The Neighbourhood — Float
Каково это, иметь соулмейта, заведомо сильнее и популярнее тебя? Каково это — быть слабее во всех его проявлениях, испытывать неполноценность, думая о родственной душе? Хината скажет, что это — его жизнь, но каждый раз как будто по-новому. Метка появилась у Шоё в пятнадцать лет. Тогда он поступил в старшую школу и записался в волейбольный клуб. И он честно признается, что жить было намного легче, не зная кто соулмейт, и не видя имя на запястье каждый день. Сначала он действительно был рад, сразу побежал показывать маме, которая поздравила его от всего сердца, грезил о волшебной встрече с родственной душой и то, как легко они сойдутся. А потом, как кувалдой по голове: «Лучший связующий Японии среди школьников» по телевизору. Мия Атсуму. Волейболист. Сильный. Успешный. Популярный. Хината честно пытался первое время на этом не зацикливаться. Но каждый день тренировки и осознание своей слабости и неумения. Наивно было полагать, что он сможет компенсировать свой рост прыжками и выносливостью. Нет, он слаб был во всем, а быть приманкой и удивлять всех атакой — недостаточно. А метка по сей день красуется на запястье. С тем приходит стыд и понимание: не достоин. Такой слабак, как он, не может и рядом стоять с таким, как Мия Атсуму. Да и что уж там: перед сильными противниками всегда коленки трясутся, а сердце норовит выпрыгнуть из груди, и лишь во время игры становится все равно. Но соулмейты — это не игра. Это судьба, это решение, преподнесенное свыше, от которого отказаться уже невозможно. Ты связан, ты пойман в ловушку. Потому Хината мечтает быть бракованным. Ошибкой. Тем, у кого имя на запястье неправильное, а у соулмейта — наоборот. Может, потому он надеется, что у его родственной души имя совершенно другое, и он не знает о недоразумении под именем Хината Шоё. Он правда надеется, что он — ошибка природы, и суждено ему страдать. Ведь такое бывает, хоть и очень редко. Но Хината никогда не был везунчиком. Может, и в этом ему не повезет. Так станет легче. Да и думать так было утешительнее, чем действительно знать, что твой соулмейт кто-то из близнецов Мия. Да, Шоё стыдно, что имя у него сильного человека, волейболиста, а сам он — бесцветный, бессильный в своем стремлении стать чем-то значимым, не быть пустым местом. Стыдно перед человеком, носящий имя с его запястья, поэтому он носит нарукавники и браслеты, скрывая его от любопытных глаз, а на вопрос: — Хината, а у тебя есть соулмейт? Отвечает: — Еще не появился. Зная, что не все верят, но так хотя бы отбывают все вопросы. Может быть, в любой другой ситуации, будь он сильнее, а не дохлым мальчишкой, совершенным тюфяком, Хината и рад был такому соулмейту. И, смотря матчи на Национальных старшей школы, когда Атсуму был только на первом году, он бы не думал: «Стоять на одной площадке с тобой и играть — уже подарок судьбы для такого, как я, а что уж там говорить о имени на коже». Хината-сан замечает не сразу, что что-то происходит с сыном, но как только — беспокоится, спрашивает, а Шоё отмахивается, мол, все в порядке, мамуля, я просто устал, такие интенсивные тренировки пошли! А сам думает: «Как же ты не видишь, мамочка, каким растет твой сыночек». — У вас же скоро матч с Инаризаки, да? — как-то за ужином спрашивает она. Натсу ковыряется в тарелке, и когда Хината-сан замечает, что дочка есть не хочет, отпускает ее с тяжелым вздохом. Та сразу же бежит в комнату, смотреть мультфильм. — Твой Атсуму же из этой школы? Шоё давится куском, тянется за стаканом воды. — Откуда ты знаешь? — с того раза они больше и не говорили о его соулмейте. — Ну знаешь, твоя мамочка умеет пользоваться Интернетом, — закатывает глаза Хината-сан. — Тем более, ты говорил, что он волейболист-старшеклассник. Было не сложно искать информацию. — Э-э-э, да, ока-сан. — И как ты чувствуешь себя от предстоящей встречи? — заговорщически тянет она, кажется больше самого сына радуясь за эту встречу. Он что-то бурчит, уставившись в тарелку удона с курицей и овощами. Хината-сан откладывает палочки. — Шо-чан, — начинает она, — я понимаю, что у тебя что-то случилось. Ты, наверное, думаешь, что не достоин такого соулмейта, — Шоё удивленно поднимает на нее глаза. — Это не сложно понять, милый. Но никто не идеальный, понимаешь? Этот Мия тоже, я уверена. Но почему ты думаешь, что раз не достаточно силен в волейболе, то значит и вовсе не можешь быть с ним, с тем, кто, по-твоему мнению, сильнее? — Но это так, мам. Кому нужен такой слабак и трус? — Нет, это не так. Не говори так больше, понял? — Хината-сан качает головой, а потом доверительно поддается к сыну, — И как же ты не поймешь ,что уже давно не тот малыш, — и улыбается нежно, любяще. Маме хочется верить, но… не получается. Надежнее верить, что он — ошибка. Просто смириться тяжелее. Может, в нем еще играет гордость. В отеле, перед началом Национальных и первым матчем с Инаризаки, Шоё не видит сна. Он не боится самих соревнований, а того, с кем встретится там. Какая же глупость, — приходит в голову. Он переворачивается на другой бок. На футоне рядом спит Кагеяма. Он его опора, с ним как-то спокойно, потому Хината просто будет держаться рядом с ним. И повторять в голове: ошибка, ошибка, ошибка, чтобы быть готовым, если все так и окажется. Вот только, стоя в стороне и тренируясь с Тобио, он оказывается совершенно не готов. Когда он сталкивается со взглядом карих глаз, хитрых таких, как у лис, Шоё понимает — нет, не ошибка. Потому что глаза эти вспыхивают получше любого фонаря. А он, слабенький жеребенок, не готов к этой правде, в которую так долго не верил. Поэтому оставляет Кагеяму на съедение этому хищнику, а сам спешит куда-нибудь подальше, пока не оказывается рядом с Сугаварой, который беспокойно его ловит. — Что случилось, Хината? — и гладит успокаивающе напряженные плечи. Хината знает, что у Сугавары имя Дайчи, а у того — его. — У тебя что-то болит? — Нет-нет, все в порядке, Сугавара-семпай, — тараторит Шоё, натягивая на губы улыбку. — Чего же ты так испугался? — мягко интересуется тот. Ну не будет же Хината говорить, что соулмейта, да? Это так глупо… О, он такой глупый. Рядом появляется Такана и Нишиноя — его спасители. — Наш кохай просто переживает перед матчем, да? — Хината согласно кивает, позволяет себя увлечь в какой-то бессмысленный разговор, состоящий из смеха. Это даже помогает. И не замечает он понимающего взгляда Коши. Когда возвращается Кагеяма, тот кидает на него странные взгляды, и Хината молится, чтобы он ничего не говорил. Он не говорит. Игра с Инаризаки — это… нечто новое. Это когда кидает из крайности в крайность, а голод удивительно силен. И что бы Шоё не думает о своем соулмейта, но связующий из Атсуму действительно невероятный. Так естественно он пасует, на нужную высоту, с легкостью перестраивается, и даже копия их с Кагеямой личной атаки сначала хоть и испугала, но потом — восхитила. Она получилась неидеальной, но близнецы сделали это без всяких тренировок. Удивительно. Преисполненный возбуждением и решимостью, Хината тоже удивляет всех: принимает сильные атаки аса их соперников, опекает Осаму, блокирует и прыгает еще выше. Он сегодня в ударе, и даже не вспоминает о страхе, хотя он чувствует этот взгляд… Он чувствует, как прожигает он его спину. Как будто слышит от Атсуму: «Посмотри на меня. Смотри на меня. Я здесь. Я твой соулмейт. Видишь, какой я сильный? Посмотри на меня». Шоё смотрит. Он видит. Да и знал он об этом еще с самого начала. Поэтому со всей ясностью понимает: так оставаться все не должно. Его слабость, тягостью лежавшая на плечах, не должна стать чей-то еще. Справляться с этим ему одному. Они еще непременно встретятся.***
The Neighbourhood — Sweater Weather
Наверное, ему не дал свихнуться в жаркой Бразилии Ойкава. А может, наоборот, и он сошел с ума. Они вдвоем привыкли убегать: от проблем, отношений и собственной слабости. Поэтому хватаются друг за друга, только завидев, найдя что-то родное, теплое. С чужими именами они позволяют себя забыться: целуются под заходом солнца, со звуками моря и теплого песка между пальцев. Просто так получилось, что соулмейты их далеко-далеко, а единственная поддержка — здесь. Так получилось, что вдвоем они сбежали, оборвав все связи, придумав себе глупый предлог и веря в него. Просто так получается, что люди, зачастую трусы и слабаки, привыкли сбегать, завидев опасность. Но становится легче, потому что теперь они есть друг у друга. Если до того они пытались справиться со всем одни, то теперь — открывают нараспашку души, впускают в сердце и мысли, и согреваются от многолетнего холода в объятиях друг друга. Это безумие, и только. Вдвоем они прекрасно это понимают. Это ненормально. Но когда они были нормальными? По натуре своей они, очевидно, совершенно аморальны. И разумеется, это некрасиво, гнусно, но с другой стороны — ни с кем свою жизнь они не связывали, даже с именами на коже; никому ничего не обещали, а их спокойно отпустили. Они не виноваты, что хотят быть любимыми. Пусть на несколько недель. Пусть, вдалеке от Родины. Просто Хинате Ойкава очень помог. Вдохновил. А он в ответ. Просто они вдвоем изголодались по эмоциям и чувствам. Все очень просто. Тоору крепко держит за руку, а в груди становится тепло. Гладит поясницу, и становится жарко. Ловит его губы своими, переплетает пальцы и не собирается отпускать, будто боится. Да, они боятся вернуться в серую реальность. Хината зачесывает ему челку, аккуратно мажет его солнцезащитным кремом, зная, какая у Ойкавы нежная кожа, и как кожа на носу любит капризно шелушиться. Нежится в объятиях, в ворохе одеяла, которое в итоге они сбрасывают на пол, потому что было до невозможности жарко, хотя они к этому уже привыкли. А по ночам их разгоряченные, мокрые тела прикасаются, они обжигаются, ноги и руки переплетаются — они становятся одним целым. Ловят устами стоны, и на имена, маячившие перед глазами у одного — на запястье, у другого — на ключице, им абсолютно все равно. Играют в волейбол, выпивают сладкие коктейли и смеются. На пляже, на котором они играют, их встречают, как родных, зазывают в свои компании, и незнакомцы становятся друзьями. Шутят иногда, что ведут они себя как слащавая парочка, но любя. Девушки ими и их недолюбовью восхищаются. Отчасти потому что не знают правду и что они не соулмейты, потому что имя Тоору прячется за футболкой, а Шоё — часами. Они фотографируются все вместе, отдельно. Их селфи взрывает Интернет. И если у них и проносится мысль, что их соулмейты это обязательно увидят и, возможно, им сделает это больно, то сразу же голова забивается другим. Ближе к расставанию, они сидят на берегу моря и смотрят на воду, на блики солнца, которые игриво скачут по волнам. — Что ты ему скажешь, когда увидишь? — спрашивает Тоору. — Не знаю. Я ему в глаза смотреть не смогу, наверное, — честно отвечает Хината. — А я своего, скорее всего, и не увижу. — Ужасно, правда? — Да… Но как у нас с тобой может быть по-другому? Но они уже целуются: голодно и глубоко. И плевать им на людей, гуляющих по пляжу. По-другому у них все могло быть. Но они выбрали, что посчитали обманчиво легким.***
Хината только ступив на родную землю с самолета, начинает испытывать вину. Никакая причина не объясняет его поведения, не оправдывает его. Но что делать, ничего не воротишь. Его стыд за себя и не покидал. И хотя сейчас он уже сильнее, но теперь стыдно за собственные поступки. Его встречает Кенма и взгляды узнавших в нем популярного стримера. Он обнимает его, и Шоё слабо улыбается, обнимая в ответ, произносит: — Давно мы с тобой не виделись. — Да уж, очень давно, — отстраняется Козуме. — Пойдем-ка побыстрее в машину, пока они, — он кивает в сторону компании молодых людей, глазеющих на них, — не решили к нам подойти. — Ох, Кенма, ты должен любить своих фанатов! — смеется Хината, но позволяет тащить себя за локоть. — Ты как всегда холодный. — Я приехал устраивать не сходку, а встретить своего лучшего друга, — отрезает тот. И Хинате становится легче. В доме у Кенмы, за чашкой кофе, заходит разговор о команде, в которую Шоё мог бы пойти. — Как тебе MSBY Черные шакалы? У них скоро отборочные будут, — Кенма поворачивает к нему ноутбук. — Первый дивизион, спонсоры. Тебя, с твоими способностями, они должны взять. Очень перспективное начало. — А кто у них там? — интересуется Хината, и когда Кенма открывает ему список и он пробегается по нему глазами, сердце его начинает стучать быстрее, а в горле появляется противный ком. — Бокуто есть. Вы же с ним дружите, — комментирует Козуме, — Недавно контракт подписал Сакуса Киеми. Мия Атсуму сразу туда вступил. — А я смотрю, — выдавливает Шоё, сжимая чашку в руке, — ты очень осведомлен об этой команде. — Я ее сразу заметил. Подумал, что она как раз для тебя. Знакомые люди, сильные спортсмены. Они замечают таких, как ты, — Кенма отставляет ноутбук и смотрит на бледного, несмотря на загар, Хинату. — Шоё, что случилось? — беспокоится он. Тот со вздохом мотает головой. — Нет, все в норме. Давай попробуем. Кенма ведь тоже не знает. И какие они лучшие друзья тогда? — На самом деле, — Кенма вопросительно мычит, делая глоток кофе, — Атсуму-сан мой соулмейт. Он удивленно смотрит на Шоё. — О, и… у вас все плохо? — У нас ничего и не было. Из-за меня. Был ли смысл все исправлять? Получится ли? Нужен он сейчас Атсуму? Вряд ли. Впрочем, Хината сам все испортил. Остается только принять и продолжить.***
The Neighbourhood — Everybody`s Watching Me
The Neighbourhood — W. D. Y. W. F. M.
Несомненно, Хината чувствует себя паршиво, натягивая одежду для тренировки. Официальной. Он подписал контракт на сезон. Как же… Как же быть? Он и правда не сможет смотреть в его глаза. Но разве волейбол никогда не был на первом месте? А эта команда перспективная, да, Кенма, ты прав. Ничего более. Как-нибудь он справится. Хината заходит в зал, расправив плечи. Что ему терять? — О, Хината, ты как раз вовремя, — тренер замечает его первым, а уже остальные оборачиваются на него. — Это наш новый игрок. Некоторые его уже знают, да? Шоё подходит к мужчине под любопытные взгляды. Из всех взглядов он чувствует его, но решительно игнорирует. — Привет, — улыбается он ребятам, — я — Хината Шоё, и я очень надеюсь, что мы с вами сработаемся. Ребята тут же его окружают, представляются, так добродушно, что, казалось, все терзания были бессмысленны. Бокуто с воплем пытается задушить его в своих объятиях, и Хината рад все-таки, что попал именно в эту команду. Атсуму смотрит со стороны, ухмылка как обычно на его губах. Он ничем не выдает своих чувств. Может, чувств никаких и нет. — Неужели я дождался тебя, Шоё-кун, — говорит он. Шоё, наконец, обращает на него свое внимание. — Я буду рад принимать твои пасы, Атсуму-сан. — Тогда постарайся хорошенько, — кидает Мия, отворачиваясь от него к Сакусе. Хината улыбается сам себе. Да, он это заслужил. Но он как ни в чем не бывало с ребятами разминается, играет, каждый пас Атсуму отбивает в атаке, блокирует, принимает. Волейбол всегда затягивал его и все становилось неважным, проблемы уходили на второй план, и был полет и только, особенно сейчас, когда его прыжки стали еще выше, удар сильней, ноги устойчиво стоят на площадке, он лучше контролирует свое тело, и каждое действие в голове рассчитывает и анализирует. На этот раз Шоё не видит смысла скрываться — он вырос из этого. Имя не спрятано за нарукавником. Наплевать. Пусть все видят. После тренировки, он, запахивая ветровку, хочет сделать то же, что и всегда — сбежать. Но он успевает только выйти на улицу. — Шоё-кун, — Хината оборачивается. На его удивление, это был Атсуму. Он распахнул двери спортивного комплекса и теперь спешит к нему, румяный из-за тренировки, а волосы его растрепались. Красивый. «А как по-другому», — слышит он голос Ойкавы. Атсуму всегда был красивым, сильным и… нужным. Но Хината поступил гадко — решил отказаться, спрятаться, считая все ошибкой. Как по-другому?.. Мия останавливается перед ним, и он удивляется, когда тот с улыбкой говорит: — Прости, что так холодно тебя встретил. На самом деле, я так счастлив, что смогу играть с тобой. — Все в порядке, — выдавливает Шоё, отводя взгляд. Сейчас Атсуму выглядит таким счастливым, светится весь, стал еще совершеннее, что он действительно хотел бы верить, что это он сделал его таким. — Я понимаю, что не все в порядке, Шоё-кун, — фыркает, но мягко, Атсуму. — У нас с самого начала не все в порядке было, не считаешь? — Нет, это не… — он обрывает сам себя. Что он ему скажет? «Это не так»? «Все и правда в порядке. С тобой и мной»? — Знаешь, я просто терпеть не могу людей, которые что-то выдумывают вместо того, чтобы поговорить, — неожиданно серьезным тоном говорит Мия, заставляя Хинату взглянуть на него. Тот взгляда своего с него так и не сводил, смотрит решительно, как и тогда, когда дело касалось волейбола: он знает, что делает, готов на все ради очка, победы. — Может, потому что я сам такой. — Чего ты ожидаешь от меня? — Хината и сам не понимает, что задело его, но слова лезут из него сами по себе: — Что я буду оправдываться? — Нет, я ожидаю того, что ты не будешь избегать меня. Что, может, попытаешься наладить со мной отношения. И я тоже буду пытаться. Потому что вечно бегать друг от друга у нас не получится. Повисает молчание. Когда привык жить по своим порядкам, глупым мотивам, и поступать так же глупо, ты не можешь сразу принять изменения. Хината хочет донести это до Атсуму, что он — обычный трус, который боится всего этого. — Почему ты так считаешь? Бегать у меня получается лучше всего, — безразлично говорит он, удивляя Атсуму. У него болезненно кривятся губы, брови сходятся в молчаливой мольбе перестать говорить такие вещи. — Пожалуйста, прекрати, — сглатывает он, отворачивает голову от своего соулмейта, который так уверенно его отвергает. Все эти года. Он бы пережил эти года, наполненные тоской и болью, но эти слова — последняя капля. Шоё и сам не понимает, что делает. Почему-то хочется плакать, потому что невыносимо смотреть, как родственная душа мучается, страдает. Думать об этом так же невыносимо — это он знает. — Прости меня… Я действительно выдумал многое. Не знаю теперь, как по-другому, — тихо признается он. Мия снова смотрит на него, и Шоё становится даже легче. Вот бы он всегда смотрел на него… Атсуму хватается за эти слова, просит — почти умоляет, — протягивая руку к нему, не зная, что хочет сделать: — Поговори со мной. Просто расскажи, как у тебя получается. Хината мгновение смотрит на протянутую руку, а потом принимает ее.***
Так он радуется, когда на запястье появляется имя. Он совершенно не знает этого человека, но сразу в него влюбляется. Соулмейт — это ведь тот, кто тебя обязательно поймет, примет и сделает счастливым. Атсуму знает это — его всегда восхищала связь родителей, их отношения идеальные, и он даже не помнит, чтобы они ссорились. Может, именно поэтому, зная, что у него есть родственная душа, он надеется, что его кто-то, помимо брата, примет таким, каким он есть: грубым, самоуверенным и порой не следящим за своим языком. Одна из сторон, которая становится защитной, чтобы оттолкнуть от себя лицемерных людей, которым от него нужно только красивая оболочка и его популярность. Сколько таких людей он знает… Атсуму никогда не был обделен вниманием девушек, но именно они гонятся за этим нелепым званием парня, чтобы красоваться таким «возлюбленным», который был красивым и к тому же сильным спортсменом, о котором говорили в статьях и по телевизору. Им нужно было самоутвердиться, посмотреть другим девушкам в лицо и гадко ухмыльнуться. Мия это ненавидит. Ему противно такое внимание и эта фальшь. Потому он закрывается, отдается только волейболу и ведет себя как полный говнюк. И ждет своего соулмейта. У Осаму все было легче. Соулмейтом оказался Ринтаро, и он встретился с ним на первом году старшей школы. Он с легкостью отбивается от ненужного внимания, ходит на свидания с Суной. Но, впрочем, Атсуму ему не завидует. Он узнает, кто такой Хината Шоё, когда остается посмотреть матч Карасуно против Цубакихары. Монстр. Но очень еще слабый. Позже, когда они разбирают игру Карасуно вместе с тренером, чтобы выиграть матч в Весеннем турнире, он еле сидит на месте, чтобы не вскочить и не побежать отрабатывать подачи. Ему так хочется побыстрее сыграть против него! Хочется показать себя, и, наконец, поговорить. Саму приходится дать ему пинка, чтобы тот пришел в себя. — Произведи на него впечатление нормального человека, а не придурка-фанатика, — и они уже катаются по полу, а Суна это все снимает, пока Кита их не разнимает. Атсуму волнуется впервые в жизни. Что ему сказать, когда они встретятся? Как себя вести? А вдруг его соулмейт воспримет его настоящим соперником, противником, и не захочет иметь с ним дело? Может ли волейбол разрушить их отношения? Да нет, бред. В это он не верит. Какое счастье, что его родственная душа тоже горит волейболом, и, наверное, понимает его влечение. О, еще как может. Волейбол и послужит ему уроком. Даже любимое занятие отнимает самое важное.The Neighbourhood — Wires
Его завышенные ожидания с треском рвутся. И у него не получается принять реальность. Соулмейты — это не счастье. Это боль, разочарование и обида. От такого предательства в Атсуму клокочет ненависть, одновременно с этой глупой влюбленностью, которую он сам же вбил себе в голову. Вместе с проигрышем, этой пустотой, он смотрит, как Хината Шоё от него убегает. Даже слова не сказав. Даже больше не посмотрев на него. Прячется за этим чертовым Тобио, будто не его имя у него на запястье. Еще один проигрыш. Чем Мия это заслужил? Он рвет и мечет, выплескивая свою злость. Бьет в нос брата, просто за то, что тот сказал «забить». Его только что отвергли, а он говорит это, не понимая, что он сейчас чувствует, ведь у самого все получилось легко — как обычно. И ему совершенно не совестно, когда видит у Осаму кровь над губой, когда хватает его за грудки и толкает на Суну, с неожиданной силой в руках, чуть ли не валя их на пол, кричит ему: — Ну конечно, у нашего золотого мальчика зато все нормально! Ты нихера не понимаешь, так что даже не открывай рот в мою сторону. Забить?! Блять, ну как можно было сказать такую херню?! И ему абсолютно наплевать на чужое сожаление товарищей по команде, на жалость в глазах близнеца, молчаливое принятие на себе его ярости. А потом, дома, он его игнорирует, запирается в комнате и рыдает, как маленький ребенок. Не выходит на ужин, не обращая внимание на голоса родителей за дверью их общей комнаты. Ничего, Саму поспит на диване в гостиной. Ему это полезно. Ему обидно. Он ненавидит Хинату, себя, что посмел выдумать ванильную историю любви, что поверил родителям и этим рассказам о соулмейтах, услышанные украдкой, от глупых девочек из класса. Что поверил, что кто-то примет его. Всякое молчание хуже. Лучше бы Хината сказал ему все, как есть: что он не нужен ему. А не молчаливо ушел в закат, даже не дав шанса. Что он сделал не так? Чему теперь верить? Ему больно. Но даже с этой болью он все прокручивает в голове их игру. Каждое движение Шоё, его невероятные прыжки. В голове рисует его образ: рыжие вихры, бледная кожа, почти сумасшедшая улыбка, горящие глаза, тонкие руки, мощные ноги. И плачет в подушку, зарываясь с головой в одеяло, сжавшись и ослабший. Так и засыпает, со слезами на щеках. На утро ведет себя, как обычно. Оказывается, Саму действительно спал в гостиной. Родителей уже не было. Атсуму идет в ванную и становится под прохладный душ, смывая с себя слабость. В голове была пустота, да и в груди тоже. Проходит мимо брата, на кухню, чтобы заварить кофе. Потом он только вспоминает про школу. — Почему не пошел? — спрашивает он, не поднимая глаз с кружки, когда брат тихо, как будто боится его спугнуть (или, скорее, снова получить по лицу) садится напротив него за стол. — Родители сказали остаться и смотреть за тобой. Атсуму поднимает на него взгляд и смотрит на слегка опухший нос. Не сломал. — Получил за дело, — комментирует Саму. — Да. Они молчат некоторое время. Атсуму к кофе так и не притрагивается. Ему, наверное, просто нужно было занять себя чем-то, чтобы не думать. — Ты извини меня, за те слова, — говорит наконец Осаму, — Ты прав, я не могу полностью понять, что ты чувствуешь. Думал, успокою тебя так. Не знал, что ты настолько сильно… — Хотел соулмейта? Надеялся? Верил? — Атсуму откидывается на спинку стула, хмыкая сам себе, — Да, мой провал. У Осаму сердце сжимается за близнеца. Он выглядит болезненно, с синяками под потухшими глазами, бледной кожей. — Давай я приготовлю твои любимые онигири, а то ты вчера ничего не ел. Атсуму обещал себе больше не поддаваться слабости, но жуя онигири, слезы сами идут из его глаз. Следующие несколько недель он проживает как в прострации. Он не помнит, что ел, что рассказывали на уроках, даже не помнит, как тренировался. Все делает на автомате, не обращает внимания на людей, не слышит, как к нему обращаются, расспрашивают о его самочувствии. Он анализирует. Почему Хината поступил так, а не по-другому? Ответ сам всплывает в голове: волейбол. То, что сводит их вместе, но потом — разводит. Он, конечно, не может не смотреть спортивный канал. Смотрит прямую трансляцию и приходит даже на матч Карасуно и Камомедай, чуть ли не под ручку с Саму, который пытается заботиться о нем, как он думает незаметно, но Атсуму эта навязчивая забота только раздражает. Потому что он чертов мазохист. И потому что он чертовски влюблен в Хинату Шоё. Несмотря ни на что. Самому становится плохо, когда смотрит, как больного Хинату уводят с площадки, а его команда проигрывает. Когда он более-менее приходит в себя, было такое ощущение, будто в нем ничего не осталось. Пустота. Поэтому Атсуму как-то отрешенно думает о соулмейте, снова отдаваясь полностью волейболу. Надо брать себя в руки. И неважно, что вместе с отвергнутыми чувствами ушло и всякое понимание реальности.***
The Neighbourhood — Wiped out!
The Neighbourhood — Reflections
У Атсуму было все: популярность, красота, сила и хорошая команда. Он вступает в Черные Шакалы, находит новых товарищей. Копит деньги на квартиру, чтобы не жить в предложенной комнате общежития. Хорошо дружит с Бокуто и даже с Сакусой. Казалось, ничего ему больше и не надо. Но, сидя у брата в «Онигири Мия», он прожигает экран телефона диким взглядом. Потом его брови хмурятся, он заметно бледнеет и сжимает смартфон в руке, пока Осаму не замечает и не отбирает его. Ему это очень сильно напоминает тот день и он всерьез начинает бояться, что Тсуму сейчас все у него тут разнесет. — Это просто фотография. Это еще ничего не значит, — он тормошит его, и когда Атсуму смотрит прямо в его глаза, у него мурашки идут по коже. — Не похоже. А знаешь на что похоже? На то, что эти двое трахаются, пока их соулмейты хер знает где. — Ками-сама, где ты это взял, чудище? — устало вздыхает Саму. — А что, не заметно? — рычит тот. Саму смотрит на фотографию Хинаты и Ойкавы, на их улыбающиеся лица, на то, как они близко друг к другу. Он молчит, подтверждая его слова. Он возвращает ему телефон и говорит: — Тсуму, — стараясь не выдавать своего сожаления, ведь брату его жалость не нужна, — ты же знаешь, что соулмейты не обязательно должны быть друг другу парой? Они могут быть друзьями. — О, только не начинай... — Найди себе кого-нибудь. Не все связывают свою жизнь с соулмейтами. Атсуму смотрит на него, как на какого-то придурка. Конечно Осаму не понимает, — думает он, — Он-то не знает, почему Шоё так поступил, ушел от меня. Но я знаю. — Сначала я хочу с ним поговорить, — заявляет он. Осаму качает головой. — Мне уже самому хреново от твоих страданий. — Черт, Саму, ты как будто не знаешь, что у меня ничего не выходит. И не могу я поступать так, пока у меня соулмейт. — А он может? Может. Атсуму обещает себе, что дождется разговора, а там они могут спокойно разойтись. Обещание свое он не сдерживает. Снова.***
The Neighbourhood — Yellow Box
Они сидят в молчании. Хината не знает, как начать, как сказать первое слово. Он не мог снова сделать ошибку, от которой будет страдать не только он, но и другой, родной, данный ему судьбой человек. Атсуму заходит в комнату тихо, ступает по полу аккуратно. Держит в руках кружки чая, ставит их на стол и садится на диван рядом, бедром к бедру. Кажется, они наконец так близки друг с другом, наконец они рядом. Мия думает — его мечта. Хината же держится из последних сил, чтобы не кинутся к нему, не протянуть руку, коснувшись четкой линии челюсти, не пощекотать нежную кожу шеи. Это кажется безумством. Будто так он изголодался по чужому, неизведанному телу, и еще не коснувшись кожей к коже. — Я всегда… — хрипло начинает Шоё. Атсуму поворачивается к нему, а в глазах его безграничная нежность и верность, которые Хината никогда не видел, даже сейчас мельком. Даже в глазах Ойкавы. — Я всегда был слабаком. Слабаком, который гонится за мечтой, но знал, что ее невозможно постичь. Я был трусом, который испугался своего соулмейта, когда узнал о нем. Знаешь, это не передать словами, что я испытал, впервые увидев тебя по телевизору. Ужас? Атсуму морщится, умоляет безмолвно посмотреть на него, чтобы в глазах увидеть правду, чтобы показать, что Хината со своими страхами не один. Но Хината смотрит перед собой, теребит в пальцах рукав рубашки. Чай остывает, к нему так и не притрагиваются. Только сладкий аромат щекочет нос. — Это как подтверждение, что я всегда буду позади, тенью. В мыслях все проскальзывало — я не достоин тебя. Каждый раз, когда взгляд падал на имя на запястье. Наконец, Хината смотрит на него, прожигает взглядом руку, там, где должно быть его имя. Мия кладет сверху ладонь, чувствуя тепло. Так бережно, как он всегда берег его, несмотря на ненависть и боль. Шоё качает головой, прикрыв глаза. Он не замечает как… Как прозрачные дорожки чертят его щеки. Накопленные эмоции впервые находят выход, их не заглушают ни чужой любовью, ни бесконечными тренировками. Атсуму дает выплакаться, поддается вперед, обнимая его за плечи и устроив подбородок на макушке. Хината всхлипывает, шмыгает носом, а футболка доверчиво впитывает его слезы. Пятно серое… Был ли он пятном и в жизни Атсуму? — Я никогда не считал тебя трусом, — говорит Мия, растирая его плечи. — Но это больно, было очень больно. Видеть тебя с другим и так далеко. Я тебя даже ненавидел. Но это все было ложью, я просто хотел зацепиться хоть за что-то, чтобы продолжать жить. — Атсуму, прости, прости меня, — шепчет Хината, оторвавшись от его груди. Смотрит так глубоко. Атсуму сцеловывает мокрые соленые дорожки с щек, целует слипшиеся ресницы и опухшие веки. Касается его лба своим, и смотрит в светло-карие глаза. Хината позволяет, не отталкивает, хочет ближе. — Ты мне веришь, что у нас все получится? — говорит Мия в нескольких сантиметрах от его губ. Щекочет теплым дыханием щеку, ладонями сжимая его плечи. — Верю, — сдается Хината, прикрывая глаза, когда его губ касаются мягкие губы. Сначала обычным прикосновением, а потом настоящим, глубоким: закусывают нижнюю, тут же зализывая, языком раздвигая их. Хината приоткрывает рот и стонет от удовольствия, когда языки касаются друг друга. Поцелуй получается тягучим, неспешным, будто хотели они прочувствовать этот момент, который они ждали больше всего. Хината сдался уже давно, приняв не только свою слабость, но и любовь, которую не спутать ни с чем другим. Слабостью его был Мия Атсуму. Именем на запястье, как вечное напоминание о прожитых летах в скитаниях, крайность в крайность. Но сейчас все было по-другому. Он откидывает голову, а шею целуют, языком ведут длинно, обводят кадык. Дышит тяжело, кусает и так покусанные красные губы. Но лишь бы это не заканчивалось, ладонью закапывается в окрашенные волосы, сжимает в кулак, натягивая корни. Атсуму стонет ему в изгиб шеи, а потом аккуратно напирает, заставляя улечься на спину. Нависает сверху, смотрит своими лисьими глазами в глаза, безмолвно спрашивая. Шоё только хватает на кивок, но и это принимают. Были стоны. Были разгоряченные тела, слипшиеся кожей. Хината царапает мощную спину ногтями, проводит по красным отметинам, а с очередным толчком выдыхает, обвивает талию ногами, лишь бы быть ближе. Атсуму кусает его за подбородок, ловит вздох своими устами, а дышать общим горячим воздухом было невозможно, когда с губ срывались стоны, когда хотелось вздохнуть полной грудью, но получалось лишь судорожно. Получалось лишь судорожно хвататься, впиваться пальцами в лопатки, изгибаться под телом. Мия не сводит с него взгляда, двигается в нем медленно, желая испытать всю выдержку Хинаты. Дразня, оттягивая кульминацию, лишь бы насладиться. Не верилось, что это не было миражом. Что тело в его руках, метающееся, было настоящим. Он припадает губами к чужим, шепчет, смотрит нуждающе: — Скажи, что это правда. Хината всхлипывает, когда в него входят одним слитным движением, глубоко, выбивая из него: — Правда. Я — не иллюзия. Мы — вместе. Они кончают с именами друг друга на губах. Переплетаются пальцами, а имена на запястьях почти светятся, притягивают взгляд. Атсуму рассматривает черные отметки соулмейтов. Хината сонно сопит на его груди. Диван был им мал, но на это было плевать. Хотелось безумно сказать: «Я люблю тебя», но до этого еще было далеко. До этого они должны бороться за их отношения.