***
Следующие недели я постоянно искал встречи с ним, боясь показаться навязчивым. Притом чертов Билл постоянно следил, чтобы я носил с собой диктофоны и камеру… И любой мой порыв, наполненный чем-то искренним и чистым, из-за небольшой железяки в кармане превращался в гниль и предательство. Пытался вовсе не думать об этом, пока находился рядом с ним. Слава Всевышнему это происходило нечасто. Майкл практически не выходил из своей комнаты и танцевального зала. Целыми днями репетировал. Да и не только днями, я не знал, когда он спит, потому что даже ночью слышал музыку, доносящуюся со второго этажа. Я же все свободное время провалялся на диване в выделенной личной комнате, смотря однотипные программы по ТВ и мучаясь от своих глупых чувств. На каналах крутили давнишние выступления артистов. Старые добрые шестидесятые и семидесятые, наполненные соул и рок-энд-роллом. Или как оно называется? Все же в музыке я совсем простак. Как выяснилось, все это ностальгическое безумие было из-за предстоящего крупного концерта, посвященному двадцатипятилетию звукозаписывающей компании Мотаун Рекордз. В честь юбилея всех их отпрысков вновь крутили по телевизору и радио. В том числе и Майкла с братьями. Они были все такие маленькие и талантливые, что даже страшно. Особенно Майкл, самый младший из группы и в то же время ведущий солист. Его голос казался непомерно большим для детского тела, а движения плавными и четкими, они давались будто играючи, но, учитывая то, что взрослый Майкл неделю не выходил из своей комнаты, репетируя... Яркие несуразные костюмы, улыбающиеся лица и ироничные высказывания, заученные по сценарию. Все это игрушечное шоу заставляло меня больше грустить, чем развлекало, после того, как я узнал некоторые подробности жизни этих ребят.*
Прекрасно помню тот концертный вечер, будто он состоялся вчера. Я стоял за кулисами, лишь слыша отклик того безумия, что творилось на сцене. Большие буквы «Мотаун 25» в большом круглом зале. Все звезды, вышедшие из конторы, собрались вместе, чтобы отдать дань «отцам-создателям». Главной знаменитостью вечера, похоже, непроизвольно все равно стал Майкл. Несколько раз слышал перешептывания о том, что он заведомо украл праздник. Роскошь уже не заставляла меня так смущаться, я привык к ней, как привыкают к новым ботинкам, постепенно разнашивая и смиряясь с неудобной подошвой, однако в тот вечер воздух был словно наэлектризован, вновь становилось не по себе. Зажги спичку, и все взлетит на воздух — аплодирующие в экстазе люди, оглушающие басы динамиков, распиханные по бокам, и сами артисты, словно оголенные провода, мечущиеся по сцене. Эти братья Джексоны пели и танцевали как сумасшедшие. У каждого из братьев в детстве, как выяснилось из программ по телеку, был выстроенный имидж: «Романтик» Джермейн, «Атлет» Джекки, «Танцор» Марлон, , «Механик» Тито, «Вундеркинд» Майкл. Сейчас, когда они стали взрослыми, все смешалось, путаясь в костюмных блестках. Я на пару секунд отвлекся из-за снующих поблизости звуковиков, а затем вновь устремив взгляд на сцену, с удивлением понял, что там остался один лишь Майкл, купающийся в шквале аплодисментов. Весь зал, усыпанный людьми, стоял, и я слышал восторженный свист и крики, беспрестанно доносящиеся с балконов. Шум толпы возносился вверх, скручиваясь в вихре, концентрацией которого была тонкая фигура артиста на середине сцены. Мимо меня прошли остальные Джексоны. Высокие, красивые, словно сошедшие со страниц модного журнала. Один из них, кажется Джекки, что-то сказал, но я не услышал, потому что Майк взял серебристый микрофон и произнес: — Я очень люблю эти песни. Они напоминают о том волшебном времени, которое я провел со своими братьями. И я очень люблю все эти песни, но… все же особенно я люблю новые. Ни черта не понял. Затем раздались низкие басы, вопли из зала усиливались и уже не прекращались. Я тоже смотрел как завороженный. Только этим вечером я вдруг с невероятной ясностью осознал, почему Майкла находится на вершине хит-парадов, является гордостью нации и дальше по списку… здесь, наверное, мои ироничные замечания не очень уместны. Просто я был растерян и, кажется, до ужаса влюблен. Два образа никак не состыковывались. Кроткий и не в меру застенчивый в жизни парень носился по сцене, заводя зрителей, словно был рожден специально для этого. Касался себя, извивался. Казалось, ему комфортнее там, под прицелом сотен глаз в оглушающем потоке музыки и пластики, чем во время обычной беседы. Нет, правда, мне сложно описать то, что он вытворял и то электрическое безумие. Я просто понимал, что только лишь это выступление уже войдет в историю, и что Майкл останется в истории уже лишь только благодаря ему.Мама всегда мне говорила, Будь осторожен с тем, кого любишь. И подумай перед тем, как сделать, Потому что ложь становится реальностью...
Были последние ноты, был новый вопль аплодисментов, еще громче предыдущих. Джексон, словно выходя из транса, вздрогнул, открывая глаза, коротко поклонился, запахнулся сильнее в пиджак, сверкающий искрами пайеток в свете центральных софитов. Я тоже зачем-то аплодировал. Сердце в тот момент билось будто не в груди, а в ушах, разгоняя кровь сильнее, заставляя чувствовать себя до ужаса живым. И тут я уже не мог понять, что именно виновато в моем состоянии: электричество, передавшееся мне от артиста, или радость за Майкла, как за человека, с которым я сблизился. Братья стояли поодаль, совсем в тени. — Дамы и господа, наш вечер подходит к концу и… — проговорил ведущий, перекрикивая толпу. Майкл же уже направился за кулисы, в нашу сторону. Я было хотел сказать ему что-то приятное, выразить восхищение... но он прошел мимо, будто ни меня, ни братьев вовсе не было там. — Началось… — закатив глаза, проговорил старший из братьев, кажется вновь Джекки. Я поспешно подошел к нему, совсем позабыв о нормах приличия и о том, что они тоже звезды шоу-бизнеса: — Что вы имеете в виду, что-то случилось? — Ни малейшего понятия, — Джекки даже не стал спрашивать, кто я такой, видимо, принял за охрану или рабочего по свету: — Очередная истерика из-за какой-нибудь ерунды. Сейчас в гримёрке страдать будет, а у нас она общая, не очень приятно. — Перестань, — окликнул его другой: — Майкл отработал отлично. — А я и не говорю, что он что-то не сделал. Даже не так. Наше дорогое дарование вновь отличилось, но, черт, как же он надоел со своим перфекционизмом. — Он просто требовательный, — пробубнил тот в ответ, оглядываясь на остальных, будто ища поддержки, однако другие два брата молчали, потупив глаза и делая вид, будто разговор их вовсе не касался. — Он со своими идеалистическими замашками и себя и всех близких в могилу загонит. Вот увидишь. Джекки что-то продолжил говорить, но я уже не слушал, направляясь в сторону темных гримерок. По доносящимся вдогонку интонациям было легко понять, что начался настоящий спор. Прямо как в обычной семье. Мне почему-то думалось, что Джекки не прав. Попросту невозможно расстроиться из-за такого выступления. Оно было идеальным, представлялось уже теперь чем-то важным и неоспоримым... По бокам гримерных комнат светили круглые лампочки с мягким светом, как в фильмах. Подойдя к приоткрытой двери с наклейкой «Джексоны», я тут же услышал сдержанные тихие всхлипы. Отчего-то боясь стучать, я просто осторожно зашел внутрь, рассчитывая на то, что, услышав скрежет петель, артист остановит меня сам, но Майкл оказался даже не в основной тусклой комнатке, усыпанной разноцветными пестрыми вещами и испачканными в гриме кистями, а в соседнем, еще более узком помещении. Сидел, сгорбившись, на бортике отполированной ванны, как ночная птица на проводах. — Мистер Джексон, с вами что-то случилось? Вы ударились? — в собственном голосе вдруг прозвучало столько незнакомой неприкрытой нежности, что я испугался. То, что я испытывал к Майклу нельзя было показывать. Артист бы точно не понял, а, возможно, и уволил бы даже сразу. Я бы на его месте точно уволил. Какой-то непонятный моряк, не умеющий держать эмоции при себе и возомнивший, что имеет право на нечто такое недостижимое, вернее на кого-то. В любом случае смех и только. Убирая от покрасневших щек руки, он посмотрел на меня. Я так давно не видел его вблизи, что вновь удивился тому, каким по-инопланетному красивым он был. Уложенные гелем волосы давно растрепались, спадали на лоб мокрыми локонами. Из нагрудного кармана торчал белый край перчатки, которая использовалась в номере — еще одна странная деталь, особенность, добавляющая шарм и загадку происходящему. — Нет, я не ушибся, — глухо ответил он, шмыгнув носом. — Ваш брат сказал, что вы расстроились из-за номера, — улыбнулся, медленно, словно боясь спугнуть, присел рядом: — Но это ведь неправда? — Они меня хорошо знают, — Майкл вдруг тоже хрупко ухмыльнулся: — Видел поворот? — Там их было много. — Берти… — Майкл негромко рассмеялся, по-хорошему рассмеялся, словно я удачно пошутил, но голос все равно из-за расстроенных чувств казался каким-то всхлипывающим: — После которого я встал на носки, - он изобразил что-то руками: - На пару секунд я должен был замереть подольше, но не удержался. Так стыдно. Я прокашлялся, стараясь держать сочувствующее выражение лица, хоть и очень хотелось закатить глаза, повторяя мимику Джекки. — И именно из-за этого вы сейчас сидите в гримерке и плачете вместо того, чтобы собирать поздравления коллег и восторженные крики фанатов? Это ведь было даже незаметно. — А я замечу, — он уставился на меня, будто я умственно отсталый и не понимаю элементарных вещей: — Буду смотреть выступление и знать, что есть ошибка. — Уверяю, оно было идеальным. Лично я ничего более прекрасного в жизни не видел. И вряд ли когда-либо увижу своими собственными глазами, поэтому спасибо, что вообще позволили присутствовать. Я этого никогда не забуду. Я не успел даже договорить. Майкл вдруг обнял меня за шею, ощутимо повис, цепляясь за складки пиджака на спине. Мозгами-то я понимал, что это порыв благодарности и что Майклу просто требовалось получить чью-то поддержку, одобрение, однако тупое сердце от чужой близости ухнуло вниз, больно замирая где-то в животе. Я тоже провел рукой по спине Майкла, останавливая ладонь на тонкой талии, незаметно оглаживая её сквозь потную футболку. Мне нравилось, как ощущалось его тело в таких тесных объятиях, нравилось, как от него пахнет и какой он обманчиво хрупкий. У меня закружилась голова от нахлынувшей нежности. — Мерзость, — прозвучал чей-то незнакомых голос, отдающий железом: — Прижался к мужику, как пидор какой-то. Хоть бы двери закрыли. Майкл вздрогнул, поспешно отстранился от меня, сразу отодвинулся чуть ли не на противоположный край ванны. — Здравствуй, Джо, — он попытался улыбнуться, впился пальцами в коленки. Джо? Отец. Менеджер. Человек создавший группу из собственных сыновей. Джозеф был не очень высокого роста. Угрюмое выражение морщинистого лица, тяжелый взгляд из-под надбровных дуг создавали впечатление уставшего от жизни человека. А черный костюм с красным галстук и толстая сигара в жилистых руках придавали виду Джозефа нечто гангстерское. — А ты выйди, нам надо поговорить по-семейному. Этот человек даже не посмотрел в мою сторону, будто желая прожечь во лбу у Майкла дыру. — Нет, Альберт никуда не пойдет. Здесь я его начальник, поэтому и указания выполняются только мои, — певец мельком взглянул на меня, словно умоляя остаться: — А так, Джозеф, встреча у нас назначена лишь на вторник. — Отца будешь принимать по расписанию? — Помнится, как-то ты упомянул, что я слишком уродлив, чтобы быть твоим родным сыном. А вообще да. — Неженка, — цыкнул Джозеф, прикуривая сигару. В воздухе тут же удушливо завилась серо-голубая струйка дыма: — Братья едут в турне, и ты тоже. — Я хочу заниматься сольными проектами. — Как будто возражаю, — Джозеф заискивающе улыбнулся. Зубы у него оказались маленькие и очень белые, как у хищного зверька. — Туры отнимают слишком много сил. Ты ведь сам знаешь, как мне плохо, когда… — Много сил? — обманчиво ласковое выражение лица сменилось новой маской раздражения и злости: — Ты хоть иногда вспоминаешь, кому ты всем обязан? Ведешь себя как неблагодарная сука, игнорируя семью вот уже несколько месяцев. Я видел, как в покорно опущенных глазах Майкла вновь засверкали пока еще не пролившиеся слезы. Наверняка, он уже ничего не может различить перед собой из-за зыбкой пелены. — Я же присутствовал сегодня, хоть и не хотел. — Где бы ты был сейчас, если бы я не вытащил вас всех сукиных детей из рабочего дерьма Гэри? Посмотрел бы, как конкретно твои пальчики, не знающие настоящего труда, перебирают грязные запчасти на заводе, где я работал, содержа десять вечно голодных ртов. — Свою любимую Джо ты тоже так попрекаешь? В знаменитом семействе Джексонов точно не было дочери с таким именем. Однако скуластое лицо Джозефа вытянулось словно от сильной пощечины. — Мистер Джексон за сегодняшний день и всю предыдущую неделю ужасно устал. Ему пора возвращаться домой. Не выдержав, попытался встать между ними, так как казалось, что буквально пара фраз отделяет Майкла от еще одной истерики. — Если собрался ебать моего сына, то это еще не значит, что ты имеешь право вмешиваться в разговор. — Довольно, — прервал Майкл, вскакивая с места: — Я позову охрану, если ты сейчас же не уйдешь! И я не хочу больше разговаривать, мне хочется отдохнуть, мне надо отдохнуть, я так устал, такое чувство будто голова взорвется! — Не визжи, терпеть не могу, когда ты так начинаешь вопить. До вторника поменяй свое решение. У матери сердце ни к черту, а она уж очень расстраивается, что любимый сынок избегает нас. Не став даже дожидаться ответа, Джозеф развернулся на каблуках, удаляясь так же внезапно, как и появился. Повисла тишина, наполненная неловкостью и горьким запахом дыма. Только капли воды из крана разбавляли её, глухо и монотонно ударяясь о металлическую поверхность раковины. — Спасибо, что заступился, — тихо пробормотал Майкл: — Обычно все слушаются его. Стараясь сделать так, чтобы голос звучал бодрым, ответил: — Ничего. Однако насыщенный денек выдался… В ответ вновь зазвучали лишь тяжелые капли воды. Майкл зябко обнял себя за плечи. Я обеспокоенно покосился в его сторону, не решаясь приблизиться. Слова Джозефа явно что-то задели внутри меня. Скорее всего он сказал их просто, чтобы ранить Майкла и заткнуть меня, но все равно как-то слишком метко и грубо попало. — Кажется, меня сейчас стошнит, — пробормотал Джексон, опускаясь на пол. У него действительно шатко стало сбиваться дыхание, переходя в удушливый кашель. Однако быстро стало понятно, что все обошлось. Майкл просто продолжал держаться за горло, оттягивая большим пальцем ворот блестящего пиджака. Красивый концертный наряд казался таким несуразным в этой небольшой тусклой комнатке с обычным серым кафелем и не очень чистыми зеркалами. — Напугались? — не выдержав, опустился рядом на корточки, придерживая артиста за спину. Непроизвольно начал оглаживать её, натыкаясь на острые лопатки и дуги выступающих ребер: — Опять ничего не ели сегодня? — У меня было плохое настроение, я не ем, когда грустно, — ответил Майкл. Ему наконец удалось перебороть нервный кашель и потуги тошноты: — Извини. Как будто рефлекс какой-то. Я вроде люблю Джозефа, но не знаю и боюсь. — Отчего же? Выглядит как мафиози он у вас, конечно... — неприятное мутное подозрение закралось внутрь, царапая в очередной раз где-то в груди, за сердцем: — Он бил вас? Будто от внезапного выстрела, Майкл крупно вздрогнул, тут же оборачиваясь ко меня. И заулыбался. Словно искренне. Видимо, у него все же это было то ли нервное, то ли защитная реакция. Моя сестра часто тоже так делала. Я бесился, что она смеется или скалит зубы, когда должно быть страшно или стыдно, а она никак не могла с собой справиться, сама пугаясь и не понимая свою реакцию. — Воспитывал. Иногда по-разному. Иногда проводом от утюга, иногда ремнем с медной пряжкой. Зато я вырос хорошим человеком. Как ты думаешь, я хороший? Он потянулся ко мне, снизу вверх вглядываясь в лицо. В его движениях было что-то иступленное и странно-кошачье. И мне почему-то стало неловко от вопроса и этого взгляда. В животе словно забегали слоны, ничуть не похожие на щекотное порхание бабочек. Или как там говорится? — Я слышал, что вы отдали все деньги, выплаченные как компенсацию, на строительство детской больницы. А вы еще спрашиваете, хороший ли вы человек? Черная радужка миндалевидных глаз чуть ли не сливалась со зрачком, и мне все казалось, что я вот-вот утону в этом темном колодце. Щеки опасно зажгло, а сдерживать движения становилось с каждой секундой все сложнее. — Кто такая Джо? — зачем-то спросил, желая отвлечься. Сосредоточил все внимание на твердой неудобной поверхности кафеля, что вминалась в правую коленку. Перенес даже весь вес на неё, чтобы усилить болезненное ощущение. — Он спал с фанатками. И одна девушка родила ребенка. Прямо на следующий день после моего шестнадцатилетия. А я такой по-глупому счастливый был, — Майкл вдруг поднял руку и осторожно погладил меня по голове, видимо, абсолютно не думая, как двусмысленно это может смотреться со стороны. А прическа «ежик» все-таки такая дурацкая… но из-за того, что короткая какая-то не в меру чувствительная: — Я был так рад, что мама наконец-то узнала, что он ей изменяет. Сказать самим было страшно и… жестоко, наверное. — Детям решать проблемы взрослых не стоит. — Я так много врал. Так стыдно признаваться, когда слушаешь молитвы и разговоры о том, что невинность стоит хранить для любимого человека, с которым собираешься вступить в брак, и при этом выступаешь в стриптиз-клубах и захудалых барах. Его задумчивый мягкий голос будто гипнотизировал. Казалось, еще мгновения, и я совсем растаю или замурчу как кот под этими ласковыми прикосновениями. Однако последняя фраза заставила напрячься. Собрав оставшиеся силы, перехватил его руку, которая все продолжала перебирать короткие волосы. В моей грубой шершавой ладони она смотрелась совсем тонкой и изящной. — Клубы? Майкл, встрепенувшись, посмотрел мне в глаза, будто только осознав, что наговорил сейчас. — Не переживай, не на шесте же крутился в девять лет, а на разогреве пел, — он поспешно отдернул руку, как-то смущенно оглядывая помещение, будто оно представляло сейчас острый интерес: — Поехали, пожалуйста, домой. Я кивнул. А затем зачем-то наклонился вперед, аккуратно, давая время отстраниться, приподнял указательным пальцем его подбородок, заставляя вновь посмотреть на себя: — И все же вы хороший человек. Чуть не добавил «к сожалению». Все же выполнять задание Билла представлялось гораздо легче, когда певец был для меня безжизненной карикатурной куклой с обложек журналов, Чокнутым Джако, а не робким Майклом, за судьбу которого я стал так внезапно переживать.