Антон сидит тише воды, ниже травы. Страшно, что прям пиздец, сердце уже сделало триста кувырков в его груди. Страх сесть в обезьянник был велик. А если он убил того мента? Что с ним будет? Полицейские переводят свой взгляд на Арсения, смотрят на учителя долгих десять секунд, а затем один из них произносит:
— Арсений! Давно не виделись! — Прикрикивает низкорослый мужчина армянской внешности, а на голове его красуется смешной хвостик. Он хоть и выглядел серьёзным, но сейчас он словно оттаял, увидев Попова.
— Да, Сереж. И тебе привет. — Усмехается мужчина, посмотрев на внезапно затихших учеников, взглядом цепляясь за Шастуна, который будто прятался от вошедших. — А что случилось-то, учеников у меня забрать хотите? — Уже настораживаясь, узнает Арсений.
— Арсюх, тут такое дело: на днях один из твоих учеников чуть не загасил нашего сотрудника. — Сердце Антона сжимается, теперь точно пиздец. — Пацан убегал от «нашего», забежал за угол, а, когда Дима забежал за ним туда же, там его вырубили. Сильный удар, кстати, до сих пор в шоке.
Попов хмурится ещё сильнее. Переживание, непонятно откуда взявшееся в груди, не даёт покоя. Картинка в голове начинает медленно складываться. Шастун точно скрывает что-то. Ну, а вдруг это не он? Это же, возможно и Эмиль, он всегда ходит как гангстер. Мало ли, что скрывает..
— За кем вы пришли? — Уже уверенный в ответе Сергея, интересуется Арсений, ну, а вдруг не Антон?
— Антон Андреевич Шастун кто? — Холодно спрашивает второй мужчина в форме.
«Пиздец, ебаный, сука, блять», — думает Шастун.
Арсений и весь класс устремляет свой взор прямиком на подростка, который стал ещё бледнее, а взгляд был настолько напуганным, что весь класс, не понимая почему, увидел в нем беззащитного ребёнка, которому страшно, который не хотел. Антон смотрел так, будто сломал чью-то игрушечную машинку, играя в песочнице со сверстниками. Вот только
машинка пиздец какая.. Не машинка.
— Я вам его не отдам, — резко выпаливает учитель, и теперь все пялят на него.
— Арс, у нас задержание, нам нужно забрать его в отделение! — Как маленькому ребёнку поясняет Сергей.
Антон и вся его компания начинает сильно переживать, пытаясь поддержать его взглядом, но не особо выходит.
— У вас есть разрешение от родителей на то, чтобы его забрать? А о его проблемах с пробелами в знаниях ты не подумал, Серег? — Выпаливает свою тираду Арсений и в боевом жесте складывает руки на груди. Сергей лишь качает головой, а-ля «ну, так-то, ты прав».
— Арс, мы можем поговорить наедине? — В ответ лишь кивок, означающий согласие, и через мгновение взрослые уже стоят за дверью кабинета.
Весь класс опять оборачивается на Антона, и тут посыпались вопросы.
«Тох, нахуя мусора завалил?», «Антон, ебать, ты че сотворил!», «А если тебя заберут сейчас?». Единственные, кто молчал, это его друзья. Они понимали, что сейчас совсем не лучшее время давить на парня, легче ему от этого не станет. Только наоборот. И поэтому ребята будут просто ждать, когда Антон сам обо всем расскажет. Но только Дима понимает, что к чему. Он помнит взгляд Шастуна, когда тот забежал в квартиру Димы, будто все, что в подъезде, — это лава.
Внезапно в класс входят взрослые и жестом Арсений просит Антона встать.
— Антон, что произошло в тот день? — Начал допрос Сергей.
— Я шёл из магазина, с двумя бутылками водки. — Осуждающий взгляд от Арсения. Парень понимает, что врать не стоит, но и перед учителем такое говорить тоже не следует.
— Ты их купил? — Продолжает допрашивать мент, сложив руки у груди и ожидая проеба от ученика.
— Да. — Более уверенно отвечает подросток, крутя-вертя кольца на своих «музыкальных» пальцах.
— Зачем тогда бежал? — Сергей смотрит на него, как на дурака, и ждёт признания по типу
«я был под наркотой, только не увозите в участок.»
— Не знаю.. — Честно сознаётся парень.
— А нашего сотрудника за что уложил? — Уже насмешливо интересуется мент.
— Он слишком внезапно из-за угла выскочил, я напугался и по рефлексу его ударил. А потом увидел, что ему не очень хорошо, и смылся. — Потупив взгляд в пол, отвечает подросток.
Всё это время за их разговором наблюдало большое количество глаз, все были в ахуе. Тем более Арсений, да и сами представители закона.
— Вы все такие имбецилы, подростки? — Начал смеяться, согнувшись в три погибели, мент. Этот смех подхватили и ученики, и даже «лучшая» компания класса — все, кроме Антона и Арсения.
В «морях» бушевал шторм, злость и шок. Он не ожидал, что хороший ученик способен на такое. Способен.. так бояться чего-то. Он не увидел в этой перепалке ничего хорошего и смешного, так как парень был настолько запуганным кем-то, что бежал с купленным алкоголем, и, испугавшись, сотворил по сути нападение на сотрудника полиции.
— Ладно, Арс. — Отойдя от прилива смеха, выносит свой вердикт Сергей. — Я его не забираю, а всем остальным желаю удачи в учёбе! — Ещё раз попрощавшись, представители закона уходят.
— Антон, останься после уроков. — Звучит строгий голос Арсения Сергеевича. Теперь Шастуну точно конец.
-@-
— Блять, Тоха! — Смеётся во весь голос Ира. Её смех поддерживают абсолютно все, кроме Антона. Он лишь неловко улыбается и курит уже третью по счету сигарету. — Как можно было влипнуть в такую поеботу, а затем выйти сухим из воды? — Они смеются не над тем, что Антон остался безнаказанным, они смеются от безысходности своей жизни. Знаете тот момент принятия, когда тебе уже настолько похуй на все, что происходит с тобой, и ты просто истерично смеёшься.
Они смеются, а Шастуну не смешно. Он вспоминает чужие ладони на своём теле, хищный взгляд и оскал вместо улыбки. Он помнит, как его кожу щёк сдавливал кожаный ремень. Он помнит как его втрахивали в стол, кусая кожу на плечах. Мерзко. Как же это все, сука, мерзко! Пиздец... Слезы медленно наворачиваются на глаза, а в горле появляется неприятный комок.
Знаете, бывает в жизни момент, когда ты уже на грани и понимаешь, что одно неверное слово с чьей-то стороны — и ты в истерике бьёшься на полу. Ты уже начинаешь рыдать, захлебываясь и не пытаясь успокоиться. Тебе страшно; ощущение, что сейчас умрёшь, и все пройдёт. Не будет ничего плохого. Все останется в прошлой жизни, которой ты лишаешься на полу в своей комнате или где угодно. Наверное, его бы давно положили в психушку, если бы он начал истерить при других, потому что руки исцарапаны в мясо, губы прокусаны до крови, клочки волос вырваны с головы, а взгляд такой
живой. В такие моменты, если посмотреть в зеркало, то можно громко засмеяться или ещё сильнее зарыдать.
Стадия, когда ты плачешь ещё более-менее объяснимая. В этот момент ты ещё не начинаешь сходить с ума, ты плачешь от горя, не пытаясь врать самому себе. А бывает вторая стадия принятия, — её можно назвать конечной, — и потом только в комнату с белыми, мягкими стенами. Стадия, когда ты смеёшься так громко, что срываешь голос до хрипоты в горле, до боли в голове. Ты просто кричишь, рыдаешь и очень громко смеёшься. У тебя ощущение, будто одновременно сотни панических атак и тревожностей настигли тебя в один момент.
И в этот момент ты осознаешь, просто понимаешь и принимаешь тот факт..
Что тот ребёнок внутри тебя всегда верил в светлое будущее, но ты сломал все его мечты. Выкинул, как никому нахуй не нужный клочок бумаги. И этот ребёнок ужасно огорчён, он злится на тебя. И он перестаёт мечтать. Со временем огонёк внутри потухает, и жизнь становится никчёмней некуда.
Постепенно начинаешь понимать курящих людей, ведь они бы не курили, если бы у них был человек, который бил их по рукам. Медленно понимаешь алкоголиков, которые спиваются в надежде на счастливые галлюцинации, или пытаются забыться. Понимаешь наркоманов, которые рвут и метают за новую дозу. Потому что этот мир ужасно страшный без чувства эйфории. Но самое страшное — это однажды понять суицидников. Я знаю, о чем говорю. Я прошел через все это. И в тот момент, когда ты уже даже не думаешь, и ведёшь лезвием вдоль вены, тебе внезапно становится страшно. Ребёнок внутри тебя начинает кричать от дикой боли, будто он горит заживо.
Или, знаете, тот момент, когда стоишь на крыше и думаешь: «ща прыгну, никто не опомнится». А вот нихуя, ты резко передумываешь.
Я хочу, чтобы вы понимали: если человек говорит, что он не хочет жить и пытается с этим покончить, то на самом деле он больше всех хочет жить. Человек всегда и везде будет хотеть жить. Всегда..
— Тох, звонок уже. — Потрепав подростка по голове, уведомляет Ира.
Антон понимающе кивает и аккуратно встаёт на ноги, так как все ещё пиздецки больно..
-@-
После уроков Антон медленно бредет к кабинету Арсения Сергеевича. На серьёзный разговор он не настроен, от слова совсем, и ему просто страшно. Вдруг он его ударит, вдруг поставит пару двоек, припоминая о двух бутылках водки. Вдруг.. Шастун уже не знает, что можно и думать. Эта ебучая неизвестность всегда чертовски пугает. И так, сука, страшно ему всегда. Это раздражает, когда ты в магазине элементарно боишься купить просроченную молочку, и затем прийти обратно и вернуть. Это так страшно.. Сесть не на свой автобус. Или выйти в незнакомом районе. Страшно получить сотни осуждающих взглядов за мелкую провинность.. Сука, жизнь пиздецки страшная.
Парень не замечает, как уже стоит напротив двери, ведущей в кабинет иностранного языка. Неизвестность давит на грудь, заставляя неожиданно громко выдохнуть весь воздух из лёгких. Руки начинают дружить с тремором.
Три раза постучав на всякий случай, Антон слышит разрешение войти и входит, прикрывая плотно за собой дверь.
— Присаживайся. — Указывает рукой учитель на стул напротив своего стола, и юноша послушно присаживается. — Что ж.. — Не зная, с чего начать, произносит Арсений, потирает ладони друг о друга, и смотрит на парня грозным взглядом.
— Не томите, пожалуйста. — Не выдерживает напряжения подросток, на что учитель хмыкает, и, сложив руки в замок на столе, наконец-таки решает заговорить на интригующую их двоих тему.
— Антон, давай честно поговорим о том, что с тобой происходит. — Юноша немного удивляется. Он думал, его ругать щас будут или ремнем выпорят, или что похуже... — Понимаешь, ты просто сегодня очень странный. Ты ведь обычно не такой. — Антон почему-то начинает злиться. В смысле не такой? А что с ним не так..?
— Почему Вы так решили? — Интересуется юноша и, сложив руки у груди в защитно-протестующем жесте, вздыхает. Обречённо так. Устало. И вправду заебался уже.
— Руки в мясо, пропустил два урока, от тебя сегодня сильно пахнет сигаретами, ты хоть скрывай это от других учителей. — Волнуется за него? Да нет, что за бред?.. Просто наблюдательный. — Хромаешь, на урок мой пришёл, как ледышка. — Вздох, на море пугающая тишина. — Что случилось, Антош? — Антош? Арсений Сергеевич, вы что, ебанулись?
— У меня все прекрасно. — Сухо бросает слова парень.
Арсений как-то по грустному ухмыляется и произносит то, от чего парень впадает в ступор.
—
Ты врешь мне и другим, но хотя бы себе, Антош, не ври. — Шастун опускает взгляд на свои руки, перебирая браслеты. Эти слова он запомнит, надолго запомнит.
А ведь и правда, можно врать кому угодно, но врать себе — бессмысленно. Себя не обмануть. Себе нельзя что-то сказать, и думать, что я ни о чем не догадаюсь. Так не работает.. К сожалению.
— Давай руки тебе обработаем, Антош? — Это ласковое «Антош» из уст учителя звучит так тепло. Его так только Оксана или Ира иногда называли, и то очень редко.
Арсений чем-то цепляет. Не просто внешностью. В нем есть какая-то загадка, что-то свое, такое, что никто не в праве узнать. Он, конечно, красивый, нельзя поспорить. Чёрные, как смола, волосы, аккуратные формы лица, не перекаченное тело, изящные руки и прекрасные манеры. Да, Антон признает то, что он иногда залипает на учителя. Он все-таки эталон красоты, по крайней мере, для него точно.. Шастун-то что? Длинная палка, немного ниже Арсения. Худой пиздец, кудряшки цвета пшена и зелёные глаза, в которых он видит болото. Но на самом деле, там залежи изумруда, ну или безумно прекрасный летний лес.
— Антош? — Парень опять залип на учителе. Черт, он ведь на него все время смотрел.. Бля.
— Что? — Немного оклемавшись, спрашивает подросток, как дурачок. Ну правда же, залип, а сейчас как дурак пялится, и глазками своими хлопает с пышными ресницами.
— Я говорю, давай руки тебе обработаем? — Антон лишь молча кивает, если честно, это бы ему не помешало. Он бы и сам мог дома это сделать, но почему-то он уверен, что Арсений сделает это аккуратно и не как попало. По итогу так и оказывается.
Всё время, пока Попов перебинтовывает и обрабатывает разбитые костяшки, Антон молчит, иногда шипит, прикусывая губу до крови, и вовремя слизывает. Арсений дует как маленькому ребёнку на ранку, и у Антона от этого заботливого жеста в груди все болезненно сжимает. Никто с ним так никогда не обращался. Матери похуй на боль и страдания своего ребенка, а других родственников у него нет.
На глаза наворачиваются слезы, и Антон думает, как же повезло ребёнку Арсения.
— Что? — Спрашивает мужчина. Антон нечаянно произнёс это вслух.
— Говорю, повезло вашему ребёнку. — Зачем он это повторил? Я вас уверяю, он мысленно ударил себя по лбу.
Арсений улыбается. Впервые улыбается при нем. И улыбка у него такая настоящая, он живой такой..
— Я не знаю, это нужно у дочери спрашивать. — Неловко усмехается мужчина, и теперь Антон улыбается во все тридцать два.
— У вашей дочери глаза очень красивые, как у вас. — Арсений поперхнулся, а затем улыбнулся, и, закончив забинтовывать руки, благодарит за комплимент.
Какая он все-таки няшка бывает.
Улыбался бы он почаще... 
