Никогда не пытайся говорить об этом вслух —
Лучше, когда это звучит внутри меня,
Когда я просто думаю об этом…
Странно, но мне большее удовольствие доставляет фантазия о том, как Альберт приедет, чем ожидать его с минуты на минуту. В моем воображении он уже здесь. Спокойный и умный. Вот-вот скажет что-нибудь волшебное, и все переживания, проблемы тут же исчезнут. Тьма расступится, настанет новый день, где я вновь полон сил и готовности покорять вершины, которые создал сам же. В реальности же пока не слышно ни шума машины, ни чужих шагов, не видно света фар. А вдруг Альберт не приедет? Простая светская вежливость с его стороны — успокоить разволновавшегося собеседника. Альберт действительно очень воспитанный. В нем интеллигентность чувствуется ненавязчиво, органично, словно он был рожден таким. Во мне же она другая — слишком строгая и вымученная, как надрессировал отец, на публику. В других обстоятельствах, при первой возможности, прорываются дурацкие шутки, чавканье и неуместные розыгрыши. Сложно представить, чтобы Альберт начал вести себя подобным образом. Мне каждый раз казалось во время поездки, что я безумно его раздражаю ребячеством. Но после той ночи, моей неуместной проделки с украшениями, будто что-то изменилось. Ничем иным как любование я не мог бы назвать… Я не открывал глаз, не хотел смотреть в темноту.Я совершенно не требователен,
Ведь говорят, что любовь слепа.
До сих пор я жил, притворяясь,
Что смогу вынести ту боль,
Что сокрыта внутри меня.
Эскапизм — великая вещь. Я устал от каждой секунды, проведенной в одиночестве. Сейчас вокруг нет комнаты — нет стола, заваленного гримом, безмолвных манекенов в тени, которые способны напугать любого нормального человека, но для меня они — иллюзия компании. Ничего нет — лишь цветущий холм, яркий день над головой, чьи-то руки, не дающие сделать неверный шаг.Я буду героем твоего романа,
Пылким возлюбленным,
Поющим серенады,
Мне лишь нужно, чтоб тот кто-то, кого я ищу,
Не дал мне идти по пути, на котором я стою…
Тихий звон телефона, заспанный голос охранника, спрашивающий о том, стоит ли пропускать приехавшую машину за ворота. — Да, конечно. Темнота вокруг будто становится гуще, опасливо дуется, шипит на приближающегося гостя. Такого не может быть, но я будто слышу Альберта еще с улицы, запах его любимого одеколона. Альберт легко взбирается по лестнице на второй этаж, проходит мимо картин и винтажной мебели. Думает, наверное, какая безвкусица. Он предпочитает скромную роскошь, как какой-то член британской королевской семьи. Истории империй и замков его не интересуют, видимо, это лишь моя черта, мальчишки из Гэри, дорвавшегося до мечты. Мне нужно, чтобы меня окружала красота — море цветов, огней… Аккуратный стук в дверь. Хочется вскочить с кровати, запоздало привести себя в порядок — расчесать волосы, проверить макияж, сменить мятую футболку. Но я не могу найти в себе силы даже пошевелиться. Как марионетка, которую дергают за веревочки, стаскиваю одну ногу, затем другую. Чьей-то чужой волей иду, открываю замок. Ткань белой рубашки мелькает напротив. Руки глупые и неуклюжие, неосознанно скользят по деревянному наличнику, сами спотыкаются, опускаются на грудь Альберта. Тут же чувствую сильные удары сердца. Сначала размеренные, затем они становятся будто быстрее. Ладонь Альберта ложится сверху, он сжимает её, аккуратно ведет вверх. Шершавая щека прижимается к кисти. Немного щекотно и жарко. Я почему-то не решаюсь поднять взгляд. Страшно, что это может оказаться очередным сном. Но запахи редко обманывают — яркие нотки Wide Society Up — романтизированный аромат гостиничных номеров, самолетов, поездов. Наверное, только для таких как я — чего-то родного. — Так и не посмотрите на меня? В голосе Альберта забота и усталость. Губы невесомо касаются ребра ладони. От неожиданности все же поднимаю взгляд, слежу за бережными движениями, сам зачем-то глажу Альберта по подбородку. — Как собачка. Альберт негромко смеется, прикрывает глаза. Темнота за спиной выжидательно ждет — наброситься или позволить войти. Внезапное осознание того, что это лишь воображение, дарит легкое ощущение контроля. Только мне решать: прогнать или остаться с Альбертом. — Заходите скорее. Говорю, а сам не отхожу в сторону, жду, когда ко мне вновь прикоснутся. Рука Альберта проскальзывает под локоть, ложится куда-то на бок, затем перемещается на спину.Я прошу у вас любви.
Ведь все, чего я хочу — подарить вам свое сердце,
Которому нужна ваша любовь.
Кто-нибудь протяните мне руку.
Объятия Альберта крепкие и вместе с тем бережные. Такое ощущение будто он повсюду. Мне хочется раствориться в этом тепле и заботе, хочется извиняться и смеяться. Дверь закрывается. Темная волна, затопившая комнату, поспешно утекает в открытые окна, исчезает в свете фонаря. Обхватываю лицо Альберта, сам целую в губы. Думаю, теперь все и без того понятно. Мне не надо произносить вслух ответ на его признание. Альберт на секунду словно обмирает, наваливается сильнее, как опирается. Кажется, он смущен до безумия, как и я. Это немного успокаивает. Видимо, проблемы есть у каждого — у сумасшедших гениев и их психотерапевтов. Порой они даже в чем-то сходятся. — Я никогда и никого так не любил. — И я. Что же нам делать? — спрашиваю, а у самого улыба наползает на лицо.До сих пор я жил одиночкой,
С душой, плачущей от стыда,
С эмоциями, которым не было выхода.
<...>
Когда ты говоришь, что мы будем танцевать до утра,
Это похоже на детскую шалость.