Соответствующий статус

Отворив двери, Кощей неслышным шагом входит в покои. Нахмурившись, в молчаливом беспокойстве проходит внутрь, к постели, на которой лежит свернувшийся клубком юноша. И тот не шевелится, не оборачивается, когда Бессмертный ложится рядом с ним и осторожно втягивает в объятье. «Свет мой, ты совсем потух…», — тревога, изо дня в день бередящая пустую полость в груди, предназначенную для сердца, вновь сжималась острыми когтями. Досадливо вздохнув, Кощей зарывается носом в кудрявую копну, мягко поглаживая слабо поднимающуюся в спокойном дыхании грудь. Возлюбленный ничего не просил, ничего не хотел, и это было ужасной мукой — просто наблюдать со стороны за этим угасанием, предпринимать жалкие, не приносящие плодов попытки все исправить. — Холодно, — едва разомкнув губы, едва слышно произносит юноша в его руках. — Что? — он переспрашивает, не сразу понимая короткое, вышедшее из родных губ свистящим шепотом слово. — Холодно, — вторит Иван, едва поворачивая голову, — Когда ты так прижимаешь меня к себе. — А, да… — криво улыбнувшись, Кощей разжимает кольцо рук, сомкнувшихся на теле — конечно. Иван же молча подхватывает одеяло, заворачиваясь в него, создавая еще одну защищающую преграду меж собой и мужчиной. — Разжечь огонь? — сев на постели, уточнил Кощей. — Нет — юноша едва заметно мотает головой из стороны в сторону, — Этого достаточно, спасибо. Кощей вторит ему короткой, кривой улыбкой. Иван, даже, кажется, дарит ему ответную — или это лишь дергаются в отторжении уголки губ? Бессмертный не успевает понять. — Отдыхай, свет мой, — он не может удержаться от того, чтобы нагнуться к лицу и оставить на щеке мимолетный, безответный поцелуй. А после выйти прочь, неслышно прикрыв за собой дверь. Это мелочь, полнейшая глупость. Он бы так хотел убедить себя в этом, но это неправда, все это ложь. Ибо Ивану никогда не было холодно рядом с ним — конечно, во время прогулки под зимним, промозглым ветром он мог с недовольным фырком увернуться от намеренно уложенной на и так замерзшее лицо холодной ладони. Но потом с легким смехом сам заключал в объятья, касался остроскулого лица теплыми пальцами, втягивая стылые губы в поцелуй. Но Кощей и никогда прежде не видел голубые глаза такими пустыми и потухшими — словно вместо сияющих топазов там теперь были блеклые, сероватые стекла. Короткое, маленькое слово Холодно Хо Лод Но. Есть множество способов сказать, я тебя больше не люблю, ведь так? «Он даже не хочет, чтобы я его обнимал», — он замирает прямо посреди коридора, — «Ему противны мои прикосновения…». Кажется, он даже неплохо продержался, а ты ожидал иного? «Нет, еще не хватало чтобы это снова вернулось», — и сжав зубы в тиски, Кощей зажмуривается, силой воли подавляя начавшее было подниматься движение тьмы внутри, — «Ты молчал веками, молчи и дальше!». Глубокий вдох, глубокий выдох — и в голове тишина. Показалось ли ему? «Возьми себя в руки», — приказывает он себе, поднимая мрачный взгляд на отблеск своего лица в украшающем коридор доспехе, приставленном к стене, — «И не придумывай хуже того, что есть сейчас. Ему нужна опора, а не сомнения». Оскалившись, Бессмертный давит пытающуюся вновь поднять голову Тьму, — «Ибо их явно хватает и без этого». Разумеется, он не пускает такую важную проблему на самотек, но все оказывается куда сложнее, чем кажется. — Не ощущаешь никакой разницы, верно? — мрачно протягивает Князь Тьмы, цепко всматриваясь в лицо, что день ото дня светлее не становится. — Если честно, то да, — неловко, извиняющее улыбаясь Иван отставляет кубок с редким и сложным в изготовлении отваром в сторону. Кощею, если честно, челюсть уже сводило от подобных улыбок на осунувшемся лице, утратившем румянец — вялых, вымученных, извиняющихся и неизбежно угасающих в понурое и блеклое выражение. Подавив раздраженный вздох, Бессмертный подходит к юноше, и, опустившись на колени, задирает ткань его рубахи, осторожно касаясь когтями схуднувшего бока, над которым уже отчетливо прослеживались торчащие ребра. «Игла…она все подавляет и абсорбирует. Он может выпить какой угодно яд и не заметить, но то же самое со всем другим. Тело почти что неуязвимо… А что до души, это куда сложнее, но ей до того дела нет», — прикусив губу, он всматривается в рисунок своего бессмертия на чужой плоти, после мягко касаясь живота поцелуем. — Что я могу сделать для тебя? — глухо произносит Кощей, — Чего бы тебе хотелось? — Ты… — на мгновение отмерев, Иван коротко нахмуривается, — Прости, я знаю, что… — он делает паузу, отводя взгляд в сторону, — все это тебя наверняка разочаровывает. Кощей усилием воли сдерживает раздраженный рык. Разочаровывает — ужасно не подходящее слово. Словно они снова вернулись в те, самые первые дни в замке, когда несносный, глупый царевич, сам забредший в его лапы, разочаровывал нелепым нежеланием понимать очевидную расстановку сил. Разочаровывает нерасторопность слуг, глупость зазнавшихся наместников. Разочаровывают слишком длинные письма с прошениями, в которых почти нет смысла. А вид поблекшего и потерявшего вкус ко всему ценимому ранее юноши вызывает совсем, совсем не разочарование — скорее глубокую тревогу от того, что сам Кощей не может сделать ничего, чтобы обратить этот процесс угасания вспять. Ему хочется возразить, найти слова, что с таким трудом подбираются, рождаются из нутра нежити, не знающей сочувствия к слабостям всех прочих существ на земле. Всех прочих кроме него. Но Бессмертный ощущает как тёплые ладони соскальзывают с его плеч, а пустой взгляд, направленный куда-то за его спину, на самом деле едва ли действительно всматривается во что-то. Он будто держит в руках мраморную статую — высеченное в камне прекрасное, лишенное живости. — Прости, — вновь тихо произносит Иван, разводя губы в той самой блеклой улыбке, лишь былом призраке того, чем юноша одаривал его раньше, и быстро, торопливо и почти не ощутимо оставляя поцелуй на темени Бессмертного, — Я хотел бы немного побыть один. «Ты и так все время один», — хочет не то крикнуть и огрызнуться в спину, не то воскликнуть в отчаянии, ухватиться за рукав, притянуть в свои руки и не отпускать, — «Хватить извиняться, за что ты все время извиняешься?!» Он этого не делает, ощущая уходящего прочь юношу утекающим сквозь пальцы песком, страшась увидеть отторжение от своих прикосновений, что потом обернется смирением, что в сути своей есть лишь омертвелое безразличие. Или быть может, скорее ощущая эти прикосновения ненужными и нежеланными? Поднявшись на ноги, Кощей криво усмехается. Где-то внутри гнев сжимается, уплотняясь в точку с предельно выносимой массой, и резкое движение руки смахивает со стола посуду, что рассыпается осколками по полу. Неужели все, что ему остается — просто наблюдать со стороны? — Если ты не хочешь… — он опускает руки на плечи, покрытые дорогим, лоснящимся даже в сумраке мехом, — То ты можешь просто не идти туда. — Как же, — тихо отзывается Иван, — Это обязанность князя, пусть и младшего. — Никто тебя не заставляет, — продолжает Бессмертный, стремясь не впускать в голос раздраженных или давящих нот. — Верно, — кивает Иван, легким движением водружая на голову корону — достаточно легкую, чтобы проносить долгий вечер, — Но я знаю, что они ждут. Должна же быть от меня хоть какая-то польза, разве не так? Кощей не знает достоверно, какие мысли плещутся в этой голове, но все в нем хочет сорвать с нее сплетение золота и рубинов и раздавить, разорвать на части. Да только не он ли водрузил эту корону на золотые кудри? И от этого вдвойне тяжело наблюдать за тем, как на празднике лицо юноши не покидает улыбка, как он ловко изображает из себя былое, внимательно выслушивая чужие прошения и стенания. — Есть зелья, — осторожно роняет Василиса, пряча волнение в нервном переборе расшитого платья. Она, в отличие от других, прекрасно догадывающаяся, что таится за привычной доброжелательностью младшего князя на самом деле, — Это конечно не решает причины, но облегчает симптомы, я могу… — Ты думаешь, я их не пробовал? — скалится Кощей, и ведьму обдает леденящим холодом. — Простите, Господин, — потупив глава, девушка торопливо отступает в сторону. Князь Тьмы провожает ее раздраженным взглядом, хранящим в себе бессильную досаду. Думать о том, как все это выглядит в глазах единственной, понимающей всю сложность и объем ситуации, не хочется совсем. Хотя бы за трапезой они сидят рядом, и Кощей осторожно касается ладони, лежащей на столе, накрывая ее сверху своей рукой. Ладонь, что раньше мгновенно перевернулась бы, переплетаясь с ним пальцами, сейчас остается недвижимой. Кто-то отвлекает его, и давя раздражение, Бессмертный разворачивается, отчитывая слуг, а когда возвращает свое внимание к столу, Ивановой руки на нем уже нет. Кощею тоже становится чертовски холодно, хотя, казалось бы, его личный предел оледенения был достигнут века назад, а в бальной зале вполне себе тепло. «Вечер еще не закончился», — отстраненно думает он, — «Нужно держать лицо». Где же все те долгие ночи, когда, устав от заискивающих взглядов, они с лукавыми улыбками позволяли себе ускользнуть на пару часов, или забирались на самый высокий балкон над залой, и оставаясь невидимыми для всех прочих, смотрели за толпой со стороны, порой не удерживаясь от шуток и подтруниваний? Теперь его супруг использует эти праздники, чтобы ускользнуть и от самого себя, и от него, стремясь не оставаться лишний раз наедине, не перебрасываясь лишним словом. — Эти два проклятья очень занятные, не правда ли? — произносит Иван после, снимая с головы корону и опуская ее на полагающуюся драгоценности бархатную подушку. — Какие? — уточняет он, мрачно наблюдая за этим стороны. — Мое и твое, — юноша поворачивает голову, одаривая его той самой мертвой улыбкой, — Дивно сочетаются. — Что ты хочешь этим сказать? Ему хочется встряхнуть Ивана за плечи и прокричать этот вопрос, совсем не проговорить спокойным тоном. Но Кощей не делает ничего из этого, жалея даже о сорвавшемся с губ уточнении. Будто бы пока он хранит молчание, пока не отвечает на эти провокационные реплики со всем отчаянием, что бурлит внутри, пока не смотрит прямо на эту расширяющуюся с каждым днем трещину, можно сохранить хотя бы остатки былого. — Ничего, — Иван мотает головой, растирая виски пальцами, — Прости, не обращай внимания. Я просто устал. Бессмертный ничего не и отвечает, молча выходя прочь. «Ты просто боишься услышать окончательную правду», — тем не менее, он выносит себе чистосердечный и беспристрастный приговор, — «Хотя все и так уже ясно. Я просто смешон и нелеп», — Кощей скалится, и по ближайшим от него стенам бежит ледяная изморозь, — «Наблюдай я за такой ситуацией со стороны — ответ был бы очевиден». Юноше ведь просто некуда было уходить. И теперь уже не к кому. «Его осознание превратилось в отчаяние. Но неужели…просто быть со мной недостаточно? Почему его тоска не проходит? Неужели все они были так важны? Все это…человеческое, так важно для него? Важнее чем мы? Чем я?!», — с бессильной яростью думает Кощей, возвращаясь в уже опустевшую тронную залу. Отгремевшее празднество оседает горечью во рту, холодом в кончиках пальцев. В один день он резко ощущает сосущую, отчаянную тревогу, и отбросив все дела, по наитью следует вдоль коридоров к самой отдаленной и высокой башне. Иван стоит почти что у самого края, и Кощей в один короткий шаг оказывается рядом, за шкирку оттягивая от приманивающей бездны. — А?.. Это ты… — обернувшись, блекло произносит юноша, — Не переживай. — Что ты здесь делаешь?! — цедит он сквозь зубы, мертвой хваткой сжимая руки на спине покорно стоящего рядом тела. — Я не собираюсь делать никаких глупостей, — Иван едва заметно качает головой, одаривая его бледной улыбкой и опуская голову на плечо, — Я же все понимаю. Просто с этой башни очень красивый вид. Ты замечал когда-нибудь? — Вань… И горький, рвущийся из груди вопрос «Что ты, черт возьми, понимаешь, свет мой, а?!» застревает в горле. Вместо него он произносит другое. — Хочешь, отправимся куда-нибудь? — когти запутываются в кудрях, — Там, где тепло, где жарко? К океану? Ты же любишь океан… — Быть может, позже, — этот ответ едва можно расслышать. Бессмертный закрывает глаза, прижимая едва ли отвечающего на объятье юношу ближе, так, словно желает вдавить в свою плоть и кровь, сделать частью себя. Это не помогает — его супруг бескрайне, бескрайне далеко от него, быть может, еще дальше он находится только от себя самого. Единственно занятия, за которым он теперь порой застает Ивана — ведение каких-то скрытых от глаз всех прочих записей. «Не стоит этого делать», — думает Кощей, почти прожигая взглядом темную кожаную обложку, — «Что бы он там ни писал… Если бы он хотел, он бы сказал». Но изо дня в день его подгрызают темные, тревожные сомнения — а вдруг там есть что-то, что поможет, что даст ключ к этой загадке, шанс вытянуть возлюбленного из поглощающей трясины? Князь Тьмы наивностью не страдает, догадываясь, что наткнется там скорее на противоположное, но молчание меж ними с каждым днем становится все более невыносимым. В итоге, выкроив момент, когтистая ладонь все же тянется к сплетению листов. И раскрыв его в случайном месте, Кощей бегло пробегает глазами по строкам, ощущая, как холод растекается ядом в каждую частичку тела. Он не может остановиться, хотя часть его и кричит, в агонии молит прекратить, отбросить обжигающий кончики пальцев предмет. Другая сильнее — та, что жадно вгрызается в каждое слово, пьет этот яд до дна. Долистав до последней страницы, Князь Тьмы, с лицом, казалось бы, ровным и отстранённым, осторожно откладывает дневник в сторону, закрывая лицо ладонями и замирая в этой позе. Кажется, само время останавливается, и он ощущает себя падающим в бескрайнюю бездну. Был прав был прав был прав Ты всегда знал ты всегда знал знал знал Даже не сразу поняв, чьим голосом звучит этот яростный набат внутри, он поднимается и на негнущихся ногах выходит прочь Слова, выведенные родной рукой с изменившимся, ставшим рваным и плохо читаемым почерком стоят перед глазами, въедаются в его собственные мысли, отпечатываясь каленым железом. …Давно не навещал Настасью. Малодушно, катастрофически малодушно, и я знаю, что она скучает, и что ей тяжело, и что я должен быть рядом и поддержать. Так злюсь на себя за это малодушие, но ничего не могу сделать, буквально нога в стремя не поднимается. Очень странно при мысли о том, что я держал ее новорожденной, а через пару десятков лет буду держать за сухую, холодеющую руку. Она еще ужасающе сильно похожа на них, на них обоих, и чем больше я смотрю в ее лицо, тем больше вижу этих черт. Это все, конечно, не оправдание, но все равно из раза в раз я откладываю эту встречу, отделываясь никчемными письмами А ведь она ждет, я знаю… Все чего-то ждут…. …Странно, совсем перестал выезжать на коне. Надо попросить слуг выгуливать его, он наверняка тоскует в стойле… …Какой было глупостью думать, что я что-то из себя представляю, что моя жизнь имеет какой-то самостоятельный смысл. Все жалкие потуги сделать нечто из себя были столь никчемными, ему еще неплохо удавалось делать при том серьезное лицо… …Я знаю, что он ждет от меня, когда я снова стану нормальным. Я стараюсь как могу, но он злится еще сильнее. И мне уже все равно, что эта злость выливается на неповинные головы. Это ужасно. Почему я стал таким равнодушным? Наверное, я заслуживаю всего это… Всегда заслуживал? С чего я вообще решил, что хороший человек, что заслуживаю чего-то хорошего? … …Даже Вазирь начинает смотреть на меня с сочувствием, это край… …Ужасно не хочется его касаться… В целом, вообще не хочется ни говорить, ни видеть никого, но его — особенно. Самое гадкое, что я знаю, что он хочет сделать что-то со мной, помочь, но я просто хочу, чтобы он оставил меня в покое…чтобы все оставили… Я просто совсем ничего не хочу, это так странно… …Я бы так хотел умереть. Просто умереть? Неужели это так много? Ни в чем нет смысла, когда ты бессмертен. Это самое страшное проклятие. Неужели он не чувствует этой сосущей пустоты? Когда дни становятся однообразными, и все идет по кругу, и ты знаешь, что этому нет конца? ̶О̶н̶ ̶и̶ ̶е̶с̶т̶ь̶ ̶э̶т̶а̶ ̶п̶у̶с̶т̶о̶т̶а̶. ̶ …А кто заполнит мою?.. …Стараюсь делать все то же, что и раньше, в конце концов, есть нелюди, что надеются на мое участие и внимательность, до которой Кощей едва ли опустится сам, нужно собраться… Письма…сколько я не отвечал на письма? Их так много… Давят, давят… Скрип пера так раздражает…. … Сегодня снова снилась мама. Ужасно, но думаю, что хорошо, что она умерла — не видела, в какое убожество я превратился. С ней было легче, она всегда знала, что делать… Я так скучаю, неужели, я буду скучать вечность?.. …Почему я вообще когда-то его полюбил? Это так странно. Или мне казалось, что полюбил? Не чувствую больше ничего и не могу отделить выдуманное от действительного… Но у нас ведь были хорошие дни? Их было много… Я все это просто выдумал, чтобы когда-то не сойти с ума в его руках?.. …Наверное, я должен? Но я просто не могу не то что в постель с ним, а даже смотреть на него. Если бы я мог бы испытывать хоть какие-то чувства, я бы ненавидел его снова… Это нечестно, несправедливо, но я ничего не могу с собой сделать… …Было бы легче, если бы он сказал мне все в лицо. Я же вижу, как он на меня смотрит, ему наверняка досадно видеть такое рядом с собой… Выходит, Чернобог был прав? …Ужасное проклятие — быть так повязанным с кем-то, с кем-то, от кого зависит благополучие такого гигантского количества существ. Моя жизнь мне не принадлежит, да и не принадлежала никогда… Это ведь проклятье, верно? Расплата за весь мой род… Интересно, а какое было бы на вкус то яблоко? Какую бы жизнь я прожил? Какая была бы у меня семья? Смог бы я полюбить и прожить нормальную жизнь нормального человека? Он был бы вечным призраком за моей спиной, шепотом в ночи, но зато у этого был бы конец… …Нет, все же большей ненависти заслуживаю я сам. На меня жалко смотреть, и я не могу взять себя в руки. Что за мысли, из пустого в порожнее, переношу себя из комнаты в комнату как ненужную вещь. Просто собраться… …Ненавижу этот замок. Слуг, которые заискивающе смотрят мне в лицо… Этот холод и сумрак, почему я раньше не замечал, как здесь холодно? Даже огонь не согревает… ….Если бы я мог бы чувствовать что-то, стал бы я ненавидеть его вновь? Себя, я все же, ненавидел бы больше — я должен быть благодарен за все, что у меня есть? Разве это не счастье — быть любимым, любить, почему все это утратило ценность? Многие мечтают о таком: о богатстве, о власти… Но какой в них смысл? Когда даже солнце больше не радует? …Почему я даже не могу смотреть в его лицо? Ни в чье не могу, но разве не должен… …Иногда я пытаюсь понять, насколько я не в порядке. Перечитываю эти строки и сам ужасаюсь, как могу писать и думать такое. Но не писать не могу, словно это единственное, что еще хоть как-то подтверждает мое существование… …Как можно жить, когда все, кого ты любил, мертвы? Когда они угасали на твоих глазах, пока в твоей крови текла беспечная, вечная молодость?.. …Нет смысла ни в чем, все, чего бы и кого бы я не коснулся, истлеет, а я останусь…и он… он и я, я и он…и пустота… Чувств внутри слишком много, они разрывают, отдаваясь гудением в висках и физической, определенно физической болью в солнечном сплетении. Ярость, отчаяние, жгучие, пламенеющие, стремящиеся уничтожить все до пепла. «Он мой», — мысли становятся острыми, царапающими, — «Он мой, и он должен знать это! Он не смеет! Не смеет!», — глас, поднимающийся изнутри раздирает на части. Конечно, конечно, не смеет, ты должен показать ему… «Не смеет…не любить меня…больше», — с этой пронзающей до разрушения сознания яростью Бессмертный разворачивается, и, сверкнув пожелтевшими глазами, меняет направление своего пути. Разумеется, Иван находится там, где он его ищет, ведь тот едва ли покидает покои. В несколько стремительных шагов Кощей оказывается у постели, хлестким движением стягивая покрывала с не то дремлющего, не то просто пребывающего в прострации юноши. Нависает сверху, хватает вялые запястья, заламывая, запуская когти в примятые кудри и силой оттягивая голову в сторону. Распахнув пасть, он вгрызается в шею, глубоко, болезненно, как хищник, алчущий перегрызть горло. Мука неразделимо сплетается с вожделением. Сладкий и знакомый вкус крови сейчас ощущается странным, почти горчащим. Дело в том, что в Иване почти истлела жизнь, или горчит правда, что ядом растекается по его языку? Не важно, не важно. — Заткнись, — шипит Бессмертный, впиваясь, в приоткрывшиеся было уста грубым, кусающим поцелуем, который едва ли находит ответа, но и прямого отторжения не встречает, — Молчи. Он спускается по линии челюсти, оглаживая языком вздрогнувший кадык, ощущая на коже вкус соли. Руки тем временем смыкаются на талии, колено грубо ввинчивается меж бедер, принуждая раздвинуть ноги. И он только спустя какое-то время понимает, что его никто не отталкивает, не пытается вырываться, теплые руки не упираются в его грудь, силясь остановить. И Иван ничего не говорит, алые, прокусанные до крови, стекающей по подбородку, уста лишь едва заметно подрагивают. «Что…что я делаю?», — оцепенев, Бессмертный резко замирает, приподнимая голову. В теле клокочет горячее, злостное возбуждение, что хочет вылиться в нарочитую грубость, в отчаянное желание поглотить и присвоить. А что в глазах, что на него даже не смотрят, а направлены куда-то вдаль, в пустоту комнаты? Смирение? Безразличие? Отвращение? Только теплая рука вымученно ложится на плечо, обмякая там безжизненной плетью. Что он хочет доказать своему мужу, какого еще подчинения может добиться? Какую принадлежность заставить выразить? Издав звук средний между отчаянным стоном и рыком, Кощей стекает с кровати, выходя прочь, не оборачиваясь на замершего, так и смотрящего куда-то в сторону юношу. Бессмертный сам не понимает, как поднимается на ту самую башню, замирая перед пустым пространство вокруг. В этом виде нет ничего красивого, совсем нет, только верхушки деревьев, даже рва с рекой с этого угла не разглядеть. Тишь и сумрак нави, стелящиеся до горизонта, и больше ничего. Он делает шаг с края каменной кладки, оборачиваясь вороном, ибо только это может унять ненависть и боль, что клокочут, разрывая грудь аккурат по старому шраму. Однако, спустя пару дней он почти силой заставляет себя явиться в обеденную залу, не понимая, надеется увидеть там Ивана или нет. «Он даже ничего не сказал. Ничего мне не говорит», — думает Кощей, бессильно оскаливаясь на свое отражение в кубке вина, — «Ни вопросов, ни проклятий… Даже если бы я не остановился, он ничего бы мне не сказал?..» А потом Иван все же говорит — нечто такое, что заставляет его касаться новой грани злости и отчаяния. Ты думаешь, я просто найду себе фаворита, с которым буду развлекаться, пока ты медленно разлагаешь в труху? Так ты обо мне думаешь? Ты бы хотел, так тебе было бы легче? Так ты видишь решение этого? Тебе вообще все равно? Ты хоть что-то чувствуешь ко мне? Но он опять не говорит ничего, все эти реплики снова замерзают в горле, отчаяние поднимается жгучей, темной волной. Эта волна захлестывает его с головой, выливаясь в яростный порыв, в пелену перед глазами. Как он смеет думать о тебе так? — шепчет из глубин натачивающая когти тьма. Все случается так быстро, так пугающе быстро — и вот он уже стоит над осевшим на пол телом, ощущая, как ладонь горит, будто ошпаренная прикосновением к раскаленному железу. Удар выходит куда сильнее, или это Иван так ослаб, что слетел со своего места, будто ссохшийся лист, гонимый порывом ветра? Он хочет броситься к распластавшемуся на полу телу, подхватит подбородок, прижать к себе, покаяться во всех грехах, но все вновь замирает, цепенея. Юноша даже взгляда на него не поднимает, лишь с легкой усмешкой сплевывает сгусток крови на пол. Можно ли в бесконечном равнодушии испытывать хотя бы презрение? Или он и этого не заслуживает? «Это…это из-за меня?.. Все это из-за меня», — с хлопком двери Кощей покидает залу, и всякий смотрящий со стороны едва ли бы мог разглядеть в жестких и выверенно ровных шагах откровенного, отчаянного бегства. «Если он останется здесь, я рано или поздно сорвусь окончательно. Сделаю что-то непоправимое, то, что он точно не сможет простить. Что я не смогу простить себе», — мрачно размышляет Бессмертный, — «И ему точно не станет здесь лучше, здесь…рядом со мной». — Молчи, — тихо произносит он в пустоту, обращая этот глас глубокого внутрь, — Молчи и не говори ничего. Он принимает то единственное решение, что кажется ему верным, заставляя себя, сцепив зубы, молчать в ответ на простое и бесхитростное уточнение — — Ты выгоняешь меня? «Так будет лучше. Так будет лучше для нас обоих», — думает Кощей, всматриваясь и лицо, на котором впервые за долгое время промелькнула тень эмоции — удивление. Но эту банальность нет никакого смысла озвучивать — она прозвучит дешевым, ничего не спасающим оправданием. Да и есть ли ему куда падать в глазах супруга после всего произошедшего? Сколько из данных ранее обещаний и клятв он уже нарушил? Разумеется, Иван не одаривает его ни прощальным взглядом, ни объятием, ни касанием, и он сам вопреки ноющей пустоте внутри не решается сделать шаг навстречу, ощущая это прощание мучительным и жестоким в своей холодности, но не ощущая права вносить сантиментов. «У тебя нет решения. Ты не можешь сделать ничего лучше, только хуже», — думает Кощей, упираясь лбом в стекло, сквозь которое наблюдал за тем, как Иван медленно идет в сторону ворот, — «Обвязывая твои руки алой брачной лентой, я обещал заботиться о тебе… И я так старался… Но у меня не вышло. Я не смог справиться, я просто смотрел за тем, как ты потерял сам себя, и с неизбежностью потерял тебя». — Хотите ли вы внести какие-то изменения в свои ближайшие планы, Господин? — за спиной раздается почтительный голос. — Нет, — твердым и ровным голосом произносит Кощей, — Оставим все так, как запланировано. Он с головой погружается в работу, но глубоко в ночи, когда Князь Тьмы подходит к своим покоям, тоска и горечь накрывают его с утроенной силой. Он замирает на пороге комнаты, не в силах даже пройти внутрь. Широта и пустота пространства давит, намереваясь размазать в щепки. … — Я знаю, что не самый лучший музыкант, но подожди-подожди… — и сосредоточенно прикусив губу, Иван пытается повторить почти заученное сочетание. — Вполне неплохо, особенно учитывая, что ты держишь ее в руках пару дней, — покачав головой, Кощей плавно перетягивает инструмент в свои руки, с легкостью воспроизводя необходимую мелодию. — Есть что-то, что ты не умеешь делать идеально, а? — вздыхает Иван, но то вздох лишенный зависти, так, восхищаются кем-то очевидно превосходящим тебя. — Потренируешься и тоже станет сносно, — отбросив лютню в сторону, он подхватывает Иваново запястье, притягивая к себе, — Но мне больше нравится перебирать другие струны, — и когти надавливают на ребра. — Кощей! — и юноша в его руках смеется, пытаясь отбиться от щекочущих пальцев, задирающих рубаху, — А ну пусти, я вообще-то не собирался… — Уверен? — усмехается он. — Д-д-да! Какой же ты ненасытный! Сколько вообще можно уже, а? — и несмотря на возмущение в голосе, сопротивление Ивана слабнет с каждым мгновением, перетекая в тихий стон, когда холодные пальцы начинают ласкать крепнущее возбуждение. ….- Ты сам проспорил, свет мой, — снисходительно хмыкает он, оглядывая сверху- вниз распластавшегося на полу гардеробной юношу. — Зачем ты вообще их носишь?! У тебя и так рост немаленький, — фырчит недовольный Иван, в который раз путаясь на шнуровке сапог на высоком и тонком каблуке, — А в них так вообще бескрайняя каланча! — Ты только что назвал Князя Тьмы бескрайней каланчой? — он многозначительно приподнимает бровь. — Да, — продолжает бурчать юноша, стремясь-таки справиться с облачением в чужую обувь, что кроме всего прочего была и в стопе велика, — И ничуть об этом не жалею! — Может это просто ты низкорослый леший? — выразительно подмигивает Кощей ехидным тоном с самым небольшим оттенком ласки, — Мал как лесной пенек. От этого Иван на мгновение замирает, поднимая голову вверх, а потом, сверкнув глазами, с удвоенной силой продолжает свое дело. — Так, подожди пару минут, я зашнурую это и не жди пощады! — и юноша поднимается с пола на ноги, опираясь ладонью на стену и неловко пошатываясь, — Мал да удал! — Буду удивлен, если ты хотя бы сможешь дойти до балкона и взять в руки меч, — иронично роняет Кощей, разворачиваясь и одаривая супруга лукавой усмешкой через плечо, что еще пуще распаляет и раздразнивает того… ….Он поддерживает острые лопатки, подхватывает прикусывающие его губы, целуя жадно, глубоко. Оторвавшись от губ, Иван окидывает его мутным взглядом с поволокой желания, и сглотнув, на каком-то едином и плавном порыве стекает из его рук вниз, оставаясь меж разведенных бедер. — Не дави на затылок, хорошо? — тихо произносит юноша, поднимая кверху светлые и блестящие глаза, что теперь смотрят серьезно, не скрывают хрупкой уязвимости. Он медленно кивает, ощущая как желание сводит пах до боли. Вид Ивана на коленях, готового попробовать переступить через все неприятные воспоминания, одарить сладкой, но опороченной и запятнанной для них унижением лаской, будоражит до головокружения. Струится по венам, забирается под когти — пламень вожделения, но куда сильнее томно сладкое, чуть болезненное чувство. Что в нем? Любовь, сожаление, горечь? Когда язык касается его жаждущей ласки плоти, внутри что-то распадается на мельчайшие частицы и собирается вновь, и это ужасно, ужасно больше, чем просто страсть. … — Думаю, — едва заметно поморщившись, продолжает он, — Что у меня есть более ёмкое словечко для тебя. — И какое же? — шутливо протягивает юноша, обвивая его шею руками. — Супруг, — с легкой усмешкой роняет Кощей, наклоняя голову, прикусывая и целуя алые губы… Криво оскалившись, Бессмертный отступает из комнаты, проигрывая напирающей волне воспоминаний. Невозможно находиться здесь, в этой комнате, которая, кажется, даже еще хранит тонкий запах и остывающее тепло возлюбленного. — Перенесите мои вещи в другое крыло, — сухо приказывает он слугам. Коридор, что украшает собой парадный портрет, он тоже больше не использует — куда проще было бы снять его, но это знаменовало бы слишком откровенный и широкий жест, демонстрирующий, что приобретенная ведьмаком-полукровной милость может быть так же легко отобрана, как и дарована. Дни бегут за днями, стекаясь в месяцы, а потом и годы, и он почти привыкает к окончательно оцепившему сердце одиночеству. Сложнее всего удержать себя от того, чтобы обратить на Ивана прямой взор — все о состоянии Младшего Князя он узнает от покорных и молчаливых теней, приглядывающих за ним. Слишком высок риск сорваться. Особенно, когда к нему начинают приходить вести о том, что юноша наконец прервал пелену безрадостного существования и вновь приложил свои руки к делу, стал покидать свое отшельническое пристанище. «Что же он будет делать дальше», — размышляет Бессмертный, постукивая когтями по столу и абсолютно игнорируя дрожащего перед ним упыря с очередным покаянием в нападении на волколаков, — «Куда подастся? Чего будет искать?». Ничто в его душе не надеется на глупый, невозможный ответ на этот вопрос, и все же, ворон с тихим карканьем садится на плечо, возвещая весть — Прекрасный ведьмак снова в нави. И он злится, злится на самого себя так же, как злился прежде и даже куда сильнее. «Ты не можешь замереть посередине», — отчитывает он сам себя, выходя из обеденной залы и ощущая себя трусом, покидающим поле боя с позором, — «Так долго продолжаться не может, нельзя скрываться от него и этих разговоров вечно!». Все равно, он выдает лишь запутывающую супруга фразу. Ты мой муж Это значит так много для меня, значит до сих пор, но что это для тебя? Привычка, неизбежность, тонкий расчет? «Сделать вид, что ничего не было? Что я не видел этих строк?», — с горечью размышляет он, пробираясь следом за Иваном в купель, — «И пусть все будет как прежде? Почти? Это же лучше, чем ничего? Даже если он в действительности…». Кощей всматривается в то, как Иван оставляет на столике тиару, снимает с шеи украшения, стягивает с пальцев кольца. Следом к ногам падает тяжелый, обитый заморским горностаем алый плащ и прочие парадные одежды. Слой за слоем обнажается красота, пока не остается ничего кроме ровной и гладкой кожи, сплетения мышц на упругой плоти, по которой Бессмертный сквозит цепким, пожирающим взглядом. Что скажет юноша, если он обозначит свое присутствие? О чем они могут говорить? Или говорить ни о чем не нужно? Подойти, разделить тепло воды, жар тела? «Нет», — оскалившись, Кощей отступает назад, — «А если я снова сорвусь? Одно его неправильное слово, или мой неверный жест, и все может стать еще хуже», — и он неслышной тенью выходит прочь из купели, прогоняя прочь стоящий перед глазами образ обнаженного тела. И все равно он срывается, не удерживает в себе леденящей обиды, горячего гнева. А после злится на себя еще пуще прежнего — да разве он сам не позволил Ивану обнаружить эти мелочи? Кто тянул его за язык обличать их истинное происхождение, или кто заставлял признаваться в том, в чем вообще-то Князь Тьмы определенно признаваться не собирался? Он ведь был уже почти готов принять этот хрупкий баланс, сделать вид, что все нормально, что все может быть как прежде. После злополучного разговора проходит несколько дней, в течение которых каждый из них выдерживает тишину, погружаясь в собственные размышления и терзания. «Вот значит, в чем все дело, а я понять не мог, что его так настораживает», — Иван меряет шагами бывшую совместную спальню, — «За кого тогда он меня держит вообще?! И сам хорош, ну вот кто его просил!» Остановившись, он замирает, нервно барабаня пальцами по предплечью. «Нет, это не может и не будет продолжаться так — он должен определиться, чего хочет! Или хотя бы объяснить нормально, чего страшится!», — и развернувшись, юноша собирается найти супруга и вновь во что бы то не стало поставить все вопросы ребром. Резко распахнув дверь, Иван почти запинается ногами за порог, ибо встречает его не пустой, широкий коридор, а стоящий за дверью Кощей с напряженным и задумчивым выражением лица. И он явно не ожидал, что вход в покои откроется — это видно по тому, как взгляд погруженного в глубины себя мужчины вздрагивает и медленно обращается вниманием к возникшему перед ним. От этой картины Иван сразу ощущает, как злостное раздражение в нем обмякает, стекая к стопам, оставляя за собой досадливую, щемящую сердце нежность. Сколько же простоял Кощей на пороге, полный мучительных размышлений, взвешивая все за и против, колеблясь в том, что действительно сможет начать этот разговор? И сколько бы прошло времени до того, как он уложил ладонь на ручку? И уложил ли бы в принципе? Выдохнув, Иван отходит в сторону, и спустя еще несколько мгновений Бессмертный входит внутрь комнаты, которую они когда-то делили на двоих как место сокровенное и теплое, пусть и осеняемое время от времени пылкими ссорами и словесными перепалками. — Я выгляжу непоследовательным глупцом в твоих глазах, верно? — протягивает Кощей, останавливаясь у пустующего туалетного столика и со смешком отщелкивая когтями одиноко лежащие на нем серьги, — Ждать твоего возвращения, возвращения во всех смыслах, надеяться, а когда наконец получить — начать отталкивать самому, поднимая муть былых дней? Иван силой воли удерживает рвущийся из груди досадливый вздох — такие важные слова, как непросто они дались этому внешне вечно холодному и спокойному Князю Тьмы, и все равно он произносит их, не оборачивая лица, тоном будничным, словно говорит о какой-то несущественной мелочи. Он осторожно подходит к Бессмертному, плавно, чтобы не спугнуть, обнимая того со спины. — Я не считаю, что это глупо, — произносит Иван, ощущая, как мужчина напрягается от его прикосновений, и все же, не отталкивает их. Поэтому он осторожно прислоняется лицом к спине, укладывая ладони на грудь, — Все же, я неплохо знаю тебя. Считаешь, что пришел в себя, оценил все плюсы и минусы и холодной головой решил, что уж лучше буду под боком у властного супруга дальше влачить свое безбедное и бессмертное существование чем болтаться где-то на окраинах? , — Кощей коротко пожимает плечами в ответ, — Это ответ «Да», можешь не мучаться в попытках скрыть это, — невесело хмыкает Иван. На эту реплику Бессмертный осторожно накрывает одну из ладоней, лежащих на своей груди. Робкое переплетение пальцев — тепло вновь сплетается с холодом. — Скорее, что ты понимаешь, что иного пути у тебя нет. Что тебе просто не к кому идти, в итоге награжденных бессмертием не так много, и ты лишь смирился с неизбежностью, приняв ее как данность. «Быть может, я хочу слишком многого?», — Кощей поджимает губы, всматриваясь невидящим взором в расстилающееся и пустое пространство комнаты перед ним, — «Я ведь так жаждал от него смирения, так почему в который раз разочарован? Быть может, это и есть все то, чего я заслуживаю?». — И что за этим не стоит особых нежных чувств? — хмыкает Иван, и ответом этому вновь звучит многозначительная тишина, — Мне жаль, что теперь это так же трудно, как и было когда-то, — спустя паузу тихо добавляет он, мягко касаясь лбом спины меж острыми лопатками, — Понимать друг друга по-настоящему. На какое-то время они просто замирают в этой позе, и руки осторожно сплетаются с руками, тепло с холодом. — Я знал с самого первого дня, — в конце концов обернувшись, глухо произносит Кощей, — Что однажды это случится, что по-другому почти что невозможно, что я…что беру все это в долг, и однажды ты очнешься, и тогда мне нечем будет его оплачивать. …«Все случилось так быстро…», — размышляет он, всматриваясь в ровно-бьющуюся жилку на шее. Иван спал крепко и безмятежно, тело, утомленное и изнеможенное ласками, доверчиво льнуло к холодной груди, обвивало его руками и ногами. «Прекрасный, значит… Что ж, многое тогда становится яснее», — усмехается Бессмертный, быстро перебирая в воспоминаниях, в которых в глазах царевича словно из ниоткуда вспыхивал огонек, распаляющий в нем жаркое и непреодолимое вожделение, — «Предназначенный мне… в услужение…». Наклонившись, он медленно проводит кончиком носа по щеке, и едва заметно нахмурившись, Иван отворачивает лицо от щекочущего прикосновения, крепче смыкая ладони на торсе мужчины. «Но все не может быть просто. Точно не будет… Слишком много тонкостей и деталей. Много «но»…», — вздохнув, Кощей прикрывает глаза, вслушиваясь в тихое дыхание и мерное сердцебиение — «И об этом проклятии не узнать толком, у Яги не спросишь точно, вряд ли оно было записано, а даже если да — вряд ли она не позаботилась, о том, чтобы его уничтожить… Чем мне все это аукнется?..». Холодная ладонь спускается по плечу, ложась на обнаженную кожу с отпечатанной в ней Иглой. Утром Иван обнаруживает, что лежит на расстеленном на полу плаще один, и протерев глаза, с зевком потягивается. В покосившейся избе Князя Тьмы также не наблюдается, и нахмурившись, юноша поднимается на ноги, облачаясь в разбросанную тут и там одежду. — Доброе утро, — но выйдя на крыльцо он обнаруживает свою пропажу, — Подумал уже, что ты ушел куда-то — Доброе, — с улыбкой отвечает Кощей, обернувшись на его слова, — Кажется, это ты упустил последнюю возможность удрать через окно, — шутливо добавляет он. — С чего бы? — коротко нахмурившись, Иван, — Мне казалось… — лукаво улыбнувшись, он подходит ближе, забрасывая руки на шею, и пристав на цыпочки, мягко прикусывает кончик носа Кощея, — Что все решения уже приняты. Он ощущает это всей своей темной сущностью, и часть его приходит в живительный, пронзающий все восторг, а часть, куда меньшая, заглушенная и подавленная, стремится настороженно ощетиниться. Влюбленность — яркая, светлая, искрящаяся в топазовых глазах, отливающая в мягкой улыбке. Неужели все это ему? И не изображенное, сыгранное, не вымученное, а настоящее, исходящее из самого сердца, что бьется чаще от каждого его касания? Не купленное златом, не обменянное на силу и покровительство, не выцыганенное жестокой сделкой? Разве так вообще может быть? Разве так бывает с такими как он? — Что будем теперь делать? — из размышлений вырывает тихий, быть может куда более глубокий, чем кажется на первый взгляд, вопрос. — Проделывать путь в обратную сторону, я полагаю… — медленно произносит он, поглаживая когтями бока Ивана. — Нам есть куда торопиться? — Как только я явлюсь в замок, на меня обрушится лавина дел и просителей, — хмыкает он, мысленно предвкушая это. Это и тихие, но широкие пересуды за спиной — куда это пропал Князь на столь долгий период? И почему вернулся не один? Точнее, почему не их собачье дело, и что куда более важно — что же это значит? Обо всем этом тоже требуется подумать. — Значит, следует поторопиться? — уточняет Иван, поднимая глаза. Прямо у самого носа Кощея — золото пшеничных кудрей, россыпь солнечных веснушек, синее и чистое небо в голубых глазах. Ведет до головокружения, до опьянения, что никакими винами не достичь. «Он мой. Мой», — Бессмертный отбрасывает весь перечень обдумываемых ранее вопросов прочь, — «А все остальное…не важно, по крайней мере пока». — Нет, свет мой, — усмехнувшись, он смыкает когти на юношеском стане, — значит, мы не будем торопиться. И зардевшийся щеками Иван утыкается носом в его шею, давя смущенную, счастливую улыбку. А теперь перед ним совсем другой Иван, пусть и совершенно не отличимый внешне. — Я знал, что существо, подобное мне, едва ли может быть любимо по-настоящему, но… Ты был таким невероятным совпадением всего, что я просто не смог отказаться, даже узнав обо всех сомнительных деталях и осознавая далекоидущие последствия. Бойся даров принесенных — об том я знал, да все равно не смог удержаться. Нет, т-с-с, послушай, — Бессмертный пресекает возможные возражения, разводя уста в горькой улыбке, призывая Ивана к тишине уложенным на разомкнувшиеся губы пальцем, — Я не пытаюсь сейчас сказать, что ты врал все эти годы, думаю…ты просто действительно не понимал, во что ввязался, безвозвратность всего. А когда понял, то выводы оказались закономерными. И ведь ничего не длится вечно, кроме вечности, верно? Тем более любовь. «Моя только почему-то…никак не кончается. Может, для этого надо вырезать сердце? Только ведь второй раз не вырежешь…», — с горечью думает Кощей, смотря на губы- Алые, пухлые, манкие, приоткрытые в стремлении возразить. — Кощей… — сведя брови к переносице, пытается было начать Иван, но ему едва ли дают вставить хоть какую-то реплику. — И я понимал, что должен был быть готов, у меня было столько времени, даже куда больше, чем я надеялся поначалу, но все равно когда это случилось… Наверное, все слишком долго было хорошо, я забылся, позволил себе поверить, что все как-то обойдется, что я смогу помочь тебе, что все это…устоит. Но не обошлось. Я думал, что внимателен, что не упускаю, позволил себе обмануться в том, что ты вполне бодро справляешься со всем, но ты обвел меня вокруг пальца, быть может, потому что очень хорошо обводил и себя, а когда я понял, как все на самом деле, было уже слишком поздно. А тебе было так плохо, а я ничего, ничего не мог сделать, я все упустил… Я бы убил кого угодно, чтобы тебе стало легче, но я и только я и был причиной всего. Наверное, это мучало меня сильнее прочего, — в повисшей ненадолго паузе Иван замирает, всматриваясь в лицо напротив. — Почему ты вернулся? — резко, быть может, куда резче чем все до этого произносит Бессмертный, сжав ладони на юношеских плечах. Иван, коротко нахмурившись, собирается ответить, но его тотчас вновь прерывают. — Не смей, — произносит Бессмертный, чутко ощущая, считывая по глазам и едва приоткрывшимся устам, какой именно ответ собирается дать ему юноша. И это едва ли приказ — больше похоже на отчаянную мольбу. Он алкал этих слов как ничего другого, и их же он боялся, как огня, что воскрешал из мертвых, а потом сжигал без остатка. — Но это правда, — мягко произносит Иван, так, словно слова — пушистые ткани, заворачивающие хрупкий хрусталь чувств, дабы те не разбились, — Я вернулся, потому что люблю тебя. — Ты не смеешь говорить это, потому что… — и голос мужчины запинается, вздрагивая, — Потому что однажды ты снова уйдешь. Он ощущает себя усталым и предельно уязвимым, открывшим все карты, почти что снявшим кожу. «Вот как», — с горечью думает Иван, отгоняя норовящую поднять голову обиду, — «Разве не ты прогнал меня первым?». — Я и не считал, что я ухожу от тебя тогда, — тем не менее мягко произносит он, не желая разжигать костра взаимных претензий, — Я думал, ты прогоняешь меня, что больше не желаешь видеть рядом с собой, такого сломленного и бесполезного, раздражающего своей пассивностью… Так что…просто рискнул вернуться. Повисает пауза, в которой Бессмертный не позволяет эмоциям проступить на лице, а Иван, коротко сощурившись, резко забрасывает ладони на плечи мужчины, коротко подпрыгивая и обхватывая талию ногами. И Бессмертный сразу подхватывает это движение, помимо воли смыкая руки на бедрах, прижимая теплое тело к себе. — Что ж, хватку не утратил, да? — ласково усмехается юноша, и Кощей со смешанным чувством недовольства и нежности ощущает, как его обвели вокруг пальца, — Так вот, если снова спросишь почему… мой ответ будет таким же, даже если ты не веришь в него, — и он смотрит прямо в лиловые глаза, — Я люблю тебя. И не думаю, что переставал по-настоящему. Мне было больно и страшно, потому что я правда не оказался готов ко всему, с чем связанна моя судьба, — а Бессмертный тем временем опускается на стул у туалетного столика, оставляя юношу сидящим на своих коленях, — И я видел только тьму, отчаянье и безнадегу, и ты единственный, кто остался рядом со мной, и в тебе, к сожалению, да и в себе, я тогда мог видеть только это. Но как только я смог разглядеть что-то внутри себя помимо этого…первое что я увидел и вновь ощутил, была любовь. Ты ведь всегда следил за мной так или иначе, да? Не спускал глаз? — и Иван произносит это тоном, чистым от каких-либо сомнений. — Да, — коротко морщится Бессмертный. — Я просто бродил по лесу и наткнулся на отмечающих Ивана-Купала, пошел на этот праздник, и конечно там был хоровод, в знатных кругах таких уже не водят, но это была простая деревня, и такой народ еще не забыл старые обряды и богов. И одна недурная лицом девица предложила мне свой венок, — он делает короткую паузу, наблюдая как Князь Тьмы сохраняет во многом притворно-беспристрастное выражение лица, — И я вспомнил нашу свадьбу, и все прочие дни, когда мы были счастливы, понял, что хочу увидеть тебя, что прошло ужасно много времени, и я даже не знаю как ты там, что с тобой…и с кем ты там. И вот я здесь. Но где теперь ты? — и в тоне его голоса сквозит ласковая печаль. Кощей осторожно поднимает ладони вверх, укладывая на юношескую спину, едва ощутимо смыкая объятье плотней. Он действительно забыл, как это — чувствовать биение горячего сердца напротив. — Знаешь, я бы хотел верить, — медленно начинает Бессмертный, — В смысле, доверять сказанному тобой по-настоящему. Но… — Но это слишком много сейчас? — с печальной улыбкой заканчивает за него Иван, — Будешь ждать от меня ножа в спину? — Разочаровывающе, да? — Кощей улыбается уголком рта, ощущая одновременно и облегчение, и досаду. Супруг понимал его, пожалуй, даже слишком хорошо, и это множило зудящее, тревожащие чувство уязвимости, внутренней оголенности. — Так же разочаровывающе, как и то, что ты оказывается все эти годы с самого начала ждал дня, когда я тебя разлюблю, — юноша не удерживается от ответной иронии. — Разве это не неизбежная закономерность? — и в этой легкой усмешке скрывается выкованная в темной душе истина. «И что значит закономерность?», — хмурится Иван, ощущая интуитивный укол, замечая промелькнувшую в лиловых глазах тень, — «Почему неизбежная?». — Что ж, наверное, в этом и смысл брака, особенно такого долгого — разочаровывать друг друга по очереди? — вздыхает он с легким смешком, обвивая шею Кощея мягким объятием. Повисает пауза, в которой каждый из них уже не ощущает того напряжения, что звенело струной, готовой вот-вот лопнуть. — Я никогда не хотел прогонять тебя, — произносит наконец Бессмертный, обхватывая его лицо ладонями, осторожно поглаживая острыми кончиками — Я прочел этот дневник, и … и меня захлестнуло. Я уже почти не мог контролировать раздражение и злость, я так скучал по тебе во всех смыслах, а моя тьма шептала мне на ухо о том, что я стал слишком мягок, а ты — неблагодарен. — И все же, ты остановился той ночью, — медленно произносит Иван. — Да, буквально чудом. И все равно ударил тебя, и думается мне, все это было только началом. У тебя не было сил даже защищаться и возражать… «А ты даже не припоминаешь этого, не ставишь в вину, ты не забыл, но простил ли? Сколько еще милосердия ты найдешь в своей душе для меня?», — поморщившись, думает Бессмертный вглядываясь в чистый и глубокий взгляд. — Решил, что лучшее, что могу сделать — наконец отпустить. И это было непросто — приучать себя к мысли, что все кончено, — и пока из уст Князя Тьмы медленно, с усилием выходят эти слова, пальцы продолжают поглаживать юношеское лицо, — Выпустить тебя из этих стен, что давили на тебя, от самого себя… — А снова не получилось, да? — Иван накрывает холодную руку своей, — Опять вернулся? — Да, — со смешком вторит Кощей, ощущая как в груди разливается сладким ядом нежность, — Опять вернулся. Как тогда. Они на время замолкают, и время растягивается, отсчитываясь ударами сердца и мягким скольжением когтей по нежности щеки. — И что ты с ним сделал? — в конце концов спрашивает Иван, — С дневником? Я ведь, кажется, не забрал его, в вещи точно не положили. — Сжег. — И прочел перед этим еще раз? — приподнимает бровь юноша. — Ты действительно неплохо знаешь меня, свет мой… — хмыкает Кощей. — Надеюсь, наизусть цитат оттуда ты не запомнил, — со вздохом юноша стекает ниже, опуская голову на острое плечо. — Он был полон жестоких мыслей. Но не лишенных оснований, — когтистая рука ложится на спину, а кончик носа легонько, незаметно и почти что воровато касается золотой копны. — И ты действительно думал, что я не вернусь? — в юношеском голосе проскальзывают тонкие ноты огорчения, — Просто отпустил? — Не думай обо мне лучше, чем я есть, — пользуясь тем, что Иван его лица не видит, Бессмертный усмехается жестко и зло, но эти чувства в своем большинстве направлены ровно на их обладателя, — Как бы я не силился, едва бы я мог даровать тебе полную свободу, отпустить… Ты прекрасно знаешь, что мой максимум — очень длинный поводок, что дернется тотчас, когда появится человек…возомнивший что может коснуться тебя, — и острые когти ложатся на бок, закрывая собой Иглу. — Да, я знаю, — развернув голову к собеседнику, тихо произносит Иван, улыбаясь самими краями губ, и то улыбка, скрывающая глубину, ибо он повидал и осознал достаточно, чтобы уразуметь невозможность абсолютной свободы, особенно в своем положении. — Ведь это два очень занятных проклятья, верно? — усмехается Кощей, роняя эту фразу с притворной легкостью. Иван сперва хмурится, чутко угадывая, что слова подобраны не случайно, но проходит несколько мгновений, прежде чем в голове вспыхивает бледное воспоминание. — Ты все запоминал, да? — поджав губы, хмурится юноша, получая в ответ небрежное пожатие плечами, — Хорошее помнишь так же четко? — добавляет он, и, не дожидаясь ответа, подхватывает кончиком пальца острый подбородок. «В любом случае, стоит напомнить», — прикрыв глаза, он склоняет голову, касаясь губами губ — медленно, со стороны почти что целомудренно. Поцелуй выходит не сколько робкий, а осторожный — так впервые после ранения ступает человек, чьи стопы были изрезаны стеклом. — Так странно, да? — отстранившись, едва слышно произносит Иван, — Будто впервые. — Да, — ответ Кощея звучит таким же тихим, хриплым тоном. Иван осторожно опускает глаза вниз, ко все еще лежащей на своем боку ладони, что Кощей так и не убрал, но и не сдвинул с места, а после вновь поднимает, всматриваясь в лиловые глаза. Холод к оголенной коже опаляет, пуская по венам покалывающие молнии. Вспыхнувшее возбуждение сейчас ощущается неуместным и неправильным, и от того — более острым. «Не думаю, что есть что-то зазорное в том, чтобы хотеть собственного мужа», — думает юноша, вновь преодолевая расстояние от губ до губ. Языки сплетаются в медленном танце касаний, и с коротким выдохом одни руки ложатся на затылок, путаясь в смоляных прядях, а другие- смыкаются на спине, едва ощутимо царапая кожу сквозь ткань. Забытое, потухшее разгорается вновь, растекаясь искрящейся негой. Заерзав, Иван прижимается плотнее, срывая с уст Кощея тихий рык — возбуждение дразнит возбуждение, и в былое время юноша уже давно был бы усажен на этот туалетный столик, или царапал лопатками ковер подле камина. Но сейчас каждый из них не то выжидает, не то не решается перейти становящуюся с каждой секундой более зыбкой границу. Поцелуй становится глубже, язык дразняще скользит по клыкам, а те — прикусывают губу, обещая сорвать первую каплю крови. Дав юноше сделать вдох, Бессмертный стекает по изгибающейся шее, прикусывая и вылизывая, чтобы после вновь накрыть влажные уста. Сквозь сжатую ладонь скользят гладкие вороные пряди, и пылающие пальцы ложатся на холодное лицо, стремясь прижать еще ближе. Когти царапают меж лопаток, проскальзывая вниз и смыкаясь на ягодицах, сначала едва поглаживая, а потом сминая упругую плоть. Иванов стон перетекает из уст в уста, и Кощей издает в ответ вздох, больше похожий на свист. Звук капитуляции. Подхватив его за ягодицы, Бессмертный поднимается на ноги, пересекая пространство до широкой постели. — Я не уверен, что нам стоит делать это сейчас, — тем не менее произносит Кощей, нависнув сверху над осевшим на покрывало телом. — Я тоже, — Иван укладывает ладонь на острую скулу, — Хочешь продолжить серьезный разговор? Оскаливший, Бессмертный клацает клыками, опустившись, целует. Юноша под ним мягко усмехается, прикрывая глаза и вновь смыкая ладони на узкой и мускулистой спине. Что ж, ответ Князь Тьмы дал весьма красноречивый и весьма в своем стиле. Руки вновь сплетаются с руками, не стягивая, а лишь приспуская одежду, тело жмется к телу, пока губы не хотят отрываться от губ. Простые, бесхитростные ласки сейчас бьют пылающей горячкой, заставляют трепетать до дрожи в кончиках пальцев. Скользят ткани, тихо скребутся застежки, пока ладони наконец не ложатся на возбужденные, трущиеся друг об друга члены. И тишину едва нарушают тихие, сдавленные стоны — все кажется донельзя хрупким, проходящим по острию ножа, болезненным и сладким. Сжав ладонь, юноша, чье тело словно окончательно оживает, стремится ускорить темп, ощущая как в паху разливается тепло. Но соскользнуть за границу раньше времени Кощей ему не позволяет, цепко прикусывая плечо, с которого сползла ткань рубахи. Разочарованно застонав, Иван запрокидывает голову назад, вжимаясь в тело напротив, напрягаясь каждым мускулом, отдавая на откуп властным и алчным рукам. А после вновь ловит губами губы, не желая разрывать поцелуя, прерывать касаний. И наконец, спустя минуты горячей, растянутой в бесконечность неги, несколько быстрых, рваных движений рукой, сжимающей набухшую, влажную плоть, и горячее семя выстреливает меж прижатых к друг другу животов, оставаясь смешивающимся липким следом. — Все в порядке? — тихо спрашивает Бессмертный, напоследок прикусывая мочку уха, слизывая капли крови с шеи. — Да, как-то…опустошенно ощущаю себя, — шепчет Иван, оставляя на длинной шее скользящий поцелуй, а после опуская голову на грудь мужчины, — Но не том смысле. — Я тоже, — мягко усмехается Кощей, прикрывая глаза и прижимая обмякшее и расслабившееся тело к себе плотнее. «Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем я снова получу этими граблями в лоб?» — не без внутренней усмешки размышляет он, поглаживая когтями юношеское плечо. — И о чем ты думаешь? — и как всегда, в моменты утаивания своих страхов и сомнений, Князь Тьмы не отказывал себе в выведывании чужих. — Думаю о том, что к, сожалению, доверие возвращается медленней желания, — приподнявшись, Иван укладывает локти на грудь Кощея, опуская подбородок сверху и всматриваясь в поблескивающие в полутьме глаза, — И что мне потребуется немало времени, чтобы приручить тебя снова по-настоящему. Эта реплика отдается в Бессмертном уколом светлой тоски, ласковой горечи. — Времени у нас в избытке, верно? — в конце концов произносит он. — Верно, — юноша склоняет голову на бок, и светлые локоны ниспадают со лба, — И все же, Кощей Бессмертный… Я скажу тебе это еще раз, даже если ты не веришь в эти слова сейчас, — Быть может, ты действительно мой вечный яд…но в тебе же я нахожу вечное лекарство. И полагаю, что это взаимно. Потому что теперь мы знаем, что тогда это не было случайностью. «И яд, и лекарство…», — мысленно вторит Кощей, подхватывая когтем непослушные золотые пряди и заправляя их за ухо. — Что не было случайностью? — Ты отпускаешь меня, потому что любишь. А я возвращаюсь, потому что люблю. — Кто тебе вообще сказал, что я люблю тебя, а? — Князь Тьмы не удерживается от усмешки, — Ты ужасно самонадеян. В ответ Иван слишком откровенно хмыкает, и это отдается в мужчине напротив ответным, пусть и не лишенным налета горечи смешком. — Все так, мой князь, все так… — шепчет он, вытягивая ладонь вперед и поглаживая горбатую переносицу: «Когда-нибудь…когда-нибудь я смогу понять, что в тебе заставляет все время сомневаться, искать подвоха». И Князь Тьмы прикрывает глаза, позволяя этому касанию пройти сквозь всю омертвелую плоть.