* * *
По неизвестной причине пугающую тишину нарушает лишь покрапывания несильного дождя за старинным, слабым окном, что моментально развалится или потрескается, если неведомым способом попытаться открыть его. Немного выше находится карниз, что держит потрепанные судьбою шторы желтые, которые еле могут прикрыть малый вид на улицу. На улицу, с окна видную лишь маленькой частью на сломанный, где-то не присутствующий и обросший, забор; с окна, открывающего видимость на большое количество деревьев, что стоят вокруг таинственного дома, по всей видимости, небольшого леса. Свеча эта, восковая и тусклая в сия мгновения, давно потухла, еще тогда, с уходом писателя. В одинокой, пустой кухне гонялась туда-сюда мертвая тишина, сопровождаясь периодично слышным храпом человека с другой комнаты, тихим посапиванием другого; пыльная темнота, иноредь нарушающаяся видимым светом луны беловатой, восхитительной, не кровавой да красноватой, на ладное счастье. С крыши слышны шаги: тихие, умеренные, столь цикличные, будто знающие, что их не услышат и напрочь забудутся в тишине. Не важно это.. Не важен сам факт их присутствия в это время сонное, будь то от данного звука душа живая проснулась и пошла проверить, но нет. Важно.. Важно то, что они еле слышны, то, что их перебивает достаточно шумный, молодецкий храп. Однако, чушь это все.. Что может быть важного в обыкновенных шагах, свидетельствующих о слуховых галлюцинациях, ибо не считая небылицы, должно быть, выдуманные? Кому ж по чем знать.. Впрочем, что в лоб, что по лбу — та же самая каша и соль. Слышится скрип кровати, там, со спальной комнаты. Ясно, что приятели уже проснулись и собираются что-то сделать, потому как рюкзака, что стоял у двери и был виден, его подобрала рука. Прозвучавшийся звук открывания, следом постукивание двух кружек об противоположную, и готовая, теплая вода, далее представляющая собой вкусный чай или подобие прочее. Доносятся голоса, разговоры, и, в конечном итоге, включение камеры. Включение камеры и толковня про события, недавно сбившиеся, планы на ближайшее время и джоновое предупреждение о том, что ему нужно сходить куда-то в туалет. Линчевские шутки про ведро и всевозможные возмущения, под конец закончившимися понятием «я побежал, найду местечко, куда посрать» и в ответ несерьезное, линчевское оскорбление про писателя-серуна. — А одному здесь, в темноте, жутковато так-то, я вам скажу.. Мебель эта скрипучая, зеркала накрытые.. Опять мурашки по коже пошли, — продолжая рассуждать, Линч показывает на камеру помещение, в котором находится; поворачивает настороженно обратно, выдавая: — Еще этот дождь, кажется, будто, что кто-то стучит.. — выдох, — но пока это всего лишь дождь. Резкое, достаточно громкое, стучание об окно дает о себе знать, заставляя журналиста стремительно повернуть голову и устремится изумрудными глазами в объект, что сделал данный звук. Поворачивается и видит Джона, который стоит с довольной лыбой и наблюдает за реакцией блогера: испугался ли он или нет. Безупречно, испугался. Вот только этот испуг мгновенно испарился, оставляя за собой единственную злость за гадкий поступок, ибо не дело это — пугать в страшном доме, где, по словам, обитают всякие духи. Впрочем, пришлось отставить Джону радости и пойти быстро по своим «делам», потому как живот и дошик явно напомнил о своем присутствии.* * *
Егор сидит, сложа руки в непонятный жест и глядит в дверной проем, с которого доносится неясный звук. Слышится открывание двери в дали коридора, шаги, такие знакомые. Парень умеет определять по шагам, ничего удивительного спустя пять лет. С двери выходит Джон, засунув свои обе руки под свитер, да так, что их совсем не видно, лишь болтающиеся рукава от быстрой походки. Подходит и садится на кровать журналиста, принимая позу, подобную на лежащую. — Ты, что-ли, замерз? — Ласково спрашивает брюнет, отставляя выключенную камеру на безопасную часть стола, с которой она не должна по случайности упасть. Парень окутывает своим очаровательным изумрудным взглядом своего возлюбленного, едва пододвигается и ставит свою голову тому на плечо, одной рукой приобнимая там, где дотянется, лишь бы стало теплее. — Джон? Ты меня слышишь? — Поворачивает голову в сторону другой и дожидается ответа, вопросительно вздернув бровь. — Слушаю я, слушаю.. Замерз конечно, ты бы знал, как там холодно, Линч! Я пока срал – жопу отморозил! — Разжаловался внезапно писатель, привычно для себя жестикулируя руками, однако это выглядело немного смешно, в хорошем смысле. Шатен сделал недовольное лицо и невнятно пробормотал себе что-то под нос, а потом подставил руки и аккуратно приподнял журналиста, тем самым посадив себе парня на колени: чтобы тот сидел к нему лицом на его коленях, ногами приобнимая спину. Джон возлюбил эту позу, довольно много раз просил Линча так сесть, а сам продолжал заниматься своими делами, если он, например, писал свои произведения. А Линч не был против, не в коем случае, только рад, потому что самому хотелось больше ласки. Да и просто любил обниматься со своим любимым. — М-м.. слушай.. — Замявшись, начинает диалог писатель, — Когда мы признаемся зрителям о наших отношениях? Эти твои неоднократные намеки на них: якобы, случайные для вида двуспальные кровати, эти специальные прикосновения, снятые тобою на камеру, пост «романтический ужин при свечах».. Понимаешь, мне не особо так нравится подкатывать к каждой девушке, тем более Лили, на камеру, лишь бы отогнать подозрения. Ты мне говорил, что.. — Джон. Ты же знаешь, что сейчас еще не самое подходящее время для признания, тем более, мы находимся в доме с, должно быть, призраком, а ты спрашиваешь об этом именно сейчас, хотя мог дома спросить. — Говорит Егор, сначала отодвинувшись, чтобы посмотреть в восхитительные, наполняющиеся ожидаем, глаза, далее вновь прижавшись своим телом к джоновому. Прижимается и упирается головой об ключицу, вздыхает сладостный, знакомый аромат парфюма и запускает свободную руку в каштановые локоны, слегка, приятно периодически оттягивая, чтобы парень расслабился. Знает, от чего тот хоть и немного, но расслабляется. Линч ощущает, как Джон буквально тает, поэтому, воспользовавшись моментом, отодвигается и быстро, но столь хрупко и кратко оставляет собственный поцелуй на верхней губе, пока приоткрытые глаза писателя постепенно закрываются, забирая того в кратковременный сон. Следовательно, журналист осторожно меняет позу парня так, чтобы он лежал на спине, а сам включает камеру и быстро сообщает о том, что ложится спать на определенное время и выключает ее. Подходит к кровати, на которой ранее спал шатен и берет оттуда одеяло; возвращается и осторожно, пытаясь не доставить лишних проблем, ложится рядом с писателем, утыкаясь своей головой парню в грудь. — Да, точно.. очки. — Егор принимает позу, похожую на сидящую, и снимает очки с джонового лица, ставя их на тумбочку, что стоит рядом с кроватью. Возвращается в тогдашнюю позу и просто смотрит в потолок, иногда отзываясь, в надежде услышать какой-нибудь ответ от, по всей видимости, спящего писателя. Отзывается потому, что не слышит надоедливого храпа. — А? Что? Линч, дай поспать.. — Неожиданно откликается Джон, вяло поворачивая свою голову в сторону журналиста. Джон прижимает парня к себе ближе, чуть-ли не заставляя лечь на него; запускает левую руку под линчевскую футболку и то-ли водит что-то непонятное, то-ли просто поглаживает спину, но игнорирует просьбы убрать ее потому, что она холодная. Видимо, Егор смирился, поэтому умолк и вновь поцеловал писателя, только уже в щеку, напоследок кинув нежное и отчего-то трепетное тихое «люблю тебя, очень сильно», получив в ответ такую же взаимность. — А рука-то все ровно холодная, Джон.. — Привыкнешь, а теперь давай пару часов поспим. Пока за окном бились об хрупкое стекло массовые дождевые капли, создавая странный звук, иноредь похожий на стук, два влюбленных сердца не обращали свое внимание на них и соединялись в теплых объятиях, полностью отдавшись неизведанному сну, или, должно быть, просто пустоте. Все же, нужно оставаться быть в уме, оттого и данный сон не настолько крепкий, как кажется. За эти пару часов не было никаких шагов с крыши, лишь своеобразные удары по стеклянному окну, создавшиеся от ливня, от которых иная душа и просыпалась невольно, но тут же засыпала в крепких объятиях другого, каждый раз целуя макушку.