Взаимно

Кровь. Она везде. Густыми разводами на полу, красными пятнами на стенах и мелкими каплями-точками на разгоряченной коже. Воздух дрожит от напряжения в неровном свете из дверного проема. Дышать физически трудно, адреналин ускоряет сердцебиение, заставляет вспыхивать яркими искрами в мозгу желание бежать, драться, убивать, но только не сидеть вот так на месте, привалившись спиной к стене. Боль почти не ощущается, возможно, из-за шока, возможно, из-за того, что Трэвис просто не обращает на нее внимания. От клыков останутся шрамы, но ему не привыкать к ним. Когда почти на всем теле эти незаживающие рубцы, ещё один кровавый след роли не сыграет. То, что чувствует тело, не так важно сейчас, эти раны не сделают с душой того, что делают невозможные голубые глаза. Они так близко, и снова так непривычно видеть свое отражение в обеих зрачках, не натыкаясь взглядом на повязку, как на очередное напоминание о том, что он делает недостаточно. Всегда недостаточно. Даже тогда, оставив ее одну возле клетки со зверем, он понадеялся на благоразумие Лоры, отмел в сторону такой очевидный фактор как чувства, не подумал или не захотел думать о том, что она будет переживать за Макса, и обязательно нарушит запрет: не подходить ближе. А может, ему хотелось, чтобы она увидела, убедилась, испугалась того, во что Макс превратился, может, ему хотелось проверить эти ее чувства… заставить отпустить, уйти и забыть. Не вышло. Лора никогда не делала то, чего от нее ожидают. Однако ожидать, что она сбежит и убьет членов его семьи было совсем нельзя. И снова кровь на ее лице, но теперь кажется, что ей там самое место и тряпочкой, вытащенной из кармана, ее не смахнуть. Она как клеймо, как метка — сколько не стирай с кожи, обязательно вернётся. Видимо, это их общее проклятье — вечно пачкаться в крови. Или нет, проклятье лежит на чертовом Хэкеттс Куори, топком болоте, несмотря на название, затягивающим в себя всех без разбору. Только кому-то посчастливилось увязнуть у самого берега, а кто-то дошел до середины, и выбраться почти нет шансов. Лора рискует, подавая палку тем, кто впереди. Лора лезет в самое пекло, без страха заглядывает зверю в пасть и ходит с дробовиком наперевес, будто не втянули ее во все это, будто в этом и есть ее призвание — уничтожать тварей в долгие темные ночи. Трэвис ужасно от этого устал. Плечи болят от груза возложенной вины и ответственности. Безрезультатно бегать каждое полнолуние по лесам, гнуться под тяжестью упреков в том, что он делает недостаточно, давить в себе желание сделать свободный вдох, желание отпустить верёвку, ободрать все руки, но наконец освободиться. Нет, он не сможет, не решится сделать это сам, пальцы намертво вцепляются в переплетенную, жёсткую, до боли режущую нить, связывающую его с семьёй. Грубая ткань полицейского костюма пропитана багрово-красным насквозь и неприятно липнет к телу. От укуса оборотня остались глубокие раны и порванный рукав с расплывающимся темным пятном. У Лоры же кожа блестит от чужой крови, ставшей буквально ее маской, волосы мокрыми прядями спадают на лицо. И снова этот красный, красный, красный везде… Девушка испуганно отшатывается, страх — столь не подходящая ей эмоция — искажает лицо, она тяжело дышит, во рту остаётся вкус железистый и тошнотворный от осознания случившегося. Трэвис молчит. Сказать можно многое, и он бы сказал, да что-то никак не выходит. Он мог бы накричать, мог бы бросить обвинения в лицо, мог бы оскорбить, задеть, вытащить наружу то, что свернулось внутри в тяжёлый ком по вине девушки. Он мог бы сделать это лишь ради того, чтобы увидеть хоть каплю раскаяния в голубых глазах, чтобы упиться ей, заглушить тянущее чувство внутри. Мужчина хочет, отчаянно хочет найти хоть что-то, что сможет оправдать Лору, что может дать хоть одно объяснение, почему он ещё не убил ее. На языке горчит. Снова кровь. Своя ли или чужая? А может, это привкус отчаяния, прожигающего до глубины души, до пепла во рту? Черные глаза настолько беспросветно мрачные, будто впитавшие в себя все тени комнаты. В черных глазах давно нет дна, в них отражается лишь чрево колодца. Того колодца, где находится его семья и без тени сомнения тянет его вниз. Метафора тогда в участке пришла в голову не случайно — веревка, змеёй вьющаяся вокруг шеи, вполне реальна, как и беспросветный мрак впереди. Или этот мрак уже не впереди, а вокруг него, — сковывает, опутывает тонкими липкими нитями, затягивает по самое горло. До ужаса стыдно и страшно признаться самому себе в том, что где-то глубоко в душе зародилась искренняя надежда на то, что веревка перетрется и освободит его от ноши. Принять, что семья это камень на шее, что она не опора и поддержка, и что она не требует безоговорочной защиты и служения, — сложно. Так же сложно, как и тащить на спине груз ответственности за себя и за близких. Но он же выбрал это добровольно, ведь так? Он должен, обязан, ведь семья без него не справится… Заденет, сделает больно, но не справится. Плохой мальчик всегда готов помочь. Хороший же сейчас лежит с простреленной головой, ведь, как известно, хорошие умирают первыми. Темно-бардовая жидкость сочится сквозь пальцы, липкими каплями спадает на пол. Трэвис не заметил, что сжал осколок зеркала настолько сильно, что его острые края впились в ладонь, рассекая кожу. Ему бы рассечь чужую грудь, войти куда-то в сердце, сорвать с чужих губ предсмертный крик, убить зверя… убить Лору. Почему же он тянет? Почему не убил ее сейчас? Почему не убил ее тогда? У него было столько шансов, но каждый раз Трэвис ее отпускал. Не сказал семье ни слова, увидев Лору, вытащенную за волосы из подвала, с совершенно целым глазом, которого быть вовсе не должно. Пытался успокоить всех даже тогда, когда знал, что Лора собственноручно убила его племянницу, добрую светлую Кейли, а затем и мать, до последнего бросающую оскорбления, раскрошив дробью ее голову. Кажется, картинка въелась куда-то в сетчатку глаз… Пугает не это, а то, что внутри от этого ничего не сжалось, не пришла волна опустошения, не захлестнула ярость или скорбь. Ма умерла… и почему-то это вызвало тихий облегченный вздох. Трэвис не прикончил Лору, когда она буквально была перед ним, когда у него был такой шанс отомстить за всё… Отец требовал спустить курок, семья нуждалась в отмщении, жаждала чужой крови… Но разве уже не достаточно?.. «Ты знаешь, что она сделала с Кейли. Она и мать твою убила.» Рука дрогнула сама собой. Пистолет не выстрелил, серебряная пуля не нашла своей цели, не сожгла монстра изнутри. Лора холодной тенью скользнула мимо него к выходу, блеснув на прощание желтизной звериных глаз, а он остался один на один с отцом и физически ощутимым осуждением, осевшим в комнате. Отец никогда не кричит, не бросается обидными словами, нет, он умеет делать больно по-другому. Чужой голос настолько холоден и пропитан отвратительным чувством разочарования, что хочется выстрелить себе в висок. Трэвису не привыкать. Он снова разочарование семьи. Лора снова им упущена сбежала. Однако сейчас она снова перед ним, нагая и беззащитная, ее жизнь снова в его руках. «Семья превыше всего», — скребет где-то на подкорке сознания. Фраза выжженная болью, привязанная намертво, въевшаяся под кожу с самого детства. Трэвис обязан делать все ради семьи, должен отомстить за его светлую девочку Кейли, за старающегося быть хорошим всю свою жизнь Криса, за маму, теплые слова которой он хранит в открытках на дни рождения. Семья — всё. Лора — … Лора… Имя тяжестью оседает на языке, не даёт произнести то, что засело где-то глубоко внутри, в тени, забитое, затоптанное в угол. Светлым голубым глазам так легко добраться до этого, коснуться вскользь и мягко отступить, сделать вид, что не заметили, не поняли. Но это что-то такое знакомое, такое похожее на собственное что-то. Лора старается сжаться под взглядом глаз цвета долгой ночи, обнимает мокрыми руками мокрое тело. Тьма чужого зрачка такая знакомая, враждебно скалящаяся на поверхности и скулящая глубоко на дне колодца. Тьма ее не тронет. И Лора почти ей верит. Почти. — Спасибо… — слова идут через силу, — что не убил меня, — выдыхает наконец. — Да… — кивает, чуть помедлив. — Взаимно… Осколок зеркала из руки звонко падёт на пол, отброшенный не глядя. Ещё один шанс навсегда погасить блеск голубых глаз упущен, отброшен так же, как и блеснувший позади кусочек стекла. В следующий раз он обязательно будет думать лучше, обязательно будет решительнее и без колебаний выберет семью, а не Лору, но не сегодня. Сегодня он рискнёт в последний раз, доверившись ей.