Держи себя в руках

Игорь выкладывает на столешницу ряд таблеток. Нейролептик. Сердечное. Снотворное. Липопротектор. Снотворное стряхивает в мусорное ведро. Нейролептики должны прояснять в голове, но Игорь не чувствует, что ему становится лучше. Голова тяжёлая. Голова — будто в вакууме. Сложно мыслить так же чётко, как раньше. Он почти и не помнит как это было — раньше. Не может сопоставить данные, которые видит, соединить их в целостную картину. Раньше хватало одного взгляда на человека, чтобы понять кто перед ним, сложить первичный образ, выцепив ключевое. Сейчас — не видит ничего. Паззлы рассыпаются в руках, в голове — тяжело и пусто. Нет сил даже на раздражение. Но раздражение есть, он знает. Оно копится внутри напряжённым комом, весь он изнутри пронизан им, как ядовитым плющом — оплетает намертво, давит и душит. Игорь хочет выкинуть весь этот парад планет: кажется — не помогает. Лучше не становится. Ему всё ещё снятся кошмары. Он видит огонь. Чувствует запах и вкус гари. Как кружится голова и ускользает сознание. Он слышит крики. Слышит: «Почему» и «За что». — У Игоря нет ответов на эти вопросы, и он отворачивается. Потому что он не справился. Он видит друзей. Они пьют и веселятся. Становится легче. Они смотрят на него, и в груди всё обрывается. Он знает, что будет дальше. «Почему, Игорь?». Отворачивается снова. Сталкивается взглядом с Юлей. Губы её, ярко накрашенные, ломанной улыбкой искажаются, она поднимает руку и указывает на него. Она говорит: «Это ты виноват», — и всё сгорает в огне снова. Он падает в пропасть целую вечность, больше. Нет ничего, и нет никого. Только темнота густая, тяжёлая и вязкая. Он тонет в ней и задыхается. Всё ещё чудится запах гари. Он видит двери перед собой, протягивает руку. Открыть не решается. Таблетки не помогают. Легче не становится, но Рубенштейн говорит, что лечение не проходит сразу. Рубенштейн говорит, что нужно время. И Игорь пьёт одну. Вторую. Третью. Наверное, он прав. Наверное, ему лучше, просто — не осознаёт. По крайней мере, он никого не убивает. Он встаёт ещё раньше, чем когда работал. Раньше, чем когда служил. Как по часам — в пять утра. Бывает в четыре. Мухтар временно у Димы, надо забрать его. Стрелецкий спит, и этому Игорь рад. Меньше всего сейчас хотелось чужих осознанных или нет провокаций. Когда-то они дружили, сейчас кажется, что между ними пропасть. Время никого не щадит. Игорь наматывает шарф на шею, выходит из дома. Игорю нельзя вестись на провокации, он знает это. Он напоминает себе об этом постоянно. Ещё до приезда Стрелецкого напоминал. Каждый раз, сталкиваясь на улице с отморозками. Каждый раз, когда кто-то по глупости показывает гонор. Нельзя. Игорь Гром — шаткое равновесие, которое удерживает ежедневный приём таблеток. Если сорвётся — не удержит себя в руках, совершит непоправимое. Снова. Из-за этого страдает концентрация. Удары не столь чёткие, внимательность заменяется рассеянным. Он отпускает себя немного лишь в одном случае — в подпольных боях. Смешно и тошно. Но помогает расслабиться, не взорваться и не допустить ошибку. На улицах должно быть пусто, но силуэты мельтешат, проходят мимо. Скрываются в переулках, замирают подле него. Игорь игнорирует их. Он знает, что они не настоящие. И никогда не видит их лиц. Догадывается чьи они. Не хочет об этом думать. Не пытается разглядеть. «Всё нормально». «Держи себя в руках». «Ты справишься». Он говорит себе это раз за разом. Повторяет, словно мантру. Просто нужно время. Игорь пропускает удар на ринге. Вот рту кровь, перед глазами — тёмные пятна. Держи себя в руках. Он побеждает. Болит разбитая губа. Болят рёбра. Пульсирует кровь в висках. Но так — лучше. Чувствовать боль физическую лучше, чем ничего. Лучше, чем просыпаться от кошмаров. Он побеждает, но проигравший с победой не согласен. Его поджидают в переулке, и Игорь тяжело выдыхает. Выглядит проблемно. Держи себя в руках. Может просто не делать ничего? Перед глазами тёмные пятна, и они становятся больше, гуще. Пульсирует кровь в висках, тяжело дышать. Нельзя срываться. Контроль терять нельзя. Игорь пропускает удар, ещё один. Кто-то оглушает его монтировкой — и где только достал? — и он едва удерживает себя на ногах. Перехватывает чужую руку, заламывает — хочет сломать, — словно из вакуума слышит, как железо с глухим стуком падает на землю. Впечатывает того лицом в землю и выхаркивает воздух, от очередного удара со стороны. Будет тяжело. Надо будет позвонить в полицию. Объяснять ничего не хотелось. Видеть чужие взгляды — тоже. Он возвращается домой только в одиннадцатом часу. Все остались живы, и это успокаивает. Сам себя живым он бы не назвал. Ни по душевному состоянию, ни по физическому. Пытается вспомнить, что есть в аптечке, решает — неважно. Достаточно принять душ. Из кухни слышно, как ложка бьёт о стенки кружки, кажется, что слишком громко. Кажется, что с каждым стуком, что-то бьёт в груди вместе с сердцем. Стрелецкий уже не спит. Проще — не будет. Держи себя в руках, Игорь.