него недоуменный взгляд, так и застыв с вежливой улыбкой.       — Узнал? — его брови взметнулись. — Я хотел сказать, что способ ковки очень похож на тот, что в нашем родном мире утерян многие тысячи лет.       — Ты про Дамаск? — уточнила Эльза. Он кивнул. — А, она такая узорчатая, помню.       — Говоришь, как про ткань, — фыркнул Куруфин.       — Из-за того, что металлы в сплаве разные, с разным количеством…составляющих, — пояснил Джеймс. — Но да, рисунок интересный. Но если на переплавку пошли бластеры, — он усмехнулся, — то, боюсь, там будет не только сталь.       — Да какие к черту бластеры, — Куруфин махнул рукой. Он довольно смешно выговаривал новые для квенья слова, промурлыкивая непривычные сочетания гласных. — Стоило такого труда, когда вы так и не поняли, что перед вами?       — Прошу прощения, — зарделась Эльза, — но если вам подсунуть перемолотые в порошок сучья разных видов деревьев, вы отличите липу от акации? При условии, что запаха не будет.       — Запах останется, леди Скайрайс, — Тьелкормо расплылся в улыбке, — только вот эльф учует, когда вы — нет.       Нельо улыбнулся и опустил ей руку на плечо.       — Он дразнится, не принимай близко к сердцу.       — Гвеннит и Ростафаро обнаружили обломки вашего корабля, — устало пояснил Куруфин, кивком указывая на клинок, который Эльза все еще сжимала в руках. Та шире распахнула глаза.       — Я помню, что мы уничтожили его. Почти сразу, — Джеймс нахмурился. — Плазма должна была полностью его уничтожить.       — Но часть, видно, нет. Повезло, что не растащили орки, — Нельо сухо улыбнулся. — Они были найдены в разных направлениях и довольно далеко друг от друга.       — Тогда всё ясно, — Джеймс недоуменно перевел на неё взгляд, и она объяснила: — Ты тогда был ранен, а когда мы вошли в атмосферу — потерял сознание. Сажали совместными усилиями, но под конец система не справилась с возникшим сопротивлением магнитного поля и мы… — она развела руками, — изрядно пропахали землю. К тому же, мы посадили только модуль, а что случилось с внешним сектором и Тоби — неизвестно.       — Наверное, до сих пор по Ильмену кружится, — Джеймс устало прикрыл глаза рукой.       — То есть… вы упали? В прямом смысле? — вмешался Нельяфинвэ. Эльза кивнула.       — Тогда у Эру, очевидно, на вас были большие планы, раз уж вы не погибли после такого, — задумчиво сказал Куруфин. — Интересно. А кто такой Тоби?       — Наш…э… то есть, не наш...разум корабля.       — Он живой?       — Нет…наверное, — Джеймс осадил её взглядом и поправил:       — Он не живой. Не в том смысле, что эрухини. Разновидность палантира.       — Вот как, — Куруфин по-прежнему пребывал в задумчивости. И ему, Джеймсу, это отчего-то очень сильно не нравилось.       Маэдроса отвлек какой-то нолдо, а Джеймс, подав руку Эльзе согласно этикету, исчез с его пытливых глаз.       Ирма новости не удивилась — она уже обтирала обрывком ткани широкое серповидное лезвие своего нового клинка, и видно, никак не могла им налюбоваться. Ноломанион, как представился нолдо, оказался её другом из Аглона, одним из тех, кто отыскал её, умирающую, на заснеженной вершине. Он что-то одобрительно говорил о качестве меча и о том, что не сомневался в искусности Искусника. Ирма смеялась с его каламбуров.       Джеймс сел рядом и вытянул ноги.       — На фалькату похоже, — сказал он. Ирма подняла голову.       — Ты разбираешься в этом? Странное слово для квенья.       — Я увлекался этим еще дома, — сказал он. — Я просто удивлен, как творчески Куруфин, — он покосился на Ноломаниона, — лорд Куруфин подошел к делу.       — Я бы даже сказала, как он точно угадал с характерами, — хмыкнула Ирма. — Душа у меня широкая, изгибы нормальные такие…       У Ноломаниона горели уши. Джеймс расслабился — давно он не слышал её скабрезных шуточек, но именно в её исполнении эти шутки вселяли в него уверенность и спокойствие. Эльф засуетился, собираясь подняться, но она его осадила, настойчиво дернув за плащ со звездой:       — Сиди уж. Смущаешься, как девица.       — Негоже такое девам говорить, — буркнул тот. Ирма открыла было рот, но, сменив, видно, мысль, рассмеялась и хлопнула Джеймса по плечу:       — Я хотела было возразить, что «у нас» не так, а потом вспомнила, что «у нас» и «у них» теперь одинаково. Прости, Нолмэ, — она вытерла уголки глаз. — Обещаю, что не буду приставать к твоему кузену просто так, — на лице эльфа отразилось облегчение вперемешку с легким недоумением, но Ирма, не будь собой, припечатала: — Впредь только с кольцом.       Ноломанион застонал. Джеймс, наблюдая сцену, заулыбался и сам — похоже, эта тема поднималась не в первый раз, но для эльфа — каждый раз как новый. Ирма стебала его и неизвестного ему нолдо, как детей.       — Его зовут Арайквэ, — сообщила она вполголоса, — редкая прелесть. К тому же блондин, так что у него просто нет шансов. Кузен Нолмэ.       — Согласен, — Джеймс ухмыльнулся. Ноломанион так и держал лицо в ладонях, согнувшись до пояса. — А что с кольцом?       — Тьелпэ мне должен, — невозмутимо отозвалась девушка, — тоже прелесть, кстати. Но Курво мне голову за него оторвет… Джеймс расхохотался и опрокинул в себя кубок. Вино неприятно жглось внутри, смешиваясь с желудочным соком и желчью, сидящей где-то внутри и все еще ждущей выхода. А после его замутило — с того чудного вечера он не запомнил ничего, кроме слов вассальной клятвы и последней шутки Ирмы, что-то о клинках и остротах.