Звёздный Предел

      После того как очнулся Нельяфинвэ Майтимо Феанарион, время взревело реактивным двигателем. Вокруг очнувшегося нолдорана всё время кто-то был: братья, лекари, советники. Эльза только качала головой, безропотно отдав бразды лечения Кампилоссэ: уж больно неловким вышло первое знакомство с королём.       Внутри их небольшой компании тоже витала недосказанность и неуверенность — друг в друге и в завтрашнем дне. Так Эльза узнала и о ночных беседах Миднайт с Канафинвэ (что теперь было частой причиной зубоскальства Ирмы и еще более мрачного настроения Штрауса), и о странной договорённости «поделить» раньяр между собой. Ну, или поделиться самим.       — Как-то так, — Мария долила воды в стакан, еще сильнее разбавляя вином. — Я, когда протрезвела, сразу Найт и сказала: ты думай как знаешь, а я поеду с Джеймсом. И она мне такая сразу: «влюбилась, что ли?» Какое там!       — А разве нет? — Эльза ходила взад-вперед по крохотной кухоньке, в надежде отыскать остатки съестного. Но была только корзина, накрытая салфеткой, и подсохшие, трехдневной давности, булочки. — Не она одна так думает. Ты над ним разве что крыльями не хлопаешь.       — Мало ты понимаешь, — Мария раздражённо дернула рукой, и смахнутый со стола кувшин превратился в черепки. — Если уж остроухие разглядели что-то в его состоянии, то я и подавно! Только у меня нет нужной аппаратуры, чтобы отследить, что с ним стало не так.       — А что с ним не так?       — Всё не так, — буркнула де Гранц. — Не могу объяснить. Но он будто… более осторожный стал, что ли. Так бережется тело, которое недавно наставило себе синяки. С ним то же самое, но с психической или когнитивной стороны. Не могу понять. Но если этот Карнистир в этом понимает — то я своего шанса не упущу.       — А я думала, ты просто не хочешь оставлять Джея наедине с этой бедой.       — И это тоже, — Мария пригубила из своей чашки и облизнулась. — Если разделяться, некоторым точно попарно придется. Их семь, и нас… семь. Я поспрашивала, кто и куда. Куда — пока непонятно, но, к примеру, рыжие близнецы точно будут вместе править землями. Если к ним отправится кто-то один, то я смогу поехать с Джеймсом.       — Странно это как-то.       — Да уж… — Мария подперла голову и весело улыбнулась Эльзе. — Не этого мы ждали, когда летели вязать Карбонеро, не правда ли?       — Я думала, мы дезертировали.       — Одно другому не мешает. Дезертирам же тоже нужно куда-то возвращаться, если не пристать. А тут без хорошего подношения о возвращении и думать не стоит.       Возобновились сборы задержавшихся на этом берегу остатков Первого дома на другой берег. Если верить слухам, Нельяфинвэ Майтимо уже отдавал какие-то приказы. Эльза в это мало верила: сама слышала от Кампилоссэ, что несчастный эльда то и дело проваливался в кошмары наяву и бредил, будто бы верил, что все еще находится в подземельях Ангамандо.       Те, кто его слышал, покрывались испариной и едвали не седели — и, что важно (как настояла Мария), получали сведения из первых рук. Эльза понимала, почему для де Гранц это было так важно — вероятно, она составляла какие-то свои тесты и сверяла получаемые, пусть и путём слухов и сломанного телефона, данные с показаниями Джеймса. Джеймс капризно поджимал губы, отфыркивался и замыкался, но Мария неустанно тормошила его. Они то и дело везде появлялись вместе, шушукались, держались под ручку, будто бы самая что ни на есть парочка. Оба отрицали. Ну и пусть, не её это дело.       Мария и Джеймс вскорости отправлялись на тот берег первыми, чтобы поближе познакомиться с Морифинвэ Карнистиром и окончательно подвести, так сказать, черту. Эльза завидовала их решимости и какой-никакой, но определенности будущего.       Миднайт тоже была чем-то занята, как оказалось позже, училась ездить верхом под чутким надзором и градом саркастичных комментариев от Ирмы. Что ж, им всем придется научиться. И не только ездить верхом, но и сражаться на мечах или копьях, стрелять из лука, добывать себе пищу, печь хлеб, строить дома… Всё, что в системе координат делали только первобытные общества. Эльза коротко смеялась и быстро подрядилась в помощницы Кампилоссэ — по крайней мере, нолдор оценили эффективность датчиков и показателей, которые чутко отслеживали даже те моменты, когда Нельяфинвэ вот-вот впадет в буйство или истерику.       … За этим было грустно наблюдать. Такой рыжий великан, больше чем вдвое выше её, испещренный шрамами и язвами, с обритой головой, где сквозь отраставшую рыжину еще проглядывали скобы швов, которые только предстояло снимать. Даже его поведение после пробуждения разительно отличалось от подобного у Джеймса, их даже сравнивать казалось кощунственным.       Незнамо как, её, одну-единственную из раньяр, вновь допустили присматривать за таким важным для всех нолдо. И дорогим, бесспорно.       И он сам, стало быть, привык к её «искаженным» песенкам и неправильному произношению квенья.       — Ты, — как-то хрипло сказал он, пялясь в потолок, — слишком странное и неправильное создание, такое не мог придумать даже Моргот.       — Это же хорошо, — ответила Эльза тогда, проверяя бандаж на медленно заживающей шее, — тебе нужно как-то якориться в реальности. Специально для тебя буду учить квенья как можно менее рьяно.       Он состроил какое-то подобие ухмылки, показав отсутствие нескольких зубов с правой стороны. «Надо будет поговорить с этим умельцем о зубных протезах», сделала себе пометку Эльза, мысленно содрогаясь от перспективы встречи с тем самым Куруфином, которого Миднайт успела окрестить ксенофобом.       Следующие два месяца были наполнены шумом больничной палаты, гомоном активизировавшихся советников, которых Нельяфинвэ принимал полулёжа в постели, восторженными восклицаниями Верных Первого дома, обнадеженных восстановлением Нельяфинвэ в качестве третьего Нолдорана.       Руссандол чувствовал себя намного лучше и пытался уже вставать, но ослабленные мышцы на ногах не позволяли сделать более двух шагов. Тем не менее, он заявил, что намерен переехать на другой берег и окончательно освободить лагерь для Второго Дома. Порой он о чем-то говорил и с Нолофинвэ — за закрытыми дверями.       Накануне переезда грянула и новость: Нельяфинвэ был намерен передать корону своему дяде, тому самому Нолофинвэ, и за весь Первый Дом отказаться от притязаний на власть над всеми нолдор.       Хлёстко отдающий приказы хриплым низким голосом, приструнивающий разношерстных братьев одним лишь взглядом… Нельяфинвэ Майтимо оказался тем самым фундаментом, свинцовым раствором, заново скрепившим рассыпавшиеся блоки отцовского наследия.       Он не мог не восхищать. Особенно после того, как Рига и Миднайт растолковали ей истинные намерения, сокрытые под передачей короны: это был мудрый политический ход, якобы объединяющий все три дома нолдор под рукой Нолофинвэ, имеющего наибольшее число сторонников, но и обязующий нового нолдорана защищать также интересы Первого Дома взамен на их «верность». Не мог не восхищать!       Тем более, что даже таким, держащим спину ровно только благодаря подпорке, восседающим на подушках из-за неокрепших ног и с обезображенным шрамами лицом и телом — он оставался для своих братьев и последователей, коих было немало — единственным законным правителем. Его стали в глазах страшились, но он был покрыт всеобщим уважением и трепетом, и ни на секунду не давал усомниться, что он по-прежнему — Король.       Пир Примирения как раз пришелся на середину лета — подумать только, они пробыли в этом мире уже больше полугода! — где и состоялась торжественная передача короны. Только короны — королевскую цепь, в которой Нельяфинвэ на своих ногах явился на пир, он не отдал.       А уж после пира, когда они обустроились в новом лагере и в новом доме, глава Первого Дома призвал раньяр к себе.       — Стало быть, вы и есть те самые странники, о которых я столько наслышан, — без обиняков начал он.       В тёплом каминном зале находился только он сам, его второй брат Канафинвэ и четвертый брат Морифинвэ Карнистир. Раньяр же были приглашены в полном составе. Как в первый раз, при знакомстве с королём-регентом Макалаурэ, но на сей раз обстановка была более неформальной.       — Я благодарен вам за участие в моем спасении от пут Врага, — он вальяжно, с истинно королевской грациозностью салютовал в сторону Эльзы и Марии (о второй, видимо, уже был осведомлён), — но позвал вас не за этим. Мои братья известили меня о событиях прошедших месяцев, и в частности, о предложении присоединиться к нашему народу. С некоторыми оговорками.       Он замолчал, ожидая ответа. Раньяр переглядывались. Миднайт чувствовала едва ли не жжение в затылке, пробуравливаемое Штраусом и Лейден. Мария с Джеймсом, насколько она знала, уже давно определились. Мира подозрительно хранила нейтралитет.       — Да, — Рига первым прочистил горло. — Всё так.       — И что же? — почти мягко поинтересовался Нельяфинвэ. Миднайт перехватила направленный на неё взгляд Канафинвэ, вежливо удивлённый. Она прикрыла глаза. На сей раз, не ей решать. В их рядах балом правила не монархия, а демократия.       — Поздно переобуваться, — высказалась Ирма. — Для нас очевидно, что, куда бы мы ни пошли, всюду встретим то же отношение и те же вопросы. По крайней мере, сейчас мы знаем кто такие нолдор, а вы знаете нас, очень даже качественно.       Миднайт пришлось приложить усилие, чтобы не столкнуться взглядами ни с Канафинвэ, ни с Нельяфинвэ. Благо, Лейден хватило такта прямо не сказать о задолжавшим раньяр нолдор — благодаря всё тому же Нельяфинвэ и спасавшим его Марии с Эльзой.       Четвертый брат, Карнистир, побагровел лицом и выступил вперед. Но Нельяфинвэ поднял руку.       — Хорошо. Я вижу, что вы честны со мной. Что ж, полагаю, дальнейшие обсуждения о распределении земель и ваши пожелания с кем куда отправиться можно решить позже, в более частном порядке. Господин Джеймс Халпаст, госпожа Мария де Гранц, я намерен говорить с вами наедине.       Мария встревоженно смотрела на то, как Миднайт, Рига, Эльза, Мира и Ирма один за другим покидают каминный зал. Миднайт шепнула только: «мы будем ждать вас неподалёку, не бойтесь», прежде чем выйти. Тишина, нарушаемая лишь шорохом длинных нолдорских одежд, была почти что каменной. Джеймс был мертвенно-бледен, впервые столкнувшись с прошедшим огонь и воду Ангамандо нолдо лицом к лицу. Нельяфинвэ развернулся к Карнистиру:       — Призови Линталайэ, командира того отряда. Я намерен разобраться с этим случаем раз и навсегда.       — Каким образом? — раздался тонкий, высокий голос светловолосой, похожей на ваниэ, девушки с льдисто-голубыми глазами.       — До меня доходили разные слухи и сведения. Один мой брат утверждает, что ваш друг побывал в плену в Ангамандо, другой — что разум господина Джеймса всего лишь смущен и из всех нас наиболее подвержен воздействию Темной Мысли, которая есть нынче везде в Белерианде, и от неё не укрыться, — Нельяфинвэ усмехнулся, дёрнув порванным с правого края уголком рта. — Вы и вовсе вряд ли представляете себе, кто такой Моринготто.       — Вы правы, не представляем.       — Тем не менее, единственный из всех находящихся на обеих берегах Митрим, кто в полной мере представляет себе кто такой Моринготто — это я.       — Брат, — начал было бывший король-регент, застывший скорбной статуей за креслом старшего, но был прерван поднятой рукой.       — Не спорь со мной, Кано.       Дверь отворилась, и Мария увидела смутно знакомого нолдо: с длинными, мышиного цвета волосами, заплетенных в несколько кос, в зелёном одеянии разведчика с наброшенным на плечи черным плащом.       — Аран Нельяфинвэ, Линталайэ явился и готов служить.       Нельяфинвэ снова махнул рукой. Мария только заметила — это была та самая правая рука без кисти, но теперь к запястью крепился весьма искусный протез, облаченный в перчатку. Настолько правдоподобно, что она далеко на сразу заметила подвох. Впрочем, будь она чуточку менее нервозной из-за такой внезапной аудиенции…       — Расскажи мне, что произошло, когда твой отряд разбили несколько месяцев назад.       — Докладываю. Нас обнаружили разведчики Моринготто. Они зашли с солнечной стороны, хорошо скрываясь из-за холмистой местности и тени Эред Ветрин. Аглор погиб первым, потом подстрелили мою лошадь, и я оказался под ней без сознания со сломанной ногой — вероятно, поэтому меня приняли за мертвого и оставили. Когда я пришел в себя, среди мертвых не было лишь троих: Айлора, Талиона и ранья Джеймса. Это всё, что я могу поведать, аран.       — Так. Стало быть, еще Айлор и Талион, — сказал Нельяфинвэ, будто что-то припоминая. Он повернул голову к Джеймсу: — Ты. Помнишь их?       Помнил ли он? Смешной вопрос. Что есть воспоминание, как не воспоминание о воспоминании? Каждое новое «воспоминание» не возвращает человека к увиденному в прошлом, лишь к тому, что «вспоминалось» в последний раз. Подобное и близко не назовешь хоть сколько-нибудь объективностью.       Айлор и Талион… Айлор, кажется, был чем-то похож на Линталайэ, с такими же пепельно-светлыми волосами и ледяным взглядом, суровый и неразговорчивый. Талион… единственное, что вспоминалось — это почему-то кровь на руках, много крови, которая в этом воспоминании принадлежала Талиону.       Но Джеймс помнил и ровно противоположное: то, как его самого так же оглушили и он не сознавал себя вплоть до момента когда его привезли в лагерь Второго Дома. Тогда откуда это воспоминание про кровь? Он наморщил лоб, силясь вспомнить, и ничего. Дико разболелась голова.       — Помню, — наконец, сказал он. — Они были с нами в отряде.       — А что случилось с ними потом? Они попали в плен? — когда вопросы задавались подобным тоном, хотелось подчиниться. Но, боги небесные, если они есть, как раскалывалась голова!       — Не знаю. Не могу ничего вспомнить. Словно между нападением и моим пробуждением в лагере одна лишь пустота.       — Лукавишь, — усмехнулся владыка. — Если ты не помнишь события и лица, то чувства ты свои можешь вспомнить?       — Страх, — отчеканил Джеймс. — Страх, как будто, как будто…       Он повернулся к Марии, словно бы она могла помочь ему подобрать слово. Она распахнула глаза и наклонилась к нему, обхватывая теплыми ладонями его руку, вцепившуюся в собственное колено:       — Джей?       Практически немо, на границе звука, он шевельнул губами:       — Как будто меня вышвырнули в шлюз. Без скафандра. И я ничего не могу сделать.       Мария успокаивающе похлопала его по тыльной стороне ладони.       — Мы глубоко внутри гравитационного колодца, Джей. Здесь не будет ни шлюзов, ни скафандров. И везде есть кислород, даже в воде — правда, растворенный.       — Утешила, — улыбнулся он.       Отняв руки, Мария повернулась к Нельяфинвэ, который задумчиво внимал их недолгому разговору всё это время:       — Это вам о чем-нибудь говорит, владыка?       — Страх не рождается из ниоткуда, — нолдо откинулся на спинку кресла. — Всегда есть причина, пусть даже она выжжена из памяти. Я своего слова и обещания не изменю: вы можете ехать с моим братом Карнистиром в Таргелион. Он присмотрит за вами.       — Мы будем узниками?       — Нет, — вмешался Карнистир. — Бездельничать вы не будете.       Мария негромко рассмеялась, чувствуя, как неуловимо жжёт уголки глаз. Стадо мурашек маршировало вниз по спине, и тело, еще с мгновение назад скованное единым спазмом, постепенно расслаблялось.       — Что думаешь? — тихо переспросил Кано, едва все раньяр разошлись. — Ты веришь ему?       — Даже если нет, всё это слишком поразительно. Не добить раненых, быстро схватить одних и отступить — уж больно не в духе орков, особенно если они действовали по приказу. А они действовали, — не дожидаясь дальнейших расспросов, Майтимо продолжил сам, потянувшись за кувшином вина, — и нашли кого искали. Стало быть, эти странники действительно необычны, раз Моринготто взял одного и подбросил, словно яйцо, обратно к нам.       — Так ты думаешь, что он тоже побывал в Ангамандо? Разве это безопасно, оставлять его среди нолдор? — забеспокоился Макалаурэ, и тут же осекся.       — Верно. Ты забываешь, дорогой братец, что я тоже там был. И много дольше этого бедолаги, — Майтимо отпил, катая полузабытый вкус на языке. Та ранья, что присматривала за его ранами — Эльсэ, кажется, всё норовила отобрать приносимое ему слугами вино. Приходилось её осаживать. Хотя и груб с ней он тоже не был: помнил, кто именно снял его ошейник. Нельяфинвэ потянулся правой культей к шее, еще защищенной искусственным воротом и повязками, под которыми скрывались медленно затягивающиеся раны. Пока не вспомнил, что пальцами правой руки больше не может коснуться. — Кого решил забрать с собой?       — Что?       — Передо мной можешь не притворяться. Уж я тебя с пелёнок знаю. Позволив им выбирать, ты всё же должен был предусмотреть, что они крайне ограничены в свободе своего выбора. Так, лидер их должен быть под рукой. Рыжеволосый, подумать только, — пробормотал Нельо практически в бокал.       — Не он, — перебил Макалаурэ. — Дева, что сидела рядом с ним. Черноволосая.       — Их предводитель — дева?       — Да, так они сказали. И она действительно принимает многие решения.       — А остальные?       — Сообща, насколько я видел.       — Стало быть, ты рассчитываешь, что эта дева отправится с тобой.       — Я бы не хотел вешать на тебя подобный груз. Если Моринготто их ищет, то лучше, если для твоих земель будет меньше риска.       — Меньше ли? — протянул Нельяфинвэ. — Вот уж не знаю. Ведь и в Химринг придется кого-то забрать.       — Разве не ту целительницу, что присматривает за твоими ранами? Она будет полезна и после того, как ты окончательно исцелишься.       — Именно, — кубок с гулким стуком опустился на невысокий столик. Нельо прикрыл веки. Истончившиеся, бумажные. Макалаурэ подавил неуместное желание прикоснуться к изувеченному лицу брата. С момента своего пробуждения Майтимо отказался от материнского имени и не позволял к себе прикасаться, если это только не были целители или Куруфин, вознамерившийся воссоздать утраченные зубы. — Ступай, Кано. У нас впереди еще много дел.       Ни для кого не было секретом, что нолдор не собираются задерживаться на гостеприимных берегах Митрим. Как раньяр стало известно после Пира Примирения, вечно отсутствовавшие близнецы Амбаруссар, самые младшие представители Первого Дома, как раз возглавляли отряды разведчиков, уже очень долгое время назад посланные Канафинвэ исследовать земли Белерианда, чтобы составить карты земель.       Решением Нельяфинвэ Первый Дом уходил на север, оставляя более защищенные и плодородные места Второму и Третьему Домам. Он был твёрд в своем решении видеть пики Тангородрим со своих земель и вести с Моринготто неутомимую войну столько, сколько потребуется.       Земли, что он выбрал себе, позднее назовутся Рубежом, или Пределом Маэдроса — по его синдаринскому имени. Это был самый скверный кусок земли, прямо под носом Врага, где на голом, обдуваемом всеми ветрами холме Химринг, будет возведена одноимённая цитадель. Эльза Скайрайс отправлялась с его народом, связанная обещанием приглядывать за своим «первым личным пациентом». Маэдрос проявил неслыханную щедрость, предложив присоединиться к его народу и числу Верных. Не сказать, что других альтернатив не было, но, как-никак, эта рыжая громадина не внушала ей такого ужаса, который нолдо внушал той же Марии — что было крайне занятно наблюдать.       Канафинвэ Макалаурэ отводились земли на западе от гряды северных холмов, между двумя рукавами реки. Стратегически она была едва ли не важнее будущих владений Маэдроса, ведь судя по картам — местность открытая и наименее защищенная, именуемая Вратами. И второй брат почти в одиночку принял решение забрать на свои земли Миднайт Скайрайс, как лидера раньяр. Эльза знала, что такой исход был наиболее очевиден, и вместе с тем была удивлена ссоре, что единовременно возникла между давними друзьями: Миднайт и Ригой Штраусом.       Рига переживал это разъединение едва ли не сильнее всех, и даже говорил лично с Канафинвэ, но тот был непреклонен, хотя и предложил Риге отправиться с ними во Врата, которые граничат с Химрингом.       Это могло бы стать выходом, но Миднайт решительно была против. О, разумеется, она должна была понимать всю подноготную такого решения — и всю его опасность. Для себя, для остальных. Но Найт решительно стояла на своем:       — Отправляйся на юг, в земли Амбаруссар, и возьми с собой Миру, — сказала ему Миднайт за закрытыми дверями. — Я знаю, ты не хочешь чтобы я лезла на рожон, но я уже известна как лидер раньяр, и поэтому должна нести ответственность. И то, что меня будут держать в поле зрения, тоже не является чем-то необычным. Для них я буду гарантом верности раньяр. Ну а ты… ты должен быть в тылу, как человеческий командный пункт. И принимать решения издали, как я — на линии огня. Только беря во внимание две разных точки зрения, мы сможем найти решение. Ты согласен? И сбереги мою сестру, я доверяю её тебе.       Верно… Миднайт не Эльза, не Мария и уж тем более не Ирма ван Лейден, никогда не следящая за своим языком. Она знала военное дело и училась тонкостям политики, когда Томас Лейно решил взять её под крыло. Даже если его протекторат обернулся их восстанием и дальнейшим бегством, он мог по праву гордиться своей протеже. Но гордился ли на деле? Скорее уж обрадовался, что избавился таким нетривиальным способом от весьма опасного субъекта.       Рига провел рукой по кожаной обмотке рукояти — его собственный, персональный меч, откованный еще пару месяцев назад в нолдорских кузницах по личному приказу Маэдроса. Некоторые воины нолдор косились на их клинки с клеймом Первого Дома, но уж лучше так, чем направо и налево светить тем, что они пришельцы-с-другой-планеты. Тем более, когда после памятного разговора с Марией и Джеймсом Нельяфинвэ заявил, что они должны уметь обороняться и должны быть неотличимы от нолдор. Мимикрировать, затаиться.       — Мне ясно одно: Моринготто о вас уже известно, а потому за вами будут охотиться. Годы и десятилетия, столетия — столько, сколько потребуется. Неустанно, его слуги будут загонять вас в угол, пока у вас не кончится дыхание — и тогда вас схватят, и неизвестно, чем всё обернется, — так сказал он, и на его шее, видневшейся сквозь распахнутый ворот, виднелся толстый, кольцом опоясывающий её шрам. Нельяфинвэ Майтимо куда лучше остальных узнал Моринготто, и его слова, пусть и пропитанные сверх необходимого нотами трагизма, однако, пробирали до самых костей. Но понимал ли он в полной мере, что может случиться, попади они в его руки?       Понимали ли они сами? Рига не до конца был уверен в этом. Моргот, Враг или как там его — наверняка еще не явил себя во всей своей красе. Он выжидает, прощупывает границы, выясняет на что способны нолдор, куда они отправятся, как будут готовиться к противостоянию. И его нельзя было недооценивать.       Схожим образом мыслила и Мира, младшая сестра Миднайт. И пусть обе были близнецами, даже для окружающих было бы крайне тяжело их спутать. Мира Скайрайс говорила еще меньше сестры, еще неохотнее, всегда предпочитая отсиживаться в тени. Но именно Мира опередила его, заявив, что отправится вместе с ним в земли Амбаруссар — просто поставила его перед фактом, прежде чем уйти вновь по своим делам.       В теплицах было оживлённо. Первым в далекий путь отправлялся народ Карнистира, увлекая за собой Марию и Джеймса. Эльдиэр из числа учениц неких Эстэ и Йаванны заготавливали травы, пекли дорожные хлебцы-коймас, варили бодрящее питьё, зовущееся «мирувором»… и прочее, и прочее. Мира с неудовольствием опустила взгляд на свои ногти — поломанные, с набившейся под них грязью. Руки были испачканы по локоть соком обрезаемых стеблей и листьев, которые она собирала вместе с нолдорскими женщинами с самой зари. Она ни на одну секунду не забывала о том, что еще многому предстоит научиться: выправить произношение, отточить до совершенства письмо, местной системе счета, а также другим, более приземленным вещам, которыми люди на Ниле не занимались сотни и тысячи лет: ткать, шить, выращивать еду, охотиться, строить дома, ездить верхом и много, много чего еще. Хотелось бы верить, что у них будет на это время.       Что она однозначно умела делать хорошо — наблюдать, не вмешиваться, анализировать. Оставаться как можно более хладнокровной. Делать то, что на её родной планете называлось прогнозом, а здесь — даром предсказания. Откровенно говоря, не нужно быть семи пядей во лбу, не нужно видеть какие-то пророческие сны и слушать «тревожное пение ветра в серебряных кронах», чтобы понимать: всё происходящее ныне лишь передышка, затишье перед бурей. Правильно Рига сказал, что сейчас таинственный Враг из Ангамандо будет только наблюдать за ними — так же, как и они за ним. Это одно из правил войны, охоты — если можно так сказать, и эльдар только предстоит выучить этот урок.       — Ты рассудительная, я это знаю, — сказала ей Миднайт накануне её решения. — Ты сможешь удержать Штрауса в узде, чтобы он не натворил дел. Нам нужно, чтобы кто-то был как можно дальше от земель этого Моринготто, от линии фронта, когда таковая будет проведена. Ты будешь далеко от политики, насколько это возможно — я знаю, как ты это ненавидишь. И сможешь наконец делать всё, что тебе заблагорассудится. Вы будете там вдвоем, вам нечего бояться, пока вы будете друг у друга. А там… думаю, мы скоро увидимся вновь.       Мира блекло улыбнулась и несильно сжала её руку. Вряд ли… вряд ли Найт имела в виду что-то сверх сказанного, но раз уж она так любезно предоставляет возможность быть ближе к… Даже если причины размолвки Риги и Миднайт были столь очевидны, почему она не может попытаться?       Впоследствии, Рига больше не старался переубедить Миднайт — он ине смог бы; подспудно он чувствовал её отчуждение и сосредоточился на разработке плана крепости Амбаруссар, в которой им предстояло жить с Мирой. Никогда он еще не чувствовал себя так странно. Там, в Элизиуме, работа в генштабе не казалась чем-то зазорным, работой для физически отсталых или чем-то в этом роде — нет, она была скорее почетной. И так повелось с незапамятных времен — предводитель, полководец и его советники, главный связист и прочие командующие всегда располагались в тылу армии, чтобы координировать её действия. Но хотел ли он этого? Есть ли это правильным?       Последняя, Ирма ван Лейден, уезжала в Химлад, располагающийся к югу от Химринга и граничащий с лесным королевством Дориат. Послание от дориатского короля было на слуху: он имел дерзость прислать гонца и провозгласить себя королем всего Белерианда и потребовать вассалитета от правителей народа нолдор. В самом Химладе намечались двое братьев-соправителей: Келегорм и Куруфин. Не лучшая опция, но, в отличие от остальных, Куруфина она не опасалась, и была намерена бороться за свою лучшую жизнь в этом гиблом месте.       Грубая ткань лазаретного рабочего платья тяжело шуршала по рассыпанному гравию. Эту местность сложно назвать садом — но деревьев здесь было наибольшее количество во всем поселении, были даже и плодовые, цвел можжевельник.       Джеймс шел немного впереди, пиная носком сапога комки жухлой травы и дорожной пыли, уставившись в никуда. Или же наоборот — слишком глубоко в себя.       — Было бы слишком очевидно сказать, что ты сам не свой, — сказала Мария, поднимая тяжелую от росы юбку, чтобы не поскользнуться на мелких камешках — чертовы платья, к которым приходится привыкать! — Но, поверь, замыкаться в себе не стоит. Все мы здесь в одной лодке, и открытых шлюзов можешь не бояться.       — Я не замыкаюсь, — глухо отозвался он, остановившись. — Я просто чувствую себя странно. Что до лодки… я чувствую, что шлюз изнутри заварен. Мария глубоко, терпеливо вздохнула. У Джеймса глаз на спине не было, поэтому он и не мог увидеть выражение её лица.       — Ты делаешь успехи — изъясняешься почти так же как остроухие, — Мария приблизилась к нему и тоже запрокинула голову: что он там увидел такого, чего не видел раньше? В предрассветных сумерках таял свет звёзд. — А если без метафор?       — А без них и не получается. Ты же сама говорила: если не знаешь нужных терминов в науке, объясни своими словами. Ты же умнее меня, может, и сама найдешь ответ.       — К моему сожалению, я не Энигма: не могу просчитать все возможные вероятности того, что с тобой случилось и отобрать наиболее вероятные, чтобы после отсеять те, которые подходят под твои субъективные мироощущения, — Мария потянула Джея за рукав, и они вместе присели на траву, под раскидистой грушей, где уже наливались плоды. Жаль, что они отправляются первыми и она не сможет увидеть полный цикл этих прекрасных растений. Такое на Ниле и днем с огнём не сыщешь, и в лаборатории не вырастить.       — С тех самых пор мне всё кажется как будто ненастоящим, — глухо продолжил Джеймс, по-прежнему избегая встречаться с ней взглядом. — Будь я…дома, то решил бы, что сплю после того как мне сильно простимулировали мозг — помнишь же эти эксперименты?       — Помню, сама через это проходила, — это был один из самых странных опытов соавторства Карбонеро и Нювона: стимуляция мозга находящихся в анабиозе людей, которые, пока летят из точки А в точку Б многие световые годы, могли бы приобретать опыт внутри симуляций. — Но для этого нужны вживленные в мозг чипы, а у нас таких нет. Любой сбой магнитной системы корабля превратил бы нас в пускающих слюни идиотов, — Мария похлопала его по плечу. — Так что не думай об этом. Или ты всё-таки хочешь проверить, проснешься ли ты по ту сторону шлюза?       Он ощутимо вздрогнул под её ладонью.       — Не стоит этим шутить.       — Ты так напуган… Что же с тобой произошло? Ты был там? Помнишь что-то?       Джеймс молчал некоторое время, прежде чем разомкнуть губы и тяжело уронить:       — Был.       — Он мучил тебя?       — Не знаю. Но я там был. Иначе, как бы я помнил кровь Талиона на руках? Я там был! Но как и когда — не знаю, ничего не знаю, — Джеймс схватился за голову. — Только пустота и холод, только темнота… Но что я тебе рассказываю?! Ты же ничего не смыслишь в этом, ты лишь ученый, а я — эксперимент! — вдруг он вспылил, вскочив на ноги. Мария отшатнулась, выставив руки в защитном жесте. Джеймс проследил за ней и горько усмехнулся: — Вот видишь? Ты не то, что не понимаешь, ты боишься. А чего тебе бояться? Бреда сумасшедшего? Иллюзии, смешанной с реальностью?       — Я боюсь понять тебя неправильно. Ты нарочно пытаешься меня испугать. Скажи же, в конце концов, что ты перенес?       Джеймс снова уставился на небо с таким видом, будто оно хранило все ответы на его вопросы. Сумрачно-серое, оно медленно раскрашивалось разводами рассвета, и звёзды мерцали будто бы из последних сил, прежде чем их смажет солнечный свет.       — Может быть, я видел Путь. Считай меня сумасшедшим, если хочешь. Но на краткое мгновение… совсем малое, когда не стало ни крови, ни холода, ни страха, я вдруг почувствовал, что я там — в пустоте — не один. Как знать, может, человечество слишком рано отправилось покорять межзвёздные просторы? Может, мы и не должны были при жизни так стараться, чтобы презреть гравитацию, и лишь дождаться смерти?       Он обернулся, чтобы взглянуть на Марию. В её льдистых, обычно равнодушных глазах сейчас было ни капли насмешки, но и ни капли сочувствия. Да, она смотрела пытливо, как ученый, столкнувшийся с чем-то неизвестным, непонятным, а потому слушала со всей внимательностью и серьёзностью. Пусть Джеймс сам себе не верил — но его несло, и плотина внутри рвалась, и грязные воды несли перед собой всё, что застоялось за эти месяцы. Пусть не верит, пусть поверит. Ему ли не всё равно?       — Я думаю, мы, как люди, здесь не одни. В то мгновение я почувствовал, что будто бы вернулся домой. Я думаю… я думаю… может, мы еще повстречаем здесь тех, кто будет похож на нас.       — Всё возможно, — согласилась Мария. — Ты напрасно боишься, что я подниму тебя на смех: я так же думаю, что этот мир ненормален, и сводит нас с ума себе под стать. Ты не видел, как мы с Эльзой лечили Маэдроса: с такими ранами не живут и не выживают. Просто поверь мне: они совсем не люди. Но разве человечество знало других разумных существ? Сколько десятилетий, сколько столетий, поколений и ресурсов наши предшественники потратили на то, чтобы найти хоть искру разумной жизни в других системах? И так было маловероятно, что это будет что-то, похожее на жизнь на земле. Практически невозможно. Но вот мы — здесь. Где — здесь? Миднайт и Рига божились, что мы прилетели на Терру, да только мы знаем, что Терра непригодна для жизни и вряд ли будет ближайшие тысячи лет. Но мы видим плодовые деревья, воду, оружие из заточенного металла… Скажи, какая вероятность увидеть мир, столь похожий на наш? Меньше нулевой, Джеймс. Но меньше нуля не существует ничего в физическом мире.       Мария поднялась, отряхивая подол от налипших травинок.       — Вот теперь и думай, кто здесь сумасшедший: ты, я или мы все вместе.       — Все вместе, — улыбнулся Джеймс, протягивая ей руку. — Может, мы и стареть перестанем, остроухим под стать.       — Сказочник.       — Но ведь же есть биологическое бессмертие, ты сама рассказывала.       — Оно не так работает, как ты думаешь. Пойдём обратно?       Джеймс улыбался — одними глазами. У него был узкий разрез век, и чернильные зрачки поблескивали, как маленькие черные звёзды, затягивающие свет. В уголках глаз скрадывались морщинки, и он казался живее любого другого остроухого, что ходили по этим же дорожкам. Мария улыбнулась в ответ и сама потянулась к нему навстречу.       Возможно… возможно они вернутся однажды домой, в Элизиум — самыми кривыми дорогами, какие только можно придумать. Может быть, они смогут проложить мост, подобный тому, что был в людских головах на заре представлений об устройстве мира. Может, станут камнями моста для других, и лишь частичками звёздной пыли на чьих-то подошвах пронесутся через всё пространство и вернутся.       Возможно.       Эльза видела сон. Он приплыл из ниоткуда — теплый и ласковый, как нагретая августовским солнцем теплая вода. А она плыла в лодке, тщетно ищущей, куда прибиться.       В её руках тлели угольки и сгорали лучины, осыпаясь теплым, щиплющим пеплом. Он был везде: на руках по локоть, под аккуратными ногтями, пятнами оседал на карминовом платье с золотым шитьем, которое ей так нравилось.       — Тебе не больно? — лицо, испещренное знакомыми шрамами, склонилось над ней низко-низко, чужая левая рука обхватила её кисть и развернула к себе ладонью. Её светлая, чуть тронутая золотым отблеском кожа оставалась невредимой, даже не покраснев. — Как так? Ты совсем не чувствуешь боли?       — Когда-то давно мне безуспешно пытались привить ген саламандры, который отвечал за устойчивость к огню. Но тогда бы моя рука покрылась чешуйками, — Эльза хихикнула. — Но как видишь, обошлось.       — Чудеса какие-то. Тебе её заколдовали?       — Да я шучу! Всё живое горит в огне, — Маэдрос замолчал, поджав губы. Тени, упавшие на его лицо, прорисовали почти что гневное выражение. Его густые рыжие волосы спадали ей на колени, укрывая их разговор от посторонних. Эльза шепнула: — Но я огня не боюсь. Даже если мне суждено когда-нибудь погибнуть в пламени, оно должно быть сильнее моего.

Конец Арки Первой