Тимми, воткни в меня свой мёртвый...

Кровавым пламенем солнечного костра завершался длинный вечер, растекаясь в сгустки красных оттенков, уходя в непроглядную тьму ночи. Тимми-то смотрел на закат, его бледное лицо ласкали последние лучи света, стараясь затронуть столь одинокий облик мёртвого юноши. Тимми Баттерман. Такой молодой и такой мёртвый. Мятая рубаха цвета хаки с въевшимся потом заляпана трупными выделениями, чернозёмом и запёкшейся кровью. Расстёгнутая ширинка брюк казалась вполне приемлемой в общей сложившейся пейзажности момента, где мою любовь воскресили из мёртвых и заставили ходить в одиночестве в мятой расстёгнутой и рваной рубахе. Тимми. Холодные руки цвета простыней, мёртвая оголённая плоть, так и не отдавшаяся на разложение земле. Забываемый мной образ, сотканный из запахов фиолетового жасмина, скошенной травы, ночных полей и лесов, первых болотных цветов, сырых грибов, гниющих фруктов, изобилующего росой мха на пнях, болезней чернозёма, погибающего от язвы плода на древе, укутанный в похоронную процессию при жизни, погибаемый от моих ласк. Воскресить не так сложно, как возлюбить. Возлюбить как можно глубже, ныряя при пенетрации слоим языком в глубины его разлагающегося рта. Вендиго умеет возбуждать так же хорошо, как сквернословить и насиловать. Часть вторая, Стивен Кинг, Земля, в которой хоронили Микмаки, глава тридцать девятая, Кладбище домашних животных, Ладлоу, морг Гринслана на Улице Папоротников, 1943 год, 22 июля, Семейство Баттерманов. Затравленным взглядом смотрел Тимми на закат, который давно уже закончился, полностью перейдя в одну из тех кроваво-жарких летних ночей, во время которых случаются бессонницы и старческие смерти. Миссус Страттон – шлюха в возрасте, встретившаяся первой на пути Тимми, уже спала в своём натраханном доме. А Тимми-то уже шёл к ней, волоча полуподвижные мраморные ноги по освещаемой луной улице. Провидице жестокости. Выебать эту суку, которой дорога проложена в ад. Пробравшись незаметно в дом со двора, он накинулся на эту спящую жертву страха и боязни перед неведомым. Вымощена прямая дорога в ад, дорогая, смотри, она в моих жестоких животных глазах хищника, она проведёт тебя к чертям, готовящимся не переставая тебя мучить и убивать, сжирать твою плоть, обливая адским огнём. Смердело смертью и сексом. Истасканная рубаха Тимми переживёт и это: смазку, семя, артериальную кровь, слюну. Тимми не умер. Он прямо здесь. Отдаёт должок старой суке, забирая душу в ад под руководство чертей Великого и Ужасного Вендиго. Жестокие военные времена требуют жестоких решений, поэтому Тимми решает распороть брюхо и заломить ноги в обратную сторону, раздробив голову собственными лунного цвета руками. Белые простыни и утопающий закат на веранде. Тимми, любовь моя, я всегда буду здесь и буду любить тебя. В моих снах мы вместе, мы поём и смеёмся, мы вместе встречаем рассвет, заполоняя его мраком наших разумов. Становится невозможно дышать, ты становишься грубым и трахаешь меня. День никогда не наступит, ведь нас застрелили. Когда Тимми вводил член и ебал эту сволочь, то она неистово стонала. Наверное, от боли. А может - от наслаждения. Ведь у мёртвых тоже стоит, хоть и холодный. Только остриё кухонного ножа прекратило её возгласы, отправив бесконечно страдать в ад. Было бы забавно, если последующие часы после смерти тело как-либо орало от боли, ведь Тимми предстояло ещё много физической работы. Любви во мне хватило бы и на самые ангельские дела, и на все дьявольские проволоки. Но жизнь никогда не просила у меня добра, поэтому утро в этот раз не наступит. Этот мир заслуживает лишь погребения в собственной ненависти, грехах и обидах. Ничто не вечно перед Великим и Ужасным Вендиго, способным воцарить полное уныние и мрак на планете. Это коснулось не только семейства Кридов и Баттерманов, которых тотчас сожгли. С засыхающей на штанах и рубахе кровью, Тимми всё ходил, бродил туда-сюда. И всё вокруг омрачняло действительность. И его грубый затравленный взор всё рассматривал темноту, темноту не только ночи, но и человеческой души. И темноту наших поступков. А волосы так и были растрёпаны и засалены, торча в разные стороны. Жаркая ночь тёплым и еле заметным ветром разносила оросившую шлюший дом кровь и запах могильного Тимми.