Звёздный Предел

            Сейчас Миднайт как никогда скучала по третьесортному виски, насквозь отдававшему спиртом и резиной (ибо дешевый синтезированный вариант перегонялся в бочках из токсичной нильской древесины, но что солдату не смерть — то упражнение на печень), чтобы хоть как-то заглушить назойливый рой мыслей и просто дать сознанию дрейфовать где-то на границе объективной реальности.       Штраус развалился ровно напротив, соревнуясь непонятно с кем в скорости опрокидывания кружек.       Бледный, как утопленник, Джеймс занял место во главе стола и смотрел на пьянку с невыразимой тоской.       — Хоть вкусно?       — Не особо, — Миднайт скривилась, но снова потянулась за пыльной бутылью. — Странное послевкусие. Я как будто зубной пасты наелась.       — Так запивай быстрее, — булькнул в кружку Штраус, — и всё, что бесплатно — вкусно.       — Если тебе кто причиндалы в рот сунет, тоже так скажешь?       Рига закашлялся, еловое вино пошло фонтаном, обрызгав лицо Миднайт. Ирма, остановившись в дверях, расхохоталась.       — Пьянствуете, лодыри?       — Мы ждем новостей, — апатично отозвался Джеймс, протянув Скайрайс салфетку. Рига все еще отфыркивался. — Порадуешь или огорчишь?       — Если огорчу, сам подставишь голову, чтобы петлю поудобнее было закинуть? Между прочим, всё из-за тебя.       Джеймс скривился.       — Говори уже.       Ирма не торопилась отвечать. Приблизилась к столу, схватив недопитый бутыль и промыла горло.       — Действительно, гадость. Но всё еще лучше причиндалов, а? — подмигнула Риге и, не дожидаясь гневной тирады, вернулась к ответам: — Эта рыжая махина вроде бы очнулась, нас выставили практически сразу, как он открыл глаза. Попробовал бы не открыть! Мария в него всадила тройную дозу лидокаина и еще какую-то запрещенную хрень, любой бы уже откинулся… Но вроде бы живой, раз по наши души еще не пришли и Эльза не болтается на ближайшей ёлке.       Миднайт вскочила.       — Что?!       — … Зато я принесла сувенир, — Ирма бросила на стол что-то, завёрнутое в обрывок ткани. Джеймс с интересом уставился на черные матовые осколки металла, спрятанные в пожёванный платок.       — Что это?       — Сувенир из северной крепости — настоящая редкость! Осколок ошейника.       — И зачем он тебе?       — Джей, не скажешь, что за металл?       — Понятия не имею. Я похож на индикатор?       — В какой-то мере. Индикатор творящегося пиздеца вокруг. В любой сомнительной ситуации выпиливаешься первым.       Ирма никогда его не жалела. Джеймс поджал губы и смолчал.       — В общем, эту штуку, — Ирма постучала самим кончиком отросшего ногтя по железяке, словно брезгуя касаться его более плотно, — не взяли даже их мечи и пилы: а я видела, что рубят они вообще всё. А потому-то обратились к нам, и Эльза, твоя умница, — кивнула Миднайт, — не придумала ничего лучше, чем использовать плазму и лазерный скальпель с радиационным модулятором.       Миднайт мученически прикрыла глаза.       — Она приняла лекарства?       — Не знаю. Не маленький ребенок, своя голова на плечах должна быть, — Ирма отмахнулась. Рига поднял голову:       — Что, ты взяла, и не заметила, брала ли она?       — А мне это и не нужно. Лучевая болезнь мне не грозит. А что у нас на политическом фронте? Когда переезжаем? Есть новости?       Миднайт покачала головой. Если вкратце — пока она неслась в лазарет после лицезрения громадного птерозавра в обличье орла, её перехватил Куруфин и в двух словах дал понять, что пока Нельяфинвэ Майтимо не встанет, никто никуда не уедет. В особенности — раньяр. И теперь было ясно, почему. Но как будто бы это они были повинны в нынешнем состоянии этого Нельяфинвэ!       — Я бы на твоем месте поспал, — казалось, ни к селу ни к городу ввернул Рига, обращаясь к одной только Миднайт. На самом деле, он улавливал её состояние как самый совершенный детектор. — Я возьму на себя твою работу, нас всё равно никто пока не трогает. К тому же, других домашних заданий не предвидится. Миднайт тихо усмехнулась и присосалась к горлышку. Гадость или нет, но чем дальше, тем становилось тяжелее предугадать чем обернется завтрашний день и найдется ли там хотя бы минутка, чтобы не думать.       В голове было совсем тесно от мыслей и, на самом деле, много о чем нужно было спросить короля Канафинвэ — короля ли? — но это и вправду, может подождать.       — Теперь ему нужен отдых. Как можно больше сна и отдыха. Организму нужны ресурсы, чтобы восстанавливаться, — Мария массировала виски, тщетно собирая мозги в кучу. Едва двое скоморохов закончили петь, пульс каким-то чудесным образом восстановился, и пациент задышал ровнее, спокойнее. Его коматозно-обморочное состояние плавно перетекло в глубокий сон. Хотелось бы верить конечно, что и её безумная идея здесь также дала свои результаты… Температура тела к утру тоже постепенно приходила в норму — в норму для эльдар, ведь и в этом они не как люди. Но Мария скрупулёзно подсчитала и записала разницу во всех пунктах.       Эльза с Ирмой отдыхали в соседней комнате, и на подхвате была Кампилоссэ, пока они с Эльзой вновь не поменялись. Кампилоссэ не уходила, как и Финдекано с косичками — этому странному народу вообще не нужно было много сна, страшно представить, как устроена их нервная система. Маглор и Куруфин приходили ненадолго и уходили, но это мельтешение раздражало до зубного скрежета.       Впрочем, Мария чувствовала себя не просто уставшей, не просто, как говорят, «выжатой как лимон», а сублимированной, дегидрированной и перетёртой в порошок. Может быть, еще немного спрессованной. Рыжий пациент всё не просыпался, и параллельно за отслеживанием его состояния, освободилось немного времени перенести информацию с ручного терминала в письменный вид. Заряд доживал свои последние дни, пока все резервные носители энергии были перепрофилированы для медицинских целей.       Поставила очередную капельницу. Будь то мифически запрещённый препарат или шаманские песни, что-то этому Руссандолу помогло, и тело, наконец, начало напитываться полезными веществами. Жаль только, что предыдущие вливания вылетели в трубу. Мария вздохнула, припомнив, как несколько часов назад вместе с Кампилоссэ явился незнакомый целитель с лицом, похожим на запрещающий знак.       Они о чем-то пошушукались с умным видом и ткнули на прозрачный пакет с витаминным раствором. На тот момент — предпоследний.       — Научи меня как делать это, — Кампилоссэ ткнула на опустевший пакет и сиротливо торчащий из зелёной вены катетер.       Мария перевела грустный взгляд на автомедик, искусно маскирующийся под дорожную сумку. Индикаторы запасов искусственной плазмы крови, антисептика, обезболивающего, биогеля для регенерации щедрым слоем нанесенного на свежеосвежеванного Руссандола — всё это было на нуле.       — Я израсходовала все запасы, — почти. — Так что учить вас нет смысла. Через несколько часов я его поменяю, и на этом всё.       — Разве ты не можешь изготовить еще?       — Вряд ли. Эти вещества изготавливали особые умельцы очень далеко отсюда, да здесь нет составляющих.       На самом деле, если постараться… но это займет очень и очень много времени, сил и понадобятся эксперименты и добровольцы, а подобных ресурсов у неё не было. Пока. Да и… Мария зевнула, чувствуя приятную, тупую опустошенность — сил, откровенно говоря, не было ни на что. Ей даже ночевать здесь пришлось — ковриком у постели больного.       — Сейчас ему нужна диета. Очень лёгкая пища. Вероятно, он голодал в течение долгого времени, и не сможет нормально есть. Надеюсь, его пищеварительная система еще восстановима.       Спаситель с золотыми косами обмолвился, что, возможно, он висел на той скале годами. Сам освобожденный мученик ему об этом поведал или догадался по каким-то подсказкам — кто ведает. Но судя по состоянию тела…. он мучился уже очень долгое время, и только эта неведомая, страшная сила, заключенная в кольце черного металла, не позволяла ему умереть.       Будучи на Ниле, Мария бы возопила от восторга и всенепременно бы попыталась протестировать эту штуку, не погнушавшись отрезать живые части тела по обе стороны ошейника. Но… это был просто ошейник. Он не магнитился, не вступал в реакции, его невозможно было даже поцарапать… Только плазма справилась — самый редкий материал, который только мог добыть современный ей человек. Нильские запасы были строго ограничены и индексированы, и до сих пор оставалось загадкой, как целый корабль с запасами плазмы, мог остаться без охраны.       Мария тогда успела только перебрать, осмотреть осколки, прежде чем вихрем вернулся Куруфин и без лишних слов забрал покорёженные куски металла.       …И тщательно старалась об этом не думать.       Пришел час сменяться. Эльза вошла, уже предельно собранная, точно не она ночевала за соседней стенкой, с возможностью разве что вымыть лицо и руки и обтереться влажным полотенцем в нужных местах — домой их, понятное дело, пока не отпускали.       Без предисловий Скайрайс осмотрела раны. Ночью некоторые снова открылись, засочился гной, и, Мария с Кампилоссэ полночи провели, хлопоча хлопотали над Его Величеством Нельяфинвэ.       — Эль? — Эльза повернулась. — Я хочу немного проветриться, заодно схожу за едой, — дождавшись усталого кивка, Мария с тяжелым стоном поднялась на затёкшие ноги. — Что тебе принести?       — Что-нибудь. Можно супа. И лепёшек.       — Всё будет, и даже чай.       Призрак улыбки коснулся губ. Эльза отсалютовала ей и вернулась к делу. Кампилоссэ потопталась немного и тоже вышла — наверняка отдавать приказания младшим целителям или поварам — кто её знает.       Рыжий, даже рыжее, чем Штраус, тихо спал, и даже цвет лица казался немного здоровее, чем еще вчера.       Эльза по привычке нащупала его ладонь и сжала, на мгновение забыв, что хотела считать пульс. Ладонь была по-прежнему сухой и бумажной, сморщенной и какой-то высушенной. Понадобится немало времени, чтобы мышцам вернулся тонус, и он смог бы хотя бы удержать карандаш в правильном положении.       Можно было только немного помочь. Эльза принялась легко-легко, мягкими, не травмирующими поглаживаниями тормошить мышцы, скрытые под жёлтой обветренной кожей.       Ей снилась огненная птица, и золотые искры гроздьями сыпались из-под её крыльев, с пронзительным криком падающая с неба. За её полётом кто-то наблюдал — она не видела её лица, но видела, как рвется тяжелая королевская цепь в чужих бледных руках.       Эльза проснулась и почувствовала, как вздох застрял в горле. Негнущимися пальцами она пошарила по кровати, нащупывая край. Нужно обуться и найти воду… Кровати?       Эльза подняла чугунную, звенящую голову и оглянулась. Молочные лучи скользили по узнаваемой комнате их дома в поселении. Она ведь ощупывала практически атрофированные мышцы пациента, пытаясь определить, с чего начать… Когда она успела заснуть так крепко? Кто перенес её сюда? Ранее эльдар не проявляли такой заботы. Может быть, в порядке исключения, за заботу о спасенном Руссандоле?       Эльза провела рукой по волосам — те, наоборот, у корней были горячими и мокрыми от пота. Что за чертовщина ей снилась?.. Сон ускользал, как вода сквозь песок. Образ сгорающего феникса мутнел, оставалось только холодное сияние, льдисто-серых, как вечная мерзлота, глаз.       — Приснится же, — Эльза добрела до комнатки, служившей им умывальней и зачерпнула полную горсть ледяной воды из бочки. Плеснула себе на лицо.       — Проснулась? — дверь с громким скрипом открылась и в проеме встала посвежевшая Мария. — Чего так смотришь?       — Разве ты не на дежурстве? Кто остался с… ним?       — Пост приняла Мира, да и его верный пёс с косичками снова там, будто тот мёдом обмазан, а не биогелем. — Мария фыркнула, на ходу сбрасывая сапоги и явно нацелившись на ценный водный ресурс. — Ты не представляешь, как у меня ноют ноги.       — Только не проси их размять, — Эльза скептически покосилась на обмотанные дурно пахнущими портянками ноги Марии. — Неудивительно, ты почти сутки не разгибалась.       — Как и ты. Не переживай, я возьму только корыто и пойду, у меня еще есть дела. Смою и усталость хотя бы немного, и запах.       Эльза смутилась.       — Да ладно тебе, не всем же быть благоухающими эльдар. Между прочим, твой Руссандол тоже не розами пах.       — Ты-то на скале не висела, ходя под себя небеса знают сколько времени, — огрызнулась та. — И почему это «мой»?       — Твой первый личный пациент, — Мария усмехнулась своей самой снисходительной улыбкой. — С чем тебя и поздравляю.       — А что твой пациент?       — Джеймс? Можешь с ним поздороваться — он в столовой сидит.       — Чего сидит?       — Смотрит, как другие бессовестные беспробудно спят после стихийно инициированной бурной пьянки в присутствии того, кому пока еще нельзя разрушать свои нейронные связи пагубными соединениями алкалоидов. Но ты вполне можешь с ним поболтать — кажется, за время своего отсутствия он изрядно соскучился по общению, — выдав вышеприведенную фразу, Мария усмехнулась сама себе и бодро подхватив корыто и ведро, выветрилась.       Эльза почесала нос и задумчиво покосилась на бочку. Кажется, никто не будет против, если она нагреет прям всю воду, имеющуюся здесь.       … В гостиной — где они изредка собирались после долгого дня и рассказывали об эльфийских требованиях и причудах, было удивительно тихо, учитывая, что в доме присутствовали почти все обитатели.       Как и говорила Мария, двое спали ничком за столом, третий же — Джеймс, бодрствовал, рассеяно комкая в руке какой-то комок ткани. Воздух был пропитан винными парами. Эльза с недовольством посмотрела на опорожненную бутыль.       — Хоть вкусно было?       — Я не пил, — вполголоса ответил Джей. — Но прямая цитата: «вкус как у зубной пасты».       Эльза вздёрнула бровь. И поделом этим лодырям.       — А какой был повод? Уж не праздновали ли?       — Вряд ли это можно назвать празднованием, — Джеймс подкинул в воздух что-то черное и тут же поймал. Оно было до того маленьким, что Эльза так и не поняла, что это было. — Скорее, наоборот.       — Что случилось? — свела брови. — Мы же… справились, разве нет?       Джеймс вздохнул и подался вперед, упираясь подбородком в сложенные ладони. Вид у него всё еще был болезненный, под глазами залегли глубокие тени.       — Ты проспала полтора дня, понятное дело, что ты не в курсе. Сегодня утром, когда и ты, и Мария отдыхали, меня навестили.       Джеймс вздохнул.       Тогда рядом с ним находилась Мира, которая до этого уже успела наотрез отказаться участвовать в спасательной операции и по каким-то, лишь ведомым ей одной причинам, более всех сторонилась контакта с местными. Она разбиралась в медицине почти так же хорошо, как Мария, поэтому с ней должно было быть спокойно.       Но Мира сидела весь день с деревянной спиной и бесстрастным лицом, уткнувшись в записи. Даже квенья учила молча, не шевеля губами и не издав ни звука. Обронила только: «пока герои и героини творят свои подвиги, кто-то должен выполнять работу». Джеймс тоже думал о своем. Тишина была комфортной, располагающей к тому, чтобы окунуться в недра памяти, где воспоминания последних месяцев плавали обрывками в вязкой пучине.       Джеймс молчал. Подвиг… Мира рассказала, что Марию и Эльзу привлекли к лечению старшего брата Канафинвэ, спасённого из Ангамандо, только потому, что эльдар увидели, как их усилия по спасению Джеймса не прошли даром.       Ангамандо. Это слово отдавалось тупой болью в затылке, звоном в висках и непроглядной чернотой в глазах. Кажется, его летаргический сон оставил значительные прорехи в памяти и, хотя Мария уверяла, что он прошел все когнитивные тесты, он чувствовал, что что-то не так. Что-то уже никогда не будет как прежде.       Пока Миднайт и Рига с утра заливали глаза вином по одной им понятной причине, Ирма, привычно внеся разлад в их камерную пьянку, усвистала в неизвестном направлении, Джеймс цапнул со стола оставленный ван Лейден свёрток и полдня рассматривал огрызок того самого знаменитого ошейника.       Вертел его и так, и эдак, но — он мог поклясться чем угодно — что это не было металлом в том смысле слова. Металл был известен ему, как и всякому человеку, работающему с ним.       Вкус металла имеет кровь, как и наоборот — в большинстве случаев. Обычный металл имеет вкус боли в зубах, холода и немного соли. Но этот осколок имел запах смерти. Джеймса конкретно переклинило — никакого другого определения он найти не мог. И… будто бы слышал тонкий безудержный вой — до того тонкий, что слышал его только на периферии звука, но не был же он летучей мышью!       Он сжимал эту проклятую вещь, но его руки дрожали. В непроглядной черноте материала ничто не отражалось — он буквально поглощал весь спектр света и походил на что-то… напоминающее о бесконечно черном и холодном универсуме, оставшемся за небесами.       Джеймс запомнил считанные секунды своей мнимой смерти, как первый рассвет этой земли. Он был в открытом космосе, в скафандре, один — он летел сквозь пространство. Он не запомнил ни далекого свечения звезд, ни отблеска туманностей — хоть между ними было тысячи световых лет или всего лишь один — вокруг была неизменная пустота.       Одиночество.       Холод пробирал до костей, стук крови отдавался шумом в ушах, и только сердце отчаянно боролось за жизнь.       Его должны были подобрать, он должен был зацепиться за трос — и он зацепился. Но то всепоглощающее чувство, что ты один — что ты навеки будешь один — въелось ему под кожу, обволакивая внутренности ледяной пленкой.       Так ли себя чувствовал тот несчастный эльда по имени Руссандол?..       Одиночество — вот о чем был тот ошейник, вот что пел слышимый лишь ему бездонный вой. Что за темная, предвечная сила, которую воплощал тот, кто сидел в твердыне на севере? Стоила ли та, нильская война той, на пороге которой они замерли сейчас?       Тогда-то они и явились. Мира с Джеймсом, на самом деле, первыми узнали, что спасательная операция увенчалась успехом. Но — не для них, как парадоксально это ни звучало. Джеймс даже подумал, что их пришли «убирать», как непременно случилось бы на Ниле, и Мира подобралась тоже, сжимая под мягкой курткой пистолет.       На пороге стоял Куруфин — признаться, самый неприятный из шестерых братьев, именно тот, что месяцами ранее впервые осматривал инопланетные устройства и оружие. Он с усмешкой отметил и побледневшее от напряжение лицо Джеймса и Миру, с каменным лицом сжимавшую оружие под курткой.       — Я пришёл только поговорить.       — Плохие новости? — уцепился Джеймс.       — Отнюдь. Мой брат пришёл в себя, без ошейника, и в целом чувствует себя лучше, чем раньше, за что я — мы — весьма благодарны вашим целителям.       — Разве в таком состоянии он может говорить?       — Поверь, ранья, есть и иные способы сообщить братьям о своем состоянии.       Прежде Майтимо мечтал только о смерти.       Это короткое мгновение откровения обернулось настоящим допросом. Куруфин, как и многие другие до него, в очередной раз потребовал подробного рассказа — где случилось нападение на равнине, каким образом, сколько было нападавших, почему они не успели затрубить в сигнальный рог… Что он запомнил — хотя своей памяти Джеймс не доверял, а интересу принца Куруфина — и подавно; откуда вновь начинается отсчет его памяти — осознал ли он себя впервые после нападения в шатре Второго Дома, или, может, на болоте или — еще где-то, много раньше?       Джеймс был наслышан о Морготе, о Тени и прочем таком. Видел ли он что-то подобное, получил ли опыт сродни тому, что имел несчастный старший брат этого надменного юноши? Джеймс болезненно морщился, точно напряжение памятных извилин приносило ему боль и говорил: не знаю, не помню, вряд ли, всё хорошо, мне лучше, спасибо.       А потом…       Эльза пощелкала у него перед носом, возвращая в реальность. Подлитый ему в глиняную чашку травяной отвар уже был едва тёплым.       — Словом, — сказал Джеймс, — нолдор расселяются, и забирают нас с собой. По отдельности.       — Это как?