Игрок

      Спустя два дня эвакуация в Капитолии проходила полным ходом. Нам удалось собрать волонтеров, очень многие жители столицы после моего призыва в очередном эфире охотно открыли двери своих квартир для беженцев. Разумеется, мы и из этого смогли извлечь выгоду — сняв на камеру радушный прием тех, кого мятежники ненавидели больше всего, мы окончательно растопили лед.       Мы никогда не были врагами, Цезарь, — как всегда, в белоснежном костюме, я сижу напротив бессменного ведущего политических передач, связанных с восстанием. — Жители Дистриктов и жители Капитолия были настолько оторваны друг от друга, что у них не было возможности пообщаться и узнать друг о друге больше. Я рад исходом революции хотя бы в этом. Одни люди перестали демонизировать других. — Ты хочешь сказать, что у этой кровопролитной войны есть плюсы? — У жертв нет плюсов. Есть лишь важные уроки. Я рад, что они, наконец-то, усвоены.       На экране вновь появляются кадры с приемом беженцев. Ищу среди людей, которых осматривают на наличие оружия и ранений, два лица. За сутки мне стало хуже. Не знаю, с чем связано мое самочувствие, мои мысли и ставшее животным желание уничтожить Эвердин. Если раньше в моей голове были аргументы, я мог с точностью сказать, почему я вместе со Сноу, почему я против восстания, зачем мне смерть Сойки-Пересмешницы, сейчас от этого не осталось ничего. Лишь голос в голове, который твердит: «Убей».       Боюсь закрывать глаза даже на мгновение. Разум подбрасывает эпизоды того, как сильно я был привязан. Эпизоды, как сильно она была привязана к тому, другому. Вспоминаю, что сказала Джоанна. Ей тоже больше нравится тот, другой.       А еще она солгала мне. Как я и думал, Китнисс не любила меня, потому что не сработал мой план. Сойка должна была замолчать, узнав, что за ее слова достается любимому человеку. Но что же я увидел? Ролик во время штурма «Орешка». Неудачного штурма, но все же. Серия про павших трибутов. Никаких попыток облегчить мне страдания. Пусть их и не было в действительности.       Каким я был глупым, что на это рассчитывал. Злюсь на самого себя. В который раз.       Из мыслей меня выдернул сигнал в планшете, который возвещает о том, что была активирована одна из капсул. — Кайл, — я подхожу к телетехнику и встаю за его спиной. — Ты можешь открыть изображение с городских камер? Нужен северо-запад, точка «Д».       Кайл отреагировал и загрузил нужное наблюдение почти сразу. На улице поднялась паника, толпа людей была на месте погребена в разломе, который образовался в почве. Опять просчет. На этот раз не из-за любви. И то радует, но ненависть тоже стоит обуздать. — Ты — гений только в том, что касается камер? — Вообще-то, я — программист. Мне без разницы, для чего писать код. Если надо для камер, пишу…       Перебиваю обычную для любого гения длинную тираду: — Можешь перепрограммировать оборонные капсулы? — Для такого нужен доступ к системе обороны города, — пожимает плечами гений. — Возьми мой, — протягиваю мужчине планшет.       Он что-то внимательно ищет во всех папках системы, но постоянно чертыхается. Нога подрагивает под столом, а на лбу постоянно появляется испарина. Поняв, что ему чего-то не хватает, он, кажется, даже был рад, что не удалось залезть ни в какой серьезный проект: — У вас нет доступа для редактирования. Только распоряжение текущими настройками, включение и выключение. Думаю, открыть код системы может только министр Антоний.       Смеюсь про себя. Замечательно, Сноу убил единственного человека, который мог спасти Капитолий от моей ошибки. Кайл заметил мою внутреннюю истерику: — Может быть, доступ есть у Президента Сноу?       Последняя надежда на спасение моей души и задницы — если Сноу возьмет трубку. Прошу у Эффи, которая со временем все больше сторонится меня, наушник и начало вызова. — Пит? Чем обязан внештатным звонком? — Мой приказ может скомпрометировать Капитолий. У меня есть идея, как все исправить, но для этого нужен доступ в код системы управления капсулами. Надеюсь, он был не только у Антония? — Да, мой мальчик. Я видел, что на окраинах твоя капсула сработала на мирных жителях. Но ты же помнишь? Любое упоминание Сойки-Пересмешницы и ее имени смертельно наказуемо?       Ошеломленный, я оседаю на диван, который мягко обволакивает мое тело, издевательски проваливается под моим весом, давая еще большее чувство онемения, будто тело вовсе мне не принадлежит. В эту самую минуту я понял одно — оно, вправду, мне не принадлежит. Купившись на иллюзию свободы, я забыл о том, что я продал себя Сноу. За шанс стать кем-то. За шанс что-то изменить.       Поняв, сколько смертей от капсул еще меня ждет, я понимаю — я не изменил ровным счетом ничего. Китнисс выбрала не ту сторону. Но и я совершил ошибку. В мире, где было только два варианта, и оба оказались неправильными, мы помогли двум тиранам помериться литрами пролитой крови. И даже сейчас, когда, казалось бы, все кончено. Остался лишь последний грамотный жест, деспотичная натура Сноу вновь показала свой оскал. Убиты будут все, кто сегодня вспомнит вслух Сойку-Пересмешницу. И я сам организовал эту трагедию.       Мое самочувствие вмиг стало еще более тяжелым. Одновременно я думал о провале своего выбора, но рассудок сам заполнял эту брешь, заставляя меня подчиняться и соглашаться со Сноу. Я был готов понять и принять ошибку Китнисс, был готов сию секунду вновь начать бороться за ее жизнь, но и здесь рассудок решал за меня, выдавая лишь звериное: «Убей!»       Я не принадлежал сам себе, но кто-то в глубине меня боролся. И этим кем-то был маленький мальчик, стоявший на пороге пекарни с подпаленным хлебом. Мальчик, который хотел, чтобы всем было хорошо, все были живы. И, самое главное, была жива Китнисс.       Но рассудок, пришедший в моем видении в образе матери, замахнулся огромным поддоном, ударив им спину, со словами: — И это так ты использовал свой шанс?       Рассудок победил. Ты согласен со Сноу. Тебе нужно убить Эвердин. Почему? — Заткнись, и действуй. — Да, все верно, Президент, — я коснулся наушника, готовый вытащить его. — Любому предателю не место в новом Панеме. — Молодец, Пит, — Президент закашлялся сильнее обычного, мне даже показалось на секунду, что кто-то по ту сторону связи начал кричать его имя, пытаясь привести в чувства. — До встречи вечером.       Молча отдав наушник Эффи, возвращаюсь в кресло перед Фликерманом. Трансляция улиц почти закончилась, и я пытался вернуть себе самообладание. Вспомнить о своей цели, для чего я заговариваю людям зубы?       «Убей Китнисс.» — цедил один голос в голове.       «Спаси…» — еле слышно вторил ему другой.       И оба эти голоса принадлежали лишь мне одному. Мелькнул образ обоих. Уже взрослый мужчина, лет тридцати пяти, солидный, безупречно одетый, прожигающий меня взглядом огромных черных зрачков, сидящий за столом в президентском кресле. Второй был мальчиком в серых брюках и белой рубашке, невинными голубыми глазами уткнувшийся в потертые носки своих школьных туфель в ожидании, когда бумажка с его именем окажется между розовых ногтей вычурной тетки из Капитолия. — Мистер Мелларк! — меня окружили Цезарь, Эффи и какая-то девушка со стаканом воды. — Нам нужно снять еще пару частей. — Давайте поскорее. И одну часть, прошу прощения.       Эффи и девушка отбежали в сторону, снова оставив меня под прицелом камер. — Мистер Мелларк, как мы видели, в отдаленных кварталах происходит что-то незапланированное.       В голову приходит ложь. В эту секунду побеждает желание защитить Капитолий. Раз уж начал гнуть линию — придется делать это до конца. — Я бы классифицировал подобные ситуации, как теракты. Подрыв участка, находящегося над трансфером, заведомо аварийным участком тротуара — это ничто иное, как диверсия повстанцев, которые проникают в город под видом беженцев. Я прошу всех быть осторожными. Спасибо за внимание. — Последний вопрос от зрителей. Наоми Рой из Дистрикта Четыре интересует вопрос, чем вы планируете заняться, когда в Панеме снова наступит тишина? Планируете ли вы и дальше помогать жителям держать связь с властью? — Для начала я займусь тем, что расширю свое ускоренное в связи с темным временем образование до необходимого уровня. Если не захочу снова взяться за краски или тесто, конечно.       Хоть я и сказал эту речь, подчеркнув абсурд второго и однозначность первого, снова почувствовал колючее ранение в грудь. Дом. Печь. Запах выпечки и Китнисс. «Убей!»       Спасибо, мистер Мелларк. Уверен, весь Панем смотрит сейчас на вас с Президентом Сноу в ожидании, когда ваши мудрые решения потушат этот страшный пожар.       Я резко поднимаюсь и спешу на выход, минуя Эффи и команду подготовки. К себе, чтобы скорее прийти в себя и перестать мучиться от нахлынувшей вслед за терзаниями головной боли. Снова приложиться к бутылке, став солидарным со своим бывшим ментором. Найти в пьяном сне несколько ответов. Или найти покой.       Когда я уже было дошел до автомобиля, помощнице все же удалось догнать меня, и резко повернуть к себе, дернув за плечо: — Да подожди же, Пит! — рявкнула Тринкет, подсовывая прямо под нос свой планшет.       К головной боли присоединилась жгучая боль душевная, когда на небольшом экране я увидел Эвердин и Хоторна, одетых по-капитолийски. Они двигались в потоке беженцев из Первого Дистрикта, люди в котором не отличались от жителей столицы. Следом за ними шел Одейр и, я бы готов поклясться, что все, кто их окружает — это тоже отряд из Тринадцатого, который должен был охранять их. — Она в Капитолии, Пит.       Чувствую, как мой рот изгибается в хищной ухмылке. — Что ж, добро пожаловать на Семьдесят шестые Голодные Игры, мисс Эвердин. И пусть удача всегда будет на твоей стороне.

***

      В покоях включаю все экраны, которые здесь поставлены. В гостиной, у бара, в спальне и маленький экран в ванной. Устанавливаю показ трансляций с улиц Капитолия и на тысячах фрагментов ищу шубу с ярко-оранжевым мехом и парня с дурацким париком на голове.       Пытаться найти людей в клоунских нарядах среди тысяч жителей Капитолия и беженцев из Первого — все равно, что иголку в стоге сена. Я наливаю себе вина и иду в спальню. Сажусь на изножье кровати и наблюдаю за мелькающими кадрами.       Смотрю в этот калейдоскоп, пока меня не пронзает мысль: Первый Дистрикт не эвакуируется. Он находится в стороне, там не будет вестись зачистка. Повстанцев там никогда не было.       Черт возьми! Это значит только одно — вся вереница беженцев с табличкой «1» — это отряд диверсантов!       Настраиваю слежение за объектами и пытаюсь понять, куда они движутся. Прямо по курсу лишь Дворец Президента, вокруг которого сейчас собраны медики и помощь пострадавшим. Здесь развернут госпиталь для прибывших. Тех, кого мятежники считают предателями революции и их идей.       Осушив залпом бокал, бегу в кабинет к Сноу. Я уже понял, что он не любит, когда я связываюсь с ним в не назначенное время. Правила субординации говорят о том, что я не могу обращаться к нему с экстренными вопросами, но сейчас, на самом деле, был вопрос жизни и смерти.       В коридоре встречаю взволнованную Эгерию. Она уже знает. Я пытаюсь крикнуть ей о том, что нужно срочно остановить повстанцев и активировать капсулы без «пароля», но она несется в кабинет Сноу, будто не слушая о том, что я ей говорю.       Влетаю вслед за ней и понимаю, что она бежала туда не из-за ситуации с мятежниками. Я вижу Сноу, который полулежит в своем кресле, задыхаясь от идущей горлом крови. Противоестественная поза, залитый пол и его одежда, доносящиеся тихие хрипы. Ему хватает сил лишь подозвать нас ближе.       Эгерия достает из кармана хрустальный бутылек, пытается залить содержимое в его горло, но он противится и отталкивает ее из последних сил. Одной рукой он пытается остановить кровь, закрыть рот ладонью, а второй нащупывает в ящике стола небольшой пистолет.       Выплюнув очередную порцию подошедшей к горлу крови, он хватает рукой мой воротник и притягивает меня к своему лицу: — Пит, — булькая шепчет он мне на ухо. — Все-таки, я попрошу прощения за то, что сделал выбор за тебя. Часть твоих воспоминаний вызвана ядом ос-убийц, который Эгерия добавила в весь алкоголь в твоем баре. Твоя ненависть к Эвердин — галлюцинация.       Я смотрю на женщину, которая обессиленно опустила бутылек на стол. Сноу указал взглядом в его сторону: — Много лет оно поддерживало мою жизнь, но я сдался перед своим же оружием. Дальше я не проживу. Я возвращаю тебе право выбора. Но взамен на то, чтобы я умер не проигравшим.       Он опускает мой воротник, который теперь тоже испачкан кровью, берет пульт управления и включает экран, на котором появляется толпа под табличкой «1». Он протягивает мне пистолет и указывает почти ослабевшей рукой на лоб. — Мне жаль, что мы проиграли в шаге от победы. Довести дело до конца я не смогу. Закончить это или сдаться, — он снова метнул взгляд в сторону бутылочки, — теперь твоя зона ответственности. Стреляй.       Слушаться Сноу. Теперь я понимаю, что это — моя программа. Я сам — капсула, которая создана для уничтожения Сойки-Пересмешницы. Я тяну на себя курок и нажимаю на спуск, когда ледяное дуло касается виска Сноу.       Выстрел. Гильза. Пол. Отскок.       Отскочившая от пола гильза бьется о носок туфли, украшенной каплями крови, а я сморю невидящим взглядом на Сноу, который в это же мгновение падает на стол, глядя вверх змеиными остекленевшими глазами. — Как мы остановим повстанцев без президента? — я поворачиваюсь к Эгерии, не в силах опустить пистолет, вокруг которого сжалась в судороге моя рука. — Сноу рассчитывал на тебя Пит, — по ее щеке скатилась единственная слеза, которую эта железная леди не смогла сдержать. — Но у тебя есть другой вариант.       Она медленно взяла пузырек в руку и подошла ко мне. Разжала мои пальцы, вытащила пистолет и убрала в свой карман, вложив взамен него противоядие.       Я смотрел на бутылек всего несколько секунд, но мне показалось, что этот момент был растянут на часы. Спрятав его в кармане, я включаю коммуникатор и набираю центр миротворцев: — В первом квартале замечено движение повстанцев. Колонна движется в сторону Дворца Президента под прикрытием беженцев из Дистрикта Один. Приказ от лица Президента Сноу — ликвидировать.       Они слишком близко. Труп президента прямо перед моими глазами. Смотрю в глаза Эгерии: — Теперь вы — президент Панема? — говорю я полушепотом.       Животная ненависть внутри меня ищет нового хозяина. — Возможно, — отвечает женщина и идет в сторону двери, чтобы позвать стражников. Она оборачивается, и ее лицо становится мягким, но искаженным тревогой. — Спасибо, Пит. Что это пришлось сделать не мне.       Я решаюсь покинуть кабинет до прихода стражников, поэтому бегом лечу обратно к себе, запирая дверь. Тошнит. Колит в районе груди, а карман буквально горит от того, что там находится то, что вернет мне настоящего себя. Я так долго мучился вопросами, почему во мне борется желание защитить и убить Китнисс. Так долго я страдал от разрываемого чувства, что должен быть на стороне Капитолия, но видел, что поступки Сноу были не более человечными, чем развязанная Тринадцатым война. Все закончится, стоит лишь проглотить содержимое.       Но что-то внутри меня запрещало это делать. Я знал наверняка, чувствовал, что это был не яд ос-убийц. В этот раз я не хотел этого делать сам. Сноу ответил на вопрос, что со мной происходило. Нет, из меня не сделали другого человека, а лишь подавили часть моей личины. Удалили из моей головы то, что мешало на пути к цели. Уничтожили то, что могло помешать.       Сноу выиграл войну благодаря тому, что я перестал пытаться оставить в живых ту, которую любил и, которая по иронии стала светочем для мятежников. Я перестал принимать решения, исходя из цели спасти ее вместе с собой. И это привело к тому, что сейчас она будет убита миротворцами по приказу, который отдал я.       Два влюбленных подростка, попавших в игры взрослых людей. У нас обоих не было шансов что-то изменить. Нас использовали, потому что мы были ближе к людям. Нам было проще договориться с народом. Только и всего.       Я представил перед собой Сноу в моем возрасте. Представил того самого мальчика, о котором мне рассказывал Президент.       Кориолан стоял передо мной и издевательски смеялся. Все-таки, из нас двоих смог только он. Наверное, меня снова взяло в плен действие яда, потому как моя галлюцинация обрела голос: — У тебя все еще есть шанс.       Стоит галлюцинации развеяться, как за окнами я слышу звуки перестрелки. Миротворцы настигли отряд Китнисс уже у ворот Дворца. Выглядываю из окна в надежде увидеть их за забором, где нет санчасти и пунктов помощи. От окна меня отбрасывает мощный взрыв, из-за которого разбилось стекло. Я успел закрыть руками голову, как загипнотизированный возвращаюсь обратно. В суматохе пытаюсь рассмотреть знакомое лицо, но меня вновь отбрасывает внутрь, но я чувствую боль не в груди. Чувствую, как быстрая и острая боль пронзает спину.       Выстрел. Гильза. Пол. Отскок.       Чувствую затылком удар о край столешницы, пара мгновений, и я теряю сознание, не в силах больше бороться с болью. Не от удара головой или простреленного ребра. От осознания, что моя игра закончена поражением.